Текст книги "Живые тени ваянг"

Часть четвертая
Нити для полотна прошлого, или о том, как завязывается узел

Глава 1
Таинственные амулеты

Декабрь 2013 года.

Хлопнула входная дверь, значит, Стас действительно ушел.

– Катюша, ты как-то так резко с ним… – Георгий Дмитриевич, наконец-то, выдавил из себя эти слова, хотя по добродушному тону его голоса было понятно, что он поддерживает решение дочери. Чем-то не нравился ему Стас, и все. С одной стороны, парень имеет множество достоинств: и внешностью удался, и образованностью, да и профессия у него достаточно престижная, а семья – так об этом вообще разговора нет… А вот с другой… Но нет в нем… чего? Чего же нет? Может, душевного расположения к людям? Или простой человечности? Ведь существует же такое качество.

– Папа, я и сама не знаю, что это на меня нашло…

– Ладно, это ты перегрузила себя информацией, вот и заклинило мозги. Ну что, спать пойдете, или еще посидим немного? – Георгий Дмитриевич сделал такое сильное ударение на слове «посидим», что дураку было понятно, он и не собирается выпускать из кабинета ни Катю, ни Буди. Видимо, не все еще «экспонаты» показал.

– Да нет, папа, еще не поздно…

– У меня, Катюша, есть для тебя новость. Только сегодня узнал об этом, да все не доходит черед сказать. – Он посмотрел в сторону Буди, который как раз заканчивал изучение коллекции монет. – От нашего гостя секретов нет, ведь мы знаем почти всю его родословную. А вот что я узнал о нашей родословной…

– Папа, так ты и этим занимался?

– Дочка, не сам… Я обратился с такой просьбой к профессору Кардапольцеву, ты же знаешь его. И вот сегодня он предоставил мне некоторые факты…

– Ну же, папка, не тяни, раз заинтриговал – давай выкладывай!

– Оказывается, один из моих предков был кораблестроителем, это еще во времена Петра Великого. С чего же начать? – Георгий Дмитриевич явно разволновался. – Ладно, начну с того, что известно. О внуке этого кораблестроителя. Так вот, он служил в военном флоте, в офицерском звании. И только благодаря тому, что корабль затонул… Тьфу, ты… Что-то я совсем заговорился, если благодарю за то, что корабль затонул…

– А говоришь, скоро защита у тебя… – подколола Катя.

– Да ладно, Катя, это все мелочи… Слушайте дальше. В конце ноября тысяча восемьсот шестьдесят первого года вышел из Ост-Индской Батавии русский клипер «Опричник». Незадолго до этого на корабле сменился офицерский состав, а нижние чины были набраны из других экипажей: с корвета «Воевода» и клиперов «Наездник» и «Разведчик». То ли это повлияло, то ли попало судно в штормовую волну, но только не вернулся этот клипер на родину…

– И кто же там был, если ты рассказываешь об этом судне? – Катя горела нетерпением узнать самое главное.

– А был там офицер Павел Блэнк, русский моряк с… нерусской фамилией.

– Папа, ты хочешь сказать, что этот человек был нашим пра-пра-пра?..

– Сначала – об «Опричнике». Данные о нем было собрать совсем просто. Многое сохранилось в архивах именно благодаря тому, что клипер затонул. В честь него в Кронштадте перед входом в летнее помещение Морского собрания установлен памятник – монумент русским военным морякам. И на большой медной мемориальной табличке стоит надпись: «В память погибшим в декабре 1861 года в Индийском океане на клипере «Опричник» Командир Капит. Лейт. Петр Селиванов».

– Это интересный документальный факт, – вступил в разговор Буди. – И на корабле действительно находился Павел Блэнк?

– Вот именно!

– А как можно доказать, что этот Блэнк имеет отношение к вашим предкам? Ведь вы еще и говорите сейчас о Кронштадте, а не о Санкт-Петербурге, где, видимо, и жили ваши пра-пра-пра?

– Кронштадт, действительно, город-порт, но он построен Петром Первым здесь, рядом – на острове Котлине в Финском заливе. А сейчас, кстати, соединен с Питером не только кольцевой дорогой… Он является частью объекта «Исторический центр Санкт-Петербурга и связанные с ним комплексы памятников». То есть, почти единое целое. Ну, а тогда… Думаю, что очень вероятно, и даже – естественно, если питерский житель Павел Блэнк служил в военном флоте в близлежащем городе-порту.

– Хорошо, – Буди явно заинтересовался темой разговора, – а как можно узнать, что именно этот человек ваш предок?

– Есть письмо жене Ольге, в котором он написал: «Если родится сын, назови его в честь Петра Великого». То есть, здесь он говорит о том, что Ольга ждала ребенка, а значит, после смерти Павла его род не умер, он продолжился. Второе, и самое главное: Павел дал ей наказ беречь крест заморский, который носила мама его деда, голландка…

– Что? – Катя вскинула брови. – Так вот откуда наша фамилия пошла!

– А что за крест? – удивился Буди.

– Крест, который мне оставил мой дед, а ему – его дед… Вот он! – Ееоргий Дмитриевич выдвинул ящик стола и достал небольшую шкатулку. Он с таким торжественным видом открывал ее крышку, словно там хранились несметные богатства!

– Да это же – свастика! – воскликнула Катя. – И она всегда была у тебя, я знаю… А почему ты раньше не говорил?

– Я говорил вам! Помните, когда доставал монеты, сказал «и еще кое-что есть». Но тогдая не знал о значимости этой вещички. Да, предполагал, что отнюдь не простая безделица, если дед сохранил, но не настолько… Я же говорю, только сегодня услышал про Павла Блэнка!

– Дайте, я посмотрю, – Буди потянулся к шкатулке, не скрывая чрезвычайного удивления.

Он взял этот предмет и стал внимательно его рассматривать, даже провел пальцами по загнутым на кресте кончикам. Серебряный крест был высотой с мизинец. Гладкий с одной стороны и шероховатый с другой, он, ко всему прочему, был еще и инкрустирован мелкими белыми, точнее, матовыми, камешками. Несомненно, ручная работа, причем, очень древняя.

– Это индуистская свастика, – уверенно сказал Буди. – У нас этот символ говорит о вечной сменяемости жизни, когда душа принимает новые тела, и в круговороте сансары человек рождается, умирает, и снова рождается…

– Если так рассуждать, можно отнести этот символ ко многим народам мира: и к индийцам, и к корейцам, и к китайцам… Да и к русским… – Георгий Дмитриевич переложил крест на свою ладонь. – Я тоже мог бы сказать применительно к своему народу, что у нас это символ солнца и счастья. А доказательство – слово «свастика» перекликается со словом «свет». А в Скандинавии сказали бы, что это их символ верховного бога Одина. И греки бы тоже сказали свое слово…

– Я не о том, – прервал его Буди. – Я не о свастике вообще, а именно об этой.

– Об этой? – Георгий Дмитриевич чуть не уронил крест на пол. – А в ней есть что-то особое?

– Этот амулет очень похож на мой. – Буди достал из портмоне свой крест. – Вот, посмотрите…

– Да нет, он совсем другой, – уверенно заявила Катя. – На нашем концы загибаются влево, а на твоем, Буди – вправо. Да твой и более старый…

– А я думаю, что их изготовили примерно в одно время. Конечно, ваш крест больше лежал как музейная редкость и потому не такой потертый, а мой всегда был с кем-то – со мной, с отцом, с дедом… Я даже не об этом. Мне кажется, что оба эти креста принадлежали древней династии Менгви на Бали, к которой отношусь и я. У нас раньше изготавливали вот такие парные амулеты: с правым загибом кончиков, как у меня – для мужчин, и с левым загибом, как у вас – для женщин…

– Ну, Буди, ты и загнул, – Катя была с ним совершенно не согласна.

– Почему же? – не сдавался Буди. – Мы можем это проверить, например… сделать экспертизу…

– Хм-м-м, – Георгию Дмитриевичу, однако, понравилась эта идея, потому как он хмыкнул очень даже одобрительно. – А давайте и проверим, что это за амулеты… Надо только подумать, где найти эксперта.

– А я знаю такого! – похвасталась Катя. – Когда летела в Амстердам, в самолете познакомилась с Германом Арнольдовичем. Он и визитку мне свою дал.

При слове «визитка» Буди бросил на нее пронзительный взгляд, видимо, он до сих пор не мог смириться с тем, что его визитку она не сохранила, а какого-то незнакомца не забыла даже как зовут по имени-отчеству.

В прихожей опять хлопнула дверь. Все замолчали, прислушиваясь к звукам шагов. В кабинет заглянул Валек:

– Все полуночничаете?

– А ты уже научился открывать дверь ключом? – подколола его Катя.

– Как видишь…Научишься тут, когда все заняты…

Ему явно не нравилось, что в квартире происходит какая-то кутерьма, а до него нет никому дела.

– Ладно, пойду спать…

– А ужинать? – Катин вопрос был явно риторическим.

– Уже ночь. Какой там ужин?

– Ладно, давайте построим план, – высказал свое предложение Георгий Дмитриевич. – Что сейчас важнее всего?

– Напоминаю: я приехал, чтобы попросить Катю поехать со мной…

– Да-да, Буди, я понимаю, – в голосе Георгия Дмитриевича появились заговорщические нотки. – Но ведь сейчас и ты хотел бы сначала получить информацию об этих амулетах?

– Конечно! Без этого я не уеду!

– Тогда давайте сделаем так: завтра Катюша свяжется с Германом Арнольдовичем, и в зависимости от того, сколько времени уйдет на экспертизу, и будем строить дальнейшие планы.

– Хорошо, папа, но меня пока никто не спросил, согласна ли я ехать с Буди?

– Да ладно, об этом – потом…

Отец явно тянул время, чтобы не отпускать дочь вот так стремительно. С другой стороны, казалось, он даже и не возражал, чтобы она поехала. Правда, хотел повнимательнее приглядеться к Буди, продолжая незаметно его испытывать:

– Кстати, Буди, а не отразится твое отсутствие на карьере?

– Нет-нет, все в порядке, у меня четкая договоренность. Да и не так часто приходилось мне отсутствовать раньше…

– Пойдемте, наконец, спать! Я закрываю заседание «раззаседавшихся», – подвела черту Катя.

На следующий день она позвонила Герману Арнольдовичу, и тот с готовностью откликнулся на предложение:

– Катенька, только рад буду видеть тебя, приезжай ко мне сегодня, я человек вольный, да и работаю в основном дома… А хочешь, прямо сейчас?

– Я не одна, со мной – наш гость.

– Хорошо-хорошо… Так как?

– Надо же, Герман Арнольдович, даже не ожидала, думала, запишете в очередь…

– Да ладно, Катюша… Приезжайте, жду!

– Ушел! Меня ждут студенты! – Георгий Дмитриевич, как всегда, был в своем амплуа.

– Ладно, папка, иди. А мы с Буди тогда поедем к нашему эксперту. Ты мне дашь крест?

– Конечно! Смотри только, не потеряй!

– Что я, маленькая?

Катя даже смутилась, выдавив из себя эти слова, потому что вспомнила случай, и совсем недавний… Отец дал ей очень ценную вещь – распечатку рисунков и фотографий одежды петровской эпохи с комментариями специалистов, ее он собрал попутно, во время подготовки материала для диссертации. А Катя ее потеряла… Видимо, оставила в одном из офисов своих партнеров. Пришлось восстанавливать…

Квартира Германа Арнольдовича походила на антикварный магазин или на музей древностей. Единственное, что отличало ее от музея, это плотность «проживания» экспонатов: здесь она была гораздо выше.

– Эх, Катя, Катя, ведь знал, что увидимся…

Хозяин квартиры без верхней одежды выглядел еще старше – совсем древний старичок. Может быть, поэтому Буди не реагировал на его «ухаживания» за Катей, когда тот галантно поцеловал ей ручку, поднимаясь по лестнице на второй ярус квартиры?

– Чувствовал всем сердцем… Да и сам желал встречи, – продолжал любезничать с гостьей Герман Арнольдович, лавируя между высокими напольными вазами и скульптурами, расставленными на всем свободном от других экспонатов пространстве.

Наконец, они прошли в небольшой холл, где можно было присесть на старинный диван.

– Ну, рассказывайте, не просто так же вы в гости ко мне пожаловали…

Катя достала из сумочки шкатулку, а Буди вытащил амулет из своего портмоне. И они положили на небольшой полированный столик с резными ножками два свастичных креста.

– Так-так-так… Любопытненько… Откуда у вас этот коловрат?

– Герман Арнольдович указал на Катин крест.

– Как-то странно вы его назвали… – удивилась та. – И почему именно мой?

– Это я по-старинке свастику так называю. А именно на этот крест указал потому, милая, что такие амулеты – большая редкость, их мало делали раньше, а сейчас – еще меньше…

– Почему меньше? В нем что-то не так? – не унималась Катя.

– Нет, Катенька, все «так». Дело в другом. Свастика – очень древний символ Солнца, и указывает на движение светила вокруг Земли. Приглядись к нему, видишь четыре части? Это – четыре времени года с двумя фиксированными солнцестояниями, летним и зимним. Обычно жизненный процесс выражается в движении по часовой стрелке, да? А у тебя – против часовой… Видишь, куда смотрят загнутые концы?

– Значит, это плохо… – расстроилась девушка.

– Многие народы не поклоняются такому коловрату, полагая, что он несет негатив, – коллекционер сделал паузу, раздумывая, как не обидеть свою дорогую гостью, и тут же продолжил. – Эх, Катя, ты же знаешь, что есть предметы, которые служат не добру, а злу. Подумай, если мастер изготовил такой коловрат, значит, это было кому-то нужно…

– Неужели черным магам? – Катя даже чуть отпрянула от столика, словно крест ужалил ее невидимыми острыми лучами – потоками отталкивающей энергии.

– Не думаю. Если верить древнеиндийским писаниям, то раньше различали свастику в двух направлениях – мужскую и женскую, подобно Инь и Ян. – Герман Арнольдович взял в руки левосторонний крест. – Да, я склоняюсь к тому, что это – индийская символика. У них свастика символизирует Солнце, а Солнце представлялось им птицей. Вот этот крест, что имеет загибы влево, «женский», символизирует полет солнечной птицы осенью и зимой на север.

– А если с загибом вправо? – спросила Катя, бросив взгляд на крест Буди.

– Если «мужской» коловрат, тогда солнечная птица летит весной и летом на юг.

– Так вы считаете эти два креста индийскими? – вступил в разговор Буди.

– Ребята, не торопите меня, я ведь пока рассуждаю… До выводов еще далеко… А хотите, пригласим крупного специалиста по восточной символике?

Катя обрадовалась:

– Конечно, Герман Арнольдович! Чем больше мнений экспертов, тем лучше.

Коллекционер набрал номер:

– Але, Виталий, здесь для тебя интересненькое дельце появилось. Приезжай, посмотри.

Он захлопнул «лягушку» и потер руки:

– Прибежит, как миленький…

Сделав паузу, хозяин дома начал напевать себе под нос: «Не пройдет и полгода, и я появлюсь, чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода…» Поймав удивленный взгляд Кати, он тут же вставил:

– Не переживайте, он мой сосед, дом совсем рядом.

– Герман Арнольдович, а у вас есть монеты?

Катя решила заполнить образовавшуюся паузу. Она понимала, что обсуждать тему свастики без «крупного специалиста» бесполезно. Расспрашивать же коллекционера о незнакомых ей предметах тоже нет смысла.

– Скажем, Петровской эпохи? Мой отец увлекается немного… Он пишет диссертацию…

– Идемте, покажу! Действительно, время зря теряем… Есть у меня монеты и Петровской эпохи, и Допетровской…

– А есть «старые вши»? – «блеснула» девушка своими познаниями.

– О-о-о, ты даже и о них знаешь! Конечно же есть… И рубли на талерах…

Долго разглядывать коллекцию монет не пришлось. Новый эксперт был тут как тут. Правда, вместо такого же древнего старичка, каким его представляла Катя, вошел вполне молодой человек лет тридцати пяти, правда, настолько широкий в плечах и в объеме талии, что Герман Арнольдович рядом с ним совсем потерялся.

– Ну, что там? – Виталий явно горел нетерпением. – Давайте посмотрим…

Когда он взял в руки оба креста, его широкие брови взметнулись вверх:

– Откуда они у вас?

– Один – мой, – начала объяснять Катя, – вот этот, а второй – нашего гостя Буди.

– А Буди откуда приехал? С Бали?

Воцарилась минутная тишина, когда говорят, что кто-то родился. И чаще всего – милиционер, а теперь, значит, и полицейский… Гости переглянулись, ошарашенные таким вопросом, и Катя неуверенно проговорила:

– Видимо, да…

Она посмотрела удивленными глазами на своего спутника:

– Буди, а я еще и не успела тебя спросить, куда именно ты приглашаешь меня… Индонезия очень большая, там много островов…

– Я приглашаю тебя на Бали!

Теперь переглянулись Герман Арнольдович и Виталий. Видимо, им показалось, что этот «заморский принц» так приударил за девушкой, что приглашает ее отдохнуть на туристическом острове.

– Мне нужно внимательнее изучить крест и сверить его со своим каталогом, – сказал Виталий. – Герман Арнольдович, я воспользуюсь вашим компьютером?

– Да-да, конечно, пойдем в кабинет.

Коллекционер подошел к высокому стеллажу и достал с верхней полки фотоальбом:

– Катя, пока мы будем работать, вы посмотрите этот альбом. Если вас интересует тема свастики, значит, будет интересно посмотреть иллюстрации и о свастике в России.

– Спасибо, Герман Арнольдович, действительно, интересно…

Любители старины ушли, и как будто унесли с собой какую-то тайну. Почему он так быстро назвал остров, откуда, как оказалось, родом Буди? Эта мысль витала в ее голове и не давала сосредоточиться на старинных картинках.

– Катя, посмотри! Это ведь та самая свастика, которую я видел в Эрмитаже! – Буди держал палец на одном из старинных фото.

И тут вспомнила она, как он чуть ли не ползком лазал по ступенькам Эрмитажа, когда они рассматривали там картину Рембрандта «Возвращение блудного сына». Вот, оказывается, что он там увидел.

– И что здесь?

– Вот ее-то я и видел в Эрмитаже! Читай: «Классическая прямоугольная свастика широко использовалась императорами Романовыми в оформлении дворцов, в частности, Эрмитажа. На фото: Павильонный зал. Мозаичный пол, копия с античного оригинала». Читай дальше: «Фрагмент паркета».

– Это его ты тогда рассматривал?

Буди словно не слышал Катю.

– А вот, смотри, спиралевидная свастика на гербе Романовых. Читаю подпись: «Грифон с мечом держит в левой лапе круглый щит со свертывающейся вихревой свастикой». А здесь – сам Петр Первый…

Катя взглянула в альбом и увидела гравюру с изображением Петра Великого и его жены Екатерины в обрамлении свастичного меандра. Такие же меандровые ленты окаймляли потолки, стены и полы дворцов, торжественных залов и многих публичных мест Санкт-Петербурга. Вот, например, тронный Георгиевский зал, в котором свастика золотом по красному опоясывает все стены. А это – дом Строгановых и Спасо-Преображенский собор в Усолье…

– Катя, а вот здесь – царские грамоты… – Буди продолжал листать альбом с печатью глубокого интереса на лице.

Несколько грамот в заглавном инициале содержали свастику, на других были свастичные цветки, как полнота благодатного цветения, приносящего «плоды свои во время свое». А на некоторых грамотах даже красовались диковинные фрукты, ягоды и овощи…

– Буди, а вот этого человека ты, наверное, не знаешь. Это Государь Николай Второй с супругой Александрой Федоровной. Она сидит в личном автомобиле. Видишь на капоте свастику? В круге?

– Да, действительно…

– Ну что, посмотрели? – на голос Германа Арнольдовича Катя даже вздрогнула. Так неожиданно он нарушил их тихий диалог.

– Виталий, давай, тебе слово!

Эксперт подошел к свободному креслу и погрузил в него свое тяжелое необъятное тело:

– Пришлось свериться не только со своей картотекой… Время изготовления креста тоже проверил.

– Ты давай самое главное говори, – прервал его Герман Арнольдович, – а детали потом уже будем обсуждать…

– Эти два креста были изготовлены примерно в одно время – в семнадцатом веке, скорее всего, в первой половине, и оба принадлежали династии Менгви на острове Бали. Правосторонний, – Виталий показал на свастику Буди, – считался мужским и передавался по мужской линии, а левосторонний, он показал на Катину свастику – женским и естественно, переходил по женской линии. Очень возможно, что эти два креста принадлежали мужу и жене.

– Очень странно, – задумчиво произнесла Катя, – и папа говорил о том, что этот крест был у Павла Блэнк, а еще раньше принадлежал матери его деда… А с чего он взял, что она была голландкой?

По дороге домой Буди попытался завести разговор о предстоящей поездке:

– Катя, ты чувствуешь, как необходимо тебе поехать со мной?

– И для чего, вообще-то?

– Чтобы развязать узел…

– Да, – перебила его она, – а почему ты сразу не позвонил мне? Ведь прошел целый месяц с того дня, когда я улетела!

– Ты не дала мне свою визитку.

– Так ты же стоял рядом с Паулой! Не мог спросить у нее? Она прекрасно знает мой номер телефона!

Глава 2
Буди и Паула. Через стену непонимания

Ноябрь 2013 года.

Широкая спина важного господина заслонила Катю. И девушка так стремительно исчезла, что Буди стоял в полной растерянности: как быть, если он узнал о том, что его новая знакомая и есть Катарина Блэнк, в последнюю минуту перед ее отлетом?

– Буди, пойдем, чего здесь торчать? – Паула тронула его за руку, возвращая на землю из мира грез.

– Да-да, конечно… Кстати, Паула, ты дай мне Катин телефон, хорошо?

– А у тебя есть для нее что-то очень серьезное? – в голосе Паулы проскользнули нотки ревности.

– Да, есть.

– Ты знаешь, Буди, я не помню его… Он у меня в записной книжке дома.

– А в телефоне? – кивнул он на ее мобильник.

– Откуда? Мы ведь с ней не разговаривали… А как тебе будет удобней: сейчас со мной поехать или в другой день, я дам адрес? Или созвонимся…

Буди так боялся потерять Паулу! А вдруг потом не позвонит, или даст ложный адрес?

– Поедем сейчас! Зачем откладывать?

Они вышли из зала, наполненного монотонным шумом. В нем сложно расслабиться, всегда что-то мешает: то голос из динамика на неродном языке, то шум приземляющегося самолета, то звон монет в автомате с напитками.

Уличный шум вечернего города оглушает еще сильнее. Перед началом ночи все спешат как можно быстрее вернуться домой. Только там можно сбросить с себя одежду и маски, все равно, что театральный реквизит, смыть грим, соответствующий амплуа, и забыть о своих проблемах на время сна. Чтобы утром лихорадочными движениями вновь напялить на себя весь этот «маскарад».

Если кто-то домой не спешит, значит, есть другие места, где его ждут или вовсе не ждут. В первом случае – это бетонные или кирпичные коробки, в них добровольно замуровали себя близкие или просто друзья, во втором – огромные муравейники, в которых всегда найдется место всем желающим, сколько бы их ни было. Дискотеки и ночные бары, рестораны и салоны, а также – и театры, и концертные залы… В них люди-муравьи бегают туда-сюда и не видят друг друга, а когда сталкиваются «лоб в лоб» со знакомыми, стараются не заводить разговор первыми и даже… отворачиваются. Здесь все погружены в свои мысли, глубокие, как колодцы, и в этих колодцах никогда не высыхает вода.

– Буди, ты молчишь всю дорогу… О Кате думаешь?

– Да. Мне показалось, что она не поняла меня…

– Э-э-эх! Мне бы ваши проблемы! – Паула резко повернула руль красного «Ягуара», едва не проскочив поворот направо. Тормоза взвизгнули, как будто тоже хотели сказать: «И сдалась тебе эта Катя?»

– Паула, осторожнее!

Она громко расхохоталась, так же, как в тот раз, с Катей. Но этот смех был не таким веселым, а скорее всего – печальным.

– Что с тобой? Что-то случилось?

– Все в порядке! – поспешила она ответить. – Просто мне немного грустно сейчас.

Паула тряхнула головой, словно отмахиваясь от мрачных мыслей, и волнистые кончики соломенных волос еще ярче засветились на фоне красного кардигана.

– Прошу тебя, Буди, давай зайдем всего на полчасика… Ты знаешь, так муторно на душе… И почему? Может, Катя во мне что-то расшевелила? До ее приезда такого не было. Даже подташнивает от голода… Немного перекусим, а?

Он молчал, словно «переваривая» ее поток речи – сумбурный, стремительный и где-то даже – нелогичный. Причем здесь Катя, если девушка захотела есть?

– Ладно, только ненадолго…

Высокая и стройная, она шла через небольшой холл красивой походкой, и соломенные волны, изящные и тугие, рассыпавшись по спине, бились о красный кардиган. Он шел за ней сзади, едва поспевая, и видел только одно: ровную спину, затянутую в красное, а по ней – разбросанные светло-желтые вихри. Видимо, в этом баре-ресторане Паула бывала не раз, если с уверенностью преодолела огромный зал и остановилась у небольшой ниши. Это было прекрасное место от посторонних глаз. Да и музыка здесь не раздражала, она словно обходила столик стороной.

Услужливый официант тут же подал меню.

– Ты что будешь? – Паула опустила голубые глаза, как два кусочка ясного неба, в меню. – Может быть, что-то из курицы? Полегче? На ночь глядя… И салат, да? У них отличный фирменный…

Она снова тряхнула головой, и светлые волны рассыпались по плечам, почти закрывая грудь, обтянутую розовой блузкой. И опять прочитал он в этих движениях: «Посмотри, какая я красивая!» Потом она быстро пробежала по залу взглядом, но не тем, которым ищут друзей, чтобы составить компанию, ну, а на худой конец – перекинуться теплыми приветствиями. Скорее, наоборот, этот взгляд как будто шепотом спрашивал: а нет ли здесь нежелательных знакомых?

Официант плеснул в фужеры белого вина, и оно замерцало в полутемноте, словно в напиток добавили фосфора.

– Это старинное лимонное вино, попробуй, какой необычный вкус… – Паула поднесла фужер к губам и сделала глоток.

– Не забывай, что ты за рулем.

– Да это же как лимонад! – она почти возмутилась и сделала еще глоток.

Ему вино показалось очень кислым и горьким. Эти два вкуса создавали третий – терпкий и пряный. Необычное сочетание вкусов, над которыми витал запах свежего лимона и ароматной мяты, и стали основой «букета». И он, скорее всего, был совсем не дешевым.

А вот курица оказалась гораздо вкуснее – нежность и сочность придавал ей сладкий соус с очень знакомыми ему пряностями. Буди даже показалось, что они из тех, которые добавляла в еду мама. Красная капелька соуса осталась у Паулы на ее пухлых губках, но она тут же промокнула их салфеткой.

– Хочешь еще вина? – она взяла в руки пустой бокал, демонстрируя желание наполнить его.

– Нет-нет, спасибо… Нам пора, Паула!

– Да куда же ты так торопишься? Ладно, пойдем, у меня дома тоже кое-что есть.

Когда они подходили к выходу, распахнулась дверь, и в ресторан вошли двое – молодая экстравагантная женщина в струящемся по точеной фигуре шелковом платье под руку с галантным пожилым китайцем. Дама, увидев Паулу, не могла скрыть восторга:

– Полина! Как я рада, что встретила тебя! И ты китайца закадрила?

Уверенная, что никто из присутствующих ее не поймет, незнакомка произнесла эту фразу на русском языке.

– Так быстро ты тогда исчезла… Работаешь? – она повела бровью в сторону Буди.

Паула от неожиданности резко сбавила шаг и открыла рот, чтобы перебить поток речи, сбивающий с ног. Но лавина слов продолжала двигаться. Наконец, девушка резко взмахнула рукой, как дирижер, останавливающий затянувшуюся игру скрипки, и отчетливо произнесла на английском:

– Я вас не знаю, видимо, вы меня с кем-то спутали…

Паула бросила на пришелицу взгляд предгрозового неба и быстро процокала каблучками к выходу. За дверью ресторана она молчала, видно, встреча с незнакомкой была ей неприятна, и отводила в сторону глаза, когда Буди пару раз что-то попытался сказать.

Когда Паула открыла ключом входную дверь, в квартире стояла полная тишина. Видимо, Вилли уснул, да и Хелен – вместе с ним.

– Проходи, Буди…

– Может, в следующий раз? Уже поздно!

– В этой жизни может и не быть следующего раза, – задумчиво сказала она. – Да что ты, как мальчик… Такой скромный… Не через порог же дам тебе телефон, присядь, отдохни… А я кофе заварю… Нет, лучше коньячку выпьем… прошу тебя, Буди, просто посиди со мной, я тебе кое-что расскажу. Знаешь, так хреново мне… Некому поплакаться в жилетку…

Про жилетку он кое-что слышал раньше. Это у русских такая традиция: жаловаться на свою судьбу. Про «хреново» – не слышал, но понял, что совсем плохо. Потоптавшись в нерешительности в прихожей, он все же снял куртку и ботинки.

– Ладно, побуду твоей жилеткой…

– Вот и прекрасно! – Паула искренне обрадовалась. – Идем!

Они устроились в тех самых белых кожаных креслах, в которых всего три дня назад «заседали» Паула и Катя. Та же бутылка коньяка из толстого темного стекла возвышалась над двумя плоскими пустыми тарелками и невысокой салатницей с порезанными яблоками. В металлической конфетнице лежали дольки черного шоколада. Паула плеснула коньяк в высокие фужеры:

– Не буду тебя заставлять пить, не беспокойся. А я выпью немного, для храбрости…

Он молча разглядывал ее. Четкий овал лица, а его украшают чистые голубые глаза и прямой, почти греческий, нос, по-детски пухлые губы. Красивые руки с тонкими запястьями и хрупкими пальцами с ухоженными ногтями. Видимо, такая же красивая, обтянутая розовым шелком, грудь. Ноги – само собой, видно, что когда-то ходила по подиуму, у всех, кто побывал на нем, вырабатывается привычка именно так держать ступни ног, не сутулить спину, а голову слегка запрокидывать назад. «Странно, – думал Буди, – неужели такая девушка могла работать проституткой? Навряд ли они незнакомы – Паула и та экстравагантная дамочка».

Она сделала пару глотков коньяка и зажевала шоколадом.

– Не поверил мне? – Паула будто читала его мысли. – Думаешь, я – ночная бабочка?

– Какая еще бабочка? Ты хотела мне что-то рассказать…

– Буди, оставайся у меня сегодня. Видишь, сколько здесь места зря пропадает… – Она произнесла эти слова, и невозможно было определить, шутит или говорит серьезно. – Нет? Я так и думала. А почему? Чем я тебе не понравилась?

– Ты – красавица! И прекрасно знаешь об этом.

– Ладно, считай, что пошутила… Не буду перед тобой оправдываться. Но и обманывать не буду. Так я решила. Только одно у меня условие: не говори об этом Кате, она – чистая.

– Хорошо, Паула, мое мужское слово.

– Я приехала в Амстердам четыре года назад из российской глубинки. Языки знала, внешностью бог не обделил, так что быстро нашла себе работу… – Паула замолчала, словно вспоминая подробности. На ее лбу появилась складка между бровями – с таким напряжением она размышляла над каким-то эпизодом. Может, раздумывала, говорить о нем или же – нет.

– Неужели – сразу туда?

– Нет-нет, – она понимала, что в его глазах является женщиной легкого поведения, и так хотелось хоть чуть-чуть добавить в свою прошлую жизнь позитива. – Меня приняли в танцевальную группу в ночной клуб. В России я училась модельному бизнесу, немного работала манекенщицей… Танцевала, в общем-то, тоже неплохо. Так что была рада, что нашла себя… Вернее, что пошла по уже проторенной дороге. Так бы и работала, если бы не случилось это событие…

Паула задумалась. Она уставилась в одну точку, которая находилась где-то на высокой бутылке с коньяком, может быть, даже на ее темно-зеленой этикетке.

– Что-то неприятное? – Буди перешел на полушепот, словно боялся прервать ее раздумья.

– Да уж, очень «приятное»! – съязвила Паула. – Меня изнасиловал хозяин клуба…