Текст книги "Поговори со мной… Записки ветеринара"

Натянув на ноги джурабы (они действительно оказались сказочно теплые) и свесив ноги, слушал, как убегает в степь перестук колес, периодически вдыхал аромат свежевыпеченного хлеба и вспоминал бабушку. Когда мне очень хорошо или, наоборот, плохо, я всегда вспоминаю бабушку. В те времена, когда я жил с ней, у нас на столе никогда не было черствого хлеба. И мука в те годы была другой, и, что самое главное, если хлеб немножко подсыхал, бабуля заворачивала его в чистое полотенце, упаковывала в большую кастрюлю и ставила в духовку. Хлеб оттуда выходил опять очень мягкий, горячий и ароматный, как будто его только что испекли.

Вскоре стемнело. Тусклые звездочки едва-едва пробивались через плотное покрывало пыли, которое, казалось, окутало всю землю. Я едва различал в этой кромешной тьме собственные руки перед собственным носом. Откуда-то потянуло совсем не летним холодком. Я растопил буржуйку и с огромным наслаждением съел всю лепешку, запивая ее зеленым чаем. До конечной цели оставалось не так много. Большая часть дороги позади. И я радовался, что путешествие оказалось таким удачным. И напрасно радовался!

На следующее утро я внезапно проснулся с ощущением, что все идет не так, как положено. По нарастающей скорости и отсутствию стука других колес, кроме колес моего вагона, я сообразил, что меня толкнули с горки без тормозных башмаков.

– Вот сволочи, – беззлобно пробормотал я. – На вагоне же русским языком написано: «С горки не толкать! Животные!» – и бросился к двери.

И в этот момент раздался сильный удар. Все пришло в движение. Падая, я увидел, как в полутьме вагона клетки встают на дыбы и ползут в сторону моей лежки. Несколько секунд я ничего не видел, только слышал, как все вокруг стонало и гудело.

Выбравшись из-под обломков, я добрался до двери, распахнул ее и огляделся. Две клетки с антилопами гну, которые стояли одна за другой, аккуратно срезали мою буржуйку и благодаря этому притормозили. А вот из четырех клеток с каннами устояла только одна. Помню, что я их поставил на место как-то очень легко. Обе гну и три канны выглядели неплохо. Только у одной гну немного кровоточил нос. А вот самая маленькая из канн – наверное, годовалый теленок – лежала в очень неестественной позе со свернутой шеей. Звуки, которые она еще издавала, не предвещали ничего хорошего. Пока я выдергивал гвозди, которыми был фиксирован шибер клетки, она и вовсе затихла.

Одежду свою в этом бедламе мне сразу найти не удалось, поэтому к начальнику сортировочной я явился прямо в трусах, чем поверг в полный шок тамошний женский персонал. И хотя они для виду сразу все прикрыли ладошками глаза, через пальцы все же с любопытством меня разглядывали. Я не стал их долго смущать и, очень сухо сообщив о произошедшем, попросил вызвать местного врача для совместного составления акта о случившемся.

В результате антилоп прибежала смотреть чуть не вся сортировочная.

Названия станции не помню, да и вспоминать не хочу. Просто путейщики не увидели надпись. Какая теперь разница!

Вот так, проделав долгий путь из Берлинского зоопарка (похоже, там у них все так хорошо поставлено, что размножаются практически все животные, в том числе и канны), маленькая антилопа осталась навсегда где-то на границе Казахстана и Узбекистана, а мы поехали дальше.

Какое-то время я горевал и думал: проснись я на пять минут раньше – и мне удалось бы сберечь маленькую канну. Эта мысль долго не давала покоя. Поэтому остаток пути почти не запомнился. Кстати, раз уж мы о грустном, забегая вперед скажу и всем остальным антилопам тоже не удалось продолжить удивительную цепь рождений и смертей. Еще две канны погибли через пару лет во время эпизоотии ящура. Кстати, кроме этих «африканцев», от ящура больше никто не погиб, хотя некоторые и переболели в легкой форме (хотя прививки делали всем!). А оставшихся двух белобородых гну и одну канну съели сотрудники зоопарка после перестройки, во время гражданской войны в Таджикистане. Слава богу я этого времени уже не застал!

Ночами было уже не так холодно, как раньше, и я обходился без буржуйки, которую срубило клеткой и довольно сильно покорежило. Чай бегал пить к соседям. Кстати, их тоже собирались «кувыркнуть» с горки, но путейщики, увидев выскочившего сопровождающего в одних плавках, догадались, что совершили оплошность, и успели поставить башмак под вагон с коровами.

Из оставшегося пути помню, что на одной из станций очень выгодно выменял у корейцев на оставшийся уголь два мешка отличного лука. Они просили и сена, но немецкое сено я зажал, так как посчитал, что привыкать к азиатским кормам антилопам будет легче на родном сене.

Вот, пожалуй, и всё про это самое долгое путешествие.

Ах да! В вагоне с антилопами я ехал ровно двадцать восемь суток.

Поговорим о наших баранах…

Коли уж зашла речь о копытных, хочется рассказать и об остальных наших «баранах».

Это не хищники, а чистые вегетарианцы, вроде бы серьезной опасности не представляют, но хлопот нам тоже доставляли немало.

В зоопарке обитали семь бухарских оленей – одна из разновидностей оленя благородного. Одно название уже само за себя говорит – удивительно красивые и грациозные животные. Но те животные, что мы видим в зоопарке, как правило, очень отличаются от тех, что есть в природе. Хотя бы потому, что в зоопарках у оленей обычно растянуты сроки линьки, да и ободрать прошлогоднюю шерсть бывает негде – деревьев-то нет, и поэтому они почти все время выглядят облезлыми. Ну а если у них еще по бокам торчат маклаки, за которыми проглядывает так называемая голодная ямка, то это и вовсе не олени, а что-то вроде обычной козы, только другого цвета и размера.

Настоящих оленей мне довелось увидеть в Рамитском заповеднике, а потом в Тигровой балке. И должен сказать, что я был не менее поражен, чем тогда, когда впервые столкнулся в горах с медведем.

При встрече с настоящим, диким оленем я в первую секунду подумал, что этот зверь только что спрыгнул с палехской шкатулки. У них действительно такие округлые формы, и сами они блестящие и лоснящиеся, с длинными, стройными ногами. В зоопарках мне встречались только мосластые.

Особый разговор – это их царственная походка. Причина столь гордой осанки весьма проста. Рога некоторых видов оленей достигают пятнадцати и более килограммов (правда, у наших бухарских они весили раза в два меньше). Имея такую корону, невозможно ходить с опущенной головой – шея устанет. Поэтому зверь находит для своих рогов самое равновесное положение. Семенить с таким грузом не получится, и движения становятся плавными, растянутыми, как в замедленной съемке. И когда олень бежит, кажется, что он плывет или парит по воздуху, лишь только слегка касаясь земли копытами.

Где-то в середине весны «быки» сбрасывают рога. Но на походку это никак не влияет, так как сразу же начинают расти новые, молодые рога – панты. Они какое-то время (пока полностью не отрастут) совершенно мягкие и покрыты коротким пушком. В это время олени особенно внимательны к своей осанке, чтоб не поранить молодые рога – они очень уязвимы, и даже небольшая царапина может вызвать обильное кровотечение (которое, впрочем, очень быстро прекращается). К августу рога окончательно твердеют, а кожа сменяется прочным роговым чехлом. Теперь «быки» готовы ими биться за право продолжить эволюцию. По рогам можно заодно определить и возраст. До семи-восьми лет на рогах прибавляется по одной дополнительной веточке. Потом, лет до пятнадцати, рога просто матереют и растут в толщину. А к старости немного уменьшаются.

Некоторые сибирские и байкальские охотники называют оленя так же, как и медведя, – «зверь». Если вы хотите знать, как выглядит настоящий олень, но до мест его обитания вам не добраться, – купите палехскую шкатулку с оленями. Вот они точно такие и есть. И даже если вам посчастливилось в каком-нибудь очень хорошем зоопарке повстречать оленей с округлыми формами, вы все равно не видели, как они «летают», а вот на шкатулочках мастера изображают их иногда в полете.

Для нашей ветеринарной секции, наверное, самой большой головной болью были сезонные прививки копытных. И даже не сами прививки, а то, каким образом их провести.

С крупными животными, вроде оленей, справляться, как ни странно, несколько легче. Мы просто прикрепляли шприц к длинному шесту и наловчились это делать с довольно большого расстояния. А вот с теми, что помельче, этот фокус не проходил. Их приходилось ловить. А ловить горных баранов – задача не из легких, даже если они в загоне.

Ловили и фиксировали всех животных обычно мы с Александром. У Георгича всего одно легкое, а Василич после бруцеллеза, особенно в плохую погоду, ходил как робот – на прямых ногах. Но во время той прививки Александр оказался в отпуске, а медлить нельзя. Поэтому мне пришлось выступать главным ловчим. К счастью, на прививках с нами обязательно был наш добрый друг – Насибов, мужчина весьма крепкий, когда пойманное животное уже нужно держать, но не очень проворный, когда его надо ловить.

Первым в списке шел козерог. Я зашел в вольер с Насибом, а Василич и Георгич уже стояли наготове со шприцами и медикаментами. Козерог, вместо того чтобы бегать по стенам, как это обычно делают все козлы и бараны, решил померяться с нами силой, и начал с Насиба. Тот, несмотря на свою неповоротливость, довольно резво припустил бегом. А козерог – за ним.

Так какое-то время самец гонял Насиба вокруг меня, избегая петли повала, пока вдруг не сообразил, что основная опасность исходит с моей стороны.

Тогда он отступил в дальний угол вольера, встал на задние ноги, высоко подняв голову, чтобы устрашить своим размером, – и эдак в три четверти избоченясь, пошел в серьезную атаку. Я чисто интуитивно поднял руки, изобразив тоже рога и говорю:

– Мои рога-то поболее твоих.

Козерога это немного озадачило, он остановился, оценил размер моих рогов, кажется, счел, что он все-таки покрупнее и, отрывисто свистнув (козероги умудряются издавать звук, похожий на свист), обрушил на меня свое оружие. Но я к этому уже был готов и, дав ему в атаке провалиться, прихватил руками рога и повернул их, как баранку велосипеда.

Козерог, сверкнув копытами, плавно лег на землю, а сверху на него сразу сел Насиб. Мои коллеги быстро ввели сыворотку.

Этот успешный заход натолкнул меня на мысль провести эксперимент, который оказался серьезным испытанием и для меня самого, и для бедного козерога.

Копытные, в отличие от хищников, ну и конечно же обезьян, не любят играть. Пока козлята маленькие, они учатся прыгать и бодаться, но немного повзрослев, сразу становятся серьезными. Обезьяны способны играть просто для развлечения. Хищным же это необходимо для того, чтоб быть все время в тонусе, ведь от этого зависит разнообразие их рациона. А копытным достаточно тренировать слух, зрение и броски на короткие дистанции.

Так вот, после очередной серии прививок я решил, что козерог не против со мной поиграть. Я зашел к нему в загон и, подняв руки высоко вверх, предложил померяться силой. Он тут же принял вызов, и мы с ним начали танцевать, не нападая друг на друга, а только демонстрируя свой рост и решительность.

Неожиданно козерог сделал два стремительных шага и так крепко долбанул меня в грудь, что я улетел в сторону. Не дав мне опомниться, он наподдал еще пару раз так, что я еле перелез через забор (не знаю, умышленно или нет, но он отрезал мне путь к отступлению через вход).

Естественный вопрос – зачем мне вообще это было нужно? Ответ простой. Именно на козероге (у него весьма удобные для того рога) мне хотелось потренироваться в ловле других копытных, определиться с методикой. Козерог – крупный козел, но по сравнению, скажем, с африканскими гривистыми баранами и уриалами довольно неповоротливый. А манера бодаться у них примерно одинаковая. Вот мне и захотелось отработать приемы ловли, чтобы перейти затем к более крупным и проворным.

Однако тумаков козерог мне надавал как следует, хорошо хоть ребра остались целы.

Через неделю синяки прошли, я немножко поразмыслил и решил попробовать другой способ. Еще с весны, сезона дождей, в лечебнице валялся мой старый зонтик – ну очень старый, очень большой и уже даже кое-где дырявый. Я нарисовал на нем белилами два громадных глаза и зубастую пасть. А спицы и волнистая линия по краю зонтика естественным образом превратили его в какое-то доисторическое чудовище. Ну думаю, сейчас пойду удивлю своего козла. Расчет был прост: козерог примется бодать зонтик, а я его тут и поймаю за рога.

Захожу в загон. Зонтик, естественно, пока держу закрытым. Козерог остановился напротив и, слегка наклонив голову набок, вопросительно смотрит: «Тебе чего, брат, в прошлый раз мало показалось?»

– А что ты скажешь на это? – отвечаю я и раскрываю перед его носом зонтик.

Козерог несколько мгновений стоит, вытаращив глаза, не шелохнувшись, а потом начинает медленно оседать на задние ноги и падает замертво!

Я в шоке! Бросаю зонтик и пытаюсь прослушать козлиное сердце. Оно очень тихо и медленно, но работает! Но такое впечатление, что он не дышит. Делаю искусственное дыхание. Секунд через тридцать, к моему великому облегчению, он начинает дышать сам. Но вставать пока даже не пытается. (Этим безобразием я занимался уже после закрытия зоопарка, и, кроме сторожей, на помощь позвать некого. Я остался один на один со своей глупостью.)

Вставать козерог никак не хотел. Я бегом в лечебницу. Решил ему экстренно ввести в сердце адреналин.

Но стерильных иголок не обнаружил. Оставалось одно простое, но действенное средство – влить через зонд сто граммов разбавленного спирта. Когда я вернулся к козерогу он лежал в той же позе, в которой я его оставил.

Но эти несколько граммов разбавленного алкоголя через несколько минут подняли козерога на ноги. Он уверенно поднялся и застыл посередине загона, не обращая на меня внимания. Да и вообще было такое ощущение, что стоит только его тело, а сам козерог пока где-то в другом мире.

Я наломал веточек яблони и положил под носом. Листики он сразу признал съедобными и быстро начал их перебирать губами. Понаблюдав за ним еще с полчаса и убедившись, что он вполне жив, я поплелся домой. Зонтик я выкинул на помойку и больше никогда не пытался прибегать к столь эффективному средству защиты.

На следующее утро козерог меня признал. С немалым удивлением для себя я отметил, что у козерога зрачки ну не то чтобы квадратные, а несколько прямоугольно вытянутые, но не круглые – однозначно.

Впрочем, может, это только у нашего… после моего зонтика?

А ловля уриалов (это такие небольшие козлы) так и осталась непростой задачей, у них в вольере я еще раз испробовал силу удара копытных. На этот раз Александр набрасывал лассо, а я пытался перехватить барана на ходу. Каждый раз, делая головокружительные пробежки по стенам вольера, уриалу удавалось забежать в небольшое помещение с открытым дверным проемом, где они прятались от дождя и непогоды. С разбега уриалу удавалось пронестись почти под потолком по трем вертикальным стенам. Единственное место, где его можно было перехватить, – на выходе из дверного проема. Там я и устроил засаду. Но ему каждый раз удавалось ускользнуть. Когда уриал в следующий раз забежал в укрытие, я встал, широко растопырив руки и ноги, поскольку ждал, что он, простучав копытами по стенам, снова перепрыгнет через меня.

Уриал изготовился. Я тоже. Последнее, что я увидел, – рога, которые прилетели почему-то сверху, потом услышал сухой треск, и сразу за ним перед моим внутренним взором открылось звездное сияющее небо.

Почувствовал проливной дождь, обрушившийся на голову, и первое, что пришло мне на ум: «Почему я лежу под ливнем на улице?»

Открыл глаза и сел. Светило яркое солнце, и дождем даже не пахло. Передо мной стоял незнакомый мужчина и поливал меня из шланга. Другой зачем-то щупал мою голову.

– Ты кто? – спросил я того, кто меня поливал.

– Юрич! У тебя все дома?

Дом! Что-то очень знакомое, родное и теплое! И вдруг тонкая, неуловимая связь прибежала откуда-то из очень далекого детства, по дороге обрастая памятью: дом, бабушка, море, Севастополь, Москва, Львов, институт, жена, дети, Душанбе – зоопарк!

– Василич! Что это вы поливаете меня?

– Башка вроде целая! – сказал мой коллега задумчиво.

И я наконец вспомнил все, что произошло.

– Попробуй дотронуться пальцем до носа.

Я потрогал нос, потом голову и, окончательно признав в себе – себя, удовлетворенно заметил:

– Коллеги! Мое все на месте, и даже на лбу кое-что лишнее!

– Это тебе на будущее – с уриалами бодаться. Водички не хочешь? – Василич протянул мне шланг.

В углу загона стоял уриал и, глядя на меня удивленными глазами, что-то жевал.

– О! И у тебя глаза прямоугольные, – вспомнил я козерога.

Я отделался хорошим ушибом и большой шишкой. Но прививки в этот день уже продолжили без меня.

Как видите, зоопарк – такое место, где никогда не соскучишься.

Как-то собралась у нас телиться зубробизониха. Но что-то у нее это никак не получалось. И сроки все прошли, и воды отошли. Мычит, а не телится. Надо помогать. У меня оставалась надежда, что это произойдет, пока мы ее будем ловить. Но она не оправдалась.

Как ни странно, зубробизониха нам даже позволила довольно быстро себя изловить и надежно зафиксировать повалами к крепкой металлической ограде. Дальше мне предстояла довольно хлопотная процедура. В этой ситуации необходимо проникнуть как можно глубже в утробу пациентки и уже «там» принимать решение.

Наша ветеринарная троица сегодня в полном составе, здесь же и заведующий копытными – Насиб. Но делать все придется мне. Когда я подошел к корове (зубробизониха в этом плане конечно же самая обычная корова и есть), на меня нахлынули воспоминания еще со студенческой скамьи.

Из всех диагностических и лечебно-профилактических мероприятий самое противное – ректальное исследование коров на стельность. Среди моих сокурсников я не знал ни одного, кто делал бы это охотно и со знанием дела. Так как на колхозной практике все старались эту тему любыми путями просачковать, то, я думаю, из института не вышло ни одного «ректальщика». Преподаватели иногда даже шли на уловки, обозначив какую-нибудь другую тему. Приходишь в коровник, на практическое занятие, думая о хирургии или о чем-либо еще более возвышенном, а тут бац! – ректальное исследование на стельность. Снимаешь курточку, надеваешь халат, засучиваешь рукава до плеча, намыливаешь руки и ныряешь в задний проход по самое плечо! Но сначала надо аккуратно выгрести все содержимое, иначе оно окажется через минуту в твоих сапогах и карманах.

Я где-то выше обмолвился, что не испытываю никакого отвращения к коровьим лепешкам. И это действительно так, но когда они уже сухие. Иногда корова может и стрельнуть, прежде чем ты успеешь протиснуться. Это еще не самое худшее. Иной раз она наступает тебе на ногу.

Первое она делает нечаянно, но вот второе, мне кажется, – умышленно.

И в эту минуту кажется, что на тебя наехал автобус. А корова при этом старается еще перенести именно на эту ногу весь свой вес! Если удается ногу высвободить, то испытываешь непреодолимое желание снять ботинок и проверить: ступня осталась или там уже ласта? А если нет?! Тогда половина твоих мыслей в ботинке, а вторая – совсем в другом месте! Там, где тебе предстоит нащупать рога матки. Если они еще в тазовой полости, то корова не стельная, а если один рог уже опустился в брюшную полость – значит, в нем теленок. Вроде все просто. Но как раз к тому моменту, когда предстоит основное – пальпация, ты весь унавожен с ног до головы, замерз как собака и стоишь на одной ноге, едва не теряя сознания от боли…

Наконец, практическое занятие закончено. Ты стоишь посреди колхозного двора в халате, который утром был белый. Надо помыться. А на дворе еще ранняя весна и непременно дует холодный ветер. Какая там горячая вода? Ледяная – пожалуйста! Вечерние танцы отменяются до конца недели. На выходные нужно ехать в город отпариваться и отстирываться. Когда заходим с однокурсниками в автобус, нам местные уступают дорогу перешептываясь:

– О! То е хлопці – студэнти, мабуть тікі шо з ферми!

А в городском трамвае нам даже место уступают.

В зоопарке ситуация несколько иная, чем в колхозе. Тепло. Искупаться можно на речке – прямо в одежде. Она после этого высохнет за 15—20 минут на раскаленных солнцем камнях. Да и родовспоможение более приятное занятие, чем ректальное обследование, хотя многие ветеринары тоже не очень любят эту процедуру. При неправильном положении плода возникает много порой трудно разрешимых проблем. Но мне акушерство нравилось. Рождение нового живого существа всегда великое чудо, и за это стоит бороться.

В данный момент прежде всего предстоит добраться до плода, определить правильность его расположения, да и вообще узнать, сколько их там.

Намылив руку и пожелав себе и бизонихе удачи, пробираюсь навстречу новой жизни, над которой нависла реальная угроза.

Нырять приходится довольно глубоко. Так и есть. Плод к родовому проходу лежит спиной.

– Ну что там? – волнуется Георгич.

– Спина, – говорю.

– Ты его подвинь и лови за нос! – вмешивается Василия. Он, конечно, в этом дока, на том и бруцеллез заработал.

– Да он никуда и не убегает, мне его и с места не сдвинуть – разве что с мамашей.

Это как раз один из самых неудачных вариантов расположения плода, потому как повернуть его в нужное положение очень даже непросто. И сделать это надо одной рукой, другую ведь не впихнешь. Но чтобы его развернуть, сначала надо за что-то зацепиться: либо за голову, либо за ногу. Но ни до того, ни до другого я пока не в состоянии добраться. Начинаю теленка отталкивать, чтобы хоть как-то протиснуться дальше. Но мешает бизониха, которая тужится и безуспешно пытается его вытолкнуть. Бизониха, конечно, сильнее, но родовые пути уже довольно сухие.

Временно сдаю позиции и заливаю в матку хлопковое масло. Щедро навазелинив руку, делаю второй заход. Уловив удачный момент между схватками, мне удается протиснуться в ее утробу до самого плеча. Теперь рука оказывается в плотном капкане – между стенкой матки и грудкой довольно крупного плода, я чувствую его ребра. А дальше – какая-то каша из переплетенных ног. За какую тянуть – совершенно неясно.

Руку так сильно стиснуло, что двух пальцев я уже совсем не чувствую. Но сдавать позиции нельзя: пробраться туда еще раз – не факт что и получится. Хорошо, удалось, по крайней мере, определить, что плод один. Это облегчает задачу.

– Давай я ей баралгин уколю, – волнуется Георгич.

– С баралгином подождем, не то она так расслабится, что потом вместо нее нам придется тужиться.

– Юрич, ты за ее ногами следи. Это тебе не корова – стреляет копытами во все стороны! – просит Василич.

– Ей сейчас не до стрельбы, – успокаивает Георгич.

Среди зрителей появляется Мардон со своей жемчужной улыбкой – он такие события не пропускает:

– А, дохтур, Мардона на ево пускай, Мардон знает, как теленка таскат. Твоя уже совсем слабий.

На борьбу с бизонихой сил действительно остается все меньше.

Вдруг чувствую, что кто-то там меня схватил за палец! Кроме теленка вроде больше некому.

– Он кусается! – сообщаю радостную весть.

– Подожди, он еще сейчас и лягаться начнет! – смеется Георгич.

Каким-то чудом удается добраться до нижней челюсти теленка. Это большая радость, плод еще живой, и есть смысл бороться. Голова оказалась на самом дне матки, еле-еле достаю до его морды. Еще раз убедившись, что это действительно его рот, впиваюсь в «бороду» не потерявшими чувствительность тремя пальцами и невероятными усилиями пытаюсь тащить к выходу.

Ничего не получается – теперь из-за масла все скользкое, а теленок не двигается с места, будто прирос.

Схватки постепенно ослабевают. К двум онемевшим пальцам возвращается чувствительность, но теперь они почему-то пылают огнем.

Понимаю, что силой ничего не сделать, надо хитростью. И прежде чем тянуть, его надо развернуть. Начинаю потихоньку раскачивать плод и с радостью выясняю, что он миллиметр за миллиметром поворачивается. Gutta cavat lapidem, nоn vi, set sphere cadendo – что означает: капля камень точит не силой, но частым падением. Люблю мудрость, прошедшую века! Невероятно, но теленок поворачивается!

– Ты что его там, баюкаешь? – не унимается Георгич.

– Вы лучше покрепче держите повал, не то она, не ровен час, рванет и нас тут всех сама убаюкает!

Наконец, плод удается развернуть, но он теперь оказывается ногами вверх, и из такого положения тянуть можно будет только за голову, до ног не дотянуться, и хорошим это не закончится.

Я дал себе небольшую передышку.

– Вверх ногами, что ли? – почти в один голос спросили мои помощники и одновременно наставники.

Мне оставалось только кисло улыбнуться.

– Юрич, все нормально! Теперь бери его за голову и поворачивай, он сам встанет как надо.

– Да уж. Встанет и побежит! А ну как я ему шею сверну?

Но другого выхода нет. Сделав глубокий вдох, – теперь теленка можно удобно захватить за верхнюю челюсть – потихоньку поворачиваю его голову. И – о, чудо! – теленок, до этого сидевший в утробе совершенно спокойно, начинает брыкаться, сам разворачивается ногами вниз и сразу две его ноги оказываются в родовом проходе. Это почти победа!

Убедившись, что ножки действительно передние, с великим облегчением покидаю бизонью утробу.

Дальше проще – на ножках закрепляю специальную веревку с петлей. Теперь можно тянуть.

Насибу отдаю один конец веревки, другой наматываю себе на руку. Тянем-потянем – но вытянуть не можем. Зову на помощь Мардона, он уже весь горит от нетерпения. С того момента, как отошли воды, прошло часа три, а то и больше, и часа два ушло на то, чтобы развернуть плод. А рожать-то она начала еще, наверно, на рассвете.

Все это происходит под палящим азиатским солнцем. У зубробизонихи силы на исходе и родовые схватки совсем ослабли. И старалась она более всего как раз тогда, когда мне это было менее всего нужно. А вот теперь, когда можно и нужно, – затихла.

Процедуру родовспоможения комментирует Мардон. Без обиняков, называя вещи своими именами. Со стороны это может показаться довольно цинично. Но у Мардона это от простоты, поэтому на слух все ложится естественным образом. Тянем вместе с Мардоном, но по-прежнему безуспешно.

– Юрич, не мучайся! Давай ей окситоцин с синестролом уколю, – не унимается Георгич.

Услышав про укол, бизониха вдруг поднатужилась, а может, просто почувствовала, что теленок тоже старается…

Увы… безрезультатно.

– Укола не нада, так дергим! – Мардон тоже волнуется.

– Это тебе не мешки с комбикормом «таскат»! – пытается охладить пыл нашего помощника Георгич.

Но тот не унимается:

– А, дохтур! Нада на его спина мешок с кирпичом бросат!

До этого момента его советы я отсеивал, а эта мысль чем-то зацепила.

Я вдруг вспомнил, как один из преподавателей нам показал нехитрый прием, позволяющий корове с легкостью освободиться от бремени. Для этого надо крепко прихватить двумя руками кожу в области холки и крепко потянуть. Корова рефлекторно резко прогибает спину и поджимает живот!

– Георгич, синестрол подождет! – Кладу руки на холку роженицы: – Ну-ка, мужчины! На три-четыре!

Мертвой хваткой впиваюсь в холку прямо за лопатками и изо всей силы оттягиваю кожу…

Буквально с человеческим стоном бизониха пружиной прогибает спину, и.. теленок выскальзывает в руки Насибу.

Роженица облегченно мычит.

Насиб укладывает теленка на охапку соломы. Но тот пока не дышит!

Быстро растираю его сеном, очищаю нос от слизи и несколько раз дую в одну ноздрю, потом в другую. Только после этого – о, небо! – новорожденный делает свой первый вдох, а выдох превращается в протяжное – ммм-у-у-у…

Осторожно освобождаем роженицу от повалов.

Бизониха волнуется и, не обращая больше на нас никакого внимания, ищет глазами свое чадо. Несу малыша мамашке, и она, потихоньку кряхтя, постанывая и вздыхая, его нежно облизывает.

– Ай да Мардон! С меня стакан! – ищу я глазами нечаянного помощника, но его уже и след простыл.

Уже потом при встрече я его спрашиваю, откуда у него такой зверский рецепт родовспоможения. И Мардон рассказывает:

– Однажды корова у Ходжа Насреддин рожат не хотел. Тогда Ходжа Насреддин говорит на корова: «Если рожат не будешь, моя твая убиват». А корова рожат все равно не хочил. Тогда Ходжа брал на мешка глиняный кирпич (таджики строят дома из больших необожженных глиняных кирпичей, замешанных с соломой в качестве связующей арматуры) и полез на дувал. А потом сверха на спина корова бросал мешка. Корова очен пугалса и тогда сраза рожал телонка.

Люблю сказки со счастливым концом!