Текст книги "Ведьма"

31. Автобус волшебников

Когда-то Валентину Баранову уже приходилось давать интервью телевизионщикам. Причем случалось это не однажды, и при благоприятных условиях он вполне мог бы стать звездой криминальных репортажей, благо эти мерзкие истории из жизни окрестных маньяков, насильников, спившихся бомжей и дешевых проституток пользовались у телезрителей стабильной популярностью. Но Баранов звездой не стал. Причину он раскрыл в одном из «интервью».

Было это около полутора лет назад. Съемочная группа криминальных новостей приехала с ментами в спальный район на двойное убийство: в квартиру обычной молодой семейной пары ворвались грабители, связали хозяев, собрали в доме все самое ценное, но вместо того, чтобы спокойно уйти, решили немного развлечься. Молодую жену на глазах у супруга изнасиловали пивной бутылкой, потом перерезали ей горло, а парня сначала истыкали ножами, потом утопили в наполненной водой ванне. Бедолаги пролежали так около суток, пока взволнованные родственники после безуспешных попыток дозвониться и достучаться не взломали дверь.

Словом, в квартире работали следственная бригада и двое телевизионщиков – репортер и оператор. Баранов не склонен был давать интервью в тот день, но репортер, наглый белобрысый парнишка лет двадцати пяти от роду, крутился под ногами и все время задавал глупые вопросы. Таковы были производственные издержки: в собственной пресс-службе ГУВД не хватало кадров, поэтому время от времени помогали местные телекомпании, присылавшие своих циничных отморозков.

Белобрысый просил оператора крупным планом снять убитую девушку (хотя прекрасно знал, стервец, что это все равно не пойдет в эфир в таком виде), крутился в ванной, едва не окунувшись в воду, чтобы снять лицо мертвяка, лез к Валентину с микрофоном… и в конце концов достал его по самое не балуйся. Терпение у Баранова лопнуло в тот самый момент, когда репортер, в очередной раз склонившись над телом изнасилованной женщины, пробормотал чуть слышно, думая, что его никто не слышит: «Интересно, он кончил?..»

Капитан взял парня за локоть, отвел на лестничную площадку и там без всяких сантиментов вставил ему кулак под дых. Репортер, разумеется, не ожидал таких нравоучений, скрючился, потом прислонился к стене и медленно сполз на пол.

– Не понял… – прохрипел он, когда смог говорить, – что это было?

– Передай своему руководству, что я аннулирую вашу лицензию. – Баранов присел, сорвал с его шеи талон аккредитации. – Следующие заявки будут рассматриваться только после того, как вы предварительно будете присылать резюме своих корреспондентов. Запомнил?

Парень все еще плохо дышал, поэтому смог только фыркнуть.

– Ты чем-то недоволен, мальчик? – поинтересовался капитан.

Тот снова фыркнул, но теперь сумел вставить несколько слов:

– Не ожидал от вас…

Баранов усмехнулся и, уходя обратно в квартиру, бросил на прощание:

– Даже у профессионального цинизма есть пределы… Оператора своего забери.

…Он вспомнил этот случай сейчас, когда сидел в фургоне телекомпании «Неон-ТВ» и наблюдал по видеомониторам за несущимся по городским улицам микроавтобусом. Картинка была нечеткой, сигнал с портативных видеокамер, установленных на автомобилях преследователей, время от времени пропадал, но зато чувствовался настоящий драйв – такой драйв, о котором мечтают все телевизионщики и которого не добьешься никакими постановочными уловками.

Режиссер Евгений Ксенофонтов сосредоточенно молотил пальцами по кнопкам своего пульта, двигал ручками и отдавал какие-то загадочные команды операторам. Марина Садовская тоже не сводила глаз с мониторов, одновременно болтая с кем-то по мобильному телефону. Все куда-то неслось, мчалось, все шумело и суетилось, а он, бывший мент и человек, практически отвечающий за безопасность съемочной группы, сидел в углу и тупо хлопал ресницами. Ему все происходящее казалось фарсом.

Автобус шел с приличной скоростью, лавировал в потоках и не останавливался на светофорах, сворачивая перед красным сигналом на тротуары и газоны. Прохожие в ужасе отскакивали в разные стороны, другие участники движения притормаживали, предпочитая пропустить психа. Кого-то белый микроавтобус «форд» пару раз все-таки зацепил, но обошлось мелкими царапинами и неглубокими вмятинами.

– Как долго он сможет лететь? – спросила Садовская.

Баранов пожал плечами, но затем, поняв, что Марина на него не смотрит, ответил:

– Я могу попросить ребят его тормознуть хоть сейчас, но тогда мы теряем Катю Соболеву наверняка. Иванова надо брать нежно.

Марина поджала губы.

– Пылинки с него сдувать предлагаешь? Переговоры вести?

Она уже не просто нервничала. Кажется, она поняла, что происходит, и теперь была и взбешена и напугана одновременно. Но на Баранова это не произвело впечатления.

– Да какие переговоры, о чем ты, дорогая, – съязвил он. – Можно пальнуть по автобусу из гранатомета, по телику это будет выглядеть очень эффектно.

Садовская скривила губы, очевидно, намереваясь сказать какую-нибудь гадость, но Баранов не дал ей продолжить:

– У вас на него ничего нет, кроме подозрений экстрасенсов, которые к делу не пришьешь. Хоть положите его лицом вниз и приставьте к затылку ствол, он просто пошлет всех на хрен. Максимум, что мы сможем сделать, – это повесить на него опасное вождение.

Баранов сделал паузу. Ему самому не очень хотелось так думать, но он об этом думал постоянно.

– А если девчонка уже мертва, то он вообще чист, – закончил он.

Марина стала пепельно-серая, но ничего ответить не успела: на крайнем мониторе справа сменилась картинка.

– Поймали сигнал с камеры в углу салона, – сказал Женя.

– Вижу.

Картинка была грязная – сверху вниз бежали рваные белые полосы – и статичная. Камера была установлена в кабине водителя почти у него над головой, и в кадр попал почти весь салон, исключая последний ряд.

– Черт! – прошипела Марина.

На мониторе было видно, что оба экстрасенса, которых в группе прозвали «помещиками», сидели в правом ряду по ходу машины, чуть ли не прижавшись друг к другу. У них за спиной, положив ручонки на спинку переднего кресла, притаилась Валя, испуганная и, кажется, заплаканная. Ее пытался успокоить сидящий рядом оператор – разумеется, без камеры ему совершенно нечем было больше заняться. Людмила Кремер по-прежнему лежала на своем месте, но, судя по всему, она пришла-таки в сознание – глаза были открыты, голова шевелилась.

Ни Шайдуллин, ни Поречников в кадр не попали.

– Они до сих пор в отключке?! – удивилась Марина. – Что там у них происходит?

Никто не издал ни звука, а картинка на мониторе снова сменилась. Изображение было более четкое, хоть и слишком подвижное, зато теперь в кадр смотрел Вячеслав Иванов. Очевидно, он сам держал камеру в руках.

– Эй, вы там? – спросил он. – Знаю, что вы меня видите. Вы там, наверно, вообще все видите, правда?

Он на мгновение отвернулся, камера дернулась в сторону. Одновременно на другом мониторе было видно, как автобус вильнул в сторону, объезжая какого-то инвалида на «Оке».

– Прошу прощения за технические неполадки, – хихикнул Иванов, вернувшись в кадр, – тут, видите ли, слишком оживленное движение.

– Скотина, – пробормотала Марина.

– Итак, – продолжил колдун, – у меня к вам творческое предложение: я сейчас уже выезжаю на трассу, там, по-моему, никаких постов ГИБДД нет, поэтому ехать я могу долго… Хм, во всяком случае, пока не кончится бензин. Я понимаю, что ментов вы еще не вызвали, в противном случае меня давно бы уже остановили. Так ведь?

Он сделал паузу, посмотрел на дорогу, потом с улыбкой заговорил вновь:

– Я вам так скажу, ребята: я стал бы победителем третьего сезона запросто. Таких экстрасенсов, как я, на вашем проекте еще не было. Я могу прямо сейчас посмотреть в кадр и послать вам импульс… Хотите? Ну, посмотрите на меня внимательнее, не бойтесь. Ну?

Он приблизил камеру к себе и, сделав широкие глаза, уставился в объектив. Лицо его теперь занимало весь экран. Марина отвернулась и наклонилась, выговаривая какие-то замысловатые ругательства, а Женька, успев зажмуриться, сделал затемнение на мониторе. Баранов отвернуться не успел и тут же пожалел об этом: в желудке что-то зашевелилось, в голове загудело. Черт возьми, Кашпировский просто проказник из детской комнаты милиции по сравнению с этими нынешними орлами! И они предоставляют этим людям эфир?! Хорошо хоть не прямой.

– Ну-ну, – поспешил успокоить их Иванов, – я не буду больше безобразничать, но теперь вы, надеюсь, понимаете, с кем имеете дело?

Женька снова сделал картинку яркой. Колдун улыбался, глядя на дорогу, и продолжал свой пламенный прощальный спич:

– Вы и понятия не имеете, с чем могли столкнуться, потому что для вас это игрушки, не более того. Вы не имеете ни малейшего представления о том, как живут люди, умеющие все то, на чем вы зарабатываете деньги! Вы не знаете, через что им приходится пройти! У них нет здоровья, нет друзей, – он зашелся на крик, – у них, в конце концов, нет никакого нормального будущего, о котором мечтают миллионы нормальных людей!

– Говори за себя, ублюдок, – пробормотал Женька Ксенофонтов.

– Но теперь вы многое поймете! – успокаиваясь, сказал Иванов. – Жаль, что не успел устроить вам сюрприз, но вы меня запомните, это я вам обещаю. Вы продолжаете снимать? Ну снимайте, снимайте…

Он повернулся, но на этот раз в другую сторону – в салон. Лицо его вытянулось.

– Что там происходит? – воскликнула Марина. – Женя, включи салон, быстро!

Ксенофонтов послушно исполнил приказ, а Валентин Баранов стал набирать номер на своем мобильном телефоне. Пожалуй, действительно пора завязывать с играми, пока еще кто-нибудь не отдал концы.

«То, что тебя не убило, сделало тебя однозначно сильнее… Он не укокошил тебя в первый раз, и тем самым он научил тебя защищаться, научил выкарабкиваться и помог твоему организму найти противоядие. А кстати, может быть, он же и научил тебя самого стрелять?»

Михаил Поречников приподнялся на локтях, прищурился, потер пальцами глаза. Во рту еще ощущался привкус металла, но все самое страшное осталось позади. Сейчас действительно получилось значительно лучше и быстрее, чем после удара в лесу. Его мозг учится вместе с ним, он приспосабливается и овладевает новыми трюками. Пожалуй, через годик-другой Михаил сможет исчезать, как Дэвид Копперфилд, и залечивать огнестрельные ранения, как Максим Камеррер из «Обитаемого острова». Три раза «ха-ха»…

Он осмотрелся. Колдун сидел за рулем и что-то вещал в видеокамеру, отнятую у оператора. Как Михаил и предполагал, никто даже не попытался оказать психу сопротивление, все так же сидели на своих местах, прижав уши, и ждали конца света. Вот только Кремер, кажется, пытается что-то сделать, но ей явно не хватает сил или она просто еще не до конца пришла в себя – все-таки Иванов нехилый парнишка и он довольно основательно приложился кулаком к ее голове.

Ладно, сволочь, будем разбираться по-пацански, если ты так этого жаждешь.

Он поднялся на ноги, оглянулся назад. Шайдуллин все еще пребывал в отключке, и это всерьез обеспокоило Михаила. У Рустама Имрановича не было «противоядия», и если учесть, что сам Мишка случайно во время съемок вызвал у него носовое кровотечение, то что мог сотворить разъяренный псих Иванов?

Миша наклонился, проверил пульс. Шайдуллин был жив, и этого на данном этапе достаточно. Нужно решить главную проблему.

Колдун Иванов увидел его в зеркале обзора.

– Эй ты! – крикнул он, опуская камеру. – Стой, где стоишь!

Михаил и не думал слушаться. Он уверенно двигался по проходу, держась за спинки кресел, по дороге похлопал по плечу оператора, кивнул Сергею Никаноровичу и Наталье Платоновне… Надо же, даже вспомнил их имена, а то все – «старосветские помещики», неудобно как-то. Господи, они ж все напуганы до смерти, как будто их угнали террористы, обвешанные гранатами.

– Стой на месте, Поречников! – повторил свое требование колдун. Теперь, на коротком расстоянии, Миша заметил, что он немало удивлен таким поворотом. Видно, парнишка был уверен, что действует наверняка. – Я не шучу, Поречников, остановись!

– Что ты сделаешь?

– Увидишь.

– Уже видел. Не впечатлило.

Михаил поравнялся с первым рядом салона. Людмила Кремер полулежала на двух креслах, опершись локтем и свободной рукой почесывая лоб. Она приподняла голову, слабо улыбнулась Михаилу. «Так, она вне игры. Что ж, к сожалению, против лома нет приема»…

Миша остановился перед кабиной, став коленями на повернутые в салон кресла.

– Останови машину, Славик, скажи, где находится похищенная девушка, и вали отсюда на все четыре стороны.

Иванов осклабился.

– А хрен тебе! Попробуй меня остановить!

Миша посмотрел вперед. Автобус выехал из городской черты и теперь несся по узкой двухполосной дороге мимо маленьких домиков, садовых участков и магазинчиков. Асфальт был неровный, с приличными выбоинами и трещинами, и достаточно одного неверного движения руля, чтобы машина врезалась в какую-нибудь встречную тачку либо вылетела на зеленые грядки садоводов.

Миша посмотрел на спидометр.

– Сбрось скорость, кретин, пока мы все не погибли! Ты же девяносто идешь!

Иванов в ответ лишь хрюкнул от восторга.

– А какой же русский не любит девяносто, Поречников! Ты что, испугался, сын кулацкий?! Ты не русский разве?!

И с веселым визгом, похожим на гиканье ковбоев Дикого Запада, выгоняющих табун, он вильнул рулем влево. Несущаяся по встречной полосе белая «шестерка» не успела среагировать и царапнула по автобусу боком. К счастью, машина удержалась на дороге – Миша увидел это в зеркале.

– Ты что творишь, ублюдок! – заорал он. – Ты угробить нас хочешь?!

Иванов только рассмеялся в ответ. Миша понял, что за рулем их автобуса сидит камикадзе.

«Он псих. Самый обычный псих, личное дело которого Ирина Королева, упокой Господь ее душу, просто пробежала глазами. Он не отдает себе отчета в своих действиях, поэтому у нас мало времени».

Миша обернулся. Людмила Кремер все так же полулежала на своих креслах, как любимая жена нефтяного шейха, но теперь она сокрушенно качала головой, поняв, в какой заднице они оказались. Шайдуллин все еще не пришел в себя. От остальных помощи ждать не приходилось.

Миша снова посмотрел вперед на дорогу и понял, что времени у них не просто мало, а очень мало.

Впереди, примерно в километре, дорогу перекрыли два автомобиля, окрашенные в белый и синий цвета. На крышах у них, кажется, крутились желтые лампочки.

«Кошмар», – подумал Михаил.

– Ты видишь? – спросил он.

Иванов молчал. Он, разумеется, увидел. Объехать кордон он не сможет – дорога теперь поднималась по насыпи, а справа и слева ее обрамляли березовые стволы. Лучшего пейзажа для самоубийства не придумаешь.

– Остановись, – сказал Михаил.

– Хрен, – ответил Иванов. Кажется, он приготовился умирать. Лицо его стало непроницаемым, губы сжались в тонкую полоску, руки мертвой хваткой вцепились в руль.

«Черт бы его побрал!»…

Михаил прикинул расстояние, прикинул скорость и рассчитал, что времени у него всего-то полторы минуты… точнее, уже минута. В принципе должно хватить, хотя раньше он этого не делал в таких условиях и на такой скорости. Впрочем, у него теперь много чего в первый раз…

Ох, господи ты боже мой, а что потом? В кювет вверх колесами?

Он коротко обернулся, крикнул в салон:

– Держитесь! – Потом вспомнил, что Шайдуллин без сознания, и повернулся снова: – Имраныча придержите!

– Что ты тут придумал?! – заорал колдун. – Остановить меня хочешь? Да замучаешься пыль глотать! Я тебя, клоуна, насквозь…

Михаил перемахнул через спинки сидений, плюхнулся в кресло рядом с Ивановым, одной рукой вцепился в руль, а другой притянул колдуна к себе.

– Давай поцелуемся, красавчег! – прошептал он, прижимая его виском к своему лбу.

– Пошел ты…

Иванов пыхтел, пытаясь высвободиться, но он боялся бросить руль, и поэтому у него ничего не получалось. Миша приобнял его сзади, обхватив голову и при жав ладонь ко лбу. Глаза его он оставил открытыми, чтобы тот мог видеть дорогу.

– Где девчонка, паразит? – шептал Миша. – Где ты ее прячешь?

Иванов пытался засадить ему локтем в бок, но в результате сам получил аналогичный удар. Он охнул и судорожно задышал, разевая рот, словно выдернутая из воды рыба. Одновременно восстанавливать дыхание и бороться с вторжением было невозможно, и он, похоже, начал сдаваться. На глазах появились слезы отчаяния.

Автобус ходил ходуном, петляя от оврага к оврагу и каким-то чудом оставаясь на асфальте. Автомобили, бегущие впереди с меньшей скоростью, с воем разбегались, предпринимая немыслимые маневры. Милицейский кордон неумолимо приближался.

– Уйди, чертов клоун, сука, гад… – хрипел колдун, но все его попытки избавиться от объятий были тщетны. Миша просунул свою левую ногу между его коленями и дотянулся до педали тормоза. Но останавливаться было рано, он еще не закончил.

– Где девочка, где девочка, где девочка? – твердил он психу в ухо, прижимаясь лбом к его виску. Иванов постепенно ослаблял хватку. – Где девочка, паразит?..

Миша лишь однажды бросил короткий взгляд на дорогу… и обомлел.

«О, черт!»

Пассажиры в салоне тоже увидели и подняли визг.

Миша вдавил педаль тормоза до пола вместе с ногой водителя, одновременно выворачивая руль вправо. Кажется, это было верное решение, потому что справа вроде бы была трава и совсем не было деревьев. Кажется, да, это полянка с высокой травой… Все остальное про мелькнуло перед его глазами, как кусочек фильма на ускоренной перемотке.

Он увидел лицо Иванова, его закрытые глаза и окровавленные губы, по которым Миша проехал пальцами; потом он увидел березовую рощу в окне слева – все еще зеленую, хотя и порядком потрепанную за лето; потом перед глазами пролетела (точнее, это он сам пролетел) легковая милицейская машина, окрашенная в оптимистичные цвета, и, кажется, мент с автоматом на плече что-то орал… А потом все закрутилось вокруг своей оси, Миша ощутил жуткий удар в плечо и спину, а потом перед ним оказалось серое небо…

«Где девочка, сволочь?!» – еще раз мысленно проорал Мишка. Он сделал это чисто автоматически, потому что уже получил ответ. Теперь перед ним стояла другая задача – выжить самому.

…Автобус завалился на правый бок, развернулся поперек дороги, ударил крышей милицейскую «десятку» и скатился с насыпи, перевернувшись обратно на колеса. Несколько секунд он покачивался, как канатоходец под куполом цирка, рискуя снова грохнуться, но в конце концов замер, слегка накренившись.

Сначала стояла тишина, потом обалдевшие милиционеры пришли в себя, бросились к автобусу, приготовив к бою автоматы. Наверное, им дали установку на поимку особо опасных преступников и разрешили в случае чего открывать огонь на поражение. Но к счастью, обошлось даже без мордобоя и заламывания рук. Один мент спрыгнул с насыпи, подбежал к машине, попытался заглянуть в окно. Каково же было его удивление, когда на месте разбитого стекла он увидел лист из серого кожзаменителя. Все окна в салоне были заделаны этой гадостью. Опешивший милиционер опустил руки.

Все это в видеомониторах наблюдали Садовская, Ксенофонтов и Баранов. Машина, из которой операторы снимали, все время держалась метрах в ста от микроавтобуса и теперь уже подъехала к месту аварии. Съемка не прекращалась ни на минуту.

В аппаратной какое-то время царило оцепенелое молчание. Голос решился подать только Валентин Баранов:

– Должен вас обрадовать, ребята: у вас большие проблемы.

32. Финита ля…

Михаил вылез из салона последним, хотя был ближе всех к выходу. Он помог выкарабкаться женщинам. Рустам Имранович все еще был без сознания, но теперь его состояние уже внушало опасения: оператор не смог его удержать и Шайдуллин сделал несколько ужасающих кульбитов вместе с автобусом. Наверняка у него теперь куча переломов, а уж ссадины и кровоподтеки были видны и невооруженным глазом. Все остальные пассажиры злосчастного автобуса вроде отделались ушибами и царапинами, хотя Валя постанывала и сильно хромала.

Что касается главного злодея, то он был в отключке. Во всяком случае, так поначалу Михаилу показалось. Ему очень хотелось надеяться на то, что Иванов уцелел и придет в себя, чтобы указать им точное место, где находится Катя Соболева, но Миша ошибался.

Колдун лежал на руле лицом вниз, безвольно опустив руки. Он не дышал, и пульс у него не прощупывался. Прошло уже несколько минут после катастрофы, и Михаил не знал, успеют ли они что-нибудь сделать и стоит ли вообще что-то предпринимать, – все это было скрыто от него.

Медики уже атаковали кабину, взяли колдуна под руки, вытащили, положили на траву, начали суетиться вокруг, но отчего-то Мишке казалось, что для того шоу уже закончилось. И он почти не чувствовал сострадания.

«Становишься черствым, – говорил он себе, вытирая лицо краем футболки, – и сердце твое постепенно покрывается инеем и скоро может превратиться в кусок льда, похожий на куриный полуфабрикат в холодильнике супермаркета. И никого не будет жаль, и никого не будешь любить… Ну, кроме одного милого человечка, пожалуй. Кстати, интересно, где она сейчас, моя девочка Леночка? Как хочется ее к себе прижать, погладить по волосам, нашептать на ушко какую-нибудь добрую сказку, чтобы она не плакала и ничего никогда не боялась… Но она все равно будет плакать и бояться, и, кроме того, она сразу почувствует холод в твоем сердце…»

Он фыркнул, отвернулся от безжизненного тела Вячеслава Иванова. «Не колдовать тебе больше – теперь над тобой самим будут колдовать другие специалисты».

Сзади подошел Баранов, положил руку на плечо:

– Ты цел, добрый волшебник?

– Почти. Синяк будет на жопе… и я уже не добрый.

– Так скоро?

Миша кивнул. На Баранова это не произвело особого впечатления. Вот уж с кем соревноваться по части цинизма будет совершенно бесполезно!

– Свои самобичевания, Миш, ты оставь для журналистов, а мне скажи по старой дружбе: мы спасем прекрасную принцессу или оставим ее гнить в каком-нибудь заброшенном подвале?

Михаил закрыл глаза, начал потирать веки.

– Я увидел какой-то берег… – произнес Михаил, потирая уставшие глаза, – воды много, противоположный берег очень далеко, но он виден… Он зеленый, там лес, но есть там кучка домиков, скорее всего садовых… Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Что-то до боли знакомое, – кивнул Баранов. – Еще что-нибудь видишь?

– Шоссе у самого берега… Автобус с номером 60… Такой неповоротливый, грязный автобус…

– На садовых рейсах только такие и ездят.

– Вижу красный кирпичный домик… Колонку возле шоссе… Баба какая-то ведро тащит… – Миша напрягся. Он натолкнулся на самый важный элемент, который скорее всего укажет верный путь. Что-то это такое очень знакомое, что-то очень громкое… – Так… погоди секундочку.

– Да я-то погожу, – усмехнулся Баранов, – но, боюсь, Фиона наша не дождется…

Миша поднял руку, делая знак замолчать, несколько секунд постоял так, глубоко дыша. Баранов смотрел на него с едва заметной скептической улыбкой.

– Поезд, – наконец выдохнул Миша.

– Чего?

– Слышу поезд… Рядом железная дорога… Короче, ты понял? Озеро возле шоссе с рейсовым автобусом 60, колонка, домик из красного кирпича, железная дорога возле самого дома…

Баранов кивнул.

– Старик, тебе бы вместо джи-пи-эс работать…

– Перестань, я сделал все, что смог.

– Я понимаю. – Баранов обернулся к ментам, которые что-то выясняли с телевизионщиками и расставляли на дороге оранжевые конусы, освобождая одну полосу для проезда транспорта.

Маришка Садовская громко ругалась по телефону, успевая посылать куда-то далеко всех, кто лез к ней с расспросами, медики оказывали помощь пострадавшим. Людмила Кремер присела на траву возле насыпи, нюхала кусочек ваты и недобро посматривала в их сторону.

– Поезд какого цвета, не помнишь? – спросил Баранов.

– Помню.

– Ну?

– Красного…

Баранов широко улыбнулся:

– Вот с этого и надо было начинать, навигатор! Это ж скорый поезд на Москву.

– Ты знаешь, где это?

– А ты – нет?!

Михаил потер лоб. Действительно, как-то он упустил из виду, что сам может угадать это место.

– Черт…

– Именно! – Баранов открыл крышку сотового телефона, набрал номер. – Алло, братва! Дуйте в садовое товарищество «Любитель», осмотрите все дома и подвалы в квартале между железкой и бухтой водохранилища… Там еще шоссе и автобусная остановка. Понял? Возьмите медиков и валяйте. С вас коньяк!.. Ага, удачи, пацаны! – Он захлопнул крышку и посмотрел на Михаила: – Твое счастье, экстрасенс, что у меня тесть там домик построил. Я в этой бухте уже много лет купаюсь и загораю. Классное там место…

– А ты уверен, что я не ошибся?

Баранов хихикнул.

Михаил не ошибся. Катя была жива и вполне здорова, хотя и достаточно измотана. К удивлению врачей, проведших первый осмотр, не было на ней ни синяков, ни ссадин, ни следов от уколов и иных физических повреждений. Похоже, Иванов ее так и не тронул.

Позже, когда девушку напоили успокоительным, дали умыться, переодеться и посадили в комфортабельный автобус, с ней начали работать психологи. Катя довольно быстро пришла в себя и отвечала на вопросы спокойно и обстоятельно. Она подтвердила первые предположения врачей и оперативников: молодой человек в черной рубашке и черных брюках неоднократно спускался в подвал с вполне определенными намерениями, но дальше угроз и жалких попыток снять с нее джинсы и завалить на диванчик, стоявший в углу, дело не доходило. Очевидно, он сам боялся своих желаний – жаждал и страшился, как многие неуравновешенные и обладающие экстраординарными способностями личности. Пожалуй, Катя даже смогла бы оказать ему достойное физическое сопротивление, но колдун перед каждым «сеансом» что-то нашептывал ей, крутил перед лицом руками с длинными скрюченными пальцами, обкуривал вонючим дымом, и она быстро забывалась. Впрочем, Катя все видела и чувствовала, и она точно могла сказать, что несчастный парень с ней ничего ужасного не сотворил.

«Молодец, девчонка, – сказала потом женщина-психолог, что с ней работала. – Отличная устойчивая психика, хороший запас прочности. Она смогла бы выжить даже в более худших условиях, а тут, смотрите, почти пансионат – телевизор, туалет, умывальник, мягкая кровать, хорошая вентиляция. Только окон не хватает».

Раз в два-три дня колдун позволял ей подышать свежим воздухом. Девушка запомнила только, что он выводил ее на поверхность в темном углу какого-то сильно заросшего кустарником участка с выложенными из камня узкими дорожками, приковывал наручниками к торчащей из земли трубе, а сам садился рядом на березовую чурку, закуривал свои вонючие сигареты и рассказывал что-то о своей жизни. Она не прислушивалась, но кое-что все-таки запомнила и сделала свои выводы: парень, наверное, очень одинок и ему просто не с кем поговорить, хотя обычно он предпочитает слушать только себя и очень не любит, когда его прерывают; наверняка у него нет постоянной девушки или вообще никогда не было, поэтому он такой злой, нервный и иногда глаза его наливаются такой ненавистью ко всему, что Кате становилось по-настоящему страшно, но такие приступы напоминали скорее мимолетную тучу на небе, чем серьезную пасмурную погоду. Колдун почти не рассказывал о своей семье, только один раз упомянул, что родителей не помнит, а рос с бабушкой, которая много и неистово молилась, кланяясь какому-то ужасному распятию, висящему на стене… Его бросало в дрожь, когда он смотрел на него, и еще в детстве решил, что никому молиться не будет. Видимо, бабушка умерла, когда парень еще учился в школе, потому что дальше у него был интернат со всеми вытекающими отсюда последствиями. Словом, досталось несчастному в детстве по самое не балуйся… Это, конечно, его не оправдывает и так далее, но все-таки пожалеть его надо.

«Молодец, девчонка, просто молодец», – не уставала повторять психолог.

У Рустама Имрановича Шайдуллина, как оказалось, помимо всего прочего, случился еще и небольшой сердечный приступ. К счастью, положение его не было критическим, и он довольно быстро пошел на поправку. Михаил заглянул к нему в больницу, когда разрешили общение. Он купил в больничном ларьке сок, фрукты, поднялся в палату. Имранович лежал в двухместной палате один, солнце заливало унылое помещение, было очень душно. Михаил оглядел убранство – несвежее полотенце на дужке кровати, сиротливый стакан и полупустая бутылка минеральной воды на тумбочке – и пришел к выводу, что родственники сюда не заглядывают.

– Такие вот дела, коллега, – вздыхал Имранович, нехотя усаживаясь на кровати. – Лежим, кряхтим, стонем, разглядываем задницы медсестер… Тут очень неплохие сестрички, кстати. Жаль только, что дуры набитые, поговорить не о чем. С другой стороны, зачем с ними вообще о чем-то говорить…

И он грустно улыбнулся, глядя в окно.

Трудно было сказать, рад ли он гостю, но от разговора не уклонялся и от вкусной передачи не отказывался. Пожалуй, он все еще обижался на Мишу, хоть и старался этого не показывать, – в его возрасте обижаться на молодежь как-то не очень солидно.

– Как там наш проект века? – спросил Шайдуллин после серии светских и ничего не значащих вопросов-ответов. – Собираются продолжать?

– Нет. Завтра снимаем последний «развод» с Самариным, и все. Насколько я знаю, их генеральному директору Соколовскому стоило немалых трудов уладить проблемы с местными властями, поэтому он распорядился подготовить небольшую заключительную программу и отправить съемочную группу в бессрочный отпуск.

– Разумно, – согласился Рустам Имранович. – Мне тут звонила сегодня Садовская, просила дать небольшое интервью, но я послал ее на фиг. Нельзя до бесконечности делать бизнес на мертвечине, пора бы и отвечать…

Миша кивнул. Они немного посидели молча, стараясь не пересекаться взглядами. Михаилу все еще было стыдно за его вероломное вторжение. В конце концов, кто он такой, чтобы судить кого бы то ни было?

Шайдуллин, видимо, устал переводить взгляд с потолка на окно и обратно и посмотрел на Михаила:

– Ты вот что, Миш… Ты не бери в голову. Я знаю, парень ты хороший и намерения у тебя благие, так что я не в обиде.

Михаил покраснел.

– В конце концов, я заслужил то, что имею, поэтому стараюсь относиться ко всему философски. Не всегда, конечно, получается, но я не опускаю руки. Тебе, коллега, тоже рано или поздно пришлют счет… Так что я не в обиде.

– Спасибо.

– Не стоит. Ладно, парень, не буду тебя задерживать, иди уж.

Рустам Имранович протянул руку. Миша ее пожал, и на этот раз не ощутил ничего, кроме благодарности, – никаких этих дурацких трюков, обычное человеческое рукопожатие. Давненько у него таких не было.

С Людмилой Кремер он не хотел общаться категорически. Он старательно прятался от нее на съемочной площадке, пока осветители и декораторы готовили зал для записи, уходил на «перекур» во дворик телекомпании, сбегал в кафе выпить чашку чая, затевал с кем-нибудь ничего не значащий разговор, но все это не могло продолжаться бесконечно.