Текст книги "Поговори со мной… Записки ветеринара"

Был у директора все же один, но весьма существенный недостаток – он не любил и очень боялся ответственности. А может, в этом было его достоинство? Что же касается моих методов лечения, а они не всегда были традиционными, я ему до сих пор бесконечно благодарен за то, что он, будучи фельдшером по образованию, никогда не давал мне советов. Он оставался специалистом в своем директорском деле, а на мою территорию не вторгался. Когда ГОЛОВА всегда на месте – все идет своим чередом.

Ну, а теперь вернемся в кабинет директора, но уже на пятиминутку, где мы узнали, что к нам едет самочка капуцина и срочно нужен самец. Как я говорил, директор не очень интересовался животными, а ветлечебницу за всю мою практику посетил раз или два. Директор посмотрел в нашу сторону и спросил:

– Что, Сафрон еще не подохал?

– Вовсе нет! – оживились мы. – Напротив, даже очень поправился, и его вполне можно вернуть на экспозицию.

Директор немного призадумался.

– Но ви же его списали и на бухгалтерии он не стоит.

– А мы его оформим как подарок, – предложил Василич.

Деректор опять призадумался, потом вздохнул и сказал:

– Хоп, майляш, оформляйте как подарка!

Сафроша к весне действительно похорошел и немного сбросил в весе. Даже шерсть стала опять гладкая и блестящая. Два раза он уже уходил в бега, и оба раза его заставали на охоте за воробьями. Он и раньше за ними гонялся, но мне удавалось увидеть уже только трапезу, во время которой Сафрон воробья тщательно общипывал, потом потрошил и только после этого с аппетитом хрустел косточками. Охотился он каждый раз в небольшом садике возле хоздвора и из него никуда не уходил. Но снимать его с дерева каждый раз удавалось только при помощи свежего сазанчика или карпа.

«Ребенка капуцин» оказалась достаточно взрослой, чтоб после карантина сразу попасть в лапы к Сафрону. Они пришлись друг другу очень по нраву да настолько, что уже следующим летом их стало трое. Так что зря мы грешили на старикашку.

Еще не один год зоопарк торговал потомством Сафрона и его молоденькой подружки. А однажды им даже удалось «состряпать» двойню, что у капуцинов случается довольно редко.

Путешествие с антилопами

Однажды на пятиминутке директор сообщил, что предстоит поездка в Брест за антилопами, которых приобрели в Берлинском зоопарке. Произошло это то ли на второй, то ли на третий год моей работы в зоопарке. Я там числился хоть и подающим надежды, но пока еще молодняком.

Директор Рахим Курбанович величественным взглядом оценивал возможных кандидатов, но все скромно отводили взгляд, как ученики, не готовые к уроку только не меня, только не меня!

А я смотрел в глаза директору, и, естественно, его взгляд остановился на мне. Он сразу понял, что отказываться не стану.

– Нужно еще один человека! – сказал он.

Нужно это было по правилам: дорога длинная, ехать придется товарным вагоном, поить, кормить животных, убирать за ними… А мне не хотелось ехать с напарником. Тем более, что желающих по-прежнему не находилось.

– Рахим Курбанович, да я и один справлюсь!

Директора такой вариант вполне устраивал: намного экономнее и заставлять никого не надо. В конце концов, я ветеринар – накормить и полечить, если случится что, смогу. Но по инструкции положено: два человека. А директор очень не любил нарушать инструкции. Но как он ни пытался уговорить кого-либо, у всех находились очень уважительные причины.

– Хоп, майляш, – с этими словами директор подписал мое командировочное удостоверение.

Рюкзак со спальником и со всем только самым необходимым у меня всегда наготове. Поэтому сборы были, как обычно, короткие и простые.

И вот буквально через пару дней я уже в Бресте. Хожу по вокзалу и ищу товарный вагон с надписью «С горки не катать! Животные!» – там устроен загон для моих антилоп. И еще я знаю, что животных должен передать Клаус, работник Берлинского зоопарка.

Диспетчер товарной станции подсказал, что вагон, скорее всего, где-нибудь под горкой – небольшим уклоном, с которого сгоняют товарные вагоны для формирования составов.

Нужный вагон я обнаружил по запаху, но он оказался закрыт. Я решил прогуляться по вокзалу и на перроне встретил высокого крепкого молодого человека в комбинезоне. И сразу понял, что это и есть сопровождающий из Германии.

– Клаус?

– Ja. Wie heissen Sie? – ответил он.

– My name is Sergei.

Клаус продолжал говорить по-немецки, а я на английском, который учил в школе. И самое удивительное, что мы прекрасно понимали друг друга.

По дороге нам очень быстро удалось выяснить, что мы оба женаты, что у нас по двое детей, что Клаус тоже работает в зоопарке и еще где-то заочно учится.

Мы подошли к вагону. Клаус снял замок и отодвинул тяжелую дверь. Из вагона сразу вкусно пахнуло животным теплом.

С правой стороны от двери располагались клетки с антилопами, а слева, занимая почти полвагона, – прессованные брикеты сена. Там же стояли какие-то мешки и две очень красивые синие бочки с водой. Почти посередине – чугунная буржуйка с трубой, выходящей через крышу на улицу.

– So, jetzt sind sie dein Viehe, zwei Gnu und vier Elenantilopen, – по-хозяйски похлопал рукой по деревянной клетке Клаус.

Некоторые вещи из того, что он объяснял, ускользали от меня, но главное я ухватывал: вот комбикорм, а тут картофель, морковь.

– Hey, das been mein lieblich Bett, ein tiefen Schlaf machen! – Клаус плюхнулся на кучу распушенного сена и показал, как можно удобно расположиться. – So, jetzt, komm zu der Bahnhof Führer.

Клаус достал сопроводительные документы, из чего я понял, что в роли фюрера здесь вполне может быть обычный начальник вокзала.

Вскоре мы выяснили, что der Zug nach Osten будет формироваться только на следующий день.

Клаусу повезло больше, так как в сторону Берлина уже сегодняшним вечером шли несколько транзитных поездов.

Уже на перроне, когда трогался поезд, мы распрощались чисто зоопарковской шуткой. Клаус, махнув рукой, сказал:

– See you later… – сделав небольшую паузу, он вопросительно посмотрел на меня и, улыбнувшись, добавил: – Alligator!

– While, Crocodile!

Клаус уехал, а я сразу направился к своим подопечным. Ведь их уже надо было кормить, поить, ну и самому пора обустроиться.

Когда все антилопы принялись хрумкать в своих ящиках морковку, я вскипятил на буржуйке горячей воды в банке из-под сгущенки и заварил в ней же свой любимый зеленый чай.

Свесив ноги, сидя в дверном проеме и попивая чай с булочкой и со сгущенкой, я встретил первый вечер своего самого долгого путешествия.

Одно только мне не удалось: закупить продуктов на дорогу. Утром, когда я определился со временем отъезда, оказалось, что на все про все у меня оставалось не более часа. А магазины должны открыться не раньше чем через два.

Случайно я набрел на небольшую хозяйственную лавочку, рассчитанную, наверное, на таких путешественников, как я. Мне удалось приобрести мыло, свечки, кастрюлю и спички.

А в привокзальном буфете я с трудом уговорил опухшую после ночной смены буфетчицу продать три буханки хлеба (она очень переживала, что ее сосиски без хлеба никто не купит).

Итак, у меня оказались три буханки хлеба, пять банок сгущенки, начатая пачка зеленого чая и совершенно случайно в рюкзаке остались еще с охоты килограмм риса и полкило сахара в кусках. Ну а соль и спички имелись всегда. Кроме того, я, естественно, мог позаимствовать у антилоп картошку, морковь и капусту. Диспетчер по товарному вокзалу уверял, что дорога не займет более двух недель, я успокоился: запасов должно хватить. Диспетчер просчитался. О чем я тогда не догадывался.

Убирая за животными, я наткнулся еще на десяток мешков за клетками, наполненных чистыми древесными опилками. «Немцы!» – с благодарностью подумал я и присыпал уже начавший потихоньку скапливаться навоз. Весь лишний запах сразу исчез, и остался только легкий душок деревенского подворья.

Потом я приготовил завтрак из порубленной картошки, пересыпанной с комбикормом. Дело в том, что не у всех парнокопытных на верхней челюсти присутствуют резцы, и, если им крупные сочные корма не измельчить, у них иногда хватает ума запихнуть еду сразу в пищевод, что не очень полезно. Не повесишь же им табличку с надписью, подобной той, какую я однажды увидел на плакате во всю стену в одной из столовок где-то под Львовом: «Ретэльно пережовуючі іжу – ми допомогаемо суспільству!» (Тщательно пережевывая пищу – мы помогаем обществу!)

Пока я всем этим занимался, наш состав несколько раз вздрогнул, волна пробежала по вагонам еще раз, и мы медленно поехали!

Обожаю путешествовать поездами. Поезд – это процесс перемещения не только в пространстве, но и во времени. Поезд – это, пожалуй, единственное место, где можно позволить себе не торопиться. А за окном? За окном «показывают» Родину! Конечно, вы можете увидеть ее из иллюминатора самолета. Но там вы ее видите географически, как на карте. А здесь вы ее наблюдаете в действующих лицах. Перед вами разворачивается сцена длиной в ваше путешествие.

Почти весь первый день я просидел напротив открытой двери, глядя на пробегающие мимо леса, поля, реки, деревушки и города. Поезд нигде не останавливался, как и обещали.

Уже под вечер похолодало. Я закрыл дверь вагона, зажег свечку, запустил буржуйку и разогрел чаю. От свечки исходил очень мягкий, пляшущий живой свет, который приводил в движение тени от мешков, клеток, сена и мою собственную тень, что наполняло вагон какой-то дополнительной жизнью.

К сожалению, печку нельзя оставлять на ночь: при таком количестве сена любая неосторожность превратила бы меня и антилоп в жаркое, притом в считанные секунды. Так что, погасив огонь, я быстро нырнул в спальник, щедро навалил на себя сена. Спать в таком гнездышке – сущее удовольствие.

На следующее утро меня огорчило то, что запас дров подходил к концу, а угля осталось с пяток кусочков. Как раздобыть то и другое, я пока не представлял, но и оставаться без горячего тоже не хотелось. Топить сеном я и не помышлял: берег для антилоп.

Мои подопечные пребывали в полном спокойствии, несмотря на покачивание и постукивание, – должно быть, немного привыкли по дороге из Берлина в Брест. Они даже позволяли себя пощупать и послушать.

А я невольно вспомнил историю нашего коллеги, тоже ветеринара – Клима Касимовича. Ему пришлось везти кафрского (африканского) буйвола. Когда поезд проезжал мимо Беловежской пущи, его подопечный заволновался.

Тут стоит напомнить, что кафрский буйвол – не простой буйвол. Многие африканцы считают его одним из самых опасных и свирепых животных. Бесстрашные масаи, хоть и любят мясо, обходят их стороной. И неудивительно. Кафрские буйволы – настоящие монстры: вес взрослых самцов иногда превышает 1000 кг, не редкость и экземпляры весом 900 кг. Изредка встречаются старые быки весом даже 1300 кг. Высота в холке взрослых самцов – до 1,8 м при длине тела 3—3,4 м.

Даже лев старается уклониться от встречи с ним. Прочная кожа, громадные, до полутора метров в разлете, острые рога и мощнейшие ноги с увесистыми копытами делают кафра практически неуязвимым. Пожалуй, выступить против него способен только охотник с ружьем. Но охота на кафра – удел особо отважных и безумных. Поэтому человек с его хозяйственной деятельностью, просто лишающей этого исполина естественной среды обитания, – единственный настоящий их противник. Он действует незаметно, и ответить всей своей мощью буйвол не может.

В общем, чтобы разнести напрочь клетку, в которой его везли, буйволу понадобилось несколько минут. Моему коллеге очень повезло в тот раз, так как дверь в вагоне оказалась открытой и буйвол просто выпрыгнул на ходу. В противном случае бык разнес бы и вагон. Ауж что могло произойти с Касимовичем – трудно представить. Просто быку в тот момент было не до человека. Перевернувшись несколько раз через голову как заправский каскадер, он целеустремленно рванул как раз в сторону пущи.

Потом Климу Касимовичу очень долго пришлось объяснять, что он не продал и не съел быка по дороге. Следователь в этом кафрском быке никак не хотел видеть ничего, кроме куска мяса, и возмущался, что врач даже не пытался задержать беглеца.

Всю оставшуюся дорогу к доктору по ночам приходил буйвол и крушил все вокруг, пока тот в ужасе не просыпался.

Скорее всего, когда поезд ехал мимо Беловежской пущи, бык почуял запах самки зубробизона. После этого уже никто и ничто его не могло остановить.

Белорусским коллегам направили запрос по поводу возможного пополнения их стада, но ответа так и не последовало. Но я думаю, что бык получил то, ради чего выскочил на ходу. Кто бы только знал, как я до сих пор рад за него!

Но мои антилопки вели себя очень спокойно. Кстати, канны по своей природе вообще очень спокойные существа, и, как мне помнится, их где-то пытались приручать и даже доить.

Закончив с прямыми обязанностями, я забрался на свою смотровую площадку.

Мимо, как и вчера вечером, проносились кукурузные поля. Только сегодня их показывали еще в большем количестве. Иногда поезд замедлял ход, и не просто замедлял, а казалось – вот-вот остановится.

До поля от железнодорожного полотна, наверное, не меньше тридцати метров. «Вот бы добраться до початков!» – мечтал я.

Но нет. Очень скоро поезд опять набирал обороты. Однако, когда он замедлял ход, можно было легко выпрыгнуть. И я решил попробовать. Получилось. И я смог не просто пробежать рядом, но и обогнать свой вагон.

Я начал считать. Мой вагон располагался в последней трети состава, а впереди – еще около двадцати. Если мне удастся каким-то образом добраться, скажем, до пятого, то, спрыгнув, я вполне успел бы добежать до поля и вернуться к себе.

В следующий раз, когда скорость движения замедлилась, я побежал наперегонки с поездом. Первый идущий передо мной вагон я обогнал довольно быстро. Но на втором поезд вдруг прибавил скорость.

Поняв, что у меня практически не осталось сил тягаться с паровозом, я зацепился за ступеньку впереди идущего вагона и забрался на крепеж в пролете между вагонами.

Поезд между тем поехал еще быстрее. Стоять в пролете оказалось очень неудобно, и я забрался на крышу. Там отдышался и немножко пришел в себя. Когда сердце окончательно успокоилось, я решил прогуляться. Оттуда я мог бы перепрыгнуть на свой вагон. Но, взвесив все за и против, решил отступиться: прыгать против движения поезда – дело весьма рискованное. Проще перепрыгнуть на впереди идущий вагон. Примерившись, я пришел к выводу, что, пока поезд едет довольно быстро, из-за сильного встречного потока воздуха не следует каскадерствовать.

Какое-то время я просто сидел и прикидывал, как мне выпутаться из очень неприятной ситуации. Поэтому, как только поезд в очередной раз замедлил ход, моим первым желанием было просто спуститься вниз и добраться скорее до своего вагона.

Но оказалось, что на ходу спускаться в десять раз сложнее, чем забираться. И я оставил эту затею. Но, с другой стороны, ехать на крыше до Москвы – полное безумие!

Между тем поезд опять замедлил ход. Я выпрямился и заметил, что впереди тянутся платформы для сыпучих грузов. С них наверняка будет удобнее спуститься. Когда-то, еще в школе и институте, я довольно долго занимался легкой атлетикой, поэтому не сомневался, что прыжок нужной длины я вполне в состоянии совершить. Главное – преодолеть психологический барьер.

С барьерами оказалось все в порядке. Разогнавшись, я и в самом деле с большим запасом перепрыгнул на соседний вагон. Три других вагона дались проще. А далее… меня ожидали три новости. И только одна из них была плохая. Она заключалась в том, что перепрыгнуть на следующий вагон смог бы уже только опытный каскадер. А одна из хороших – на том вагоне, на котором я находился, обнаружилась удобная для спуска лестница из железной арматуры. Но третья новость мне понравилась еще больше. На платформе везли уголь!

Пока я размышлял, чего мне хочется больше – угля или кукурузы, поезд в очередной раз замедлил ход.

Вытянув шею, я пытался понять, из-за чего мне так повезло: далеко впереди горел красный маячок семафора. «Сейчас – или никогда!»

Я быстро спустился и побежал к своему вагону. Но глаза смотрели при этом, как у зайца, в разные стороны: один – на «родной вагон», другой – на спелые початки. И ноги как-то сами повернули в сторону початков. Обломив первые попавшиеся под руку кукурузины, я скорее рванул назад. И вдруг обнаружил, что поезд остановился!

Когда я запрыгнул в вагон – радости моей не было предела: несколько початков оказались молочно-нежными.

А поезд продолжал стоять! И семафор продолжал гореть красным светом. Решив, что мы ждем встречный, я вытряхнул один из мешков с капустой и вприпрыжку рванул в поле. На этот раз я смог себе позволить выбирать початки поспелее, так как семафор оставался у меня на виду. Довольно быстро наломав с полмешка кукурузы, я выгрузил ее и отправился за следующей порцией. Так мне удалось совершить около десяти рейдов – теперь я мог побаловать и своих «заключенных».

Где-то на десятом мешке я вспомнил про уголь. Но, к моему величайшему сожалению, впереди показался встречный поезд – это означало, что до угля в этот раз мне не добраться, придется ждать следующего семафора.

Антилопам кукуруза пришлась по душе, и они с большим аппетитом принялись хрумкать свежими початками.

А передо мной тем временем проносились поля. На одном из них шла жатва: ехали сразу три комбайна, а за ними двигались три машины. И три струи спелого зерна летели в кузова. Легкий ветер уносил длинный шлейф из соломенной пыли и шелухи.

Солнышко потихоньку катилось к закату. И было во всем увиденном что-то очень настоящее, правильное и торжественное.

После поля с комбайнами пошли яблочные сады, небольшие поселки. Поезд двигался не так быстро, и я боролся с искушением отправиться за яблоками. Правда, плодов на ветках оставалось не очень много. Основной урожай, судя по всему, уже собрали. Да и сами сады располагались далековато от железнодорожного полотна.

За штакетниками заборов посреди цветников или фруктовых деревьев стояли небольшие чистенькие домишки. Во многих дворах возле колодцев торчали симпатичные журавли.

Жизнь шла своим чередом. Все занимались повседневными делами, поэтому, кроме детей, на товарный поезд никто не обращал внимания. А дети всегда все видят, поэтому они с любопытством всматривались в каждый вагон и, заметив бородатого мужика, радовались, смеялись и махали руками. И я им в ответ тоже улыбался и махал рукой. Как правило, детишки полны естественной доброжелательности. Куда она потом девается, когда мы вырастаем?

Где-то впереди послышалась веселая песня под гармонь. Весьма горластые девки и бабы что-то пели про любовь, потом следовал куплет, который исполнял негромкий мужской баритон. Когда он заканчивал, гремел дружный хохот.

Наконец показалась празднично украшенная хата. В саду на деревьях висели воздушные шарики и разноцветные ленточки. Посреди двора стояли длинные столы, заставленные всякими блюдами с разными яствами, глиняные горшки и большие бутылки с очень знакомой мутноватой жидкостью. Свадьба была в разгаре. Невеста с женихом – посреди двора, справа от них – женский хор и гармонист (он же – баритон), а прямо перед ними отплясывали гости. Кто во что горазд. Один из гостей уже лежал на земле за забором, но еще пытался подняться.

А с другой стороны дома в голос плакала очаровательная девчушка. Ее успокаивали две подружки. Девушка изо всех сил пыталась вырваться, но они ее держали крепко.

Ближе к вечеру на закате я поджарил кукурузу над остывающими угольками. Оказалось неожиданно быстро. Варить ее надо несколько часов, а на углях буквально пять-десять минут – и деликатес готов. Такой вкусной кукурузы мне уже больше никогда попробовать не удавалось.

Когда уже совсем стемнело, поезд вдруг очень уверенно остановился. Я открыл дверь. Мы стояли на довольно крупной станции. Первая моя мысль – уголь! Прихватив мешок, я в нерешительности застыл в проеме, пытаясь обнаружить семафор. Их оказалось довольно много, но все они светились непонятным для меня фиолетовым цветом.

Справа и слева от моего вагона стояли тоже товарные поезда. В мою сторону шел с большим фонарем человек в форме путейщика. Похоже, он искал именно меня. И действительно, подойдя поближе, путейщик спросил:

– Это ты, что ль, антилоп везешь?

– Да.

– А посмотреть можно?

– Смотри, конечно. Только что там в темноте увидишь? Да и в ящиках они.

Путейщик ловко запрыгнул в вагон и, подойдя к антилопам, посветил в щелочки между досками, удовлетворенно сообщил мне будто какую-то новость:

– Живые! Никогда не видел таких. Воду брать будешь?

– Конечно, буду, – обрадовался я, так как уже начинал потихоньку волноваться по этому поводу: из одной бочки я поил антилоп, а из другой умывался.

– Тогда не спать! Где-нибудь через час вагон подгонят к помпе – там наберешь. Тут у вас еще где-то коровы едут. Не знаешь, в каком вагоне?

– Да нет, пока не встречал. А до Москвы далеко?

– Завтра днем и доедете.

Путейщик выпрыгнул из вагона и пошел дальше. А я обрадовался, что у меня еще есть время сбегать за углем. Однако далеко ходить не пришлось: как раз напротив оказался целый состав с платформами, нагруженными углем.

На всякий случай я набрал пять мешков. И не пожалел – очень он пригодился во время долгого пути. И не только мне. Удовлетворенно отдышавшись, я, прежде чем меня повезли на водопой, успел как следует искупаться, уже не жалея своих запасов.

А через час, заполнив водой все, что можно, спокойно заснул. Праздник состоялся!

Поезд тронулся, когда мне уже снился далеко не первый сон. Нигде не спится так хорошо, как в поезде, под стук колес.

В общей сложности до Москвы мы ехали почти трое суток. Там, собирая состав, наш вагон катали весь день по горкам. В покое оставили только на ночь. Зато мне удалось реально пополнить продовольственные запасы. Но за время моей отлучки вагон в очередной раз перегнали на другой путь, и я не сразу смог его найти. Вот почему в такой длинной дороге нужен второй человек! Долгое время ни одна живая душа не могла вразумительно ответить, на какой путь перевели вагон в этот раз. Мало того, я узнал, что есть «дикие» – просто потерявшиеся вагоны. Как правило, это, конечно, пустые, но иногда попадаются и с грузом. Никто не знает, откуда они прибыли и куда их следует отправить. Но так как они мешают формированию составов, путейщики их просто «прикалывают» к первому попавшемуся. И только на конечной станции могут переписать номера таких вагонов и оприходовать их.

Когда я объяснил путейщикам, что везу продукт, который очень быстро может испортиться, если его вовремя не кормить, они меня успокоили: такие вагоны, как правило, не теряются. Скорее потеряюсь я, а вагон прибудет, куда прописано в документах. Прибудет-то прибудет. Но если моих красавцев не кормить, то останутся от них только рожки да ножки.

К счастью, моя тревога вскоре разрешилась: запах вывел к нужному месту.

Утром следующего дня состав окончательно сформировали, и мы тронулись, на этот раз действительно в дальнюю дорогу.

По мере продвижения в сторону Азии становилось все теплее и теплее. Я полностью обжился и перестал считать дни. При кажущемся однообразии почти каждый день происходило что-то интересное – либо в поезде, либо вокруг.

Когда мы останавливались на сортировочных станциях, я уже не переживал из-за долгих простоев, а сразу выходил на «охоту». И чем дольше мы стояли, тем более пополнялись мои запасы провианта. В вагоне появилось несколько ящиков яблок и полузеленых помидоров, несколько сеток картошки, капусты и свеклы.

Наш стол становился все разнообразнее. Антилопкам очень понравились яблоки со свеклой.

Себе я предпочитал запекать рис с яблоками или тушить капусту с картошкой, свеклой, помидорами и теми же яблоками. На десерт – запеченная свекла или обжаренная на углях кукуруза. Помню, как в детстве, при Никите Сергеевиче, в Севастополе вдруг появилась кукуруза – как экзотический деликатес. Правда, только на рынке. Не думаю, что она была особенно дорогая, но мы с братом жили у бабушки на ее пенсию, которая составляла всего сорок рублей. Бабушке приходилось экономить буквально на всем. Иногда ей удавалось выкроить нам по десять копеек на эскимо, а кукуруза стоила, кажется, двадцать. Так что до нее дело не доходило.

И вот я наконец неожиданно реализовал детскую мечту – наесться до отвала кукурузы.

Где-то через неделю пути на одной из сортировочных станций я забрался на крышу и обнаружил, что напротив сидит молодой человек. Выяснилось, что он тоже сопровождающий (едет с напарником) и, более того, тоже держит путь до Душанбе. Одного звали Вяйнэ, а другого – Рамо. Оба из Риги и оба студенты, решившие в конце лета подзаработать. Наши вагоны оказались рядом. Удивительно, что мы до сих пор не встретились. Новый знакомый пригласил меня в гости. Душок у них стоял покрепче, чем у меня: они везли почти стадо племенных латвийских коров.

Их запасы оказались намного разнообразнее, они сопровождали груз уже не первый раз. Жизненного пространства в их вагоне было гораздо меньше, зато они выгородили себе что-то наподобие кухоньки, отделенной листами шифера от сена. И готовили более цивилизованно – на примусе. Но зато у них не было буржуйки. Я удивил ребят горячей, жаренной на углях кукурузой, пригласив их к себе на следующий день.

Им у меня тоже очень понравилось. Я обменял мешок кукурузы на ящик повидла. И все остались очень довольны.

Тем временем мы уже ехали по бескрайним казахским степям и пустыням. В дверном проеме с утра до вечера показывали одну и ту же картину бесконечное, безжизненное пространство земли и песка, поражавшее своим однообразием. Только изредка горизонт оживляло что-то наподобие невысоких холмов да время от времени проносились перекати-поле. В какой-то момент начинало казаться, что я это уже видел, и все было точно так же, как и в прошлый раз: мутное солнце, периодически поднимающиеся от земли столбики пыли и катившаяся по полю колючка.

Станции здесь попадались редко. Зато ехали мы почти без остановок. Правда, относительно медленно. Путейщики в этих краях оказались тупые и наглые. Они совершенно бесцеремонно забирались в вагон, рыскали, как шакалы, по всем углам в поисках чего бы отнять. Когда я их начинал убеждать, что без полуспелых помидоров мои антилопы до зоопарка никак не доедут, а кукуруза – это вообще их основная еда, они пытались лишить меня печки и угля, ссылаясь на правила противопожарной безопасности. Однажды даже попробовали задержать вагон, отцепив его от состава.

Перепоручив вагон Рамо, я рванул к начальнику вокзала и объяснил ему, что антилопы стоят четыре тысячи долларов каждая. И если он согласен составить акт об изъятии печки, без которой антилопы (а ночи часто выдавались довольно холодные) могут погибнуть… Четыре тысячи долларов подействовали, и начальник тотчас дал добро на дальнейшее следование.

Не только станции, но и населенные пункты попадались очень редко. Однажды мы проезжали небольшой кишлак, который до сих пор вспоминаю как мираж.

Поезд ехал почему-то очень медленно. Бледное, закрытое пеленой пыли солнце было еще достаточно высоко. По степи катились дежурные верблюжьи колючки, и чуть впереди появились какие-то постройки.

Боже мой! Какая это была нищета! Такой убогости я больше никогда в жизни не видел. Невысокие, наверное не более двух метров в высоту, даже затрудняюсь им дать название, кибитки – не кибитки, переходящие одна в другую, цепочкой тянулись к главному строению, на котором я успел прочитать надпись «Сельсовет».

Кибитки были слеплены из глины и покрыты сверху кусками толя, жести, обломками шифера, рваными полиэтиленовыми пакетами. Все это придавливалось кусками глины и камня. Вместо окон зияли неправильной формы дырки, затянутые где пленкой, где мешковиной, а кое-где, кажется, чуть ли не бычьими пузырями. Стекла были только в сельсовете.

На многих домах вместо дверей клочьями висели тряпки. Посреди улицы валялись кучи трудно определяемого мусора.

Еще более страшное впечатление оставляли дети, игравшие возле железнодорожного полотна. Младшие – абсолютно голые. На старших висели какие-то лохмотья, которые назвать одеждой было нельзя даже с большой натяжкой.

Дети, похоже, еще ни разу в жизни не мылись. Вокруг их ртов, глаз и обнаженных писек роились сонмы мух. Дети даже не пытались их отгонять. От ничего не выражающих глаз мне стало не по себе.

Самым фантасмагорическим завершением картины стал плакат, протянутый через всю «улицу», с белым по красному: «50 ЛЕТ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ!»

Некоторые дети, скорее вопросительно, махнули руками вслед уходящему поезду. Меня передернуло. Нырнув в вагон и схватив первый попавшийся мешок с кукурузой, я бросил его на рельсы. Дети увидели, на их лицах появилось что-то живое, и они с громкими криками бросились к нежданному подарку. Из соседнего вагона, где жили Вяйнэ и Рамо, вылетели банки с повидлом и сгущенкой. Вслед за кукурузой я облегчил свои запасы яблок, картошки и капусты.

На закате поезд сделал небольшую остановку на какой-то крохотной станции, которая выглядела уже чуть поприличнее: во многих окнах сверкали отблесками заката стекла.

Напротив моего вагона стояла девчушка лет десяти, которая, как только поезд остановился, тут же нырнула в стоявшую рядом кибитку и буквально через несколько секунд появилась с лепешкой, вприпрыжку направилась прямо ко мне и молча протянула ее мне.

Я с громадным удовольствием вдохнул теплый аромат свежевыпеченного хлеба и, угостив девчушку сгущенкой и повидлом, насыпал в подставленный ею подол платья кукурузы. Девочка что-то громко крикнула в сторону своего дома, оттуда вышла пожилая женщина в платке и длинном синем халате. Она довольно проворно подбежала к вагону и протянула мне джурабы (длинные шерстяные носки, которые носит почти вся Азия) и при этом сказала на чистом русском языке, практически без акцента:

– Не дадите ли вы мне за джурабы картошки?

– А сколько?

– Сколько сможете. Носки хорошие, с верблюжьей шерстью! – добавила она и, заинтересованно поглядывая на ящики с углем, добавила:

– Если можно, и уголь тоже.

Я, не торгуясь, спустил из вагона мешок картошки и три ящика угля, добавив сверху еще пару банок сгущенки.

Женщина что-то сказала девочке по-казахски, и та убежала в дом, а она принялась благодарить: дескать, то, что я дал, – очень много. Девочка через несколько минут прибежала еще с тремя лепешками. Женщина протянула их мне и сказала:

– Возьмите, больше у нас ничего нет, только заверните их в тряпочку – они будут целую неделю мягкие.

Я поблагодарил ее. По составу пробежала волна от локомотива, и мы потихоньку тронулись дальше. А солнце тем временем уже почти скрылось за горизонтом.