Текст книги "Воспоминания"

Приложения

Из тех лиц, с которыми мне пришлось встретиться, когда я сделался министром путей сообщения, наиболее интересным лицом был князь Владимир Петрович Мещерский, так называемый Вово Мещерский, известный редактор-издатель не менее известного «Гражданина», хотя известность эта, как самого князя, так и «Гражданина», по моему мнению, более печальна, нежели почтенна.

Я встречал этого князя Мещерского еще тогда, когда я служил на юго-западных железных дорогах; раза два, когда я бывал в Москве на железнодорожных съездах, я встретился с ним у Ивана Григорьевича Дервиза.

Этот Иван Григорьевич Дервиз был председателем Правления Рязанско-Козловской железной дороги, брат того известного Павла Дервиза – богача; он не имел состояния, но получая очень большое жалованье, жил в Москве довольно широко, был очень милый и очень умный человек. Я был с ним очень близко знаком. П. Дервиз был женат на княжне Марье Ивановн Козловской. Эта самая Марья Ивановна после смерти Дервиза, вышла замуж за генерала Дукмасова, который несколько недель тому назад умер, будучи генералом от инфантерии и старшим членом военного совета.

Так вот, я встречал Мещерского раза два у Дервиза; Дервиз был с ним на «ты», так как по школе правоведения Мещерский был товарищем Дервиза. Я был очень удивлен, что встречался с Мещерским только в кабинете Дервиза, который был, как я уже сказал, с ним на «ты», а в гостиной у Дервиза – Мещерский не бывал.

Как-то раз я и спросил Марью Ивановну, знает ли она князя Мещерского?

Она ответила: – Он бывший товарищ моего мужа, муж с ним на «ты», и когда Мещерский приезжает из Петербурга – он у него бывает, но я его не принимаю, так как это человек грязный. (Но не объяснила мне, в чем заключается его грязь.)

Когда я сделался директором департамента и переехал в Петербург, то я встретился с Мещерским как-то раза два летом в различных загородных садах, в летних театрах. Всякий раз Мещерский подходил ко мне, заговаривал, очевидно, желая со мною ближе познакомиться. Но я не имел никакого желания или влечения к этому знакомству, а потому наши разговоры так и кончались.

Когда я сделался министром путей сообщения, то в числе служащих по этому министерству находился некий Колышко, чиновник особых поручений при министре путей сообщения. Из справки я увидел, что этот Колышко был прежде чиновником особых поручений у графа Толстого при министерстве внутренних дел.

Вот однажды как-то приехал ко мне Мещерский, просит, чтобы я обратил внимание на этого Колышко, так как человек он очень способный…

(Вообще приемы Мещерского были всегда удивительно сладки и подобострастны.)

Я обратил внимание на Колышко и заметил, что действительно он человек очень бойкий, хорошо очень пишет. Оказалось, что он женат на княжне Оболенской. Был прежде офицером, чуть ли не уланом, вышел в отставку и вообще был, как я уже сказал, человек очень бойкий.

Так как он состоял чиновником по особым поручениям у министра путей сообщения, а раньше был чиновником особых поручений у министра внутренних дел Толстого, то я о нем особых справок не наводил. Он мне понравился своею бойкостью, в особенности бойкостью своего пера.

Затем князь Мещерский начал писать различные статьи о различных злоупотреблениях в ведомстве – в департаменте шоссейном и водяном, именно в округах путей сообщения. Я и сам знал, что в этих округах делается масса различных злоупотреблений; это делается и доныне; в настоящее время производится расследование о различных злоупотреблениях в Киевском округе путей сообщения.

Мещерский тогда посоветовал мне, чтобы я дал возможность Колышко показать свои способности, чтобы я послал его произвести расследование в Могилевском округе путей сообщения. Я согласился на это и летом послал Колышко делать ревизию этого округа, а других чиновников послал делать ревизию других округов.

Через несколько месяцев явился Колышко и привез расследование, из которого ясно обнаружилось, что в Могилевском округе путей сообщения делаются большие злоупотребления. Но одновременно с этим до меня начали доходить сведения, что хотя Колышко и хорошо производит расследования, но держит себя при этом по-хлестаковски, т. е. придает положению, которое он имеет в Петербурге, совсем несоответствующее значение; он играл роль человека, как будто бы имеющего большое влияние, одним словом, изображал из себя очень важного петербургского чиновника, чего на самом деле, конечно, не было.

По поводу этого расследования я решил уволить начальника округа путей сообщения, предать его суду. Вследствие этого я должен был обратиться в Сенат. Сенат не согласился со мною и сделал обратное постановление, главным образом потому, что против этого был директор департамента водяных и шоссейных сообщений Фадеев, который занимал это место до того времени, когда я сделался министром путей сообщения, а потом состоял сенатором. Вот он-то и имел влияние на то, что Сенат не согласился на эту меру и мне отказал. Поэтому я должен был обратиться к Государю Императору. Государь Император принял решение вопреки мнению Сената, по которому этот начальник округа был предан суду.

Я рассказываю эту историю только для того, чтобы объяснить, каким образом я ближе познакомился с Мещерским.

Мещерский несколько раз приглашал меня на обеды, я у него был, встречал там министра внутренних дел И.Н. Дурново, директора департамента министерства внутренних дел Кривошеина, – будущего министра путей сообщения, полковника Вендриха, Тертия Ивановича Филиппова и др. Затем и Мещерского я приглашал раза 2–3 к себе на обед.

Вообще роль Мещерского мне была неясна и непонятна. Он издавал «Гражданин». «Гражданин» не имел большого числа читателей, хотя, тем не менее, он имел некоторое влияние в известном кругу; но меня удивляло: каким образом Мещерский издает этот «Гражданин», откуда он берет деньги?

Как-то раз, когда я уже сделался министром финансов, приезжает ко мне Дурново и говорит, что вот ежегодно испрашивается определенная сумма денег, а именно 80 тысяч, для редактора и издателя «Гражданина» и что деньги эти назначались из фонда на чрезвычайные надобности; что сумму эту испрашивал министр финансов и передавал ее в министерство внутренних дел, а министр внутренних дел вручал эту сумму Мещерскому. (Я припомнил тогда, что действительно, когда я был министром путей сообщения, то иногда у Вышнеградского я встречал между прочим и Мещерского.)

Далее Иван Николаевич Дурново сказал мне, что Государь Император находит, что подобного рода процедура, чтобы министр финансов докладывал Государю о выдаче денег «Гражданину», затем эти деньги вручались министру внутренних дел, а уже министр внутренних дел передавал бы их Мещерскому, – совершенно излишня; что Государь сказал, что лучше, чтобы это прямо делал министр финансов. Причем Дурново прибавил, что он просил Государя вывести его из этого дела, так как вообще он в князе Мещерском разочаровался.

В следующий доклад я докладывал Государю Императору, что вот мне Иван Николаевич Дурново передал относительно Мещерского Его Высочайшее повеление.

На это Государь Император мне ответил, что действительно Мещерскому, по его желанию, выдается 80 тысяч рублей на издание «Гражданина», что Он (Государь) хочет, чтобы это делал я, чтобы я сам непосредственно вручал эти деньги Мещерскому.

Конечно, это приказание Государя я принял к исполнению, и меня крайне заинтересовала личность Мещерского. Что такое Мещерский и почему к нему такие отношения Государя?

По этому поводу я говорил и с графом Воронцовым-Дашковым, и с Победоносцевым.

Граф Воронцов-Дашков сказал мне, что Мещерский это такой господин, с которым он не желает знаться и которому он руки не подает.

Победоносцев сказал мне, что Мещерский просто негодяй, такой грязный человек, с которым он также не желает знаться, хотя знает он его очень хорошо, знает его еще с молодости. И вот он рассказал мне, что такое представляет из себя Мещерский.

Мещерский из отличной семьи князей Мещерских; отец его, князь Мещерский был женат на дочери известного историка Карамзина, что и дает повод князю Мещерскому постоянно говорить о том, что он внук Карамзина. Вообще, по рождению Мещерский из хорошего общества и вследствие того, что Карамзин имел известную близость к Царской семье, он, Мещерский, был в числе тех двух-трех молодых людей, которые, как сверстники Цесаревича Николая Александровича, были выбраны для того, чтобы постоянно играть и заниматься с Цесаревичем. Потом, когда Цесаревич делал путешествие по России, то Мещерский, а затем еще и другой молодой человек, сопровождали его.

Вместе с Цесаревичем Николаем Александровичем ездили, в качестве преподавателя, Константин Петрович Победоносцев и Борис Николаевич Чичерин. (Победоносцев – будущий известный государственный деятель, – тогда он был только профессором, – и Чичерин, тоже будущий известный профессор, а потом московский городской голова.) Таким образом, Константин Петрович знал Мещерского еще совсем молодым человеком. Тогда я понял, почему Победоносцев говорил, что он знает Мещерского еще с молодости, и знает, что он грязный человек, человек, которому ни в коем случае не следует доверяться. Помню, он тогда прибавил: «Вот вы увидите, если вы будете оказывать ему какую-нибудь ласку, увидите, как он вам за это отплатит».

Затем он мне объяснил, почему так относился к Мещерскому Император Александр III.

Император Александр III, если употребить институтское выражение, обожал своего брата Цесаревича Николая. Когда Цесаревич Николай умер, то все, что окружало его брата, все ему было дорого. Поэтому Император Александр III считал как будто бы своим нравственным долгом тем лицам, с которыми был дружен и близок Цесаревич Николай, с своей стороны оказывать точно также дружбу, внимание и привязанность. Таким образом, понятно, что Император Александр III перенес свое внимание и на князя Мещерского, тем более что он встречал Мещерского тогда, когда Мещерский состоял при его старшем брате, как ровесник, для занятий и для игр, т. е. он встречался с ним тогда, и близость эта явилась, можно сказать, с юношеских лет. Итак, мне стало понятно, почему Император Александр III так относился к Мещерскому; с одной стороны, он относился к нему так во внимание к памяти Цесаревича Николая, а с другой стороны, по самому характеру своему, – Александр III был очень тверд в своих привязанностях. Но тем не менее Мещерский бывал у Александра III чрезвычайно редко и, если можно так выразиться, ходил с заднего хода, и у Александра III, как у Императора, и у Его семейства никогда не бывал. Мне показалось это интересным: почему это происходит?

Тогда мне объяснили, что когда Император Александр III был еще Цесаревичем, то Мещерский бывал у него, как у хорошего знакомого; тогда же он встречался с графом Воронцовым-Дашковым, который был тогда (молодым человеком) адъютантом при будущем Императоре Александре III. Но Мещерский держал себя так, что это коробило Цесаревну Марию Феодоровну, и поэтому Мария Феодоровна, после некоторых его выходок, сказала, что она не желает, чтобы Мещерский переступал порог ее жилища, причем назвала его негодяем. Вследствие этого Мещерский не был принимаем Императором, как человек, с которым он знаком, а был принимаем, так сказать, более или менее с заднего крыльца.

Но Мещерский человек, умеющий очень подделываться; кроме того, нужно признать, что Мещерский обладает хорошим литературным, публицистическим талантом, даже можно сказать, выдающимся талантом, и так как он писал статьи в тон Императору Александру III, то естественно, что Император до известной степени ценил его публицистическую деятельность. Кроме того, никто не умел так клянчить и унижаться, как князь Мещерский, и этим постоянным клянченьем и жалобами на свою трудную жизнь он достиг того, что Государь решил выдавать ему ежегодно на издание «Гражданина» сумму в 80 тысяч рублей, которую я, будучи министром финансов, в течение двух лет выдавал ему до смерти Александра III, а раньше, как я уже объяснил, сумма эта выдавалась Вышнеградским министру внутренних дел для передачи Мещерскому.

При этом я заметил, что «Гражданин», где только мог, лягал графа Воронцова-Дашкова, но лягал так, чтобы не очень форсировать Императора Александра III. То же самое было и относительно Победоносцева. Что же касается И.Н. Дурново, то прежде «Гражданин» его очень восхвалял, но после того, как Дурново отказался быть посредником по передаче денег Мещерскому, «Гражданин» начал страшно ругать и Дурново.

Итак, Государь Император приказал мне непосредственно передавать Мещерскому деньги на издание «Гражданина». Таким образом, в течение двух лет я передавал ему по 80 тыс. руб. в год (в 1892 и 1893 гг.). Всякий раз выдача эта была оформлена моим особым всеподданнейшим докладом, причем деньги эти передавал директор департамента казначейства.

Такое положение, в которое я был поставлен по отношению к Мещерскому, побудило его особенно искать сближения со мною; поэтому он всячески за мною ухаживал и с другой стороны, что вполне естественно, это дало мне возможность еще более узнать Мещерского.

Я убедился, что Император Александр III почти никогда не видал Мещерского, но Мещерский аккуратно делал ему разные сообщения, т. е. посылал ему нечто вроде своего дневника, в котором писал обо всех выдающихся политических событиях. С своей стороны, Император иногда тоже писал Мещерскому.

Нужно знать привязчивость князя Мещерского и уменье его влезть в душу, чтобы не удивляться тем отношениям, которые установились между ним и Императором Александром III. Такие отношения между Мещерским и Императором Александром III установились, как я уже говорил, в виду того случайного положения, которое занял Мещерский в сердце Императора Александра III, вследствие воспоминаний Императора о своем умершем старшем брате Цесаревиче Николае.

Как я уже говорил, Мещерский бывал очень редко у Императора, и бывал, если можно так выразиться, с заднего крыльца; причем он продолжал себя вести таким образом, что еще больше вооружил против себя Императрицу. С ним происходили постоянные скандалы. Один из скандалов был таков, что выплыл наружу – это именно так называемая история с трубачем. История эта такого рода:

В лейб-стрелковом батальоне находился один трубач – молодой парень – который очень понравился Мещерскому. Этот парень бывал у Мещерского. Командиром батальона в то время был граф Келлер; гр. Келлер, узнав об этом, наказал трубача и потребовал, чтобы трубач этот больше к Мещерскому не ходил. Тогда Мещерский начал, по своему обыкновению, доносить на Келлера, писать грязные статьи в «Гражданине». Благодаря его доносам и статьям граф Келлер должен был оставить командование батальоном. Но затем расследование всего этого дела установило совершенную правоту графа Келлера и удивительно грязную роль во всем этом деле князя Мещерского. Вследствие этого гр. Келлер был реабилитирован в своей служебной карьере и вскоре получил назначение директором Пажеского корпуса. Потом он был сделан губернатором в Екатеринославе. Во время японской войны он поехал на войну и, как известно, славно погиб там, командуя отрядом.

Эта грязная история с трубачом разнеслась по всему Петербургу; вероятно, она сделалась известна и Императрице и вооружила ее еще более против Мещерского.

В числе молодых людей, которые находились под особым покровительством князя Мещерского, был и Колышко, о котором я уже раньше говорил. Затем Колышко был устранен … ради другого молодого человека, некоего Бурдукова. Этот Бурдуков до настоящего времени играет в жизни князя Мещерского не то чтобы преобладающую роль, а просто доминирующую роль. Бурдуков может сделать с этим старым развратником все, что он захочет.

Мещерский являлся самым ревностным защитником, покровителем и ходатаем особой компании, которая всегда при нем находилась. Но в этой компании вообще всегда какое-нибудь одно лицо, какой-нибудь молодой человек играл доминирующую роль.

Так, Колышко из простого офицера (он кончил курс юнкерского училища) сделал себе следующую карьеру: он был чиновником по особым поручениям при министре внутренних дел, потом чиновником по особым поручениям при министре путей сообщения – когда я был министром путей сообщения. Затем, после того как я ушел из министерства – при моем заместителе Кривошеине – Колышко, опять благодаря тому же князю Мещерскому, играл особую роль, пока не должен был оставить службу вследствие нареканий на него. Дело это даже восходило в суде.

Колышко постоянно уверял, будто бы обвинение было неправильно на него возведено, – я в это дело не вникал…

Тем не менее, как я уже говорил, Колышко несомненно человек талантливый; несомненно он имеет большой литературный талант… Мещерский встретил другого молодого офицера Бурдукова, который совсем завоевал его сердце, и до настоящего времени этот Бурдуков делает из Мещерского все, что захочет…

Замечательно, что Бурдуков, будучи простым армейским офицером, не имея никакого ни таланта, ни образования, будучи человеком вполне ничтожным, – в настоящее время уже камергер, член тарифного комитета министерства финансов от министерства внутренних дел и чиновник особых поручений при министерстве внутренних дел. Кроме того, он имеет некоторые средства, потому что благодаря Мещерскому ему постоянно давали какие-то поручения, связанные с различными денежными подачками. Так, например, он несколько раз ездил в Туркестан по поручению министерства земледелия (бывшее министерство государственных имуществ) для изучения коврового дела в Туркестане. Всякий раз за эти командировки он получал по несколько десятков тысяч рублей. Конечно, командировки эти не могли иметь никаких последствий. Даже как-то раз, насколько мне известно, он получил командировочные деньги, совсем не ездивши в Туркестан.

Когда в конце 1894 года (20 октября) умер Император Александр III, то князь Мещерский был этим очень огорчен.

И я нисколько не сомневаюсь, что он был искренно огорчен смертью Императора, потому что Александр III был действительно его благодетелем. Наконец, всякий, кто имел счастье приближаться к Императору Александру III, не мог не быть огорчен его смертью, потому что Император Александр III был такою привлекательною и высокою личностью, которая не могла не внушать к себе глубокого уважения, преданности и любви. – С другой стороны, князь Мещерский был поражен этой смертью и потому, что он чувствовал, что материальное его положение будет значительно изменено.

Перед новым годом, т. е., когда наступал срок, когда я должен был докладывать о выдаче Мещерскому 80 тыс. руб. на издание «Гражданина», – Мещерский явился ко мне и упрашивал меня, чтобы я доложил Государю, и доложил в возможно благоприятном для него смысле.

Я перед наступающим 1895 годом докладывал об этом Государю Императору и доложил ему все дело так, как я его рассказал. Император, видимо, был уже настроен против Мещерского; для меня было совершенно ясно, что он никогда не говорил с своим отцом о Мещерском, но слышал отзывы, и отзывы, конечно, совершенно справедливые о Мещерском от своей августейшей матери. Поэтому при моем докладе он отнесся к Мещерскому крайне недоброжелательно и сказал, что он о Мещерском неблагоприятного мнения и продолжать ему что-нибудь выдавать он не намерен и что изданию «Гражданина» он не придает никакого значения. Вообще, Император отнесся к Мещерскому скорее даже враждебно, нежели благосклонно. – Тем не менее, я доложил Государю, что сразу ликвидировать это дело нельзя, что Мещерский издавал «Гражданин» много лет при непосредственной поддержке его августейшего отца и что следовало бы, во всяком случае, дать ему время, чтобы его ликвидировать.

Тогда Император приказал выдать Мещерскому 80 тыс. руб., но велел мне предупредить Мещерского, что эти 80 тыс. руб. выдаются ему в последний раз, что больше выдавать Мещерскому каких-либо денег он не желает и кроме того просит Мещерского к нему ничего не писать и к нему ни с чем не обращаться.

Я приказал Мещерскому выдать 80 тыс. руб. и передал ему о повелении Государя.

Потом я узнал, что Мещерский все-таки написал Государю (передал он свое письмо через генерала Васильковского, бывшего управляющего Аничковым дворцом, через которого и впоследствии неоднократно передавал свои письма Государю) и при письме он представил Государю и все те письма, которые писал ему Император Александра III для того, чтобы показать свою близость к Императору.

Император Николай II, – как он сам мне потом рассказывал, – вернул ему все эти письма обратно и вторично подтвердил, что просит к нему никогда ни с чем не обращаться.

Мещерский был в отчаянии; многократно приходил ко мне и все просил, умолял меня, чтобы я при случае заговорил опять с Государем о нем. Вероятно, он обращался с такими же просьбами и к другим министрам – между прочим, и к министру гр. Делянову, так как он, Мещерский, числился служащим по министерству народного просвещения. Но все ходатайства его в течение того времени, – когда министрами внутренних дел были Иван Николаевич Дурново и затем Горемыкин, – ни к чему не приводили.

И вот, наконец, когда министром внутренних дел сделался Дмитрий Сергеевич Сипягин, который находился с Мещерским в некотором отдаленном родстве, то Мещерский этим родственным чувством сумел воспользоваться и со свойственной ему способностью влезать во все отверстия – оказал такое влияние на Сипягина, а, с другой стороны, Д.С. Сипягин – на Государя, что Император Николай II разрешил Мещерскому писать ему письма, подобные тем, какие он писал его отцу. Таким образом, установились отношения между Мещерским и Императором, причем в скором времени Государь Император приказал мне выдавать Мещерскому деньги на издание «Гражданина».

При Императоре Александре III «Гражданин» был ежедневной газетой, а после того, как Мещерский был лишен субсидий в 80 тыс. р. – «Гражданин» сделался еженедельной газетой – можно сказать листком; в этом виде он издается и до настоящего времени.

Итак, Государь Император приказал выдавать субсидию на издание «Гражданина» в размере 18 тыс. р. в год, причем эти 18 тыс. р., пока я был министром, он всякий раз, ежегодно, получал по особому всеподданнейшему докладу; насколько мне известно, он продолжал их получать и после меня, продолжает получать и в настоящее время.

Когда Мещерский получил таким образом возможность писать Государю, то в скором времени я заметил, что с Государем у него установились отношения довольно близкие. Так, мне князь Мещерский несколько раз показывал письма Государя, в которых Государь Император писал ему на «ты».

Как известно, Император Александр II ко всем своим близким и подчиненным обращался на «ты», но этот обычай вывел Император Александр III, который ни к кому, кроме как к своим родным, не обращался на «ты». Тем более это нужно сказать и об Императоре Николае II, потому что, как я уже говорил, Император Николай II человек в высокой степени деликатный, воспитанный в заграничном духе, с точки зрения именно внешнего воспитания, а, следовательно, обращение (с его стороны) к князю Мещерскому на «ты» показывало безусловно особую милость Государя к Мещерскому, милость, которую вообще он никому из своих приближенных лиц, ни министрам, ни другим лицам, с которыми Государь Император имеет постоянные сношения, – не оказывал.

Мне Мещерский объяснил, что он особо как-то раз умолял Государя оказать ему милость и в память тех отношений, которые были между ним и Императором Александром III, обращаться к нему, к своему верному слуге на «ты».

Когда случилось несчастье с Сипягиным, который был убит Балмашевым, то явился вопрос: кто будет министром. На другой уже день я узнал, что министром будет Плеве.

Плеве был назначен министром потому, что об этом писал Государю Мещерский, который очень рекомендовал Плеве (в качестве министра), как человека, который в состоянии поддержать порядок и задушить революционную гидру, от руки которой пал действительно высоко почтенный министр и глубоко порядочный и честный человек – Сипягин.

Такая рекомендация со стороны Мещерского являлась странной, потому что как-то раз, еще за несколько месяцев до смерти Сипягина, я, Мещерский и Сипягин обедали, – (не помню у кого – у Мещерского или у Сипягина) и Сипягин жаловался на то, что он не может вести дело так, как бы он хотел, что он встречает различные затруднения, и говорил, что если будет так продолжаться, то он будет вынужден уйти. – Тогда возник естественно вопрос: если он уйдет, кто же может быть назначен вместо него? – Когда было произнесено имя Плеве, то Сипягин сказал, что это будет самое большое несчастье для России, если министром будет назначен Плеве, – и Мещерский не только против такого мнения не возражал, но даже с таким мнением Сипягина согласился. Так как Мещерский считал себя поклонником Сипягина и был близок к нему, то было крайне странно, что через несколько месяцев после этого разговора он рекомендовал именно Плеве.

Будучи министром, Плеве чрезвычайно покровительствовал Мещерскому, все его ублажали при нём. Бурдуков был сделан членом тарифного комитета министерства финансов от министерства внутренних дел. Вообще Плеве исполнял всякие просьбы о различных наградах, с которыми к нему обращался Мещерский. – Мещерский часто бывал у Плеве; он, вероятно, давал ему благие советы, как управлять Россией, а с другой стороны, он узнавал от Плеве много различных сведений для своего «Гражданина».

Вообще «Гражданин», в течение всего времени издания его Мещерским, всегда пользовался и пользуется, хотя и в ограниченном кругу читателей, известным влиянием. Происходило это и происходит оттого, что, с одной стороны, как я уже говорил, Мещерский несомненно человек талантливый, имеет некоторую опытность, а, с другой стороны, потому что «Гражданин», вследствие особого положения Мещерского, часто являлся осведомленным, т. е. знал такие вещи, которые другим газетам и изданиям были недоступны; наконец, объясняется это еще и тем, что Мещерского считали вообще человеком влиятельным (и считали его влиятельным не без основания), а потому, естественно, находился такой круг читателей, который покупал «Гражданина» и читал его ввиду такого его влияния.

Кроме того, у Мещерского всегда раз в неделю по вечерам собирались. На этих вечерах я никогда в жизни не был, но мне говорили, что на этих вечерах собиралось большое общество, состоящее большею частью из лиц, искавших какую-нибудь протекцию или поддержку, не исключая и лиц, стремящихся в Государственный Совет. Так, например, я знаю несколько лиц, которые попали в Государственный Совет, вероятно, благодаря ходатайству и рекомендации Мещерского, а именно: член Государственного Совета Платонов, член Государственного Совета Шевич, и вообще многие другие лица также получали различные места благодаря протекции Мещерского – места губернаторов и другие высшие места в провинции.

Так, например, когда я был министром финансов, то князь Мещерский страшно ко мне приставал и страшно на меня обижался, жалуясь, что я никогда не исполняю никаких его справедливых просьб; он хотел, чтобы я одного податного инспектора по фамилии Засядко, человека вообще не без способностей (он был из числа молодых людей, любезных князю Мещерскому) непременно сделал управляющим казенной палатой где-нибудь в России. Я долго на это не соглашался, но потом, когда открылось место управляющего казенной палатой в Царстве Польском в Полоцке, – я назначил его управляющим казенной палатой. – Затем, как только вступил Плеве, он сделал г. Засядко председателем губернской земской управы в Твери (после того, как председатель по выборам должен был быть, по высочайшему повелению, заменен председателем по назначению).

Когда я сделался председателем совета министров, в 1905 году, то я застал г. Засядко управляющим губернией в Самаре и, конечно, как только я вступил на этот пост, то он через 2–3 месяца потерял это место. Но потом, когда я ушел из председателей совета, то он опять благодаря протекции Мещерского получил место губернатора в одной из губерний Царства Польского, где он находится и до настоящего времени.

Этот Засядко вообще человек очень неглупый, не особенно дурной, но, конечно, сделал он эту карьеру не из-за своего ума, не из-за своего образования (он тоже просто из отставных офицеров; кончил курс, кажется, в Пажеском корпусе), не из-за своих талантов и заслуг, а исключительно благодаря своей близости, – когда он был еще молодым человеком, – к князю Мещерскому.

Когда министром внутренних дел сделался князь Святополк-Мирский – человек весьма благородный, чистый и честный, то Мещерский хотел к нему проникнуть; он неоднократно просил меня об этом, но я, конечно, желания Мещерского не исполнил. Тогда он старался проникнуть через другие пути; наконец, он что-то написал Государю, так что Государь сам заговорил с Святополк-Мирским о Мещерском. Когда Император Николай II заговорил с Святополк-Мирским о Мещерском, то он сказал Государю, что считает Мещерского такого рода человеком, которого Государь не только не должен знать, но даже произнесение имени князя Мещерского устами Государя Императора, – по его мнению, – оскверняет эти царственные уста. – Поэтому в течение кратковременного министерства князя Святополк-Мирского – Мещерский не играл никакой роли, но тем более он всячески марал Святополк-Мирского, писал всевозможные клеветы на него Государю Императору и делал различные выпады против Святополк-Мирского в своей газете.

Когда Святополк-Мирский, после рабочей манифестации (в начале 1905 г.) должен был покинуть пост министра и вместо него министром внутренних дел был назначен Булыгин, а затем в скором времени товарищем его сделался Трепов (который, в сущности говоря, был не только товарищем министра внутренних дел, но и диктатором, в каковой роли он находился не только впредь до того времени, когда случилось 17 октября и я сделался председателем совета министров, но и после этого, вследствие чего, отчасти, я и должен был покинуть пост председателя), – то Мещерский также особенного успеха у Булыгина и у Трепова не имели, отношения его к Государю продолжались, но уже не в такой степени, как это было раньше: так что можно сказать, что при Мирском, а потом при Булыгине и Трепове – Мещерский был отдален от Государя.

Отдаление это произошло отчасти оттого, что Святополк-Мирский был безусловно против Мещерского, а с другой стороны Булыгин и Трепов также относились к Мещерскому с неуважением; главной же причиной этого отдаления было то, что Мещерский в японскую войну играл особую роль.