Текст книги "Живые тени ваянг"

Глава 3
Альберт и Катарина. В Ост-Индию, навстречу судьбе

Сентябрь 1697 года.

Ночь выдалась на удивление душной, хотя днем было свежо, когда корабль стоял в Капштадте. Скорее всего, там только что прошел дождь. Ну, а здесь – как перед дождем. Катарина стояла на палубе совсем близко к носу корабля и, опираясь на поручни, вглядывалась в ночное небо. Оно было усыпано звездами и казалось опрокинутой чашей, в которой плавают зажженные свечки. Совсем не такое, как в Европе, звезд как будто больше, а вот некоторые знакомые созвездия найти трудно.

– Не свались за борт, – пошутил он, так внезапно появившись за ее спиной.

– Альберт, не пугай меня, видишь, я считаю звезды… Кстати, помоги мне найти Большую Медведицу, что-то я ее не вижу.

– А здесь ее нет.

– Как нет? А я слышала о том, что по Полярной звезде моряки определяют, где находится юг.

– Правильно. Только это – в Северном полушарии. А мы с тобой давно уже ниже экватора, где не видно ни Полярной звезды, ни Большой Медведицы…

– А как тогда узнают стороны света?

– Для этого, вообще-то, есть компас…

– Компас – это диковина… А если у меня нет его, а я плыву на корабле посреди океана?

– Приглядись внимательно! Видишь маленькое-маленькое созвездие из четырех звезд? Это – Южный Крест. От него нужно мысленно провести линию вверх на расстояние, равное пяти таким крестам, и эта точка будет Южным полюсом небесной сферы. Направление на него и есть направление на Южный полюс.

– Он такой маленький… Этот крестик…

– Зато очень важный, ведь по нему можно даже определить южную широту места, где находишься. Высота Южного полюса над горизонтом и будет равна южной широте того места, откуда наблюдаешь эту картину…

– Неужели так просто?

– Просто, но очень важно! Моя воля – нарисовал бы Южный Крест на голландском флаге!

– На флаге?

– Да! Смотри, смотри, Катарина, на небе и луна перевернутая!

– Что-то не замечаю…

– Видишь, тоненький серп смотрит вправо, потому что убывает луна справа, а растет – слева, а у нас в Амстердаме – наоборот… Понаблюдай за ней каждый вечер и убедишься, что это так.

Наконец, подул свежий ветерок. Сейчас бы он с удовольствием поиграл ее длинными локонами, но широкая костяная заколка, под которой они были собраны, не позволяла их раздувать. Катарина сделала глубокий вдох, словно это была последняя порция воздуха, и задержала на миг дыхание. Тонкий силуэт в длинном бордовом платье с корсажем подчеркивал невысокую грудь и прямую спину. Словно нарисованный, он четко выделялся на фоне потемневшего неба.

– А сосчитать эти звезды невозможно…

Он нежно обнял ее за плечи и добавил:

– Как походят они на мелкие бриллианты, рассыпанные по синему бархату…

– Нет, на маленькие свечки, горящие на круглом листе кувшинки… А эти кувшинки плавают в темной воде…

– Не спорь со мной, – сказал он, – я очень хочу, чтобы это были бриллианты. Когда сколочу состояние в Батавии, куплю тебе самое дорогое ожерелье…

– Альберт… – Катарина дотронулась губами до его руки, которая лежала на ее плече. – Я выходила за тебя замуж не ради денег…

– Ну почему же? Мне было бы приятно, если бы моя красавица жена была бы в таких же красивых драгоценностях…

– И куда бы я в них пошла?

– Это в Амстердаме ты не любила выходить в свет, когда была девицей. А теперь ты – замужняя женщина… Скоро увидишь, как любят женщины в Батавии носить дорогие наряды и изысканные украшения… А есть здесь и балы, и приемы… Скучно не будет.

Острый нос корабля перерезал границу Атлантического и Индийского океанов. Он повернул налево, и потому Капштадт, а с ним и мыс Доброй Надежды, оставались уже не на севере, а на западе. До Батавии было совсем ничего – где-то треть пути…

– Альберт, а почему это место получило такое поэтическое название: «Мыс Доброй Надежды»? Оно действительно вселяет в моряков какую-то надежду? И на что?

– Этот мыс открыл один португальский мореплаватель более двухсот лет назад и назвал его мысом Бурь. Такое название не понравилось португальскому королю, а так как он надеялся, что через этот мыс откроется дорога в Индию, то и дал ему такое название – мыс Доброй Надежды. А позже Васко де Гама впервые прошел, обогнув этот мыс, в Индию. Так что надежды короля оправдались. А вообще-то здесь бури бывают… И пираты тоже…

– О-о-о, как страшно!

– А еще здесь обитает Летучий Голландец! Старинный парусник появляется всегда неожиданно и пугает моряков.

– О-о-о, и я уже испугалась не на шутку!

– Вот взлетит этот Голландец над океаном в небо, а оттуда, с высоты, увидит девушку одну на палубе и… украдет ее… Пойдем, Катарина, в каюту, уже поздно…

В Батавии голландский корабль встретили со всеми почестями. После пушечного залпа с прибывшего фрегата прогремел ответный залп с причала. Ровная шеренга солдат в голландской форме замерла по стойке «смирно», когда спускались по трапу управляющий новыми плантациями Деи Брабер Крезье и его помощник Альберт Блэнк с супругой. Их сопровождали еще несколько человек из обслуживающего персонала – туземцы считались более пригодными лишь для работы на плантациях и в лучшем случае в качестве садовников и подсобных рабочих на кухне.

Докеры принялись за обычную работу – освобождать корабль от многочисленных мешков, сундуков, коробов. Главным грузом в этот раз стали часы, механические игрушки и, как всегда, оружие. Кое-что прибыло и из продуктов: брикеты сыра и консервы. Туземцы на Яве, да и на других ближайших островах, не употребляли молочные продукты, поэтому голландский сыр не с чем было сравнивать. И доставляли его не как самый вкусный, а как традиционный продукт питания.

– Добро пожаловать! Заждались вас, заждались, – представитель штаб-квартиры Ост-Индской компании в Батавии Доменик Бонсель тепло пожал руку Деи Браберу Крезье и проводил его в поджидающий экипаж. Затем он проделал то же самое и с Альбертом, а Катарине поцеловал ручку. – Правильно сделал, что и жену привез, здесь работы – не на один год… Вас я сам провожу…

Экипаж двинулся в сторону новых построек. Они виднелись за кокосовыми пальмами, которые своими вековыми корнями держали побережье, не давая ему крошиться и растворяться в Индийском океане.

– Видите, как быстро разрастается Батавия? – Доменик Бонсель чувствовал себя в роли проводника. – Всего-то и пролетело семьдесят лет с небольшим, а вон какую крепость поставили! А сколько домов? Сейчас здесь живут где-то семьдесят тысяч человек.

– А что это за поля подступают почти вплотную к крепости? – спросила Катарина.

– Вот эти низкие зеленые – рисовые. А там, дальше – деревья, мускатный орех. Это уже недавнее наше новшество. Раньше жили обособленно, ворота крепости держали на замке, а сейчас решили: что бестолку простаивают земли вокруг крепости? Вот и разбили плантации…

Катарина удивилась:

– Так сколько ж нужно людей, чтобы и в городе работали, и на плантациях!

– Людей всегда хватает! А если еще нужны – наши солдаты пригонят их с других островов…

– Доменик, я сегодня отдохну с дороги, а на службу уж завтра приду с утра, хорошо? – вставил в образовавшуюся паузу даже и не вопрос, а утверждение, Альберт Блэнк. – Надеюсь, за мое отсутствие вы не перевели штаб-квартиру в другое место?

– Ну что ты, Альберт, конечно, нет… Строится Батавия, да… но не так уж быстро, чтобы менять штаб-квартиры как перчатки. Кстати, с повышением тебя, что-то я и не поздравил… Надеюсь, новая служба придется по душе.

– Спасибо, Доменик, я тоже так думаю.

Дом был светлым и просторным, с двух сторон к нему подступал молодой сад, с третьей – зеленые лужайки и несколько цветочных клумб, а с четвертой было широкое парадное крыльцо, к которому вела посыпанная мелкими камнями дорожка. А перед ней – высокие ворота из тяжелого дерева, закрывающиеся на задвижку с внутренней стороны и на замок – с наружной. Катарина прошла в спальню и присела на широкую кровать, застеленную бордовым бархатным покрывалом. Рядом с ней стоял даже шкаф для одежды. Все здесь было подготовлено к тому, чтобы вошли в него люди вот так, как они – с несколькими баулами личных вещей, и начали жить.

– Альберт, а где здесь можно помыться?

– Не удивляйся, здесь никто не утруждает себя подогревом воды. Ее заливают в емкость, что стоит на крыше, и там она нагревается. Правда, когда на улице попрохладнее, то и вода не такая теплая… Многие женщины купаются в канале, здесь они протекают по всему городу… Привыкнешь со временем…

– А каналы какие? Как в Амстердаме?

– Да, точно такие! А у нас с тобой даже есть ванная комната. Пойдем, покажу…

Катарина с интересом разглядывала дом, сад, а потом и местные примечательности. Их удалось увидеть ей во время поездок с Альбертом: первый раз – на день рождения Ден Брабера Крезье, и второй – на прием, устроенный в честь приезда именитых гостей с соседнего острова. Кажется, один из них был англичанином, значит, из Английской Ост-Индской компании.

Самыми главными примечательностями считались Пенангские ворота[165] и сама крепость, обнесенная каменной стеной и рвом, а также совершенно новая португальская церковь, как напоминание о том, что эти люди тоже здесь побывали. Но особенно понравился Катарине Собор Гереджа[166]. Почти рядом с главной площадью Таман Фатахиллах[167] поднимались в небо несколько высоких башен, за которыми стояло основное строение. Если стоять перед парадным входом, то видны две башни, а за ними – большое круглое окно, похожее на открытый глаз. А если посмотреть на собор сбоку, то открывается вид на несколько башен, словно затягивающих основное здание в кольчугу, и видны боковые прямоугольные окна. У резных деревянных дверей собора стояла статуя Девы Марии, и потому многие называли этот храм Церковью святой Марии.

Катарина стала приходить в Собор Гереджа как можно чаще. Он был недалеко от дома, так что можно было пройтись и без экипажа. Приятно было прогуляться по мощеной булыжником площади, особенно после дождя, когда чистые камни блестят под солнцем.

Многое в Батавии напоминало Амстердам: архитектура построек, такие же, как на родине, каналы. И верно говорил Альберт, в этих каналах действительно купались женщины. Правда, их пока еще было совсем мало в крепости, ведь далеко не все европейцы могли себе позволить привезти супругу: во-первых, это накладно по деньгам, а во-вторых – ее здоровье и даже жизнь подвергались большому риску.

За ворота крепости выходить нельзя: мало ли что взбредет в голову туземцам. Вот, например, несколько раз по ночам раздавалась барабанная дробь, это небольшие отряды яванцев били в барабаны недалеко от крепостной стены. Что они хотели этим сказать? Может быть, напоминали о себе? Или угрожали в случае жестокого обращения со своими сородичами? Но спать в такие ночи невозможно.

Закупка продуктов тоже была непростой процедурой: специальные посыльные доставляли их на территорию крепости за особое вознаграждение, потому как были из числа местных – европейцам лучше туда нос не совать. Неудивительно, что порой были со стороны ходоков и задержки, так что для тех, кто жил в Батавии, вошло в привычку по возможности делать запасы.

Первые три месяца пролетели почти незаметно. Но вскоре произошли события, резко изменившие однообразные будни Катарины.

Однажды поздно ночью ее разбудили мужские голоса. Несколько человек разговаривали в кабинете мужа, он был недалеко от спальни, и через приоткрытую дверь сочился свет от горевших свеч. «Как же они без шума вошли в дом? – подумала Катарина. – Скорее всего, по условному знаку… Ведь я не слышала, чтобы во входную дверь стучали что есть мочи».

– Альберт, мы с тобой друзья, – громко говорил один из служащих Ост-Индской компании, она узнала его по голосу, это был Эрвин Хеллинг, он частенько заходил к ним в гости, – и потому, думаю, ты поймешь меня… К делишкам Дика я не имею никакого отношения, совершенно случайно оказался тоже там… И что мне теперь делать? Одно прошу: не говори Крезье, он только рад будет поставить мне подножку в карьере…

– Подожди, Эрвин, а почему ты оказался там? Ведь твое место – нести службу в крепости, а не разъезжать по островам. Или захотел приключений на свою голову?

– Альберт, не кипятись! – кто-то третий, его голос был для Катарины незнакомым, говорил чуть хриплым низким голосом.

– Эрвина я пригласил в эту поездку…

– Дик! – Альберт говорил строгим и даже немного осуждающим тоном, – Значит, история повторяется? Сначала твой дед повырубал там леса мускатников… Истребил всех местных жителей… Только для того, чтобы цены на европейском рынке держать под контролем. А теперь и ты?

– Альберт, я не собирался, – начал оправдываться Дик, – мы же ставили перед ними такое условие: никому из белых не продавать ни черенки, ни семена пряных деревьев. А они нарушили этот запрет, вот и…

– Что «вот и»? Ты спалил всю деревню, а говоришь такие обыденные слова!

– Альберт, я – на службе в армии, в отличие от тебя, и у нас могут возникать подобные обстоятельства: мы можем погибнуть сами, а можем и кого-то убить…

– Дик, ты что подпалил? Деревню с мирными жителями или склад с боеприпасами своих врагов, а?

– Ни то, ни другое, а всего лишь избыток пряностей, чтобы неповадно было… Да не думал я, что вся округа загорится! Альберт, никто не узнает о том, что это произошло не случайно – на этих мелких островах всегда что-то происходит. Главное, не проболтаться, что был там и Эрвин, ведь он – не военный… Да и ты только поэтому в курсе дела, что он – твой друг.

Катарина услышала звуки чего-то рассыпавшегося по столу.

– Альберт, это тебе, здесь жемчужное ожерелье, золотое колье… и так, по мелочам… – голос Дика стал еще более хриплым.

– Ты что, убил? – вопрос Альберта прозвучал резко и холодно.

– Нет! Я ведь не рядовой солдат, чтобы убивать…

Катарина похолодела. Она лежала без движения на кровати и не дышала. Только сейчас девушка начала понимать, что голландцы – совсем не желанные гости, и то относительное спокойствие, которое царит в крепости, куплено ценой жизни людей.

На следующий день Альберт подарил ей жемчужное ожерелье. Видимо, другие украшения он пока припрятал. Она смотрела на иссиня белые жемчужины, и казалось ей, что они отсвечивают красными бликами. А дотронешься до украшения – и испачкаешь руки кровью. Но мужу ничего не сказала, приняла подарок молча, со смирением.

С той ночи он сильно изменился – стал угрюмым и замкнутым, а порой даже агрессивным, если в такие минуты она пыталась с ним заговорить. Иногда Альберт задерживался на работе, а потом стал и вовсе пропадать – на целые сутки, а то и двое, ссылаясь на сильную занятость. Но она понимала, что дело здесь совсем в другом, правда, в чем именно – об этом можно было лишь строить догадки. В такие дни она закрывалась в спальне под предлогом головной боли или уходила в сад и там в небольшой беседке часами сидела с книгой в руках. Но строчки разбегались, не в силах складываться в фразы, слова ускользали, а буквы переворачивались…

Однажды Катарина сидела в беседке и, не в силах сосредоточиться на книге, бросила рассеянный взгляд на сад. Чуть поодаль стояли два дерева, усыпанные бледно-желтыми цветами с толстыми сочными лепестками, здесь их называют джипун. В доме всегда стояли несколько блюд с такими лепестками, издавая необычайный, ни с чем не сравнимый, аромат: и экзотических фруктов, и фантастических цветов. Посыпанная мелкими камешками дорожка уходила в глубь сада с молодыми фруктовыми деревьями. Плодов на них еще не было, и Катарина не особенно интересовалась, что за фрукты созреют там через несколько лет. А нравились ей цветочные клумбы. На одной из них распустилась ярко-малиновая гортензия, а на той, что была ближе к беседке – нежно-сиреневые колокольчики, названия которых Катарина не знала. Садовник, его она здесь иногда мельком видела, срезал их сейчас для вазы.

– Дай мне один цветок! – сказала она почти машинально, не задумываясь, поймет ли он.

– Пожалуйста, – сказал он по-нидерландски, подошел к беседке и протянул ей колокольчики.

Нежное сиреневое облачко на высоком стебле рассыпалось в полураскрытые коробочки необычной, вытянутой формы, и настолько изысканные, что Катарина не могла отвести от этого чуда глаз.

– А что это за цветок?

– Это голландский ирис ксифиум [168].

– Ты знаешь наш язык? – спросила она.

– Да, – ответил он.

Она бросила на него оценивающий взгляд. Молодой человек лет тридцати сильно отличался от яванцев: во-первых, ростом – был гораздо выше, во-вторых, белизной кожи – был гораздо белее.

– Ты не яванец?

– Нет, я с другого острова.

– А почему же тогда ты здесь?

– Я плыл на лодке на соседний остров, на свадьбу к сестре, а голландские солдаты взяли меня в плен и привезли сюда. Как им объяснить, что я не с Явы? Вот так и живу здесь уже почти два года. Мне повезло, что не попал на плантации, видимо, очень помог князь Эка Вахью[169], он увидел меня и что-то сказал голландцам…

– А как же он мог узнать, что ты не яванец, если ты с ним не разговаривал?

– По одежде, она у нас отличается. Да и по внешнему виду мы с яванцами разные.

– И как тебя зовут?

– Сухарто[170].

Уже темнело, поэтому Катарина поспешила в дом. В кабинете Альберта свечи не горели, значит, он успел куда-то уйти. Парадный вход не просматривается из сада, поэтому она не могла видеть, когда он выходил. Сон долго не шел, в голове роились мысли. Их было много, как мелких-мелких, почти невидимых, мурашей, если где-то на кухне завалялась крошка еды. Они возникали словно из ниоткуда и не исчезали, пока от крошки не оставалось даже мокрое место. Бывало, их добычей становилась мертвая муха или же залетевший мотылек. Полчища муравьиного войска облепляли свою жертву и почти молниеносно ее поедали. К муравьям Катарина быстро привыкла, как и к небольшим ящерицам, которые бегали по стенам и по потолку, возникая тоже как мысли – из ниоткуда. Иногда, особенно поначалу, они пугали ее, но вскоре она поняла, что существа эти совсем безобидные. Видимо, они тоже прибегают для того, чтобы кого-то съесть. И не было никакого средства, чтобы избавиться от этих муравьев и ящериц. И нет никакого средства, чтобы уничтожить мысли.

Уже сквозь сон услышала она грохот. Что-то упало в прихожей. Катарина осторожно встала с кровати и подошла на цыпочках к двери. Там стояла кромешная темень, но слышно было, как кто-то шевелился на полу. Девушка зажгла свечу и тихонько вышла из спальни. Блики желтого огня высветили темную фигуру – бесспорно, это был Альберт. Неужели пьян в стельку? Такого с ним еще не было, хотя последнее время частенько приходил навеселе. Он менялся прямо на глазах – из галантного кавалера, мягкого и страстного любовника превращался в вечно недовольное всем на свете существо, у которого, к тому же, начали появляться нотки жесткости, переходящие порой в жестокость. Скорее всего, сказывалось влияние Дика, с ним Альберт и пропадал куда-то… Вот и сейчас, наверное, привел Альберта Дик и, чтобы не попадаться ей на глаза, бросил его в прихожей.

– Катарина, помоги мне! – видимо, Альберт был не настолько уж и пьян, если увидел ее или почувствовал ее присутствие.

– Что с тобой?

– Кажется, ногу подвернул…

Она поставила свечу на пол и потянула его за руки:

– Вставай!

Потом потащила его волоком к кровати.

Тяжелое тело казалось безжизненным, оно походило на мешок, набитый овощами. И вроде бы не так уж и много их, но овощи оказались тяжеленными, видимо, год был урожайный.

На правой штанине, в области икры, темнело небольшое влажное пятно. «Неужели кровь? – застучало в голове. – И почему на ноге?»

С трудом перевалив мешок с овощами на кровать, благо та была совсем низкой, Катарина приподняла штанину и увидела небольшую рану от ножа или другого режущего предмета. Она принесла свечу, чистую тряпку и какое-то спиртное, оставшееся в бутылке, обработала и перебинтовала рану. Альберт уже отключился, он мирно посапывал, уткнувшись головой в одеяло.

Неожиданно хлопнула входная дверь. «Да он не закрылся!» – Катарина вздрогнула от резкого стука и потянулась за еще горевшей свечой. На пороге стоял Дик.

– Не ожидала?

Она молчала, лихорадочно прокручивая возможные дальнейшие события. Он опередил эти мысли:

– Не волнуйся, все будет хорошо… Тебя Альберт проиграл в карты… Мне…

– Нет!

– Да!

– Не верю!

– А я тебе сейчас расписку покажу…

– Все равно не верю! Чем ты его запугал?

И тут ее осенило: да это же Дик шантажировал Альберта за те драгоценности, которыми он поделился в тот вечер с ним! А может быть, когда-то и Альберт снимал с туземцев украшения? Ведь пропадал он сутками, да и возвращался озлобленным…

– Вот моя расписка!

Дик начал выгребать содержимое карманов, из них вывалились какие-то бумаги, а потом упали на пол и покатились в разные стороны жемчужные бусинки. А ей показалось, что это тяжелые металлические шары – звуки были громкими и глухими… Дик продолжал выворачивать карманы. Потом он протянул к ней руки:

– Ну же, идем ко мне!

Она оттолкнула его и попыталась выбежать из комнаты, но твердая мужская рука легла на плечо и резко развернула ее.

– Не нужно суетиться! – низкий хрипловатый голос Дика звучал требовательно, видно, он привык к тому, что все его задумки осуществляются. – И кричать необязательно, здесь никто не услышит… А если будешь сопротивляться – завтра же сдам твоего Альберта со всеми потрохами Крезье, так что арестуют его…

– А тебя? – еле выдавила из себя Катарина.

– Я – военный, у меня другие правила игры…

Дик резко дернул ночную сорочку, и тонкая ткань разорвалась на груди почти без звука. Потом он навалился на нее тяжелым телом, и в нем был уже не один, а уж точно – два мешка с овощами… Катарина, почти приплюснутая к кровати, не в силах сбросить с себя эту тяжесть, протянула руку к подставке для напольной вазы и резко дернула ее на себя. В лицо плеснуло прохладной водой, а из падающей тяжелой цветочной вазы посыпались белые лилии. Что первым коснулось ее головы – плотные влажные цветы или же тяжелая керамическая емкость – этого она уже не знала.

…Однажды, когда она была совсем маленькой, девочки постарше рассказали ей страшную историю про фокусника, который отрезал людям головы, но потом совершал ритуальные действия и… голова опять прирастала к телу. И вот однажды появился в этих краях странник. Он подошел к зрителям и тоже стал наблюдать за фокусником. И обратил внимание, что каждый раз, когда тот отрезал голову, в стакане с водой, что стоял на столе, вырастала белая лилия. «Это, наверное, и есть лилия жизни», – подумал странник и решил проверить свои предположения. Когда чародей в очередной раз кого-то обезглавливал, незнакомец подошел к столу и незаметно подрезал ножом тонкий стебелек лилии. Фокусник стал приращивать голову, но у него ничего не получалось. И тогда его схватили стражники и закрыли в темном подземелье, а вскоре и казнили – сожгли на костре. С тех пор никто не стал показывать такие фокусы, а белую лилию многие стали называть цветком печали.

– Да, это так, – зазвенели голоса цветов, – мы выросли из слез Евы, когда она покидала рай… И нет цветов более печальных…

– Да нет же, мы – символ надежды и благополучия, – вступил в спор тонкий голосок откуда-то сверху. – Мы – цветы Пресвятой Девы Марии, поэтому из нас плетут венки девушкам, когда они впервые идут к святому Причастию…

– Нет, лилия – символ страха и позора, особенно когда нас выжигают на левом плече грешницам! Мы – самая горькая участь! – послышался пугающий шепот со стороны входной двери.

– Не спорьте со мной, – попытался их переубедить голосок, похожий на перезвон колокольчиков. – Лилия – это символ загробной жизни. Мы растем на могилах самоубийц и всех людей, которым кто-то помог умереть… А если появляемся на могиле грешника, значит, он прощен, а грехи ему отпущены…

Цветы с плотными белоснежными лепестками, наполненными живительной влагой, и с мохнатыми от ароматной пыльцы тычинками на длинных тонких ножках, закрыли лицо Катарины.