Текст книги "Карта Памяти"

167

Поймал машину. Таксист – частник, бывший прапорщик, приехал в Питер из Таганрога. Говорит, что много поездил по России, Москва – помойка, а Петербург почти так же красив, как Казань, но Казань почище будет.

168

Марк Крамаровский, эрмитажный монголовед, году так в 1990-м, на одной из посиделок в нашей лаборатории научно-технической экспертизы, говорил, что от Волги до Эльбы земля проклята. Проклята вот почему: братская Монголия, которая из феодализма прямиком вступила в социализм, помогала воюющему СССР не только мясом, кожей и верблюжьими одеялами, но и цветным металлом, полученным методом переплавки реквизированной из монастырей буддистской скульптуры. И сейчас этот очень непростой металл рассыпан гильзами и осколками от Сталинграда до Вены. Интересно, что ту же самую историю этим летом рассказывали Владу Сохину в Монголии.

169

Однокашник сына Митьки во Франции – мальчик из Москвы (приличная небедная семья, учитель музыки, французская школа, каникулы у дяди в Нормандии) жалуется: в Москве рояль и беглый французский обеспечивали почти стопроцентный успех у дам. А тут каждый второй играет на рояле и каждый первый говорит по-французски. Никаких шансов!

170

По моим наблюдениям, энергетически устойчивыми бракосочетаниями являются сангвиник-сангвиник, холерик-флегматик и сангвиник-меланхолик (наш с женой случай). Все прочие комбинации чреваты распадом с выбросом энергии.

171

С Дмитрием Ловецким снимали быт и нравы подводников на Баренцевом море. Димка находился внутри подлодки и снимал «нутряную» жизнь. А я на маленьком кораблике-торпедолове следовал за субмариной и снимал надводные маневры.

Уличная сцена.

КНДР, Пхеньян, 2005

Проплываем мимо острова, похожего на лежащий в воде кувшин, собственно, остров так и называется – Кувшин. Скала, никакой видимой растительности, а на скале дом. Спрашиваю у флотского:

– Неужели там живут?

– Живут, и хозяйство есть. Кур держат, козу держат, собака у них большая. Были еще маленькие собачки, но их в океан сдувает.

172

Терпеть не могу голубой, синий и светло-зеленый. Мой рецепт цветной фотографии – не включать, по возможности, в кадр синее безоблачное небо и траву. А вот очередное подтверждение тому, что все придумали древние греки: «…греческая живопись избегала этот [синий] цвет и признавала четыре основных пигмента – желтый, белый, черный и красный». Но вот незадача: мои лучшие картинки, в том числе те две, что победили на World Press Photo, – голубые или синие.

173

В сентябре прошлого года ездил с волонтерами в дом престарелых в Тверской области. Ходячие собрались в большой комнате, ребята пели песни, старики, кто мог, подпевали. Потом волонтеры разбились на группки и отправились к неходячим. Под серыми застиранными тряпками лежала старушка с закрытыми глазами. Сама серого цвета, на нас никак не реагировала. Койка под ней даже не прогибалась. Я был уверен, что бабуля доходит. Девушка-волонтер склонилась к старухе и, как мне показалось, слишком бодро и громко спросила:

– Вам что спеть, бабушка?

Еще подумал, что бабуле, похоже, уже не до песен.

Старушка, не открывая глаз, шевельнула губами:

– «Катюшу», – скорее по губам прочитали, чем расслышали мы.

Девушка запела. Больше кричала, чем пела. На втором куплете открылись вылинявшие глаза, старуха заулыбалась, порозовела и стала попискивать про бойца на дальнем пограничье. У меня поползли мурашки по коже.

174

У нас в армии Генчик, писарь строевой части, кормился тем, что за 15 песо включал тщеславцев в список награждаемых медалью «Воин-интернационалист». А однажды я решил подшутить над киномехаником Витькой Воронковым, занес Генчику столистовую пачку «Униброма», и тот присвоил Витьке ко дню рождения воинское звание ефрейтора. Кто служил, знает, что лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора. Витька со мной неделю не разговаривал.

175

На «ПитерФотоФесте» каждый вечер в домике Галереи печати собирались душевные посиделки с вином и арбузом. Юрий Молодковец даже предлагал организовать радиотрансляцию на весь лагерь. Вот одна из веток обсуждения: сначала говорили о прихотливости жизненных проявлений композитора Олега Каравайчука, потом – как обобщение явления – было введено понятие ЧПХ – «ЧистоПитерскаяХ…йня», потом, иллюстрируя понятие ЧПХ, Юра рассказал анекдот: туманным ноябрьским утром с Троицкого моста собирается броситься в Неву самоубийца. Его останавливает окрик старушки: «Молодой человек, молодой человек, погодите секундочку! Котяток не захватите?»

176

Первая теща моего приятеля Лехи М. в зяте души не чаяла. Готовила вкусно и много. Изобретала всякие удивительные способы презентации приготовленного. Однажды с гордостью поставила перед Лехой тарелку янтарного бульона. Посреди тарелки стояла куриная голова с опухшим пунцовым гребнем.

В клюве веточка укропа. Не отводя белых вареных глаз, голова с немым укором смотрела на Леху. С тех пор он даже запах бульона не выносит.

177

От Таллина, как всегда, ощущение старой ладно сделанной вещи. Машка говорит, что по-настоящему качественные вещи красиво стареют. Наверное, и люди тоже.

178

Нужно было прожить 51 год, чтоб наконец узнать, когда нужны кавычки-лапки, а когда – кавычки-елочки!

179

Несколько раз был свидетелем неформального общения журнальных дизайнеров. Откроют страничку текста, ткнут пальцем в какой-нибудь абзац и ржут так заразительно! Еще и тебе показывают – мол, приколись, раздели радость! Улыбаешься для вежливости и полным идиотом себя чувствуешь. Абзац как абзац. А однажды монах в Александро-Свирском монастыре мне говорит:

– Не думай, что мы, монахи, только поклоны бьем и хмуримся. Мы так можем завернуть! Вот, почитай вечером книжечку. Живот надорвешь! – и протягивает мне брошюрку, похожую на наши политеховские методички. Называется «Монахи шутят». Посмотрел я ее вечером. Ничего более мрачного в жизни не читал.

Уличная сцена.

Португалия, 2006

180

Мои сыновья учились в школе с 1998-го по 2012-й. Похоже, мы попали в единственное окно за 1000 лет, когда в российской школе не было ни попов, ни комсомольцев. Повезло.

181

Читая посты многих уже почти европейских друзей, вспоминаю слова, когда-то вскользь брошенные Алексеем Лебединским:

– Самые большие мудаки – те, кто начинает фразу словами: «Знаете, я такой человек…» – нужно только заменить «я» на «мы».

182

Когда-то я работал в доме, где при историческом материализме располагалась контора, проектировавшая здания типографий. Рассказывали, что коллектив был в основном женский, работали аккуратно, чисто, но все же иногда косяки случались. Так, в одном из проектов писсуары в мужском туалете располагались на высоте 135 см.

183

Я много раз замечал, что в соцсетях меня чаще всего учат любить родину люди, с родины слинявшие. Сейчас посмотрел страничку своего однокашника. Он живет в Голландии лет двадцать, российского паспорта давно уже нет, гражданин Нидерландов. Просмотрел сотню постов – все о России. Ни одного о Голландии! И один патриотичнее другого! Если вас так рвет на родину, может, ну ее, эту Гейропу?

ПРО БУРАН, ТАЙФУН И УРАГАН

Во время моей службы на Кубе порядок был такой: если командир в течение двух часов не мог найти солдата, он обязан был сообщить об этом оперативному дежурному. Получив такую информацию, оперативный вскрывал пакет «Буран».

Там находился боевой расчет и запечатанный сургучом пакет «Тайфун». По боевому расчету дежурный оповещал всех указанных в нем заранее проинструктированных участников поиска. Говорили лишь одно слово: «Буран». Спешно организуемые по этой команде патрули обшаривали всю территорию бригады. Услышав в трубке вводную «Буран», я бежал в штаб, где меня уже ждал военный билет беглеца. За два часа, до вскрытия пакета «Тайфун», я должен был переснять фотографию из военного билета, увеличить и напечатать 50 снимков 9 × 12. Если через два часа бойца не находили, оперативный дежурный вскрывал «Тайфун». В нем – новый боевой расчет и пакет «Ураган». По команде «Тайфун» создавались новые патрули. Оснащенные сделанными мною снимками, они приступали к поискам за пределами центра. Еще через два часа взламывалась печать пакета «Ураган». По содержавшейся в ней инструкции оповещалась кубинская полиция, совместные группы блокировали порт, аэропорт, дороги.

При мне до «Урагана» дело не доходило, но Серега рассказывал, что в самом начале его службы некоего бежавшего с АКМом соловья (молодого солдата) сняли в Гаване с итальянского судна. Во время одной из охот я прибежал в штаб и, отдав комбригу 50 еще теплых снимков, узнал, что боец уже найден. Соловей, боясь очередной разборки с «дедами», спрятался в танке и там уснул. На обратном пути меня догнал майор Рыжих из особого отдела. Особый отдел бригады был укомплектован по штату дивизии. Так, если в дивизии один опер приходился на полк, то в бригаде – на батальон. Работая с двумя-тремя стукачами (а их было много больше), опер знал все. Майор Рыжих отвечал за работу с «малыми» подразделениями: комендантский взвод, клуб, типография, офицерская столовая. Всего человек сто, но «блатных» – имеющих постоянный выход в Гавану. Майора я знал давно. Он часто заглядывал в лабораторию и заводил разговоры «за жизнь». Рыжих косил под мягкого, интеллигентного, всепонимающего старого майора. Неторопливо беседуя, он между делом как бы от скуки просматривал стопки готовых фотографий. Настаивал на том, чтобы я «запечатывал» бортовые номера боевых машин.

Перекинув логический мостик от пропавшего бойца к побегам вообще, майор стал задавать вопросы. За каждым моим «Да» следовал новый, уже более конкретный вопрос, ответ «Нет» тут же изобличал во мне изменника родины.

– Послушай, – интересовался Рыжих, – вот, допустим, ты в курилке услышал, что какой-то солдат говорит о том, как хорошо жить в Америке. Что ты будешь делать?

– Как что? Поговорю с ним, скажу, что там человек человеку – волк, попытаюсь объяснить…

– А если он не послушает?

– Ну, тогда подниму вопрос на комсомольском собрании, пусть ему товарищи…

Рыжих решил зайти с другого конца:

– Сережа, а тебе никогда не хотелось стать разведчиком, собрать вокруг себя врагов, а потом… Я тебе разрешаю говорить все.

– Да нет, товарищ майор, я на физика учусь.

– Но ты хочешь, чтобы над нашей землей небо было чистым?

– Хочу.

– А что для этого нужно?

– Нужно, чтобы каждый на своем месте… Вот закончу институт, буду ковать ядерный щит страны…

Между тем мы подошли к клубу. Я уже хотел было укрыться в лаборатории, но майор остановил:

– Сережа, я тебе так скажу. Если у тебя будут проблемы, а они у тебя будут, жизнь есть жизнь, приходи к нам, мы тебе поможем. Ты же хочешь уехать пораньше, первой баркой? И одеться (мы уходили в «гражданке») хочется получше, правда? Короче, думай. Только, если возникнет желание меня увидеть, в отдел не ходи, при встрече дай знак, я тебя сам найду.

Пожав протянутую широким жестом майорскую руку, я ушел в клуб.

Вечером в гости ко мне зашел Коля Рыбалка, барабанщик оркестра. Мой рассказ о беседе с гэбэшником его неожиданно и крепко насмешил.

– Про чистое небо спрашивал?

– Ну

– А ты?

– Пообещал ковать ядерный щит.

– Серега, – вдруг оживился Коля, – он тебе разрешил говорить все?

– Разрешил.

– Серега, давай ты будешь стучать на меня, а я на тебя. Оба уедем первой баркой.

Играть в эту игру мы не стали, хотя соблазн был. С тех пор я избегал встреч с Рыжих, если же встреча была неизбежна, что было сил прижимал руки по швам и упорно смотрел в сторону. Боялся, как бы он какой-либо мой неловкий жест или взгляд не принял за условный знак. Двоих стукачей я знал. Одним из них был толстый рыжий танкист Петя. О том, что Петя стучит, предупредил меня водитель начальника особого отдела. Я и сам это подозревал, уж очень настырно Петя лез в друзья. Иногда Петя просил разрешить ему ночью поработать в лаборатории. Утром я замечал перепутанные комплекты снимков, перерытые книги. После очередного ночного визита обнаружил пропажу часов. Часы были старенькие, их мне на память подарил перед уходом «дед» Серега. Батарейка в часах сдохла, и я бросил их в коробку с кассетами. Пете о пропаже ничего не сказал, понимая, что концов теперь не найти.

Недели через три танкист зашел в лабораторию. Поговорили.

– Который час? – спрашивает Петя.

– Не знаю.

– А где твои часы?

– Какой-то мудак спер.

Помолчали.

– А они вроде у тебя не ходили?

– Нет, – говорю, – не ходили.

Снова пауза, наконец Петя решился:

– А ты не знаешь, почему они у тебя не ходили?

Такой наглости я не вынес и навсегда изгнал Петю из лаборатории.

Вторым достоверно известным мне стукачом был художник Нариман, но об этом я узнал уже после его дембеля.

Стирка белья на реке Ганг.

Индия, Варанаси, 2013

Река Ганг.

Индия, Варанаси, 2013

184

Про уничтожение еды: мы с Петром Вайлем делали репортаж о молоканах в Армении. Молокане при Союзе жили очень зажиточно, у них была своя коммерция – квашеная капуста. То ли земля в селе Фиолетово особую капусту ро́дит, то ли секрет какой молокане знают, но вкуснее молоканской капусты нет. Страну во избежание конкуренции поделили между семьями, кому – Ижевск, кому – Тольятти. Средняя молоканская семья имела на капусте, как нам рассказывали, 25 000 – 30 000 советских рублей за сезон.

С распадом Союза бизнес накрылся: от России молокан отделяют две границы, всего-то дохода – что в Ереване наторгуют. Пробовали почти даром предложить капусту российской военной базе – там не взяли, видимо, честные молокане не вписываются в схемы продовольственного снабжения войск. А не работать они не могут – вопрос молоканской этики (молокане – русские протестанты). И они квасят капусту осенью, а по весне 80 % того, что наквасили, вываливают в огород как удобрение. Уже 20 лет как.

185

Я сейчас живу в бывшей коммуналке. Перед тем как вселиться, делал ремонт. Нужно было заменить внешнюю проводку на внутреннюю. Прораб Саша привел электрика. Тот, надо сказать, меня сразу насторожил, поскольку представился выпускником МИФИ – как-то одно с другим не вязалось. Прихожу через день – пробитая физиком штроба выглядит как мхатовская чайка. Спрашиваю, что случилось. А он мне:

– Вам, с вашей мещанской сытостью, никогда не понять, как это мучительно тяжело – работать ночью!

186

Про гуманитариев. Сын Федька рассказывает, как его в Публичке ударило током. «Хотел в розетку под столом зарядку воткнуть, а она не втыкается. Полез посмотреть, а там в одной дырочке кто-то штырь от вилки оставил. Хотел его вытащить, а меня как долбанет! 110 вольт!» – «Неужели в Публичке сеть по вольт?» – «Нет, 220, но штырь же торчал в одной дырочке!»

187

Попросил я как-то товарищей Цо, Фе и Пака отвести меня в школу. Товарищи Цо, Фе и Пак – мои «гиды», без них мне выходить из гостиницы не положено. Товарищ Фе отвечает за мое физическое тело, его наличие и удовлетворение всевозможных телесных надобностей. Товарищ Цо – по идеологической части, именно он решает, что можно фотографировать, а что – нет. А товарищ Пак – руководитель товарищей Цо и Фе. Денег для смягчения режима товарищам предлагать смысла не имеет, поскольку они боятся друг друга больше, чем меня. Так вот – про школу. Сначала они долго морочили мне голову – вопрос, мол, обсуждается, решение не принято, а пока снимай музеи и памятники. Потом я восстал – фигли, говорю, мне ваши памятники, мне живые люди нужны, если мы в нашем журнале (в Северную Корею я попал как фотограф журнала «Знамя Сонгун», издававшегося Восточно-Европейской лигой изучения идей Чучхе) одни памятники напечатаем, его никто до конца не дочитает.

КНДР, Пхеньян, 2005

И вот приходят как-то товарищи счастливые – решение, говорят, принято, идем в Училище иностранных языков. Только нам, извиняются товарищи, удалось всего один класс из колхоза вытащить – остальные рис сажают: Великий руководитель, товарищ Ким Чен Ир учит, что каждый, кто ест рис, должен его выращивать.

Приходим в школу. Всюду пусто, только в одном классе сидит человек двадцать пять накрахмаленных пионеров. Урок русского. Учительница вызывает одного к доске. Тот из-за попы достает потертый лист ватмана. На ватмане нарисован лось.

– Ой! – говорит учительница, – надо же, ты еще и рисунок нарисовал!

Мальчик рассказывает, что в подмосковной деревне Внуково рядом с аэропортом девочка Маша шла через лес. А по дороге ей повстречался лось. Но девочка Маша не испугалась, а, совсем наоборот, угостила лося пирожком, который испекла бабушка. За это лось проводил девочку Машу до школы.

Уличная сцена.

Индия, деревня в окрестностях Каджурахо, 2013

– Садись, молодец, – говорит учительница. – Ставлю тебе «4,9», а не «5», потому что нужно говорить «лосю», а не «лосю».

Дальше начинается работа с классом.

– Дети, а девочка Маша какая? – спрашивает учительница.

– Добрая! – хором отвечают дети.

– А еще какая?

– Смелая!

– А лось какой?

– Лось тоже добрый!

– А кто еще живет в лесу рядом с деревней Внуково?

– Лиса! Волк! Медведь! Тигр! Олень! Заяц!

– Дети, а как можно одним словом назвать тех, кто живет в лесу!

– Животные, – неуверенно говорит мальчик в очках.

– Молодец! Дети, а вы любите животных?

– Любим!

– А каких животных вы больше всего любите?

– Собак! – звенит дружный детский хор.

188

От деда Ивана из Кодымы к нам в Керчь приходили посылки: в фанерном ящике сушеня́, горiшки и завернутые в тряпочку два «железных» рубля с Лениным или солдатом – для нас с сестрой Ольгой. Сушеня – это сухофрукты, горiшки – грецкие орехи с двух огромных деревьев, стоявших слева и справа от ворот дома на улице Щорса. Деревья плодоносили по очереди – год через год. А как-то на левом орехе ничего не выросло. Дед пожаловался на это в письме тете Тане. В войну в селе Ободовка Винницкой области немцы собрали молодежь, погрузили в товарняк и отправили на работу в Германию. Когда эшелон проезжал станцию Кодыма, Тане удалось бежать. Без еды и без документов. Ходила по домам – просила поесть. Баба Дуня Таню пожалела и пустила жить. Всю войну Таня прожила в нашем доме и стала родным человеком. Так вот, дед, делясь новостями, написал тете Тане, что, мол, один из орехов «не вродив» и нужно его спилить. Тетя Таня в ответ посоветовала от радикальных мер воздержаться, а для начала попробовать дерево напугать. И прислала на отдельном тетрадном листочке химическим карандашом написанное заклинание, с помощью которого можно это сделать. Текст я уже не помню, но была это ритмически организованная проза, причем, очевидно, не вчера придуманная. Смысл был такой: не дашь орехов – зарублю, не пожалею. В ночь под Рождество, как предписывала инструкция, дед взял топор и трижды обошел вокруг дерева, произнося заклинание. Потом трижды стукнул обухом по стволу. Орех испугался не на шутку – по осени дал урожай вдвое больше обычного.

189

В 1970-1980-е годы в Крыму была такая замечательная организация МАИ – Малая академия наук – с секциями физики, химии, астрономии и т. д. Каждая секция прилеплялась к какому-то научному заведению, и мы если и не занимались наукой по младости лет, то были где-то рядом. Я был по археологической части; существовали мы при замечательном Керченском музее, летом ездили на большие раскопки, а в течение года считались таким отрядом быстрого реагирования – где-то стена античная обнажилась, где-то склеп нашли, в Керчи такое часто случается. Летом нас собирали на месяц в алуштинской школе, туда съезжались во множестве всякие профессора и доценты, и царила академическая вольница, без церберского режима пионерлагеря. Поскольку археологов было мало, на отдельный отряд не хватало, нас приписывали к астрономам. С астрономами я был в метеоритной экспедиции – вшестером мы ложились на траву голова к голове, разделяя небо на шесть частей по 60 градусов, и считали падающие звезды. Заметив метеорит, нужно было назвать нашему куратору Семе Жительзейфу созвездие, откуда прилетела звездочка, и звездную величину. Сема помечал звездочку на карте. Было счастье.

Сегодня Персеиды. Не пропустите.

190

В те времена когда я еще ел млекопитающих, заехали мы с Лехой «профессором» Лебединским в шашлычную на Заливе. На эстраде лабал армянский бэнд – очень громко и не всегда попадая в ноты. Пытка. Я сидел лицом к сцене, Леха лицом ко мне. Уже под кофе фронтмен коллектива объявил:

– А сейчас для нашего дорогого гостя Володи из Ленинакана мы споем его любимую песню «Я убью тебя, лодочник»!

«Профессор» поник головой и сказал:

– Это на целых шесть минут. Какая же она, сука, длинная!