Текст книги "Разум и чувство"

Глава 10

Мистер Сворд наблюдал жизненные перипетии семьи Баттонов со стороны, как и весь свет. Его интересовали и забавляли события, случившиеся в этой семье за столь короткое время. Скучная лондонская жизнь не баловала новостями, а тут скандал за скандалом. Его любопытство вызывали сплетни вокруг этой семьи. Его азарт разжигали скандалы, сопровождавшие то одного Баттона, то другую. Недоумение вызывало поведение мисс Баттон. Привыкший к беспомощности, зачастую наигранной и показной, глупости женщин, любящих болтать ни о чём, тратить деньги, взвизгивать по пустякам и без повода падать в обморок, в Джулии Баттон он наблюдал совершенно иную разновидность женщины. Она была спокойна, деловита, возможно, умна и, что немаловажно, пользовалась уважением своего старшего брата и брата его жены. Мужчин, которых общество стало считать весьма здравомыслящими и серьёзными, хоть и несколько эксцентричными. Мистер Сворд свёл знакомство с Артуром, которому, однако, не стал близким другом по причине своего легкомысленного характера. А воспоминания о собственном недавнем предосудительном поведении для Артура были ещё болезненны. Но мистер Сворд был вхож в дом молодого человека, изумляясь, как и все, резкой перемене его поведения. Он не стремился стать поверенным его тайн или задушевным другом. Его интриговали подробности жизни этого чудаковатого и взбалмошного семейства. Узнать же их можно было, если только ты будешь считаться близким знакомым одного из членов этой семьи. С сеньорой Франческой они стали друзьями, любящими подтрунивать друг над другом. Их шуточные пикировки через какое-то время перестали заставлять хмуриться сеньора Джованни. Маленькая София стала со временем видеть в нём своего доброго дядюшку, хотя ей много раз объясняли, что это совершенно посторонний человек. А дядюшка – тот смуглый мужчина с чёрными глазами, неулыбчивым ртом и серьёзным лицом. Но в силу малого возраста маленькой девочке это было непонятно. И она радостно улыбалась, лопотала и тянула ручонки к весёлому молодому человеку, катавшему её на своей ноге и дарившему ей игрушки и конфеты. Глядя на него, сеньора Франческа и миссис Кавальо, часто навещавшая их и тоже ожидавшая пополнения семьи, не раз, оставшись вдвоём, строили планы женить молодого человека. Однако сам мистер Сворд не проявлял желания стать женатым. Он попросту о том не задумывался. Изредка путешествуя от четы Баттон к чете Кавальо, он был весьма счастлив своим положением приходящего друга семьи. Сэру Сворду такое положение дел не нравилось, как-никак, это был его единственный сын, который должен был дать наследника своему роду, принять на себя ответственность за честь семьи и поместья, поскольку сэр Сворд весьма здраво сознавал, что он не вечен. Но, памятуя, на что способен его сын, он выказывал своё недовольство весьма осторожно и ненавязчиво. А неудачливая попытка свести сына с мисс Баттон заставляла его часто кривиться, когда мистер Сворд рассказывал о том, как он проводил время у молодого мистера Артура и его семьи. Отдавая должное исправившемуся повесе, он не хотел видеть ничего хорошего в старшей сестре, девушке, по его мнению, слишком заносчивой, прямолинейной, гордой и самоуверенной – качества, которые можно простить мужчине, но которые не прощаются женщинам. То, что один из представителей плебейской, по его мнению, семьи женился на аристократке, хоть и итальянских кровей, несколько примиряло его со всем семейством. Хотя итальянская аристократия в его глазах значила немногим больше, чем все предки сэра Баттона вместе взятые, были ли они на короткой ноге с королями или нет. Однако титул есть титул. И осознание этого заставляло сэра Сворда быть хоть и не на равной ноге со взбалмошным семейством, но хотя бы отчасти примиряло его с ним. Мистер Сворд вообще не обращал внимания на наличие титулов или королевских особ в генеалогическом древе своих новых знакомых.

Нанося визиты, он неизменно слышал упоминания о мисс Баттон. Причём её брат глубоко уважал её, его жена слегка её опасалась, хоть и хотела подружиться с ней всей душой. Миссис Кавальо настороженно относилась к занятой неженскими делами девушке, которая и не заговаривала о браке. А сеньор Джованни преклонялся перед её умом, энергией и знаниями. Обладая более практичным разумом, чем мистер Артур, он частенько помогал ей дельными советами, случалось, правил чертежи или беседовал с механиками, обнаружив у себя склонность к неаристократическим ремёслам. Женщины же не могли её понять. Их пугало её вдруг возникшее стремление к независимости. В то время как Элис Кавальо видела смысл своей жизни в рождении и воспитании детей, Франческа Баттон – в жертвенной любви к мужу и дочери, Джулия Баттон не считала это целью своей жизни. За свои двадцать шесть лет она ни разу не получила предложений о замужестве, и не рассчитывала получить впредь. Она, конечно, хотела иметь семью и детей. И на её глаза не раз наворачивались слёзы, когда она навещала своего брата и его жену: маленькая София не утомляла её своей непоседливостью. Она вызывала в ней только тихую грусть. Сама девочка в присутствии своей спокойной и рассудительной тётки становилась более серьёзной на какое-то время и даже пыталась брать пример сдержанного английского поведения леди, что давалось ей нелегко и с большим трудом ввиду живости характера и непосредственности поведения. И она нередко сбивалась с чопорности на шалости, чем забавляла молодую женщину. Её не раз посещала мысль, что брак не так уж плох, если выйти замуж за подходящего человека. Но, поскольку женихи не выстраивались в очередь у её дверей, Джулия решила помогать своей семье тем, чем умела: если не выгодным замужеством, то самоотверженным трудом. А молодые женщины, обладавшие на редкость несхожим темпераментом, не сговариваясь, пришли к мысли, что неплохо было бы свести мистера Сворда и мисс Баттон – их взаимная непохожесть придала бы им обоим недостающие черты: мистеру Сворду – глубину суждений, а мисс Баттон – мягкость характера. На что Артур, заслышавший как-то очередной разговор дам на эту тему, не забыл напомнить, что в своё время его отец уже предпринял попытку познакомить ветреного аристократа и свою серьёзную сестру. Но они не произвели тогда друг на друга хорошего впечатления, расставшись со взаимным желанием никогда друг с другом не встречаться. А заносчивый сэр Сворд вообще не хотел о ней ничего слышать, видя в ней воплощение всех недостатков женщин, их глупости, занудства, недалёкости и желания совать свой нос туда, куда им не надо в силу своего женского, а значит весьма посредственного ума.

– Дорогой, ваша сестра просто не умеет себя показать, – ответила на это его жена. – Она как жемчужина в раковине: чтобы понять её красоту, надо её раскрыть. Она не ваша младшая сестра, прошу меня простить, блеск которой виден всем, но за которым ничего нет. Чтобы Джулия понравилась, её надо заставить раскрыть свою душу.

– Сама она ни за что не допустит в свою душу никого, – сказал Артур. – Она очень холодна. Хотя доброта её безгранична, – добавил он, вспомнив вовремя присланный мисс Джулией чек на его собственную свадьбу. Чек, стоивший самой Джулии многих дней упрёков отца, рассерженного, что с ним не сочли нужным посоветоваться, и неудобств самой Джулии, которой надо было покрывать эти расходы из каких-то иных средств.

– Она не холодна, – поправила его жена. – А застенчива и скромна. И до смерти боится быть навязчивой, бестактной и нелепой, доставить неудобство, ранить бесцеремонностью и самодовольством. Боится быть неловкой и смешной. Не хочет быть такой, как, простите меня снова, дорогой, но как члены вашей семьи. И от этого она одинока. Она очень ранима и трогательна. Как София, только старше.

Артур от души рассмеялся.

– Трогательна! Видели бы вы, сеньора, как она ставила на место клерка в конторе или подрядчика на стройке! Вы бы так не говорили!

– То, что она самостоятельная и сильная личность, в отличие от вашей младшей сестры, я не отрицаю. Но это не мешает ей быть ранимой и одинокой, – настаивала его жена.

И, вспыхивавшая как костёр Франческа, тихая и незаметная, как лесной родник Элис взяли в нежное кольцо монолитную и одинокую, как скала Джулию. Для завершения картины триумфеминату не хватало Милисент – капризной, легковесной и внезапной, как весенний ветерок. Но две замужние дамы решили не включать в свой кружок столь эгоистичное создание, которое своей глупостью и легкомыслием принесла бы только больше вреда, чем пользы. Они постоянно навещали Джулию. То, чтобы устроить незапланированный пикник, то, чтобы пройтись по магазинам и модным лавкам, то, чтобы выбраться посмотреть на выставки картин модных художников или зазвать на чай к своим знакомым. Джулия не была глупой и понимала причину этого. Она была неизменно благодарна и вежлива, но завоевать её дружбу или хотя бы поговорить по душам не удавалось. Нередко во время этих вылазок она встречала мистера Сворда, которого стала находить уже не столь поверхностным. Он оставил свою привычку таскать с собой зеркало и любоваться своим отражением в нём по поводу и без. Эскапада, стоившая его отцу в своё время постельного режима, повлияла на него, слегка изменив его манеры и привычки. Не став более глубокомысленным, он стал серьёзнее относиться к жизни. Хотя на его весёлом нраве это не слишком отразилось. Так же он сменил свои сюртуки кричащих расцветок и фасонов на вполне приличные костюмы, перестав шокировать почтенное общество своим выбором одежды. А, видя его общение с маленькой Софией, предупредительность по отношению к дамам, Джулия даже удивлялась, проникаясь к нему невольным расположением. Сам же Ричард, не отдавая себе отчёта, стал думать о ней всё больше, находя её внешность, особенно без очков, не столь противной и отталкивающей. Её верные суждения, ясность мысли, ум и отсутствие стремления завлечь его или приукрасить себя интриговали его. Он не привык к прямолинейности женских высказываний, что поначалу шокировало его, отсутствию суетной болтовни, едких сплетен и мишурности. Он наблюдал, правда, со стороны, как Джулия справлялась со всеми проблемами и хлопотами, выпавшими на её семью, без слова жалоб и просьб о помощи. Как и её брат, он начал её уважать, как сеньор Джованни, начинал видеть в ней равную, а не «всего лишь какую-то женщину» и как Франческа Баттон остерегался, не понимая её. Слишком суровую, холодную, непроницаемую и бесстрастную маску надела на себя девушка, чтобы молодой человек, не отдававший отчёта в своей симпатии и зарождавшихся чувствах, мог проникнуть сквозь неё. Слишком много на неё свалилось, чтобы она могла поддаваться своим чувствам, когда есть столько дел по поддержанию репутации и финансового обеспечения своей семьи. Обеспечения, которое могла поддержать только она одна. Хотя Джулия и начала изменять о мистере Сворде своё мнение, но ещё не настолько, чтобы сменить эту свою маску или вовсе снять её. Она боялась быть неловкой, боялась быть осмеянной, боялась быть обманутой. Её сердечко уговаривало её изменить поведение или хотя бы быть мягче. Но разум убеждал, что это делать рано, что слишком много вокруг примеров лицемерия, предательства и как следствие этого разочарования и боли. А боли в жизни Джулии было достаточно. Не хватало ещё терзаться из-за мнения окружающих.

Глава 11

Мистер Сворд, наблюдая успехи Джулии, решил тоже попробовать себя на бирже. Благодаря его беспечности, но вместе с тем и удачливости он, к удивлению своего отца, достиг некоторых успехов, удвоив в относительно короткое время свой капитал. Сэра Сворда это несколько примирило с мисс Баттон, поскольку её советы в приращении капитала были весьма кстати. Однако он не перестал считать, что женщины ничего не понимают в деньгах и делах, приписывая успехи своего сына и самой мисс Баттон удаче первого и вовремя полученным сведениям из третьих рук второй. Благодаря общему делу, мистер Сворд и мисс Баттон часто пересекались в самых необычных местах. Ричард проникался к девушке удивлявшими его чувствами, находя у себя и серьёзность, и основательность, о которых раньше не подозревал. А Джулия в его обществе постепенно оттаивала душой, нередко улыбаясь его невольным нелепостям из-за невежества и забавляясь его открытым нравом. Каждый из них находил в другом то, что уравновешивало бы их собственный характер.

Джулия уже было совсем решила поставить на себе клеймо старой девы или одинокого «синего чулка», что уже само по себе отпугивает мужчин. Она со вздохом решилась забыть о замужестве как средстве поправить дела семьи, что в то время было обычным делом. Она прекрасно понимала, что любовь и благосостояние в браке – две взаимоисключающие вещи, и не ждала первого, надеясь на второе. Она не обольщалась на счёт своей внешности и характера. И именно в связи с невозможностью удачного замужества, она решила попробовать в различных сферах свои силы. И даже стала добиваться успехов к немалому удивлению окружавших её мужчин. Она вычеркнула любовь из своей жизни, сосредоточившись на преодолении препятствий в делах. И всё было хорошо, как вдруг это как снег на голову участливое обращение мистера Сворда. Джулия была растеряна. Да, ей поначалу не нравился разряженный и манерный мужчина, но в то же время ей импонировала его насмешливость и точность суждений, перекликавшаяся с её собственной. Будучи по природе робкой, она боялась неосторожным словом выставить себя в смешном свете. В этом отношении синьора Баттон была права. Джулия была умна и наблюдательна, но не обладала той лёгкостью языка и светской небрежностью, чтобы иронично обсуждать окружающих или так тонко ставить на место глупо болтающих ни о чём дам и напыщенно рассуждающих о политике мужчин, чтобы не заслужить, при этом, славу той желчной язвы, которую она уже заимела благодаря своей прямоте и честности. Поэтому она с большим вниманием следила за поведением мистера Сворда, втайне завидуя той лёгкой его манере общения, которой не обладала сама. Понемногу она стала находить в нём ум, её развлекали его наблюдения. И вот наконец с удивлением она стала замечать, что ей приятно его общество! Джулия всеми силами старалась скрыть своё отношение к мистеру Сворду, досадуя, что повела себя ничуть не лучше пустых кокетничающих девиц, подпадающих под обаяния смазливых лиц и изящных манер столь же пустых джентльменов. Она стала ещё суровее с мистером Свордом на людях, забавляясь, видя его обескураженность и недоумевая его попыткам ещё более сблизиться с ней. А он и сам недоумевал, зачем ему нужна эта чопорная, неулыбчивая, молчаливая девушка, которая не обсуждает внешность кавалеров с подругами, не хвастается, кто сколько взглядов ей послал или сколько предложений танцевать она получила. Девушка, которой абсолютно всё равно, какие драгоценности на миссий Той или в каком платье и с какими рукавами пришла миссис Эта. Что было вообще выше его понимания. В его представлениях, как и в мышлении остальных мужчин, девушка должна была интересоваться пустяками и глупостями, легкомысленно, но с внешней серьёзностью говорить ни о чём, глубокомысленно изрекая прописные истины, и в то же время быть скромной и умелой в домашних и женских делах. Но уж никак не читать серьёзные книги, руководить стряпчими, заседать в конторах, проверять биржевые сводки и вообще указывать мужчинам, что им делать. Это было неслыханным и вульгарным, это вызывало ироничные замечания и покровительственную снисходительность. А когда у Джулии стало что-то получаться, с досадой объяснялось удачей, хотя одной удачей тут бы дело не обошлось. Там, где мужчина легко мог отбросить некоторые условности, Джулия прилагала вдвое больше сил, чтобы заставить себя слушать, признать свою правоту и добиться успеха. Мистер Сворд поначалу, как и все мужчины, воспринимал упрямое стремление Джулии вникать в дела как блажь, каприз эксцентричной женщины, что его весьма удивило: он не считал Джулию способной на безрассудное поведение и эпатаж. Но, видя её упрямство, упорство и серьёзность в достижении целей, он мало помалу перестал язвить на её счёт. К сожалению, остальные мужчины не обладали подобной остротой ума. Что также не способствовало хорошему мнению о них у Джулии, которая всё больше убеждалась, что её участь – старая дева. Мистер Сворд стал пристальнее наблюдать за ней, находя в ней то, что так недоставало ему самому: деликатность в обращении с окружающими, особенно, если они ниже по положению, глубину и основательность суждений, серьёзность, привычку не делать поспешных выводов, возможность рассматривать и другую точку зрения, великодушие и бескорыстную доброту. Если бы Джулии сказали о наличие у неё всех этих качеств, она была бы весьма удивлена. Она не считала, что обладает всеми этими совершенствами. Ведь, в противном случае, даже при её заурядной внешности у неё бы не было недостатка в предложениях руки и сердца. Сначала мистера Сворда, как и всех шокировало поведение Джулии, потом он забавлялся её попыткам, а затем уже со всё возрастающим интересом следил за её успехами. Как и всех светских бездельников и сплетников его интересовало, как скоро ей надоест биться о стену мужского самомнения, самоуверенности, самодовольства и надменности. Как скоро ей надоест снисходительное отношение, с каким мужчины отсылали её заниматься женскими делами. Он ждал истерик и слёз, вызванных бессилием и беспомощностью. Но с удивлением видел, что его ожидания, как и ожидания других из высшего общества не оправдываются. Джулия упорно преодолевала все препятствия. Там, где у мужчин просто не могло возникнуть сложностей ввиду своего пола, Джулия должна была ещё изобрести возможность заставить к себе прислушаться и принудить действовать. С безграничным терпением она переносила нелепый снобизм и презрение мужчин, постепенно своим упрямством заставив считаться с собой. Подобное поведение было внове для мистера Сворда. Он ничего не имел против предоставления больших прав женщинам. В этом отношении он отличался от своего отца с его ортодоксальным мышлением и закостеневшими взглядами. Среди знакомых дам мистера Сворда были суфражистки. Но они, по большей частью, только говорили, зачастую выдавая грубость и безапелляционность за свободу слова, и эксцентрично одевались или курили, шокируя благопристойное общество и доставляя несравнимое этим удовольствие мистеру Сворду, находившему в этом отходе от условностей отдохновение для себя. Во время своих показательных скитаний мистер Сворд был занесён в Париж, где некоторое время вращался среди богемы. Но его не привлекло праздное словоблудие о заре нового века, возмущённая болтовня о правах рабочих на фабриках, неправедном богатстве коммерсантов, пристрастии властей к титулам, о войнах в Европе и всеобщее поливание грязью старых принципов. В Джулии он видел человека дела, который говорит мало, но добивается своего. Она не опускала рук перед нелепыми предрассудками и недоверчивым отношением, прибегая к помощи мужского авторитета отца или брата там, где её логичные выводы и обоснованные доказательства не действовали на твердолобых и ограниченных мужчин. Брат её сам не заметил, как стал не более чем «свадебным генералом» у своей предприимчивой сестры. А отец, когда был жив, хоть и спорил поначалу с ней, но вынужден был признать, что в некоторых областях, в который редкий мужчина рискует сунуться, Джулия разбиралась намного лучше него самого. Поэтому, махнув, в конце концов, рукой, он и предоставил ей свободу действий.

Всё это, а также то, что Джулия не стремилась произвести на него впечатление, что задевало его мужское самолюбие, привлекло его пристальное внимание к ней. И по прошествии времени он уже не находил её некрасивой и скучной. А спустя ещё некоторое время он с удивлением осознал, что ему нравится беседовать с ней, поскольку её познания были огромны, повествования – интересны, а пустяки и мишура не интересовали вовсе. Всё чаще его стали видеть в обществе возле неё, оживлённо беседующих на самые разные, а, по мнению окружающих, заумные темы. Дамы невзлюбили Джулию, потому что, беседуя с ней, мистер Сворд не танцевал с ними. А также потому, что внимание потенциального жениха направлено не на хорошенькое личико леди, которая смогла бы стать его женой, а на довольно обычное лицо девушки, которой прочили участь старой девы. Это видел мистер Сворд. И его интересовало, как к этому относится Джулия. Но та как будто не замечала всё возрастающей холодности и отчуждения вокруг неё. Её поглощали другие заботы. И если в её глазах и мелькала печаль, которую иногда успевал заметить мистер Сворд, то сама девушка лишь упорнее предавалась делам. Благодаря этой мимолётной печали мистер Сворд стал понимать, что Джулия отнюдь не бесчувственная кукла с шестерёнками вместо сердца, как любила везде и всюду к месту и нет говорить Милисент. Ему хотелось, чтобы подобная печаль не омрачала лица Джулии. И это было тем более удивительно для него, поскольку сама девушка никак не искала его общества и не поощряла его ухаживаний. Однако её нейтральное поведение свет осудил как новую форму кокетства, тем более возмутительную, что Джулия добилась успеха там, где не стремилась, благодаря своей искренности и скромности. Это тем более оскорбляло великосветских дам, чем более они пытались ей подражать. Однако деланная искренность и жеманная скромность выглядели смешно в поведении тех, кто привык всё время лицемерить и притворяться. И тем более Джулии стали сильнее навязывать образ старой девы. Отношение мистера Сворда к Джулии, чья неприкрытая симпатия уже всем бросалась в глаза, было сочтено таким же эксцентричным, как и его давняя эскапада с желанием доказать отцу свою самостоятельность. Джулия не была слепа. Она прекрасно видела отношение к ней мистера Сворда и отношение света к его подобному поведению. Но она не делала поспешных выводов и не хотела самообманываться и тешить своё самолюбие. Она предпочитала считать отношение мистера Сворда дружеским. Джулия не считала, что он влюблён или просто увлечён ею, как настойчиво шептались в свете. Она помнила его прежнее отношение к ней, его поведение и собственные выводы на его счёт. И не могла поверить, что молодой человек мог столь быстро перемениться к ней. Сама она стала осторожно замечать, что он не так легкомысленен и поверхностен, как старается казаться. Что ей нравятся его суждения и некоторые поступки. С недавнего времени она стала находить его общество не таким отталкивающим, а потом и вовсе приятным. Что и послужило для Милисент сделать выводы о чувствах, которые только зарождались, и подстегнуло к поведению, чтобы это зарождение погибло на корню. Но Джулия сама запретила себе думать о нём более, чем как о хорошем знакомом. А он бы весьма удивился, если бы ему сказали, что он смотрит на неё не только как на приятную собеседницу. В чьих-то сердцах любовь вспыхивает огнём, в чьих-то зарождается из спокойной симпатии. А иные сердца проходят путь от холодности, безразличия и отторжения через любопытство и заинтересованность до крепкого взаимного чувства. С чего начинается любовь? С влюблённости. С чего начинается влюблённость? С заинтересованности человеком, который чем-то отличается от других. Как же заинтересовать? Или как избежать этого, если тебе человек неприятен? Видимо, всё дело в симпатии. Слов нет, иногда любовь поражает сердце, как солнечный удар голову. Но часто и то, что она также быстро и проходит. Глубокая, преданная любовь взращивается, как нежный цветок, и так же ревностно бережётся и лелеется. И не всегда человек понимает, что это, пока с удивлением не осознаёт, что уже не может жить без непоседливой соседской девочки, раздражающей своей глупой болтовнёй о куклах и лошадках, а вчерашний несносный мальчишка, утомлявший своими умствованиями и язвительностью, высмеивавший твоё пристрастие к ярким туалетам – самый дорогой тебе человек. Осознание этого может напугать, может заставить задуматься. Но, прежде всего, подобное знание приводит к логичному вопросу: а как к тебе относится предмет твоих чувств? Неуверенность порождает осторожность, а излишняя самоуверенность – к досадным недоразумениям. Поэтому гораздо важнее выяснить этот вопрос с самого начала, чем домысливать за другого, терзая себя несбыточными надеждами или угрюмыми предположениями.

Однако Джулия ещё не осознавала, какие, собственно, чувство владеют ею. Как не осознавал этого и мистер Сворд. Просто, не сговариваясь, они стали находить, что уже не так непримиримо относятся друг к другу, что общество друг друга не лишено известной доли приятности. Что воспоследует за этим, мистер Сворд просто не думал, а Джулия не решалась предсказывать. Она слишком хорошо помнила, каким был мистер Сворд раньше, чтобы предполагать, что изменением отношения к себе она обязана лишь себе самой. Поэтому, занятая делами, она решила оставить всё, как есть. А разбираться в своих чувствах и в чувствах мистера Сворда, если они к ней вообще есть, она решила при наличии у себя свободного времени. Но, поскольку его не предвиделось, то она была вполне спокойна и довольна, что не озабочена этим вопросом. Если бы мистеру Сворду и Джулии сказали, что они оба на пороге любви, когда путь от равнодушия через заинтересованность, любопытство влюблённость уже прошёл, они бы посчитали говорившего шутником или фантазёром. Однако даже странная любовь без нелепостей и ненужных препятствий не бывает. Иначе как бы тогда сочинители романов зарабатывали свой хлеб, и что постаревшие пары рассказывали бы своим детям и внукам?

Со временем они стали находить приятность в обществе друг друга. Ричарда больше не раздражала серьёзность Джулии, в которой он нашёл чувство юмора, что в сочетании с острым умом делало девушку ироничной и язвительной. Это не всем нравилось, и Джулия старалась не демонстрировать эту сторону своего характера. Но она чрезвычайно пришлась по душе Ричарду, любившему хорошую шутку и высмеивавшему пошлость и напыщенность. И, видя его отношение, она в его присутствии стала менее холодна, радуя его своими точными замечаниями, серьёзными суждениями и забавными наблюдениями. В свою очередь Джулия стала находить, что весёлость характера вовсе не означает его поверхностности и глупости. Что отдыхать от серьёзных дел в незамысловатых развлечениях может быть вполне приемлемо. Она с тревогой наблюдала, что ненавязчивая опёка во время таких встреч ей совсем не неприятна. Что иногда она с нетерпением ждёт окончания своих дел, чтобы провести несколько часов в обществе мистера Сворда. Со временем она стала замечать, что ожидает его забавных записок или маленьких ничего особенного не значащих подарков – трогательный знак внимания доброго друга. Плававшая как акула в воде среди деловых вопросов и юридической казуистики, она была совершенно неопытна в вопросах любви. Она не знала, как расценивать поведение мистера Сворда и не знала, как назвать свои чувства к нему. Боясь запутаться и выставить себя в смешном свете там, где вполне ничего романтичного и не могло бы быть, она продолжала общаться с Ричардом как его добрый друг и старый знакомый, хотя это давалось ей всё с большим трудом. Чувства заставляли пылать её щёки, а разум крепко держал в узде язык и жесты. И всё это вместе приводило её в отчаяние своей двойственностью.

Милисент, полный профан в делах учёных, весьма успешно разбиралась в делах чувственных, и раньше старшей сестры поняла, что творится у неё в душе, хотя Джулия и прилагала все усилия, чтобы скрыть свои чувства. Обиженная ограничением средств и развлечений, Милисент, поддавшись злобе, решила досадить сестре, которую считала виновницей своих бед вопреки всякому разумению. Повинуясь своей испорченной природе, она стала заигрывать с Ричардом, когда он появлялся в доме, навязывала ему мелкие пустяки, как новоявленная любовница, которой не являлась, но создавала видимость, вынуждала приглашать её на прогулки и танцы, создавая впечатление у окружающих своих более близких отношений, чем это могло бы быть между ним и её сестрой. Ричард Сворд, который начал находить удовольствие от общения с Джулией, оказался не готов к экспансии чувств младшей сестры, поведение которой начал находить всё более непозволительным и навязчивым на фоне благородной сдержанности, тактичности и интеллигентности старшей сестры. Искушённый повеса, он не хотел грубо ставить на место зарвавшуюся девчонку, полагая, что этим он обидит старшую сестру. Всё же родственные чувства есть родственные чувства. Будь на месте Милисент другая, он бы давно нашёл выход из столь двусмысленного положения. Но то, что она сестра женщины, которая ему всё более нравилась, делала его безоружным против столь откровенного поведения неуёмной девицы. Джулию же поведение Милисент не беспокоило. Она знала свою сестру и её порочность и эгоизм. Однако её ранило отношение к ней Ричарда. Она не понимала, почему он поддаётся на провокации и идёт на поводу у столь испорченного существа, хотя и замечала, насколько ему неловко и как он тяготится обществом её сестры. Её сердце, в которое уже заглянула любовь, истекало кровью, а разум говорил, что, как она была права, не открывшись ему. Что постоянство мужчинам не свойственно. Что в их отношениях с мистером Свордом не было ничего такого, что выходило бы за рамки обычной светской вежливости. Разрываясь между сердцем и рассудком, чувствами и разумом, Джулия стала постепенно отдаляться от Ричарда. Что было не так трудно сделать, поскольку Милисент, движимая обидой, заполняла или старалась заполнить собой всё время мистера Сворда, доходя в своём скандальном поведении до границ приличий.

Мистер Сворд, прекрасно видел положение вещей и, если в чём заблуждался, то это в причинах. Он не был уверен в своих чувствах к мисс Баттон и совсем не знал, что к нему чувствует она. Поэтому в подобных обстоятельствах он просто не знал, как поступить. Появившиеся слухи о его пикантных отношениях с Милисент привели к сплетне, неизвестно кем и для чего пущенной, о том, что его брак с младшей мисс Баттон вполне вероятен. Милисент, когда её о том спрашивали, мило краснела и смущалась, не подтверждая, но и не опровергая сплетен. Сам Ричард Сворд только отмахивался от подобных слов, считая их глупыми недоразумениями, которые исчезнут сами собой так же, как появились. Джулия, слыша эти сплетни, непонятно почему чувствовала какую-то грусть.

Отъезд по делам Джулии лишь подлил масла в огонь предположений, вызывая новые вымыслы и догадки. Хотя, к подобной нелепой ситуации он не имел никакого отношения.