Текст книги "К возобновлению истины"

Появление нового, третьего типа технологий (стоимостных) и трансакционных машин (платформ) открывает путь к облегчению и поэтапному снятию этого бремени. Техноэкономика на языке образов – своего рода новая добывающая индустрия, в которой залежи трансакций играют роль социальной «нефти», а новые экономические технологии обеспечивают «геологоразведку», затем «выработку пластов» конкретных трансакций, и наконец – их утилизацию индустрией институциональных платформ.

3.2

Используя лексику ряда смежных теоретических и прикладных дисциплин, среди основных источников роста производительности институционального сектора можно вкратце перечислить:

• Снижение трансакционных издержек [Модель Коуза] – снятие части рыночных трансакций внутри предпринимательской проектной группы путём передачи их функций трансакциям внутрифирменной регламентации.

• Разблокирование активов [кейс ЦКП] – взаимная докапитализация активов путём включения их в пучки проектного соинвестирования, вовлечение в оборот активов, ранее блокированных запретительным уровнем рыночных трансакций («unlocking capitals» в парадигме Impact Investing).

• Эпидемическое клонирование [цепочки генерации стоимости] – распространение пучков проектного соинвестирования на внепроектные рыночные сделки участников техноэкономической проектной группы.

• Масштабирование [техноэкономические воронки] – использование единой платформы для выполнения функции взаиморасчётов множества изоморфных групп бизнес-единиц, выявляемых на основе обработки больших массивов данных («scaling» в парадигме Impact Investing).

• Снятие рисков и неопределённостей [эффект Найта], сопряжённых с существующими трансакциями рыночного обмена, как следствие технологизации последних.

3.3

Отложив теоретические дискуссии до лучших времён, можно обратиться к доступным данным о развитии платформенной экономики в Китае после 2008 года. Они позволяют сделать ориентировочную прикидку потенциала сектора техноэкономики – динамики его вклада в национальную хозяйственную систему и возможных темпов роста собственной производительности. Так, совокупная доля только двух крупнейших платформенных экосистем Alibaba и Tencent в китайской экономике с 2010 по 2017 г. выросла с 2,5 % до 12 %. При этом собственные темпы роста данного сектора платформенной экономики за те же семь лет составляли в среднем 40 % в год, то есть он рос в четыре с половиной раза быстрее, чем включающая его национальная экономика Китая в целом (которая, в свою очередь, тридцать с лишним лет подряд росла в два с половиной раза быстрее мировой).

Однако, потенциал роста сектора техноэкономики – если судить по значимым фрагментам динамики её анклавов на разных континентах – может быть значительно выше. Так, реальная капитализация платформы «Uber», обеспеченная объёмом снимаемых трансакционных издержек, в 20 раз превысила рассчитанную в классической рыночной парадигме «роста продаж».

В Alibaba я быстро обнаружил: то, что работает там, невозможно объяснить с помощью теорий, которые я изучал в университете, а затем преподавал в институтах по всему миру, – пишет Цзен Мин, американский китаец, ставший в 2006 году главным стратегом компании. – Видимых пределов роста… похоже, не существует, масштабы у смарт-компаний в буквальном смысле беспредельны. Конечно, ни в коей мере нельзя считать, что Alibaba нашла все решения. Однако ее концепции стратегии и организации кардинально отличаются от традиционных моделей и обеспечивают немыслимые прежде темпы роста.

Не тешьте себя надеждой на то, что сетевая координация и интеллектуальная обработка данных – это удел только так называемых интернет-компаний. Я давно изучаю производителей мебели, компании по пошиву одежды и салоны красоты в Китае. Даже эти традиционные компании реорганизуются, чтобы воспользоваться новыми силами. По правде говоря, именно эта глобальная перспектива привела меня к формулированию новой стратегической теории.

3.4

Существенный внутренний ограничитель своевременной индустрии техноэкономических платформ – отставание концептуальных, научных разработок в сфере институциональной теории. Тридцать с лишним лет назад Коуз подробно разъяснил, почему язык современной ему (и увы, нам) теоретической экономики для этого абсолютно не годится.

Но не менее серьёзным тормозом (как показывают, к примеру, события вокруг компании Alibaba) наряду с внутренними ограничениями могут быть внешние – реакция всего комплекса институтов, чьи сферы действия прямо или опосредованно затрагиваются технологизацией трансакций обмена. Слабая изученность этого комплекса усугубляется идеологической зашоренностью его восприятия массовым сознанием.

Поэтому реализация проекта становится осуществимой при условии содержательного взаимодействия двух контуров – внутреннего (инженерного) и внешнего (институционального).

3.5

Введение в ткань институтов теперешнего хозяйственного организма отдельных фрагментов институциональных технологий и платформ сродни постепенной «киборгизации» эволюционно возникшего живого существа, имплантации в него искусственных органов и тканей. Этот сложный инженерный процесс, в целом неизбежный и оправданный, на каждом шаге чреват тяжёлыми проблемами. Параллельное внедрение разношерстных платформ – разработанных ведомственными конструкторскими группами, конкурирующими в сфере, где конкуренция неуместна, под ситуативный бюджет либо по конъюнктурной оказии, исходя из непрояснённых концептуальных оснований – усугубляет институциональную несогласованность вместо её снятия, порождает противоречия и междоусобные конфликты, вплоть до создания прямых угроз жизнедеятельности общества.

Поэтому непременная задача внутреннего контура проекта – концептуализация, и на её основе разработка ядра нормативных математических моделей для автоматизированного проектирования широкого класса платформ. Наличие такого аксиоматического ядра, а также системы его генетического развёртывания в конкретные проектные платформы должно обеспечивать органичное единство системы институциональных технологий на всех этапах её развития, неограниченную масштабируемость (быстродействие), возможность гибкого и согласованного внесения изменений и дополнений без потери целостности и управляемости.

Сформулированные требования для неспециалиста могут показаться трудновыполнимыми. На деле работы в этом направлении преемственно ведутся в нашей стране с конца 1960-х[32]32
  Считая от ранних работ С. П. Никанорова и до прикладных разработок Лаборатории ИПИ: https://ipe-lab.com/


[Закрыть], и к настоящему времени необходимые теоретические и прикладные заделы уже налицо. Проблема скорее в том, что здесь придётся преодолевать новый «волюнтаризм»: обывательско-технократические иллюзии (идущие во многом из модных словоохотливых сфер «цифровой экономики», «блок-чейна» и т. п.), будто экономические платформы можно разрабатывать эмпирическим путём, на уровне «здравого смысла», а обеспечивать их совместимость между собой методами административной стандартизации либо внешней IT-сшивки. Деятельность такого рода обречена быть хронически затратной и ведёт лишь к дискредитации самой идеи реформ.

3.6

Внешний контур проекта – систематическая работа по минимизации естественного институционального отторжения, своего рода иммунной реакции социума, с которым сразу же столкнутся работы по имплантации техноэкономических платформ в ткань сложившегося хозяйственного организма.

На всех этапах сектор техноэкономики не должен быть изолирован от текущих реалий, упрятан за ограды льготных «песочниц». Напротив – необходимо строить его изначально открытым для мониторинга, регулирования и иных форм вовлечения со стороны каждого из имеющихся рыночных, государственных и общественных институтов. С ними он должен находиться в постоянном диалоге.

При этом надо исходить из реалистического понимания их текущего состояния, мотивов и образа действия, а не из утопических ожиданий, что предварительно кто-то их усовершенствует и очистит от коррупции, монополизма, избыточного регулирования, подковёрных игр и т. п. Избавление от этих «пороков» (а на деле – неотъемлемых свойств) сложившихся институтов социальной самоорганизации в стратегической перспективе станет результатом развития и экспансии институциональной инженерии, но не может быть предварительным условием.

3.7

Любой проект, заслуживающий так называться, неосуществим без идеи, объединяющей его участников (в последнее десятилетие употребим термин «Shared Value»). Идеология проекта, о котором идёт речь, не может не быть органичной частью основной идеи всей наступающей эпохи. Но тут мы попадаем в лингвистическую западню. Для обозначения принципиально нового, посткапиталистического ряда общественных формаций в «Парижских рукописях» 1844 года Маркс заимствовал из современной ему публицистики слова «социализм» и «коммунизм». К настоящему времени, однако, эти термины, вконец утратив понятийную ясность, обросли к тому же массой обременительных коннотаций.

Особенно тяжело обстоят дела в русском языке. Столкнувшись с банкротством «правящей партии» и её домотканой идеи «развитого социализма», общество решило радикально избавиться разом от того и другого. Конечно, эта слабоумная выходка сродни попытке вылечить мигрень с помощью гильотины. Явившемуся в итоге кентавру без головы нечем смотреть ни на запад, ни на восток, ни на себя. Сами же упомянутые слова оказались дискредитированы и табуированы как минимум на срок жизни постсоветского поколения.

В документах проекта для именования идеи посткапиталистического развития, эпохи преодоления социального отчуждения, поэтапного овладения стихией институтов собственности можно использовать рабочий термин «институциализм».

Со временем русский язык сам решит, как тут быть. Лучший способ разглядеть и поименовать эпоху – в неё войти.

3.8

Как может выглядеть элементарный шаг проекта, своего рода MVP применительно к институциональным технологиям и платформам?

Одна из идей подобного MVP в сфере кредитования малого и среднего бизнеса («Кейс ЦКП») рассматривалась и обсуждалась в своё время с коллегами в Торгово-промышленной палате РФ[33]33
  http://impact-invest.ru/?p=133


[Закрыть]. Кратко напомним контур самого кейса, ставшего предметом разбирательства.

Для производства товаров/услуг, пользующихся платёжеспособным спросом, бизнесмен приобретает сырьё, материалы, услуги и комплектующие изделия на рынке. Денежные средства для их оплаты он берёт в качестве банковского кредита. Однако издержки на обслуживание кредита таковы, что при существующем уровне цен на конечную продукцию бизнес балансирует на грани убыточности.

Тогда формируется первичная проектная группа в составе хозяина бизнеса и нескольких его поставщиков[34]34
  Это и есть коллективный «предприниматель», о котором идёт речь в классической работе Коуза «Природа фирмы».


[Закрыть], которые обладают излишками/запасами поставляемых ему комплектующих и готовы поставить их немедленно в обмен не на деньги, а на долю в конечных продажах (либо иным образом определяемую долю в конечном результате, например, по модели Private Equity). Величина кредита, необходимого для ведения бизнеса, вследствие этого уменьшается на суммарную цену всех предоставленных промежуточных товаров и услуг. Соответственно, рыночные издержки бизнеса уменьшаются и прибыльность растёт. Весь вопрос, по Коузу, в том, превышает ли этот выигрыш сумму всех затрат (организационных и иных) на реализацию такого проекта. Причём должны учитываться затраты как по внутреннему, так и по внешнему контурам.

Но прежде чем говорить о правилах подобного расчёта, следует обратить внимание на фундаментально иное понимание «проекта» в парадигме техноэкономики. Проект – это больше не идея нового продукта, осенившая одинокого предпринимателя, на реализацию которой он ищет деньги инвесторов. Проект по Коузу – сознательное решение группы бизнесменов, деловые отношения между которыми поддерживала (как умела) «рука рынка», совместно и добровольно договориться о принципах этих отношений и передоверить их системе проектного многостороннего клиринга (по выражению Эггертсона, ещё из той эпохи, когда не было цифровых платформ), убрав тем самым из внутрипроектного пространства рыночные трансакции и сняв с себя бремя соответствующих издержек.

Иными словами, такой проект – это создание нового анклава групповой собственности, у которого есть внутренний контур (инженерный) и внешний (институциональный).

Раньше место внутреннего контура занимала стохастическая игротехника рынка, которому по умолчанию была отдана привилегия по своим законам определять доли выигрыша и потери всех игроков. Теперь привилегия частично отозвана, на месте невидимого рефери работает проектная цифровая платформа, боты которой в каждый момент наглядно демонстрируют каждому из участников проекта, что внести свой продукт/услугу в качестве доли в этот общий проект ему выгоднее, чем просто продать на рынке. При этом расчёты, производимые платформой, должны быть не только прозрачными и проверяемыми, но главное – подтверждаемыми на практике. Отсюда жесткое требование научности институциональных основ. Избавиться от бремени законов земного тяготения, как и законов экономики, возможно. Но ни обмануть, ни отменить их при этом нельзя – нужно суметь использовать.

3.9

Несколько замечаний по поводу кейсов-задач внешнего контура данного проекта MVP. Точнее, имеет смысл говорить об отдельном внешнем контуре для каждого из институтов собственности. В настоящем разделе, имеющем иллюстративный характер, для краткости речь идёт только об институтах пользования (Капитал, Деньги, Право).

Институт кредита (как часть института капитала).

Потеря одного бизнеса для банка, кредитующего МСБ, может пройти незамеченной. Если же их бегство в зону экономических платформ примет массовый характер – банк может почувствовать угрозу и поставить барьером свой мощный лоббистский ресурс. Наиболее конструктивный компромисс для банка и всех участников – общими усилиями заменить банковский департамент кредитования МСБ на соответствующую техноэкономическую платформу, которая могла бы продолжать находиться в долевой собственности у стейкхолдеров банка и приносить им (как и всем участникам) дополнительный доход. Единственные проигравшие в таком варианте – штатные сотрудники департамента банка, которых ждёт сокращение. Как показал опыт первых же финансовых платформ типа Prosper и Lending Club, их издержки в сопоставлении с соответствующими банковскими подразделениями в 10–20 раз ниже, и часть высвобождающихся немалых средств банк вполне может направить на переподготовку и трудоустройство увольняемых.

Институт денег.

Создание зоны групповой собственности приводит к тому, что все перемещения продуктов и услуг между участниками больше не являются актами товарного обмена. И в новом качестве они, во-первых, перестают быть предметом соответствующего налогообложения и, во-вторых, становятся невидимы для финансово-бухгалтерского надзора и контроля. Компромиссный выход может быть в том, чтобы сделать работу платформы изначально прозрачной для внешнего аудита и, в частности, наглядно демонстрирующей, что рост конечных продаж приводит к такому росту налоговых поступлений, который с лихвой перекрывает все потери бюджетов за счёт снятия промежуточных трансакций налогообложения.

Институт права.

В рамках проекта перемещение продуктов и услуг между участниками перестаёт сопровождаться актами регистрации перехода частной собственности на активы от одного участника к другому. Вместо этого платформа ведёт перманентный учёт текущей доли каждого участника во вновь созданной коллективной собственности. При этом целый ряд организаций института права типа регистрационных палат окажутся не у дел. Кроме этого, возникает почва для обвинений в адрес техноэкономики (не обязательно неоправданных) в ущемлении либо потере прав собственности участников проектов. Компромиссный выход можно искать на пути подбора в рамках существующего законодательства таких организационно-правовых форм (типа закрытого паевого имущественного фонда), которые в той или иной степени обеспечат легитимацию каждого акта техноэкономического синтеза групповой собственности из набора частных.

Примеры конкретной проработки внешнего контура по всем девяти институтам собственности в изобилии можно найти в материалах проектных сессий Центра корпоративного предпринимательства с командами реальных проектов из сфер энергетики, металлургии, приборостроения, биотехнологий и фармацевтики, утилизации отходов, ядерной отрасли и других[35]35
  http://splatonov.com/ckp


[Закрыть].

* * *

Объём инвестиций, запрашиваемых в проекте, зачастую отражает не столько его сложность, сколько глубину невежества команды проектантов, неадекватности их картины мира решаемой задаче. Как правило, чем он больше, тем значительнее отклонение выбранной проектной траектории от Пути-Дао, чреватое утопическим прожектёрством, волюнтаристским произволом и насилием, разорительной эмпирикой «проб и ошибок».

Открытый сектор техноэкономики способен не только с первых шагов выйти на самоокупаемость, но и обеспечить в близкой перспективе рост производительности, весомый в масштабе всей существующей экономики, достигаемый наиболее органичным для неё способом.

Страна

Опыт

Российскую эпопею двадцатого столетия можно именовать – в двух смыслах разом – «советским опытом». Это открытая рана на теле мировой истории, загадка уполномоченного ею Сфинкса, перед которой поставлено человечество. Если не всё, то добрая его половина, страны и народы, у которых есть та или иная историческая, политическая, культурная, военная, географическая, экономическая причастность к русскоязычному материку. Советский опыт являет для них острую проблему – кому угрозу, кому надежду. Загадка Сфинкса по сей день остаётся без ответа.

Огромная страна веками дремала как супервулкан на дальней периферии цивилизации, в дебрях общинного и родоплеменного строя. За исключением царского двора и крохотных оазисов дворянства практически всё её население составляли земледельцы, живущие натуральным хозяйством. В легендарный Петербург они могли попасть разве что как кузнец Вакула – верхом на чёрте. И вдруг это сонное царство рвануло к высотам индустриально-космического прогресса, волоча за собой полмира. Новый третий Рим стремительно достиг военного паритета со всем глобальным Западом, явил миру высокие образцы искусства и культуры, три десятилетия продержался на гребне цунами в состоянии тускнеющего блеска и вялотекущей экспансии. А затем на ровном, казалось бы, месте развалился на части.

Что из этого следует? Одно из двух. Либо советский опыт токсичен и чреват вселенской катастрофой, как чрево Йеллоустоуна, либо он таит и сулит глобальному Югу заветный ключ к прорыву из дебрей туземного дождевого леса в постиндустриальный лес небоскрёбов.

Советский опыт в современной картине мира – пограничный вопрос Сфинкса, вопрос жизни и смерти. Покуда мы его игнорируем – часы истории тикают, отмечая приближение момента истины. Публицисты любят поминать «часы Судного дня». Но ядерный апокалипсис – лишь одна из разновидностей момента истины и, может статься, не худшая.

Вопрос в такой его постановке основывается на вековом пласте советского опыта. На деле он был поставлен сразу же, в первые месяцы этого опыта.

В ответ на рассуждения большевистских идеологов об идущем якобы строительстве социализма Ленин[36]36
  Как и в случае с Марксом, речь здесь идёт не о политических взглядах, личных качествах или пристрастиях человека по фамилии Ленин, а исключительно о его философии, концепции, идущей в русле канона, в фарватере обществознания. Как и в случае с «марксизмом», философия Ленина не имеет отношения к «ленинизму».


[Закрыть] терпеливо растолковывал:

…Общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество. Конечно, при толковании слова социализм в известном смысле, можно назвать его социалистическим…

Мы боимся посмотреть прямо в лицо «низкой истине» и слишком часто отдаем себя во власть «нас возвышающему обману». Мы постоянно сбиваемся на то, что «мы» переходим от капитализма к социализму, забывая точно, отчетливо представить себе, кто именно это «мы». Перечень всех – непременно всех без изъятия – составных частей, всех разнородных укладов общественного хозяйства в нашей экономике, необходимо иметь перед глазами, чтобы это отчетливое представление не забывалось. И чтобы «мы» могли успешно решить задачу нашего непосредственного перехода к социализму, для этого надо понять, какие посредствующие пути, приемы, средства, пособия нужны для перехода докапиталистических отношений к социализму. В этом весь гвоздь.

Посмотрите на карту Р.С.Ф.С.Р. К северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова н/Д и от Саратова, к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут необъятнейшие пространства, на которых уместились бы десятки громадных культурных государств. И на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость. А в крестьянских захолустьях всей остальной России? Везде, где десятки верст проселка – вернее: десятки верст бездорожья – отделяют деревню от железных дорог, то есть от материальной связи с культурой, с капитализмом, с крупной промышленностью, с большим городом? Разве не преобладает везде в этих местах тоже патриархальщина, обломовщина, полудикость?

Вспомним каноническое содержание транзита от Предыстории к Истории № 2. Параллельно с созданием производительных сил общества, как неосознаваемое следствие этого создания, идёт эволюция сил самоотчуждения – производственных отношений, самодурствующих институтов собственности, вплоть до капитала включительно. Теперь человек непосредственно сталкивается с этими новыми социоприродными силами, с «лесом невидимых рук», и должен поступить с ними так же, как с силами своей первой природы – выйти из-под их ига, овладеть ими и превратить в новые производительные силы. Это, как мы теперь знаем, конкретно достигается на пути реинжиниринга институтов: передачи их функций платформам и отказа от трансакций, ставших ненужными.

Но что делать социалистам в обществах российского типа, где успели возникнуть только «докапиталистические», «патриархальные» и т. п. институты, а на месте экономических институтов зияет дыра? Что делать социалистам Китая, Индии, Бразилии, Египта, Нигерии? И в особенности там, где социалисты успели победить и, сойдя с баррикад классовой борьбы, окинув взором окрестности, не обнаружили ни фондовых бирж, ни инвестиционных банков, ни регистрационных палат…

Особую остроту этот вопрос приобрёл, когда стало ясно, что победа социализма в мировом масштабе, предусмотренная марксистами, откладывается на неопределённый срок.

Именно этот вопрос Ленин настойчиво ставит перед соратниками с начала 1920-х. Первым практическим ответом стала «Новая экономическая политика». Но он искал теоретический ответ. Вот предпоследняя фраза последнего в его жизни публичного выступления в ноябре 1922 года:

Мы социализм протащили в повседневную жизнь и тут должны разобраться. Вот что составляет задачу нашего дня, вот что составляет задачу нашей эпохи.

Именно эту так и не решённую задачу переформулировал спустя шестьдесят лет сфинкс с лицом Андропова. Почему общество, провозгласившее, что впервые в истории переходит от стихийного саморазвития производительных сил к их сознательному нормативному проектированию, оказалось вынуждено двигаться без теории, методом проб и ошибок?[37]37
  Ответу на этот вопрос посвящена серия докладов С. Платонова, опубликованных в сборнике «После коммунизма».


[Закрыть] Кто такие эти «мы», за столь долгий срок так и не изучившие общество, которое сами же строили? Почему получающийся результат можно считать социализмом лишь «в известном смысле» (по меткому ленинскому выражению), и для его именования приходится изобретать эвфемизмы типа брежневского «развитого социализма»?

Но предыстория этой загадки сфинкса ещё глубже, ещё удивительнее.