Текст книги "Отстойник"

За наблюдением и дорога пролетела незаметно, у меня даже не кончилось терпение, по окончании которого во встречные странности должны были полететь гранаты. Базу издалека было не узнать, так что я обнаружил ее, когда машина начала ощутимо снижаться: площадка прямо на земле, ровная и ничем не выдающаяся, кроме разве того, что обычно в здешних пейзажах расчищенные площадки не встречаются. По мере спуска я внимательно оглядел окрестности и заметил, что вон та группа растений, хотя и ометается винтом наравне с прочим, не проявляет должной гибкости и свободомыслия, а стало быть, камуфлирует некий объект, очевидно вход в помещение. Ничего такой вход, удачно вписан в пейзаж, мелковатый разве что, на грузовой лифт рассчитывать не приходится, а он не помешал бы с нашей выкладкой.

Мик немедленно навис надо мной, всем своим видом символизируя готовность выйти на зачистку местности. По-моему, зря пыжится – вертолет с этой площадки никуда не деть, если уж они рискуют его здесь оставлять, то, наверное, тут и без того безопасно. Но, с другой стороны, пускай побегает. Ему полезно, может, еще и найдет чего незамыленным глазом, а может, его тяпнет кто-нибудь, и домой я вернусь наконец-таки без сопутствующих проблем. Или с двойной нормой, если он с этим тяпающим подружится.

– Далеко не уходи, – прокричал я ему на ухо. Надо заметить, вышло не вполне корректно – у него свое «далеко», однажды вышел за тако и вернулся через неделю, объяснил тем, что до Тихуаны быстрее и не прошвырнешься.

Фон пожал плечами, выскочил из салона и, пригнувшись, припустился к будочке. Даже автомат забыл… как обычно. Достал, честное слово. Ну как выпрыгнет сейчас на него гаракх! Мне не столько интересно, кто из них кого заломает, сколько будет ли эффективен против гаракха полевой огнестрел, или все же стоит на такой случай запасаться более убедительной артиллерией.

Мик добрался до будки, пристроился к ней в не допускающей двойного толкования позе и принялся на нее отливать.

Напомните мне не брать его в приличное общество.

Винт помаленьку замедлил бег, Джаспер отстегнул ремни и стащил наушники, и даже Чарли, дотоле зачарованно созерцавший спину фон Хендмана, слегка встрепенулся, словно впервые обнаружив в руках винтовку.

– Что это, Мейсон?

Здравствуйте, я ваша тетя.

– Это ты понесешь, а при нужде и пользоваться будешь.

– Ты охренел?

– Если это снимет дальнейшие вопросы, то да.

Фирзаил попытался прошмыгнуть между нами к выходу, но я его придержал.

– А к тебе у меня вопрос назрел – из тех, которые надо было задать еще до вылета. Зачем вы вообще в Цитадель являлись? Да еще два раза?

– В первый раз они летали без меня, – покорно ответствовал эльф. – Боевой отряд, двенадцать солдат. С каким-то своим приказом, я его не знаю. Вернулись живыми только четверо, остальных привезли либо мертвыми, либо тяжело раненными. Доложили, что Хранители ушли, а задание свое, видимо, не выполнили. Тогда из центра сюда, на базу, командировали меня, чтобы я отправился в Цитадель с остатком бойцов, перенастроил их портал на работу с ключом… чтобы им не смогли пользоваться те, кому не надо.

– И все?

– У нас тут идет… Знаешь, что такое война?

Мощно спрошено.

– Видел пару фильмов. Говорят, грязное дело, но Чак Норрис справляется.

– Нам бы сюда этого Чака. Дело это ужасно неуклюжее, глупое, неловкое. Мы пинаем их тут, они пинают нас там. В каждом мире бывают войны, но они ведутся по совершенно иным правилам. Кто-то сильный кого прибил, кого принудил сложить оружие – победил. Кто-то запер другого в безвыходной ситуации – тот проиграл. Иногда друг друга бьют за разрез глаз или фасон прически, или разговорный язык, или сны, или за написание буквы «фухаратамизава» – в этой войне, кстати, погибла целая прорва моих предков. Но всякая война исчерпывается, потому что воюют субъект с субъектом, и это не может длиться вечно.

– И чем кончилась война за букву?

– Не за букву, а за написание. Мои предки под знаменами лендлорда Джилоарависа отстаивали загиб хвостика влево, это символизировало традиционализм в пику правому наклону, который логичен, но слишком радикален, чтобы быть легко принятым ортодоксами.

– И куда он нынче загибается?

– Вправо. Джилоаравис был уничтожен вместе со своей твердыней – такая была волшебная какофония, что полконтинента срыли. Так вот всякая война, в которой соперники уничтожают друг друга, однажды кончится. Хранители… конечно, их сила велика, но они не испытывают испепеляющей ненависти и не уничтожают нас, как врагов… конечно, за исключением тех случаев, когда вынуждены отстаивать свою жизнь. Они знают, что идею уничтожить нельзя, даже перебив всех нас, – ведь мы только служим ей. По сути, они уже пробовали – на протяжении последней эры или если на ваш счет, то сколько-то там тысячелетий были попытки геноцида, но ничего они не дали, кроме разве что обнуления счетчика наших наработок. Потому они сражаются не с нами, а с нашими действиями. А мы тоже не горим желанием убивать их – мы их уважаем и признаем их работу весьма важной.

– Но ваши боевики, похоже, не разделяют этого уважения.

– Наши боевики, как и любые боевики, – это люди, сосредоточенные на убивании тех, на кого им покажут. Может, в душе каждый из них тонкий ценитель прекрасного и нежный сентиментальный эстет, но в глаза это не бросается и основной деятельности не мешает. Их нанимают, чтобы драться, они и дерутся.

– На себя посмотри, – неожиданно поддержала Фирзаила Айрин. – Вот уж воистину склад уважения.

Ну совсем заклевали, причем не по делу. Я как раз всех подряд норовлю уважать. И вовсе не виноват, что у меня барометр такой чувствительный – чуть что, перепад отношения на двести баллов и включаются неприятные рефлексы.

– Тогда последний вопрос, и пойдем наконец по пиву. Имели мы дело с одним местным адским парнем, который немалых дел натворил там у нас, за порталом. Хранитель, который нас вел, очень удивлялся тому, что его при этом не скрутило. Это явление ты можешь как-то объяснить?

Эльф задумался, даже пейсы пощипывать принялся.

– Подобрать какое-нибудь объяснение я, пожалуй, смогу, но если ты хочешь знать истину, то я не тот, к кому нужно обращаться.

– Ну ты хоть временную пломбу поставь, пока до настоящего доктора не доберемся.

– Временную – что? Ладно. Устои вплетены в саму ткань Отстойника, вернее сказать, свои Устои вплетены в ткань каждого яруса Отстойника. Наши ученые работают по очень обширному кругу задач. Это и сама суть Устоев на уровне волшебного плетения и иных слоев, и персональная работа над особями с целью ослабить их связи с этими Устоями. Этим занимаются специалисты в своих областях, к которым я не отношусь. Вполне возможно, дали свой плод манипуляции над генофондом конкретного существа.

– А твоя-то какая специализация? – полюбопытствовала Айрин.

– Я сделал себе имя в нашей организации на опровержении одного из догматов работы портальной магии. Считается, что из миров нашего пласта можно попадать только в этот ярус Отстойника и наоборот. Я использовал наработки в транспортной магии нашего мира и сделал возможным непрямое сообщение – выход из наших миров в другой ярус. Пока только в один, но это уже дало нам возможность переместить туда свой центр, не разрушив каналов связи с мирами. Теперь мы хотя бы не на ладони у Хранителей.

Все изобретают чего-то, один я как дурак пользуюсь уже придуманным.

– Йой! – взвыл по соседству фон, переполошив всю нашу гвардию.

– Член прищемил молнией, – пояснил я для перепуганных. – Через раз так делает.

– Потому люблю штаны на завязках, – страдальческим голосом подтвердил Мик. – Но их не делают достаточной плотности.

– Выгружайтесь уже, – предложил я компании. – Фирзаил уверяет, что раньше выйдя – раньше будем, и я ему начинаю доверять. Вероятно, это предвкушение пива.

– Я могу понести что-нибудь, – вызвался эльф отважно. – Чтобы не пришлось ходить много раз, а то, сколько я знаю ваш вид, вы ничего не оставляете, не разграбив до основания.

– На вот, возьми.

Для пробы я придвинул к эльфу свой рюкзак, набитый в основном одними патронами, ну еще ружье приторочено вертикально, чтобы не путаться в ремнях. Сколько в нем может быть веса? Фунтов тридцать, от силы сорок со всем-всем-всем, ребенок утащит. Фирзаил героически впрягся в лямку и даже ухитрился отвалить от вертолетного корпуса, но при этом перекосило его так, словно бы Статую Свободы уволочь на плече пытался. Не зря я его как пораженца расценил, и войну за наклон буквы, имеющий концептуальное значение, его племя позорно профукало. А что, никак нельзя было продолжать исподтишка хвостик тянуть, куда нравится?

– Стой, носильщик! Отставить таскать казенное имущество.

– Я могу, – пропыхтел эльф запальчиво, да так и осел под непосильной ношей.

– Давай так, ты не таскаешь вещи, а мы за это не открываем порталы.

А если кто-то тут не подозревал во мне скрытого мягкосердечия, марш перечитывать с первой страницы. Не может быть, чтобы нигде ранее не проявлялось. Терпеть не могу, когда агонизируют не по делу.

Мы разобрали свое имущество. Гранатомет я лично навьючил на Мика – все равно не заметит, Айрин нашла в куче барахла разгрузку, утыканную нужными магазинами, а Чарли с болезненным покряхтыванием сложил приклад фалки и неуклюже приспособил ее за спину. Милитаристом он никогда не был. Я снял с придавленного Фирзаила рюкзачок и забросил за плечо. Пулемет в походном режиме поперек живота, стволом по направлению взгляда. Грозен чрезвычайно, как бы самому не напугаться. Пошел вперед, к будочке, выискивая вход.

– Не всегда удается унести все, – просветил за спиной фон постанывающего эльфа. – В таких случаях мы, как правило, поджигаем то, что вынуждены бросить, чтобы врагам не досталось. Понимаешь?

– Понимаю. Неприятно удивлен.

– Да, мы и сами от себя не в восторге. Вы так не делаете?

– Нет. Мы стараемся ничего не уничтожать. Один известный полководец прекратил войну и признал себя побежденным, когда разбил вражескую армию, но уничтожил при этом бесценный памятник старины.

– Эстетские войны?

– Прямой менталитет. Война ведется с тем, чтобы укрепить свое положение. Если в итоге она приносит только подрыв общего благосостояния – значит, это неправильная, ненужная и безуспешная война.

Складно врет, его бы да на курсы переучивания наших военно-тактических гениев. Сам бы походил, послушал и понаблюдал за бурлением этого… что там в черепушках у нашего контингента? Его, наверное, не зря называют ограниченным. Так, а это вот, наверное, и есть дверь. А что не открывается ни туда ни сюда, наверное, заперта. У эльфа наверняка есть ключ, а у меня ключа нет, зато есть «бенелли».

Пулемет я оставил висеть на животе, через плечо вытянул из крепления на рюкзаке ружье и аккуратно выстрелил – сперва в нижний угол двери, потом в верхний. Потом дверь упала, не дожидаясь даже проформенного пинка, и укатилась под откос по открывшемуся за ней тоннелю. Как частенько повторяет мой авторитетный папа, действия, доведенные до автоматизма, никогда не подводят.

– Это было обязательно?! – страдальчески возопил Фирзаил.

– Ага. Тебе ж только что объяснили: что нельзя унести, то уничтожаем. Ты ведь говорил, что с нашим приходом что-то такое свершится и нужда в ваших сервисах отпадет?

– Я так полагаю. Но бездумное уничтожение… не делает чести вашему виду.

– А что нашему виду делает честь? – заинтересовался Мик. – Кроме больших сисек и благословенной глупости?

– Я слишком мало знаком с вами, чтобы строить допущения. Однако глупость – не то, чем принято гордиться в моем обществе.

– Это потому, что вам она мешает делать хорошее, а нам не позволяет делать крупные гадости.

Правда, не всем и не всегда. Иногда самые крупные гадости получаются на сплошном везении. Я аккуратно дозарядил ружье, пристроил его на место и двинулся в коридор. Он вел вниз под довольно некомфортным углом, что-то около тридцати градусов, но ботинки давали хорошее сцепление. Разреженный серый полумрак и тут ничем не омрачался, что меня начало уже сильно доставать, ибо попирало все принципы оптической маскировки: ни тебе в тень отступить, ни ночи дождаться, чтобы с комфортом подползти к вражеским позициям. Сзади затопали многочисленные ноги, зашкрябали по стенам стволы, Чарли заскулил, Айрин зашипела – наш дурдом в полном составе, впору продавать билеты. Мик в хвосте, как гвоздь программы, с несравненным искусством всеобщего доставания.

Коридор пару раз изломился под неожиданными углами, а потом вывел к обширному, горизонтально ориентированному залу, выбитому прямо в толще местной земли. Оформлен зал был как обширная комната отдыха, по крайней мере, в нем было немало узнаваемых развлекательных устройств, например бильярдный стол и автомат для пинболла. А устройств неузнаваемых было куда больше. Вот, например, вполне понятного назначения, но по нашему миру незнакомое устройство – кувалда на круглом пеньке, очевидно силомер. Но что куда больше привлекло мое внимание, так это бар, размещенный по левой стенке, – длинная стойка, уставленная многообразными сосудами. Аллилуйя. Не знаю, как эти странные люди, что сопят в затылок, но лично я боролся именно за это.

Ах да, пока не началось – чисто для проформы…

– Вылезайте, камрады. Мы с сугубо дружественным визитом, а вы попрятались, прямо как будто не рады.

– Тебе вообще кто-нибудь когда-нибудь был рад, Мейсон? – брюзгливо уточнила Айрин.

– Этого мы никогда не узнаем, но многим хватает ума хотя бы делать вид.

– И кто тут должен делать вид? Вон та коробка?

– Ну коробка меня мало волнует, а вот образина, что за ней прячется, могла бы и выйти и церемонно поклониться.

Айрин недоверчиво вытянула шею, оглядывая коробку, и даже через оптический прицел на нее глянула. Как бы не так, руку свою засвеченную образина вовремя утянула в укрытие. Зато если пригнуться, то станет видна другая персона, завалившаяся за бильярд и оттуда пристально следящая за нашими ногами. Гранату в них, что ли, кинуть? Тоже мне, радушные хозяева.

– Очень кому-то надо тебе кланяться. – Чарли вступил в армию наезжающих на меня. Что ж такое, пытаешься с людьми по-хорошему, а они так и норовят и на шею сесть, и ножки свесить, да еще и пнуть, чтоб трусил плавнее. – О, да тут есть бар! Вот это я понимаю, так и надо устраивать рабочее место. У нас в участке только кофеварка и автомат с печеньем. И бильярда тоже нет.

– Это вы всех распугали своей стрельбой, – упрекнул и Фирзаил, появившийся следом.

Да как же вы достали. Не слышали, что ли, что все есть яд и все есть лекарство? Я поднял ствол пулемета и пустил длинную очередь по-над игровой машинерией. Будь тут лампы, они бы живописно пораскалывались, да ведь не было тут ни ламп, ни чего-либо еще бьющегося. Пули с ободряющим стуком прошлись по стенам на высоте человеческого роста, оставив длинный и почти ровный ряд выбоин. Эльф от неожиданности повалился на пол и скорчился, как в приступе эпилепсии, Чарли присел, прижимая руки к ушам, а Айрин сделала страшные глаза и вскинула винтовку, готовясь отражать неведомую угрозу. Все-таки какой ни на есть боевой потенциал у нее, в отличие от остальных, имеется.

Образина из-за коробки не вынесла столь шокирующего приветствия и выпрыгнула, едва очередь стихла, с очевидной готовностью погибнуть в бою. Ба, да это цверг! Как есть сказочный и идеально подходящий на роль автора той сплавной посудины. Ростом еще ниже нашего эльфа, зато с Мика шириной, ладони что твои весла, а череп приплюснутый сверху и слегка вытянутый по горизонтали, словно у какого ящера. Вся эта красота щетинилась бурым жестким волосом, на страхолюдной роже переходящим в статус бороды. Одет цверг был в комбинезон-спецовку, в каких у нас ходят сельские автомеханики, а в мосластой ручище сжимал небольшой, но увесистый инструмент – то ли молоток, то ли булаву.

– А вы говорите – стрельба, – изрек я как мог язвительно и, опустив пулемет на пузо, направился прямиком к бару.

– Стой, уродище, завалю! – взвыла Айрин, беря цверга на прицел.

– Погоди валить, дай я с ним переведаюсь! – Это Мик пришел.

– Баха мадапукук солюр! Амдааш фитта!

Это еще что за ахинея? О, это Фирзаил оперативно подхватился. Цверг сразу замер на середине рывка, штуку свою еще не бросил, но хотя бы опустил.

– Я сказал, что вы не враги, просто идиоты, – доложился эльф с облегчением. – Полагаю, вам такая рекомендация должна польстить.

Должна, не должна… Мне лично совершенно все равно, кем меня будет считать каждый встречный коротышка – лишь бы вел себя достаточно корректно, чтобы не возникало потребности его поправлять.

– Ты уточни, что я лично не идиот, – обиделся, однако, Чарли. – Вот еще, не хватает, чтобы они о нас плохо подумали.

– Да, скажи ему, что Чаки – умница и красавица, а я с ним хочу подраться. Если еще кто-нибудь есть, то с ним тоже хочу.

Это уже без меня. Я дошел до бара, сбросил рюкзак на стойку, пулемет задвинул за спину – короб уперся в поясницу, но можно и потерпеть – и полез исследовать содержимое полок. Экстаз быстро сменился разочарованием – не такой уж тут оказался и обширный выбор знакомых напитков, а те, что нашлись, отнюдь не поразили изысканностью. Правда, немало нашлось также бутылок и сосудов менее привычной формы, каких я никогда не видел, но пробовать их в преддверье дальнейших приключений показалось неосмотрительным. В одной вазе лежало нечто настолько густое, что и пить-то никак невозможно, разве что ложкой выгребать. Другой кувшинчик отливал злобненьким фиолетовым оттенком, каким в нашей киноиндустрии обычно помечают вещества необоримо ядовитые. Нет, на фиг-на фиг такие эксперименты. Пришлось, скрепя сердце, взять банку именитого американского будвайзера – не могу назвать ее до боли знакомой, потому как в обычных обстоятельствах к подобному продукту и веслом не притронусь. У каждого есть слабое место, на котором развивается грибок эстетизма, так вот у меня это тяга к пиву. Это частенько выходит боком, ибо посреди дикой Африки или забытых богом колумбийских джунглей ни канадского темного эля, ни «Гиннесса» не водится. Потому, наверное, я и грустный такой, а в моменты, когда дорываюсь-таки до вожделенного продукта – невоздержанный. А на этом могучем базисе громоздятся и остальные зыбкие пирамиды моего существования.

За спиной завелся ставший уже привычным базар, каких никогда не случается в рейде, где каждый точно знает свое место и нипочем не полезет зря балаболить, перекрикивая остальных, по пустячному поводу. Зато такое периодически разворачивается под окном, когда соседская семейка из полудюжины столпов опщества всех мыслимых полов и возрастов собирается выехать на уикенд. Мне даже как-то пришлось к ним выйти в трусах на босу ногу, для убедительности скребя щетину кинжалом под видом бритья, и предложить убавить громкости. Удивлен, что папа их не явился потом с благодарностью и просьбой почаще так содействовать – эффект-то был разительный, ему самому не могло не понравиться.

А тут, как несложно представить, закрутилось еще более лихо, учитывая состав. Слушать их у меня никаких сил не нашлось, так что я сконцентрировался на том, чтобы превратить галдеж в монотонный гул, приложился к банке и стал смотреть, как из-за стола, обтянутого зеленым сукном, выбирается еще один местный работник. Этот оказался из того же роду-племени, что наш друг Эл, разве что чуток поменьше и какой-то менее брутальный, что ли. Возможно, это потому, что меча не носил. Видок у него был слегка смущенный, хотя не поручусь, что это не мои беспочвенные домыслы. Ох, некстати вылез, бродяга, теперь Мик точно не успокоится, пока эта черная глыба не выбьет из него недоразумение, которое он почему-то зовет сознанием. А это надолго. Я ж столько этой желтенькой водицы и не выпью, мне плохо станет на почве попрания вкуса – единственного, что мне никогда не отказывало. Еще разок, что ли, в потолок зарядить, разогнать балаган? Может и не сработать, все хорошо внове, а потом приедается.

– Давайте, давайте, только по одному и без железок!

– Пожалуйста, у нас же есть дела!

– А какого ты вообще нас дураками обзываешь? Я при исполнении!

– Иммахаба кабаор бонбо!

– Ты хорош умничать!

Айрин стремительно оторвалась от группы и присоединилась ко мне. Фиолетовый кувшин и ее не вдохновил, она тоже со вздохом добыла пивную банку и уселась на соседний табурет. Вот так и начинаются барные интрижки, можете мне поверить. Пересесть бы куда подальше, но из подальше до стеллажей не дотянешься.

– Большего безобразия в моей жизни еще не случалось, – сообщила Айрин нервно. – Даже в детстве, когда Микки каждый день заходил.

– Молодой был, неопытный.

– Похоже, что так. Кончится это когда-нибудь?

– Думаю, достаточно пристрелить одного. Любого на выбор.

Айрин придирчиво оглядела доступные варианты, словно выбирая которого. Я что, не уточнил, что стрелять ей придется самой? Когда до этого доходит, многие становятся на диво миролюбивыми.

А потом вдруг гвалт прорезал звонкий хлопок, и повисла мертвая тишина. Вот это мощно сделано, мне даже показалось, что и в мозгу моем наступила тишина. Ах да, она не вдруг наступила, я ее там всю жизнь культивирую. А Айрин аж со стула свалилась от неожиданности, тоже, впрочем, совершенно беззвучно.

Фирзаил с видом донельзя довольным выплыл из-за монументального Мика, который продолжал упоенно вещать в эфир, не издавая ни звука. Молодец, серокожий, изящно разрулил ситуацию. Как, интересно? Понятно, что магия, но как работает? И насколько эффективно? Отставил банку, вытянул из-за спины пулемет и шарахнул короткой очередью прямо в потолок – ломать так ломать, все равно не наше. Айрин, как раз успевшая полезть обратно на табурет, опять с него свалилась. Как не надоело? А звук от выстрелов все же прозвучал, хотя и намного тише, чем ему было положено. Нету, значит, в мире абсолюта. Так и знал. Убрал пулемет, вернулся к пиву.

Местные, нимало не удивляясь такому повороту событий, воспользовались случаем ретироваться в неприметные двери по бокам помещения. Очень разумно с их стороны, я бы даже заменил ими свою компанию. По крайней мере, Чарли – он, бедный, даже горло свое щупать начал, видимо норовя убедить себя, что раз звуков нет, то это вакуум и сейчас он задохнется. Если убедит и задохнется – точно возьму вместо него цверга. Он хотя бы не будет на каждом шагу спрашивать «что это, Мейсон» – по вине языкового барьера.

Убедившись, что базарный полдень прекращен, Фирзаил совершил своими гибкими пальцами сложный прядущий пассаж в воздухе, и он снова наполнился звуками. Банка моя со стуком вернулась на стойку, Мик закончил свою пантомиму внезапно прорезавшимся:

– …я вертел вашу политкорректность!

…А Айрин привычно ссыпалась с табурета в третий раз, и на этот раз совершенно неожиданно для меня заплакала. Да еще как ярко и образно – навзрыд, с хлюпанием и злой одышкой, упихав лицо в ладони и сотрясаясь всем телом.

Повисла напряженная пауза.

И хорошо же повисла. Даже Чарли растерял свои многочисленные убеждения, коими так любит делиться. У них ведь должна быть какая-то инструкция, как успокаивать плачущих женщин? Кофейку там налить, одеяло накинуть, сказать что-нибудь вдохновительное, типа «все будет хорошо» или там «не волнуйтесь, мэм, этому говнюку только что всадили восемь пуль в башку». Хорошо бы была, и хорошо бы он ее помнил. А то я все виды нездорового состояния норовлю пресечь затрещиной. От такой инъекции Айрин, может, и перестанет реветь, зато начнет хромать или как бы чего не похуже.

– Если ты ушиблась, я могу принести аптечку, – неловко предложил Фирзаил.

– А я могу по этому поводу не острить. – Да, я иногда способен на подвиг.

– А я могу упасть рядом, и даже на голову, – присоединился к хору Мик. – Чаки, а ты чем можешь помочь?

– Еще немножко, и могу тоже заплакать, – признался Чарли дрогнувшим голосом.

– Как же вы достали, – просипела Айрин сквозь слезы. – Ненавижу вас всех, и особенно тебя, Микки!

Ого, уже не Мейсон. Что-то дальше будет?

– Я всю жизнь лезу из кожи вон, чтобы в чем-то быть лучше. Я работаю как проклятая, учусь постоянно, я занималась этим проклятым бодибилдингом, чтобы не быть нескладной дылдой, я занималась тэквондо, чтобы никого не бояться, я изучала эти чертовы языки, чтобы иметь возможность больше читать и больше работать. Я отказала себе в праве на развлечения и потратила всю свою жизнь, чтобы стать кем-то, кем не стыдно быть! И я кое-чего добилась, я на хорошем счету в своей фирме, меня уважают люди, дети моих сестер считают меня любимой тетей, мужики в очередь строятся, у меня три страницы друзей в фейсбуке, и вот даже неведомым адским уродам я нужна как воздух!

– Очень нужна, – поддержал Фирзаил, но смолк под свирепым взглядом.

– И что же я вижу?! Стоит мне выйти за пределы своего крошечного мирка, стоит оказаться чуть в сторонке от протоптанных троп, как тут же выясняется, что в этих краях последний остолоп, – обличающий перст вперся в Мика, – и скисший психопат, – а это, как ни странно, оказался я, – чувствуют себя как рыба в воде, а я, я, Я! – я не могу даже усидеть на гребаном стуле!

– Если это тебя утешит, это стул для филаргианцев, – кротко поделился эльф. – У них, как бы это сказать… особое устройство суставных соединений… в общем, они любят, чтобы сиденье под ними постоянно меняло положение.

Непонятно почему, но от этого известия Айрин зарыдала еще горше, нарушив даже радостный порыв Мика тоже посидеть на замечательном табурете. Вот потому, полагаю, женщины на корабле и считаются плохой приметой – разревется на ровном месте и всю команду парализует. Пора жахнуть по ней из тяжелой артиллерии. Потянулся к стеллажу, уцепил первую попавшуюся знакомую бутылку – «Джек Дэниэлс», похоже, снабжение их завязано целиком на Соединенные Штаты… В данном разрезе это фактор удручающий, чему там так и не научились, так это со вкусом квасить. Но для медицинских целей сойдет. Самоотверженно отхлебнул сам – нет, это не отбеливатель, это оно самое. Протянул Айрин, постучал донышком по кумполу. Она яростно отпихнулась локтем. Постучал еще. Задрала голову, хотела обругаться, но передумала, приняла пузырь и утянула к себе туда, под стул, в мир слез, растрепавшихся волос и потекшего, если был, макияжа. Вот и ладушки, с такой клизмы любая хворь возьмет выходной. Правда, поубавится адекватности, но в нашей ситуации терять особо нечего. А еще, если перестараться, к утру придет бодун – сами можете попробовать. Однако, если все пойдет гладко, с этой фазой существования Айрин будет иметь дело уже кто-то другой.

– А ты, эльф, скотина все-таки, – укорил Мик Фирзаила. – Чего б было не поручить тому здоровому мне по башке врезать? Глядишь, от такой комичной сценки и девушка бы перестала чувствовать себя единственной жертвой в Отстойнике.

– Чтобы потом твои друзья нас всех перебили за твою оторванную голову?

– Какие друзья? Эти, что ли? Мейсон, неужели бы ты застрелил того обезьяна за такую малость, как моя оторванная голова?

– Ага.

– Ага?!

– Ага. Тебе-то горя мало, а я должен заботиться о вверенном составе. Следить, чтобы ни у кого в окрестностях не завелась фантазия его на прочность испытывать. Тебе голова, может, и ни к чему, а ну как следующий соберется открутить чью-нибудь важную?

– Люди, которым голова важна, с тобой не связываются. Дай, что ли, баночку. Айрин, ты тоже все не пей, и если там ганжубаса нароете, я тоже буду.

– Вот из-за тебя нас и считают идиотами, – попенял ему Чарли.

– Потому, что я постоянно хочу себе побольше всего хорошего? В этом ты видишь признаки идиотизма?

– Фирзаил, ты бы не мог обратно звук выключить? – попросил я в сердцах.

– Увы, нет.

Эльф вразвалочку подковылял к бару, цапнул с нижней полки невыразительный цилиндрический сосуд зеленого оттенка и выдернул затычку. Запахло озоном.

– А чего так? Меморайз кончился?

– Ты говоришь непонятными словами, хотя ваш язык я учил с помощью образованного человека. Волшебное прядение требует определенного времени на восстановление исходного положения стронутых волокон. Чем сильнее заклинание, тем дольше время восстановления. Или надо отойти дальше, туда, где волокна не были потревожены предыдущим заклинанием.

– То есть как та лазерная пушка – раз выстрелил, и суши весла?

– При чем тут весла?

– А ты не мог бы как-то с моего выдающегося образца подтянуть свое языкознание, чтоб тебе не приходилось, как Чарли, объяснять каждую метафору?

– Мог бы, но не так вот на ходу. К тому же очень сомневаюсь, что найду применение доброй половине твоего лексикона – я в такие места не хожу и с такими людьми дел не имею. Что же до нашего волшебства, то это весьма специфическое искусство. Оно в чем-то сродни вашей игре фигурками на клетчатом поле – я видел, как в нее играли двое из ваших. Творя заклинание, ты затрагиваешь и на время выводишь из обращения часть волокон, и твоему оппоненту остается либо использовать другие, не затронутые тобой волокна, либо пытаться задействовать в своем плетении волокна уже резонирующие, что гораздо сложнее, менее предсказуемо и практически неконтролируемо. Извините, но полностью объяснить концепцию волшебного плетения в доступных вам терминах «еще пара пива» и «пинок под сраку» я не возьмусь.

Из бутылки своей эксцентричный наш эльф пить не стал, зато с душой понюхал и вернул сосуд на место. Чарли от пива отказался с видом гордым и самоотреченным, но никого не обманул – мы-то знаем, что с пива его пучит. Айрин помаленьку перестала плакать, утерлась рукавом и выставила бутылку наверх, как раз на злополучный табурет. Так что мне пришлось изгибаться самым позорным образом, чтобы изловить емкость в ее стремительном пике. Сиденье и впрямь было, кажется, надето на ножку, но ничем не закреплено – ничего обидного в том, чтобы с такого ссыпаться, лично я не вижу. Насквозь странно было бы обратное, а быть странным в нашем мире куда опаснее, нежели набить пару законных синяков. К тому же хороший зад синяками не испортишь… и вообще ничем не испортишь… надо следить за тем, чтобы не сказать это вслух.

Бутылку я предусмотрительно затолкал во внешний карман рюкзака, рассчитанный под флягу. Никогда не знаешь, где будет следующая стоянка, и крайне редко ее удается сделать на берегу вискарной реки. Мик возмущенно забулькал, давясь пивом, но он обойдется и без крепкого – тише от него уж точно не станет, а громче и так некуда. К тому же Айрин и так приложилась на совесть, уровень жидкости понизился пальца на два. Во избежание лишних эксцессов я вытащил из кармана заначенный камрадом Лесли «биг ред гам» и предложил его в виде закуски. Айрин посмотрела насупленно, но не отказалась. На почве бытового пьянства, если кто не знал, удивительно легко устанавливать отношения. Ничто так не сближает, как бутылка водки, выпитая из рукава в подворотне и зажеванная на троих одной подушечкой жвачки. Если склонность к истерии удастся из нашей подруги повывести, а желание ни за что ни про что травмировать меня переадресовать в пространстве на динамически обновляемых субъектов, из нее можно еще соорудить неплохого наемника и уж совсем замечательный талисман команды. Эльф, конечно, оригинальнее, но Айрин будет лучше смотреться на развороте Soldier of Fortune – Playboy Edition в британской ременной разгрузке, ботинках, бандане и собачьих бирках. После такого нас станут приглашать на задания почище, может, даже наймут охранять какого марионеточного президента, с полным пансионом и страховкой, включая зубное протезирование.