Текст книги "Разум и чувство"

Глава 16

По здравом размышлении, Джулия не стала заезжать в Уиллидж. Хотя ей было неловко оставлять свою пожилую экономку одну в обществе прислуги. Однако она решила, что на обратном пути завернёт к ней, чтобы привести в подарок милые пустячки из Лондона, как-то: шерсть для вязания, ленты и несколько лёгких романов, чтобы пожилая женщина не скучала.

Дорога в Лондон прошла в гнетущем молчании. Джулия в карете читала и писала бумаги, нередко что-то бормоча себе под нос, хмуря брови и комкая черновики, а Ричард ехал на лошади рядом и пытался придумать тему для разговора. Ничего удивительного, что во время общих трапез, когда им случалось оказаться за одним столом, Джулия бросала на него удивлённые взгляды. Он сам чувствовал себя неловко: всегда бойкий на язык, сейчас, когда он осознал, что любит Джулию, он не мог связать и двух слов. Никогда не страдавший излишней застенчивостью в обществе женщин, он чувствовал себя крайне не в своей тарелке рядом с ней. Он был благодарен Джулии, что она не донимает его расспросами, досужим любопытством или неуместной жалостью. Когда он сумел, отводя глаза, выдавить из себя пару скупых фраз, в которых извинялся за возникшую между ними холодность до их отъезда из Лондона, Джулия лишь мимолётно улыбнулась и серьёзно сказала, что ничего подобного не заметила, но, если он так говорит, значит у него были причины поступать так, как он поступал. После её ответа он внимательно посмотрел ей в глаза. Ему ответил столь же прямой взгляд без тени обиды или насмешки. Впрочем, прочитать что-либо в этих закрытых для всего мира глазах было вообще невозможно. Но Ричард тем не менее почувствовал облегчение. Если бы Джулия думала как-то иначе, то при своём прямом характере она не преминула бы его уведомить о том. Весьма вежливо, тактично и настойчиво, но довела бы до его сведения своё отношение к нему.

Джулию же терзали сомнения. Она помнила, что он видел её недостойное поведение на майских гуляниях в деревне. Все эти пляски под вульгарную музыку, после которых она выглядела неприлично растрёпанной и запыхавшейся. То, что она ему подмигнула, когда всеобщее веселье вскружило ей голову и заставило потерять контроль на краткое время, вызывало у неё румянец на щеках и жестокое порицание себя. Ничего удивительного, что он сторонится её. Подобное её поведение его шокировало и наверняка вызвало презрение. Наверняка он тяготится её обществом и желает побыстрее оказаться в Лондоне, где с облегчением расстанется с ней. Джулия корила себя за то, что поддалась порыву. Но она так устала быть серьёзной, ответственной, деловой, устала присутствовать на приёмах, где должна была следить за собой и ни на минуту не расслабляться, устала терпеть мужскую надменность и молчать при этом, прятать свой ум и соглашаться, кивая и улыбаясь, что женщины стоят несоизмеримо ниже мужчин, даже если эти мужчины полные идиоты. Даже в деревне, где она играла роль, она была вынуждена следить за собой. Но здесь наоборот она следила, чтобы не выдать своего непростого положения. В этом ей помогал управляющий, мистер Фейтфул, которого она наняла после долгих поисков. Мужчина средних лет, из обедневшего дворянства, но не чуждый авантюрной жилки, он был не против, что его фактической хозяйкой была мисс Баттон. А когда он убедился, что она не просто глупая кукла, как большинство современных женщин, его уважение возросло многократно. Как и Ричард, он боялся за Джулию первое время. Но, заметив, как девушка освоилась среди рабочих, он волноваться перестал. Он скептически смотрел на её нововведение в шахтах – вентиляторы, а телеграфа он вообще боялся, хотя и признавал, что он во многом упрощает жизнь и работу. По поводу мечты Джулии о телефонной линии – каких-то нововведений итальянского естествоиспытателя Антонио Меуччи и немецкого физика Иоганна Филипа Рейса, о которых, как и об их изобретениях он слыхом не слыхивал, – он знать ничего не хотел, поскольку не верил, что таковое вообще возможно – говорить на расстоянии. Тем более, что итальяшка не внушал ему доверия, поскольку мистер Фейтфул считал их всех легкомысленными и склонными только к беспорядкам, а немцы так вообще в его понимании были неотёсанным чурбанами, годными только к военной службе. Хотя до изобретений Александра Белла, Вадена, П. М. Голубицкого и Томаса Эдисона было ещё далеко, чтобы убедить твердолобого консерватора в нужности технических новинок. Однако его консерватизм, основательность и прагматизм приносили известные плоды. И сейчас Джулия могла полностью доверить ему деревню, шахту и завод, пока она разберётся со своими чувствами, делами и проблемами, которые они создавали.

Глядя на терзания Ричарда, она терзалась сама. Наверняка прирождённая деликатность удерживала его от порицаний и нотаций. Но рассчитывать на прежнее дружеское отношение она уже не надеялась. И всё же, в конце концов, почему мужчинам разрешается скинуть ярмо условностей и время от времени развлекаться в обществе куртизанок, карт и вина, а женщина должна быть образцом приличий даже во сне? Почему молодая здоровая девушка не может расслабиться ненадолго и побыть просто человеком, а не ходячей добродетелью? Да хотя бы потому, что минутная слабость может обернуться днями и месяцами сожалений. О чём свидетельствует хотя бы пример её матери, миссис Баттон, которая, поддавшись своим страстям, испила горькую чашу разочарования. Как там говорилось в испанской пьесе?

 
Будь проклята людская честь,
Нелепый вымысел, губящий
То, что сердцам всего дороже!
Кто выдумал тебя? И всё же
Ты нас у пропасти грозящей
Спасаешь, отводя от края.11
  «Собака на сене» Лопе де Вега (пер. М. Лозинского). Действие 3 явление 7


[Закрыть]
 

Как же это верно. Глядя на Ричарда, Джулия сменила возмущение на порицание себя. И всё же… Нет, если хочешь скинуть светский лоск и равнодушную вежливость, делать это надо за много миль от знакомых мест, среди тех людей, которые не знают ни тебя, ни твоих знакомых. Людей, которые увидят тебя однажды и забудут навсегда. Которым нет дела, леди ты или прачка, салонное украшение или финансовый воротила. На континенте, думала Джулия, наверно, проще на это смотрят. Там даже не так сильно шокирует леди в брюках и с сигаретой в зубах. Может, и в Британии когда-нибудь настанут эти времена. А Ричард… Джулия должна была с сожалением себе признаться, что его доброе отношение к ней потеряно навсегда. Вряд ли джентльмен будет хорошо относиться к леди, которая ведёт себя как базарная торговка. И не каждый сможет вынести то, что у женщины есть ум и она может его применить с большим успехом, чем большинство мужчин. Это причинило ей боль и заставило грустить остаток дороги. Но она была успокоена, решив для себя придерживаться обычного ровного общения, не выходящего за рамки обычной светской вежливости. Хоть душа её была печальна, ум обрёл опору, и она в уже более ровных, хотя и нерадостных чувствах въехала в Лондон. В конце концов, определённость, хоть и причинявшая боль, гораздо лучше, чем неизвестность.

Ричард наоборот, видя, как она постепенно вместо напряжённой и настороженной становилась более спокойной, уверенной в себе, хоть и нерадостной, впадал в беспокойство. Возможно она решила, что будет мешать ему и Милисент и предпочла самоустраниться? И теперь их общение будет только общением деверя с золовкой? И именно поэтому она так успокоилась? Или, возможно, она решила посвятить себя своим делам и на него у неё уже не остаётся времени? Весьма огорчительно, хотя не так, как если бы она перестала любить его. Если она вообще когда-нибудь его любила. Тогда ему останется действительно только жениться на Милисент, чтобы хоть иногда видеть её саму.

Едва он до этого додумался, как пришёл в ужас – он не собирался жениться на Милисент, он надеялся просить руки самой Джулии!

Запутавшись в своих мыслях и сомнениях по поводу мыслей и чувств Джулии, Ричард захотел недвусмысленно объясниться с девушкой, и уж тогда что-то решать. Если она не любит его – добиваться её любви. Если думает, что он любит её сестру – разубедить в этом.

Однако события, не имеющие к ним никакого отношения, отодвинули на время столь важный для них обоих разговор.

Глава 17

Едва Джулия по приезде посетила свою контору, как её встретил взволнованный старший клерк, потрясая письмом одного из своих корреспондентов.

– Вы слышали, мисс? В Париже волнения! Не хватало ещё повторения девяносто третьего года! Вот к чему приводят проигрыш в войне и слабость правления! Чума на эту Францию! Что за беспокойная страна! Как вести дела в таких условиях?

Мисс Джулия слушала его бессвязные восклицания и пыталась сообразить, что бы это могло значить. Занимаясь делами, она была в курсе событий во Франции – от этого зависела её прибыль. Неужели что-то ещё случилось? Углубившись в последнее время в дела семьи и собственные переживания, погрузившись в события, связанные с открытием новой угольной шахты и постройкой деревни Уоркинг рядом с залежами железной руды, сокрытием того, что новая железная дорога будет проходить совсем рядом с её деревней и, следовательно, земля там будет стоить много больше, чем она вложилась, а по завершении всех этих событий – вниканием в дела людей ей совершенно посторонних, она перестала слишком внимательно следить за событиями в мире. Нет, она прекрасно знала, что на континенте шла война. Знала, кого с кем. Поскольку, как это ни цинично, но именно война помогла её семье окончательно встать на ноги после всех событий, к которым приложили руку все члены семьи, за исключением самой Джулии. Именно война на континенте помогла девушке осуществить свой неслыханный план постройки Уоркинга. Уголь, медь, олово, свинец нужны обеим сторонам, чтобы убивать друг друга. И благодаря деловым качествам и хитрости девушки заводы обеих враждующих сторон, равно как и их союзники покупали металлы и руду в том числе и у неё, не догадываясь друг о друге. Но Джулия знала и ещё одно: война была недавно закончена. Закончена позорной для Франции потерей Эльзаса и Лотарингии с огромными запасами руд и металлов, отошедшими Германии по мирному договору, потерей короны Наполеоном III с установлением очередной республики под президентством какого-то Адольфа Тьерра и чуть не потерей самого Парижа, занятого весной германцами. Видимо, это, а так же уязвлённая национальная гордость, приправленная мучительными воспоминаниями о былых победах императора Наполеона I, нехорошими брожениями в Европе вообще и в самой Франции в частности, снова готовой свергнуть своего правителя, экзальтированными личностями мистического направления, плодящими секты восточных и псевдовосточных вероучений, появление новой мощной и грозной единицы на карте Европы – объединённой Германии под руководством канцлера Отто Бисмарка и императора – кайзера – Вильгельма I и приводило к тому, что Европу трясло как в лихорадке, а оборотистые купцы, тем временем, снимали сливки и ловили рыбку в мутной воде всеобщей напряжённости и приближающейся истерии. И уж конечно неугомонная Франция, вкусившая в своё время славу властительницы половины Европы, познавшая нужность и полезность наполеоновского юридического права, оскорблённая поражением непобедимой армии от диких московитов, которые в своё время шлялись по Парижу, как по своей передней, и униженная краткими ста днями Наполеона после Корсики, а теперь еще и узнавшая и германскую оккупацию и тяжелые и несправедливые условия для заключения мира с безжалостным Бисмарком жаждала хоть на ком сорвать свою досаду, когда основной бой уже проигран. Ведь всему миру было известно, что Германия требовала не только баснословной контрибуции, но и других территорий, в частности тех, куда входила крепость Бельфор, а зарвавшиеся русские вообще требовали ограничить количество войск во Франции. Как выполнить эти непосильные условия, да ещё восстановить своё международное положение? Французское правительство просто не могло мирно осуществить свои планы. И как Джулия могла проглядеть это? Как она, славившаяся своим умом и проницательностью, могла пустить на самотёк то, что ещё не закончено? Конечно, деловые партнёры начали юлить и тянуть в страхе потерять свои деньги, а конкуренты уже начали разведывательные набеги в те области, которые Джулия держала под контролем. Одним из конкурентов, пока доставлявшим не слишком много хлопот, был англичанин французского происхождения Фолс, который Джулии не нравился своей манерой вести дела. Вроде бы честный, прямолинейный, не скрывающий своих радикальных взглядов, он, тем не менее тихой сапой перебивал цены на оловянные руды мисс Баттон и всё настойчивее выходил на рынок железных руд. Чем бы ни занимался сей джентльмен, пусть это и плохо пахло, но никто и никогда ещё не находил доказательств его двуличия. Он никогда не подписывался даже под тем, что сам декларировал. Никогда не призывал никого к свержению чего бы то ни было, никогда напрямую не поносил конкурентов и не вредил им. Однако деловые партнёры мисс Баттон знали, если на заводе случается внезапная и необъяснимая неполадка, если вдруг рабочие начинают возмущаться оплатой, которой ещё вчера были довольны сверх меры, если вдруг у конкурента откуда-то появились сведения, не известные даже среди своих партнёров, несомненно тут приложил руку мистер Фолс, хоть и доказать ничего невозможно. За его прямо-таки мистическую информированность и удачливость, возмутительные высказывания, хотя за ними ничего не стояло и дальше дело не шло, а также своеобразную внешность за глаза называли демоном, что ему самому чрезвычайно льстило. А его магнетизм и обаяние складывали к его ногам десятки женщин, имевших несчастье оказаться поблизости от его чар. И мужчины находили его образцом мужественности, смелости, чести и благородства всех времён. Даже те, кого он разорил или очернил, пребывали в какой-то восторженности перед ним какое-то время, пока здравый смысл не прочищал мысли. Но тогда уже поделать ничего было нельзя. Когда его обаяние переставало действовать, люди приходили в себя. Но было уже поздно: это пресловутое обаяние уже успевало нанести им непоправимый вред. И вот теперь эта скользкая личность прощупывает оловянные и свинцовые рудники, ходя кругами вокруг Джулии. Он даже сделал ей деловое предложение, которое Джулия должна была серьёзно и вдумчиво проанализировать. Хотя предложение было сделано её брату как владельцу, решить должна была именно Джулия, поскольку Артур, придя к ней с этим письмом, честно признался, что пытался понять, чего от него хочет эта многословная и витиевато выражающаяся личность, но не понял ровным счётом ничего. Это было ещё до её отъезда в Уоркинг. И теперь ответ откладывать уже было нельзя. А поспешно, не подумав, отвечать – неосмотрительно и глупо. Тем более с такой изворотливой личностью. Внимательно читая фразы письма, которые можно было понять двояко, Джулия убила два с половиной дня в размышлениях, какой же ей ответ дать. Наконец она решила сама съездить в Париж, чтобы составить личное и беспристрастное представление о мистере Фолсе, а так же вывезти всех тех своих людей, что ещё оставались в этой неугомонной стране, от которой можно было ждать чего угодно.

Глава 18

Ричарда же по возвращении ожидал сюрприз. Милисент, вознамерившись отомстить ему, а заодно и увеличить свой капитал и поправить положение в обществе подходящим замужеством, начала посещать его отца. Нежный голосок, наивный вид, который девушка напускала при нём, постоянный восторг на любое высказывание джентльмена, даже, если он нарочно говорил глупости, не обманули сэра Сворда. Первоначальное появление девушки, о которой он был не слишком высокого мнения, возмутило его. Его снобизм и надменность после демарша сына поколебались, но всё ещё оставались в его крови. И хоть он стал более демократично смотреть на положение вещей, не поменял радикально своих взглядов, оставаясь верен своим прошлым привычкам. Но спектакль, разыгранный Милисент, его позабавил. Её слёзные заверения в том, что его сын обещал на ней жениться, но теперь от чего-то тянет, сначала возмутили его, как любого благородного джентльмена. Но, поразмыслив, он вспомнил, что сам Ричард не выказывал при нём ни намёка на желание жениться на этой девушке. Более того, он досадовал, что всюду на неё натыкается в последнее время. Сына раздражало, что она мешает ему общаться со старшей сестрой. Сэр Сворд не видел особой разницы между сёстрами, считая одну занудой, а другую пустой кокеткой, но помнил негодование сына, которого преследования Милисент стали утомлять. Именно потому он и уехал из Лондона, как он говорил. Сэр Сворд, возмущённый двуличием девушки, неоднократно указывал ей на дверь. Но та в очередной раз залившись слезами, смиренно просила прощения и восторгалась его умом. Сэра Сворда заинтересовало поведение девушки, которую он знал как легкомысленную и своевольную мотовку. Он решил посмотреть, чем закончится этот, разыгрывающийся для него спектакль, тем более, что ему редко удавалось развлечься. Поэтому, решив сделать вид, что сдался, он прикинулся слабым и больным и поручал Милисент различные дела, с которыми могла бы справиться служанка или посыльный. Он удивлялся сам себе: всегда до самой малости придерживавшийся правил приличия и хорошего тона, высоко ценивший свою родовую честь и имя, некогда брезговавший даже упоминать имя чудного семейства, после фортеля сына он стал относиться к жизни немного проще, хотя многое продолжал не одобрять. Но его заинтересовало поведение девушки, а желание порезвиться за её счёт пересилило все понятия о приличиях и чести.

Ричард приехал как раз тогда, когда Милисент, мнившая, что ей удалось так быстро завлечь глупого старичка своей молодостью, восторженностью, смирением и кротостью, уже начала намекать сэру Сворду, что неплохо было бы ему, ещё нестарому и полному сил джентльмену ввести в дом юную хозяйку. Сэр Сворд забавлялся, слушая эти вкрадчивые речи. Он прекрасно понял, чего хотела девушка, и пользовался этим вовсю. Она была у него и секретарём, и сиделкой, бегала по поручениям и ставила компрессы, читала ему скучные для неё книги, от которых у неё закрывались глаза, и слушала его брюзжание. Появляясь каждый день в его доме, она проклинала свою несчастливую судьбу, которая привела её к этому невыносимому старику, но мнила, что уже совсем скоро он, очарованный ею, на ней женится. А там, глядишь, и не заживётся долго. Главное, чтобы успел оставить завещание. Правила приличия, которые она попирала своими каждодневными походами к нему, она просто игнорировала, как и предпочитала не обращать внимания на сплетни о ней в свете, на которые отвечала только надменной гримасой или недомолвками и намёками.

Размечтавшись, она не замечала, что хитрый пожилой джентльмен вовсе не жаждал иметь женой подобное создание, и уж тем более не спешил умирать. Он уже побывал на пороге смерти, и не стремился перешагнуть его. Для Милисент он не раскрывал кошелёк, не дарил ей безделушек, не оплачивал её туалеты или походы в театры, куда она его зазывала. Он даже ни разу не оставлял её ни на обед, ни на ужин, надменно позволяя лишь прислуживать себе. Но Милисент, ослеплённая собой и уверенная в своих чарах и ловкости, ничего этого не видела. А приехавший Ричард нашёл эту ситуацию не менее забавной, чем его отец, поражаясь глупости и недалёкости девицы и её самоуверенности и слепоте.

– Эта девица настолько глупа и самоуверенна, что не воспользоваться этим, особенно, когда она сама так навязывается, просто грех, – говорил, усмехаясь, сэр Сворд сыну.

– И вам не жаль эту глупышку? – спрашивал сын.

– Нисколько. Я её множество раз прогонял. Я ей бесчисленное количество раз говорил, что от меня она ничего не дождётся. И что? Она пропускает мои слова мимо ушей и приходит снова и снова. Хорошо. Пусть так. Или она настолько глупа, или самоуверенна. Что тоже глупо. В любом случае, то, что она не хочет слышать и понимать, питая какие-то свои дурацкие надежды, которым я не дам сбыться за мой счёт, – это не моя проблема, а её. Если ей нравится мне угождать – почему я должен от этого отказываться?

И пожилой джентльмен отводил душу в придирках и нотациях, обрушивая на Милисент все глубины своего непростого характера. Девушка же, сжав зубы и твердя, как молитву, что скоро всё изменится, терпела и проклинала брата с сестрой, обрёкших её на такое существование.

Глава 19

Ричард оставил в покое своего отца, который наслаждался жизнью в полной мере, отводя душу с Милисент, и искал способа объясниться с Джулией так, чтобы не осталось двусмысленностей и неясностей. Их совместный приезд из самого Парижа не прошёл незаметным в свете. Недоумевающие сплетники не знали, что и думать: заклеймённая старой девой девица и получивший эпитет оригинала джентльмен в их понятии образовали странную и возмущающую свет пару, которая попирает все приличия, разъезжая вместе, не будучи даже помолвленными. Особо смелые сплетницы уже начали намекать, что добродетель Джулии показная, а на самом деле она прожжённая авантюристка и кокетка, которая хочет заполучить богатого и знатного лорда своим бесстыдным поведением и пристрастием к возмутительным делам, к которым женщина не должна иметь касательства. Ричарда в обществе жалели, но в то же время оскорблённые его невниманием к их дочерям матроны, язвительно утверждали, что он сам достоин такого поведения. Что надменная девица поступает с ним по заслугам. Ричард мало обращал внимания на сплетни света, поглощённый своими мыслями. Его желание объясниться с Джулией и получить ответ на вопрос, как она сама к нему относится, стало всё более непреодолимым. И он пытался найти время и место для объяснений. Но Джулия погрузившись в свои дела, постоянно была в разъездах, и ему не удавалось её застать. Он постоянно приходил туда, где она только что была, но уже ушла. Общие знакомые даже стали подтрунивать над ним и его постоянными опозданиями, заключая между собой пари на то, как скоро они всё же встретятся и где именно.

Но однажды ему повезло. Придя к дому Джулии, он узнал, что девушка ещё не выходила, а миссис Баттон ушла в церковь. Благодаря проснувшейся религиозности, можно было надеяться, что она задержится там надолго. Что до Милисент – она ещё утром отправилась к его отцу.

Служанка провела его в гостиную. На кресле он заметил небрежно брошенную вышивку. Необычность сюжета, яркость красок, простота и мастерство исполнения удивили его. Издалека до него долетели грустные звуки музыки. Он пошёл на звук. До него доносился печальный и чарующий голос. Он остановился в коридоре у приоткрытой двери и заглянул внутрь: белые тонкие пальцы Джулии перебирали струны гитары, грустное лицо было обращено к окну, а взгляд был устремлён куда-то, куда Ричард и не чаял заглянуть. Ноты падали словно капли, и Ричарду казалось, что он сейчас увидит серебристую капель, слетающую с дрожащих струн. Джулия пела печальную песню на итальянском, завораживая и голосом, и исполнением. Вдруг она легонько прижала все струны разом, прервав исполнение на полутоне. Грубым диссонансом прозвучали резкие аккорды: это Джулия откинула инструмент на диван и уронила лицо в ладони. Ричард не видел, чтобы она рыдала – плечи её не тряслись, звуков слышно не было. Но сквозь тонкие пальцы скатилось несколько слезинок и упало на платье. Сердце Ричарда сжалось. Он хотел было войти, чтобы утешить её в её печали, но не посмел, боясь поставить девушку в неловкое положение тем, что видел её тогда, когда она думала, что одна. Да и он сам мог бы оказаться в неловкой ситуации, если бы Джулия поняла, что он наблюдал за ней. Как будто шпионил. Некрасивая ситуация. Ричард остановился, раздумывая.

Наконец она отняла руки от лица, вытерла глаза, пригладила волосы и встала, проведя руками по платью. Ричард отшатнулся от двери и заметил, что Джулия перешла в другую часть комнаты, к столу и стала перебирать бумаги. Это были, как смог заметить молодой человек, акварели, выполненные лёгкими, как будто прозрачными мазками. Мастерство, как ему показалось, сквозило в каждом штрихе. Однако было слишком далеко, чтобы делать неоднозначные заключения. Он бы хотел рассмотреть их поближе, но девушка в гневе бросила их на пол. Рядом на столе лежала куча ниток. Девушка подняла и растянула этот ворох, оказавшийся шалью с замысловатым рисунком. Она была не окончена. Мисс Баттон со злостью потянула за нить, распуская шаль. Некоторое время она аккуратно сматывала в клубок своё творение, пока не распустила его до конца. Ричард чуть не вскрикнул: он прекрасно видел замысловатый рисунок и даже не пытался предположить, какого мастерства, терпения и упорства требовало создание этого чуда. Джулия собрала рабочую корзинку, смяла и швырнула рисунки в потухший камин и вышла через вторую дверь, не заметив Ричарда.

Едва она ушла, как молодой человек вошёл в комнату, кинулся к камину и поднял измятые листы. Он аккуратно разгладил вечерний пейзаж, подёрнутый закатным солнцем, зелёную рощу в лучах утреннего золотого рассвета, изгиб реки, сверкавший как чешуя неведомой рыбы, озеро с кувшинками и выводок утят за уткой на его берегу. Всё дышало светом и свежестью, жизнью и радостью и как будто хотело сойти с бумаги. Ричард аккуратно сложил листы и спрятал во внутренний карман сюртука. Нет, эта женщина не была «синим чулком», о чём Ричарду ворчливо говорил его отец. Это была нежная и ранимая душа, которая не могла найти себя в этом мире и потому была одинока и замкнута. Это была страстная и мятущаяся душа, подчинённая разуму, приличиям и долгу. Это была двойственная натура, которая сводила его с ума и которой он хотел обладать, которую хотел защищать и радовать. Но что она хотела сказать, так яростно отбросив свои рисунки? Это не были рисунки школьницы, которые можно было порвать и выбросить, забыв о том, что они когда-то существовали. Это были полноценные картины истинного таланта. Почему же она их выбросила? Почему она распустила шаль? Что означает это сжигание за собой мостов? Она решила отказаться от общения с ним, или оскорблена его нерешительностью?

Он медленно вышел из комнаты и остановился перед креслом, на котором небрежно лежала вышивка. Едва обратив на неё внимание при входе, Ричард сейчас взял рукоделие в руки. Это был не заурядный сюжет цветов или страстей святых для алтаря церкви. Он с удивлением рассматривал умиротворённую голову Венеры Боттичелли, стыдливо прикрывавшую грудь и скромно стоявшую на недоконченной раковине. Он разглядывал сочетание цветов и стежков, дивился оборотной стороне, на которой практически не было узелков.

Задумавшись над противоречивостью натуры девушки, он не сразу услышал решительные шаги. Дверь в гостиную отворилась, и в комнату вошла совсем иная Джулия – холодная, бесстрастная, уверенная в себе. Заметив вздрогнувшего от неожиданности Ричарда, она слегка смягчилась и с безукоризненной вежливостью предложила располагаться и выпить чаю. Если она и заметила, как он разглядывал её вышивку, то виду не подала. Ричард, выбитый из колеи тем, что он видел и слышал и нынешним вежливо-холодным приёмом, машинально сел и отказался от чая. Он молчал, собираясь с мыслями. Джулия ждала. Она гадала, зачем он пришёл и внутренне репетировала свой ответ на его несомненно убедительные вежливые извинения и ссылки на занятость, благодаря которой они уже не смогут так часто, как раньше, видеться. Она была готова к его охлаждению и ждала только его прямого объяснения, чтобы поставить точку и жить дальше. Будет больно. Но по её мнению, лучше рвать сразу, чем постоянно испытывать боль недоговорённостей и недомолвок, лицемерной вежливости и равнодушия. В конце концов, у неё есть и свои дела. Непонятные волнения во Франции, бессвязные письма её корреспондентов, интриги мистера Фолса требовали её внимания. Она уже распорядилась привести в порядок бумаги, заканчивала неотложные дела и собиралась ехать во Францию. У неё было мало времени: Бисмарк требовал сложить оружие по всей Франции вообще и в Париже в частности, какой-то Жюль Фавр – лидер умеренных – отвечал, что без боя этого сделать невозможно и перед тем, как немцы войдут в Париж, гвардейцы национальной гвардии при помощи парижан переместили артиллерийские орудия в те места города, которые находились на расстоянии от маршрута прохода немецких войск. Один из крупнейших «артиллерийских парков» был на высотах Монмартра. Значит, очередной войны не избежать Новоявленное бордосское правительство объявило своим местопребыванием Версаль и потребовало оплаты всех векселей, несмотря на принятые правительством меры для облегчения экономического кризиса. В частности, все вещи, заложенные в кассах ссуд за сумму менее 15 франков, были выкуплены за государственный счёт; платежи за квартиры и по векселям были приостановлены на неопределённый срок. Проходившие волнения умеренных, утопических коммунистов Луи Бланки, желавших самостоятельности общин приверженцев Пьера-Жозефа Прудона и революционных радикалов робеспьеровского толка и выборы в новое национальное собрание, неясное положение парижской национальной гвардии вкупе с растущей безработицей, возрастающим рабочим радикализмом, угрозами Бисмарка и вознёй с парижской артиллерией, создавали осложнения для ведения дел. Францию потихоньку лихорадило, и это сказывалось на деловой активности, контрактах и прибыли. Джулия уже некоторое время осторожно сворачивала дела с Францией, поскольку очень хорошо изучила историю Французской революции. А прошедшие три четверти века убедили её, что появление рабочих союзов, которые громогласно требовали повышения оплаты, сокращения рабочего дня и улучшения условий труда не то временное явление, которое можно игнорировать. До введения пенсий и обязательного страхования на производстве, которое ввело правление Кэмпбелла-Баннермана в 1906 году при короле Эдуарде VII, было ещё немногим менее, чем полвека. Да Джулия и не стремилась успеть всё и сразу: на это просто не было денег. И сами рабочие вкупе с обществом этого бы не поняли сейчас и восприняли бы настороженно, что могло спровоцировать какой-нибудь бунт или беспорядки. Адольф Вагнер и Густав Шмоллер уже начали продвижение своих идей по государственному урегулированию социальных вопросов для создания будущего Союза социальной политики. А Альфред Шеффле уже вещал о необходимости социальной реформы с целью примирить пропасть между трудом и капиталом путем баланса между ними участием всех групп без смены общественного строя и революций. Луйо Брентано, который исследовал вопросы заработной платы, справедливо полагал, что она должна обеспечивать рабочему не только еду, но и крышу над головой, а также реальную помощь в его, рабочего, бытовых и социальных вопросах, вроде воспитания детей, пенсии, накоплений на погребение, помощи при увечьях или болезнях или при потере работы. Он призывал к социальному страхованию. Но до страхования рабочих, предложения о котором были внесены в Рейхстаг в 1891 году, было не так скоро. Хотя первый вид социального страхования, который был закреплён законом, стало страхование на случай болезни, которое будет законодательно закреплено в июне 1883 года. Следующим законом стал закон о страховании от несчастных случаев, принятый на следующий год, в котором была закреплена и модель расследования произошедшего несчастного случая. Закон о так называемом «пенсионном страховании» будет принят Рейхстагом в мае 1889 году. Но это были инициативы канцлера Отто фон Бисмарка в Германской Империи. На её собственных предприятиях почвы для появления всяких революционных или мятежных союзов не было, поскольку Джулия старалась опережать события: рабочий день она установила короче, чем на подобных предприятиях других владельцев, оплату она положила чуть выше. Но основное нововведение, неслыханное прежде, было то, что её рабочих, получивших травму во время работы, лечили за её счёт – попытки того самого страхования на производстве. Что вызывало немалое недоумение в деловых кругах и скептические высказывания у маститых промышленников, предрекавших ей разорение из-за подобных действий. Но более того, она начала открывать учреждения для маленьких детей своих рабочих. Что вообще не нашло понимания ни у одного её партнёра и тем более конкурентов, потиравших руки в ожидании краха её деловой активности. Правда, таких учреждений было ещё немного. Но работавшие на неё женщины были спокойны за своих детей. Что сказывалось на производительности их труда. Поэтому стачек, как во Франции, на её предприятиях не было, и бланкистский коммунизм, который вошёл в моду с появлением Международного товарищества рабочих и радикальной революционной фракции не нашли понимания на её предприятиях. Однако Джулия, можно сказать, сидела на дорожных сундуках. Её тревожило положение своих людей во Франции и в частности в Париже. Она отвечала за них, они ей доверились. И она посчитала себя обязанной обеспечить им безопасное путешествие в Англию. Для этого ещё не всё было готово: не до конца снаряжён корабль, не прояснён вопрос с сопровождающими, которые бы могли обеспечить и охрану по дорогам оккупированной Франции. И она очень бы хотела закончить побыстрее выяснение отношений и спокойно заниматься кутерьмой в своих делах.