Текст книги "Живые тени ваянг"

– Он облюбовал территорию возле вашего дома и оповещает своих собратьев о том, что это местечко уже занято… Да и самку зазывает… У нас, кстати, считается хорошим знаком, если геккон поселился рядом…

– А вот и я!

Буди появился совершенно неожиданно. Или это они так увлеклись, что не заметили, как пролетело часа два, не меньше? А куда он уходил? Опять задумал что-то? Катя пыталась прочесть по довольному выражению лица своего нового друга хоть какую-то информацию.

– Я не помешал? – спросил он на всякий случай, потому что девушки совершенно не отреагировали на его голос. – А я договорился посмотреть сегодня ночью представление. Ты как, Роза, поедешь с нами?

– С удовольствием! А далеко?

– Какая разница? Мы же на машине!

– Буди, ты сказал «ночью»… – Катя вопросительно смотрела на него, видимо, она думала, что он оговорился.

– Да, именно ночью. Выезжаем после ужина… Или ты уже расхотела барбекю с черным соусом и запеченными помидорами? Будь готова к двадцати ноль-ноль.

Он бросил взгляд на стол, по которому были разбросаны ткани. И так захотелось сморозить сейчас какую-нибудь шутку на «модельную» тему…

– Да, Катя, форма одежды – платье для коктейля! [216]

– Буди, а я не взяла его с собой… Ты сам сказал, что у нас не будет времени ходить по барам… – у Кати чуть не брызнули слезы из глаз.

– Шучу! Брюки, джинсы, легкие ветровки или летние пиджаки, можно и шарфом замотаться. Там могут быть москиты и всякие мошки…

«Ну вот, и там – тоже», – вздохнула про себя Катя.

Когда они доехали до места представления, а это было километров тридцать от Денпасара, Катя с изумлением увидела такую картину. Вдали от деревенских домов на циновках, разбросанных по лужайке, сидят зрители. Среди них – и старики, и детвора, и мамаши с грудными младенцами, как всегда, стройные, в своих нарядных кебайя, и степенные мужчины в длинных саронгах и в балийских платках-повязках уденг. Все они с нетерпением поглядывают на самодельную ширму из банановых листьев, на которой висит экран. Перед ширмой лежит ствол банана с воткнутыми в него кукольными персонажами. Понятно, что слева расположились положительные герои – их лица светятся благородством, а прямой длинный нос, тонкие губы и красиво уложенные волосы говорят о гармонии души. А справа заняли позицию отрицательные герои. Их выдают растрепанные волосы, страшные, выпученные глаза, тяжелый массивный нос, толстые губы, из-под которых выглядывают желтые кривые зубы и даже звериные клыки…

– Идем за мной, – Буди потянул засмотревшуюся на кукол Катю в сторону кокосовых пальм, правее лужайки. – Там для нас приготовили места… Да, те куклы, что ты сейчас видишь, в представлении не участвуют.

– Они что – отдыхают и будут тоже смотреть спектакль?

– Получается, так…

– А что это возвышается в виде пирамиды посреди ствола? Между куклами, разделенными на два лагеря?

– Это – гунунган[217], такая заставка, как символ и мифического, и реального, мира. Видишь, здесь – гора, как обиталище богов, вход в храм, что охраняют чудовища, а еще и древо жизни… А в орнаменте есть змеи, тигры, птицы, животные. В перерывах между актами это будет занавес, а во время представления – декорация.

Из-за ширмы вышел мужчина в саронге. Он сложил ладони лодочкой и обратился к кому-то невидимому, наверное, к богам, или к душам предков – с просьбой о благословении, ведь любое начатое дело должно сначала получить поддержку «свыше». Служитель театра даже поставил этим незримым силам свое приношение – чашу с рисом, яйца и монету.

– Духи предков должны дать благословение… – Буди сделал паузу, словно раздумывая, говорить ли об этом. – А вообще-то, сейчас здесь очень много духов, и не только добрых, но и злых… Они тоже приходят на спектакли, поэтому-то и показывают представления подальше от деревни, чтобы духи не зашли в дом…

– Не пугай меня! – дернула его за рукав рубашки Катя.

– Не буду!

Пахнуло ароматом с мангала – где-то рядом жарили сате. Прошел мальчик с лепешками и бананами. Да, видно, надолго здесь расположились люди, скорее всего – до утра.

Наконец, факелы, освещавшие кукол на стволе банана, погасли, и тут же вспыхнула лампа за экраном. Она была в виде глиняного горшка, и в нем просматривалось очертание той самой мифической птицы, которую Катя видела во сне и на индонезийской монете. Вот торчит ее длинный клюв, правда, он совсем не страшный, ведь в него вставлен фитиль. Огонь трепещет на легком ветерке и светит желтым пламенем…

– Это лампа бленчонг, – шепнул Буди, – она заправляется кокосовым маслом. Да, чтобы тебе было понятно с самого начала, поясню: это – представление ваянг кулит[218] – театра теней. Кроме него, есть еще ваянг голек[219] – театр объемных кукол, ваянг келитик – театр плоских кукол[220], ваянг топенг[221] – театр актеров в масках и ваянг оранг[222] – драматический театр…

И тут послышалась легкая барабанная дробь, а за ней – звуки гонгов, ксилофонов, колокольчиков… Будто соревнуясь в мелодичности, вступила флейта, не перебивая других участников оркестра, и в то же время четко проигрывая свою партию.

Музыка, словно струящаяся вода, разливалась мягкими волнами по лужайке далеко окрест, она волновала, будоражила воображение, настраивала на начало великого чуда.

– Оркестр гамелан, – продолжал комментировать Буди.

Между экраном и лампой начали оживать фигурки кукол. Они двигались, размахивали руками и даже – боролись, а их тени на экране повторяли каждое это движение.

– Там всего один кукловод? – удивленно спросила Катя.

– Нет, там даланг – ведущий спектакля. Ты видишь, что он успевает и монологи говорить на разные голоса, и петь, и двигать кукол, а их в одном спектакле больше ста. И все шумы – звуки водопада, цокот копыт, раскаты грома – тоже изображает он. А еще и оркестром управляет. Обрати внимание, при выходе каждой новой куклы играет другая музыка… А позже начнет еще и общаться со зрителями…

– А как называется представление?

– «Баронг-кекет»[223]… Видишь Баронга? Он с огромной звериной головой и с длинным хвостом, на котором висят колокольчики.

– Так этот не то кабан, не то – лев, и есть положительный герой? Интересно тогда посмотреть, как будет выглядеть отрицательный?

Роза все время молчала. Катя уже и забыла, что она тоже здесь, так увлеклась спектаклем, поэтому даже вздрогнула, когда та произнесла громким шепотом:

– Смотрите, смотрите, это ученица ведьмы – Раронг! Она хочет на кладбище усилить свои магические способности! Нет, сейчас Баронг ей задаст…

И действительно, вышел опять Баронг. Он словно огляделся и принюхался. Вот и ведьмочку увидел, а может, почувствовал… И побежал за ней. Неужели не догонит? Нет, настиг, пытается укусить ее своими длинными клыками, может, они даже и ядовитые, уж такие на вид страшные… А та – опять наутек, да прямиком к дому самой Рангды. А вот и колдунья вышла встречать свою нерадивую ученицу. Видать, недовольна ею.

Когда Катя увидела Рангду, от неожиданности крепко вцепилась рукой в Буди. Тот понял, что образ именно этой героини продолжает вызывать в Кате чувство страха. Ничего, пусть посмотрит спектакль, прочувствует его… Это поможет…

Рангда стояла подбоченясь, и ее растрепанные волосы-пакля торчали во все стороны… И тут Катя вспомнила о том, что в ее сне демоница утверждала, что в театре все куклы живые, потому что в них находятся души предков. А вдруг это правда? Вот и Буди сказал о том, что люди не ставят эти спектакли вблизи своего дома. А если это опасно?

– Не бойся, – словно в ответ на мысли, роившиеся в Катиной голове, спокойным тихим голосом сказал Буди. – Когда-то, в былые времена, тени кукол говорили голосом жреца-колдуна. Он вызывал духи предков и был посредником между ними и людьми, собравшимися на представление. А сейчас все не так. Это уже не религиозный обряд, а обычное театрализованное представление…

Катя продолжала сжимать руку Буди, словно его не слышала. Она не сводила глаз с Рангды – та прислонилась спиной к дереву и чесалась, видимо, ее одолевали вши. Вот сейчас она нападет на Баронга, и тогда… И тут ведьма стала невидимой, ведь она искусно владеет колдовскими чарами. Не подозревающий об этом Баронг спокойно шел себе и вдруг… На него напала разъяренная черная колдовка. Видимо, хорошо помог ей момент неожиданности: Рангда одержала, все-таки, победу, и Баронг вынужден был бежать от сильной противницы. И тогда его защитники с кинжалами в руках бросились на Рангду. И опять она проявила силу черной магии: напавшие на нее люди подчинились команде ведьмы и направили лезвие на себя.

– Это крисы, традиционное ритуальное оружие балийцев, – горячо зашептал Буди. – Оно наделено огромной магической силой…

– Ну да? И поэтому убивают себя?

– Не спеши… Смотри дальше.

И лежать бы им сейчас мертвыми, если бы и Баронг не был одарен магическими способностями. Он сбрызнул воинов священной водой и снял тем самым с них заклятие. А потом и во главе целого войска пошел на Рангду, чтобы нанести ей смертельный удар…

Катя впервые смотрела такое представление. И не только потому, что это был первый ваянг в ее жизни, – странно было наблюдать, как зрители довольно громко обмениваются мнениями, а потом и встают, прогуливаются к мангалу или к лоточникам, чтобы подкрепиться, разминают ноги и снова устраиваются на циновках. Даланг все это время без устали ведет спектакль, а в небольших паузах сыпет шутки, отвечает на реплики зрителей. Музыка играет тоже почти без остановки, а когда оркестранты ненадолго замолкают, отчетливо слышны другие звуки: звон цикад, кваканье лягушек, вскрики птиц, вопли токайского геккона, писк комаров, шум крыльев летучих мышей… И все эти треньканья, бульканья и жужжания, нечеловеческие всхлипывания и придыхания, – и создают ту самую музыку острова, которую можно слушать каждую ночь и на лужайке, и в центре города.

Начинался рассвет. Впрочем, он мало походил на тот, что иногда видела в Питере Катя. Небо здесь не собиралось постепенно расцвечиваться оттенками желтого и красного, оно просто выбрасывало дугу, по которой выезжало из-за горизонта солнце. Небо не горело, не полыхало и не светилось фантастическими красками, как происходит это каждый день на закате. Рассвет наступал, как обычно, очень быстро, поэтому, когда они дошли до машины, оставленной на полянке «а-ля-парковка», было уже совершенно светло.

Буди продолжал пояснять Кате увиденное:

– Сцена с крисами в разных спектаклях разная… Особенно интересно смотреть представление с живыми актерами. Там можно проследить, как они меняются на глазах: только что были совершенно спокойными и вдруг громко захохотали, начали выкрикивать хриплым голосом грозные реплики. А как искажаются их лица! Даже под слоем грима видно это! Воины на глазах превращаются в фантастических монстров и… пытаются проткнуть Рангду кинжалами, но те не входят в тело демоницы – колдовская сила защищает ее от смерти. И тут, к удивлению зрителей, союзники Баронга направляют крисы на себя. Зрители видят, как напрягаются их мускулы, становятся почти железными… но кинжалы не входят в тело, лишь изгибаются. А на том месте, где воины ударили себя крисами, зрители не видят крови… Это Баронг их заколдовал…

– Так это, наверное, трюк такой…

– Нет, это актеры вошли в транс!

– Да ты что?

– Да. Когда смотришь на них, кажется, что пустили по их жилам электрический ток. А еще и гамелан подстегивает в бешеном ритме… Так что актеры охвачены каким-то неистовством, их тела бьются в конвульсиях…

– И что они хотят этим сказать?

– Они показывают отчаянную борьбу добра и зла.

– И поэтому крисы не оставляют крови?

– Да. Воин может броситься на крис животом, и даже тогда не поранится… Однажды я смотрел такое представление, так там прибегал жрец, чтобы снять с актеров транс. А зрители были настолько потрясены, что сами едва не оказались в обмороке…

– Кстати, Буди, ты расскажи Кате и о танце кечак… – вставила, наконец, словечко и Роза.

– А ты не можешь?

– Могу, просто у тебя лучше получается! А я сделаю важный комментарий…

– Ладно. Только не понял связи… В сегодняшнем представлении главный танец – «Танец с крисами», его можно и отдельно смотреть. А есть еще один подобный танец, и называется он «Кечак» [224]…

– Там тоже играет красивая музыка? – спросила Катя.

– Нет, там только голоса исполнителей. Они, подражая обезьянам, кричат: «Чак-чак! Кечак! Чак!» Голоса звучат очень ритмично, и ритм – нарастает, а звуки – усиливаются… Растет напряжение… И вот представь, что этих исполнителей – сто пятьдесят человек, а может, и больше…

– И на какой же сцене они поместятся?

– Не на сцене… Танцоры усаживаются кольцами в центре храмового дворика, вокруг горящего факела, и один из них рассказывает эпизоды из «Рамаяны», а все остальные ритмично двигаются и выкрикивают: «Кечак! Кечак!» Общее в том, что в этом танце, так же, как и в «Танце с крисами», исполнители доводят себя до экстаза… Когда-то это был даже и не танец, а обряд одержимости…

– А о чем эта история? – Катя продолжала проявлять интерес к рассказу Буди.

– Однажды красавицу Ситу решил выкрасть коварный король Цейлона Равана. И тогда Рама призвал на помощь армию обезьян, и началась битва между Раваной и Рамой. Танцоры как раз изображают бой с обезьянним полчищем… – Буди замолчал, о чем-то раздумывая.

– И чем же закончилась эта история? – Катин голос прозвучал так тихо и робко, видимо, она уже догадывалась о печальном конце.

– Рама получил назад Ситу, но засомневался в ее верности. И тогда Сита от горя бросилась в огонь…

– Я так и думала…

– Ладно уж, сделаю комментарий, – Роза горела желанием сообщить Кате нечто важное. – А все исполнители обезьяннего танца – в магических набедренных повязках камбенг полент, имеющих свойство и охранять своего хозяина, и… удваивать его силы в бою. Ты поняла, Катя, о чем я говорю? О черно-белой клетке!

Глава 2
Поездка к Бабе Яге

На следующий день Катя проснулась в полдень. Она бы еще посмотрела этот красивый сон, если бы не прервал его Буди. Во сне не было ни чудовищ, ни их масок, ни их теней, а висели на светло-голубом небе нежные, разукрашенные розовой пастелью, облака. И смотрела на них Катя почему-то не запрокинув голову, а наклонившись вниз. На фоне этих розовых облаков царствовала круглая, налившаяся жизненными силами, желтая луна. Она смотрела на Катю снизу широко распахнутыми глазами, словно удивляясь тому, что эта девушка так высоко забралась. А вокруг летали бабочки. Их крылья были словно из мягкого шелка или крепдешина – белоснежного с синими ободками, нежно-желтого с красными крапинками и светло-зеленого с черными точками-горошинами. Катя понимала, что бабочки не могут залететь так высоко, с другой стороны, они были настолько реальными, одна даже коснулась легким крылом ее руки и сказала голосом Буди: «Катя! Просыпайся…»

– Мы опаздываем?

– Почти. Если не выйдем из дома через тридцать минут…

– Мне опять надеть платье для коктейля?

– Да. Форма одежды не меняется – мы можем вернуться очень поздно, а вечерами в лесу прохладно…

– Опять в лес?

– Как там у вас… – Буди чуть задумался, припоминая. – И днем, и ночью кот ученый…

– Все ходит по цепи кругом? Идет налево – песнь заводит, направо – сказку говорит… Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит… – подхватила Катя.

– Вот к ним и поедем, – пояснил он, делая вид, что не замечает округлившихся, как шоколадные медальоны, Катиных глаз.

Примерно через полтора часа они добрались до деревни Кедисан[225], оставили там машину во дворе одного из домов и пешком подошли к озеру Батур, где их уже поджидал перевозчик. По озеру на моторной лодке им нужно было пройти еще километров шесть на северо-восток.

– Каждый раз, когда я бываю здесь, вспоминаю о той трагедии… Помнишь, я рассказывал про извержение вулкана?

Буди задумчиво смотрел в сторону гор. Словно нарисованные, стояли они в голубой дымке тремя пиками, пронзающими ясное небо. Две из них – восточнее озера, а третья – на западе, и чуть подальше.

– Вон там, южнее, во время извержения вулкана в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году накрыло потоком лавы всю деревню… Триста человек погибли… Это только в одной деревушке… А храм Пура Бесаких остался нетронутым! Вот он, самый великий и самый высокий, Гунунг Агунг – виновник трагедии! Посмотри направо…

– Отсюда его плохо видно.

– Он далеко от нас… Ничего, дойдем и до него… История повторяется. Еще раньше, в тысяча девятьсот семнадцатом году, во время извержения вулкана Батур, ты сейчас видишь этого красавца слева, погибла тысяча балийцев… А сколько домов было разрушено! Говорят, более шестидесяти тысяч… И думаешь, где остановился поток лавы? Да, именно – у храма… У Пура Улун Дану[226], построенного в честь богини озера Деви Дану! [227]

– Так удивительно это… – тихо сказала Катя, любуясь голубой дымкой над горами. Трудно представить, что эти каменные великаны, такие добрые со стороны, могут обрушить на людей зло.

– Апочему, Буди?.. Почему вулкан неуничтожил эту постройку?

– Во-первых, храм – это святое место. Ну, а во-вторых, его охраняет сам Гаруда – возле входа стоит его каменная скульптура…

За разговорами Катя не заметила, как лодка причалила к берегу.

– А куда мы приплыли? Не вижу никаких достопримечательностей… Разве что деревенские дома виднеются…

– Самая большая достопримечательность здешних мест – сами люди. В этой деревне, она называется Труньян[228], живут бали-ага.

– Почти что Баба Яга! – улыбнулась Катя.

– Что поделаешь, так это звучит. На Бали в основном потомки индуистов, приехавших с Явы во времена империи Маджапахит, а вот бали-ага обитали здесь и до этого. Так что они претендуют на звание коренных жителей…

– А что, они отличаются от других балийцев?

– Да. Живут закрытой общиной, строго соблюдая традиции… Но главное, бали-ага – анимисты – верят в существование души и поклоняются духам. Они одушевляют все явления и предметы, и даже… – смерть.

Перед невысоким плетеным заборчиком лежал ствол бамбука. На нем сидела совсем древняя старуха в длинном саронге. Он обтягивал худые бедра и спускался почти до пят, оставляя для обозрения лишь потемневшие от солнца ступни босых ног. Плоская грудь, обмотанная шарфом, оставляла открытыми костлявые плечи. Старуха перетирала в небольшой ступе пряности – на Катю пахнула волна запаха уже знакомого ей мускатного ореха.

Буди спросил что-то у местной жительницы, и та, бросив взгляд на Катю, видимо, речь шла о ней, встала с насиженного места. Продолжая помешивать пестиком, старуха исчезла в доме.

Катя молча посмотрела на Буди. Уж такой странной показалась ей эта бали-ага…

– Она проводит нас к их духам, – Буди пристально посмотрел на Катю, пытаясь уловить реакцию, однако та сохраняла спокойствие, значит, все в порядке, «лекарства» от страха уже дают результат.

– А зачем?

– Прежде, чем просить богов о благополучии, я должен понять причины трагедий, которые происходили с моими предками… Много лет назад моя мама ходила к известному колдуну, и он открыл ей тайну: триста лет наш род должен отрабатывать свою карму за прошлые воплощения, а чтобы завершить эту отработку, мне нужно найти девушку по имени Катарина Блэнк и подняться с ней по тропе очищения к богам… Вот почему я так разволновался, когда узнал, что ты и есть Катарина Блэнк…

– Буди, а мне слышались во сне голоса… Птица с зеленым клювом говорила о тропе очищения…

– Вот видишь… – он замолчал, раздумывая над словами Кати. – Колдун сказал маме, как избавиться от темной кармы, но не сказал, за что мы ее получили. Думаю, бали-ага знают об этом…

Из дома вышла старуха с босоногим мальчиком-подростком, одетым в легкие короткие штанишки до колен. Она сказала что-то Буди, и тот легонько взял Катю за локоть, показывая, что нужно идти. Минут пять они молча шагали по утоптанной широкой тропе к озеру, но не туда, куда причалили с перевозчиком, а дальше, на восток. Опять сели в лодку, и мальчик взялся за весла, все равно что за руль детского велосипеда – настолько это было ему привычно. Старуха смотрела на воду, задумавшись, будто вспоминая что-то, и перебирала длинную нитку костяных бус. И показалось Кате, что сидит перед ней настоящая Баба Яга и бормочет что-то про себя… Или это морщинистая гладь озера с каждым взмахом весла нашептывает вековые тайны, хранящиеся на дне?

Дорога оказалась совсем короткой, не больше полкилометра. Катя ступила на плоскую гряду песчаного берега и так захотелось ей снять туфельки и, как в детстве, побегать босиком…

– Можешь и разуться, здесь не поранишься, – опять прочитал ее мысли Буди. – Только осторожнее – камни нагрелись под солнцем…

Катя сбросила с ног туфли и испытала истинное блаженство, погрузившись в песок по щиколотку. Он был горячим, но не обжигающим. Правда, через несколько шагов песчаная гряда заканчивалась, и с небольшого склона, куда они поднялись, тянулась к виднеющемуся лесу. Уже отсюда бросалось в глаза огромное дерево с горбатой, раскидистой кроной и несколькими стволами, поддерживающими ее. Этим оно и отличалось от других исполинов и напоминало силуэт великана, который присел передохнуть.

– Странное дерево, да? – Буди взял ее за руку, чтобы успокоить, если вдруг опять подступит чувство страха. – Это баньян… Фикус… Он может расти тысячу лет и заслонить своей кроной гектар, а то и два – земли. Сейчас ты увидишь кое-что… Не пугайся, хорошо?

Это «кое-что» Катя уже заметила, потому что ее рука вздрогнула и крепко сжала ладонь Буди.

– Это же… Буди, нет, нет… Это же – человеческие черепа и кости…

– Я тебе говорил о том, что бали-ага имеют свой взгляд на жизнь. Так вот, и на смерть – тоже… Если мы хороним людей или кремируем, то они складывают трупы под деревом…

– Зачем?

– Чтобы души умерших могли гулять там, где захотят… Чтобы не мешать им, если те надумают поселиться в другом теле – человека, а может, и зверя… И так легче разговаривать с ними. А хочешь, я тебе раскрою маленькую тайну?

– Это страшная тайна?

– Совсем нет. Здесь лежат кости людей для любопытных туристов! А на самом деле жители деревни Труньян не бросают останки своих сограждан, а…

– …Хоронят их, – закончила фразу Катя.

– Не угадала. Они кладут трупы в бамбуковые клетки. Смотри, чуть подальше валяются прутья.

– Странно, так это – дырявые гробы? И какое зловоние, видимо, идет от них… Да и здесь тоже… – Катя повела носом, как настоящая ищейка.

Кости, обмытые дождем, ветром и – временем, с едва уловимым зеленоватым оттенком, просачивающимся как бы изнутри, лежали аккуратными штабелями, будто кто их специально для такого обозрения и разложил. А на переднем плане, как на витрине, красовались человеческие черепа с оскаленными проемами для рта, из которых торчали далеко не все зубы, и с дырками для глаз и для носа.

– Можешь не принюхиваться. Запаха не почувствуешь. Бали-ага считают, что бамбук предохраняет трупы от разложения. А дерево… Оно вообще легендарное…

Буди спросил что-то у старухи, и та утвердительно кивнула. Она преспокойненько сидела с закрытыми глазами на корне дерева, высунувшемся из-под земли, как корявый палец, и перебирала бусы. Мальчишка отдыхал на корточках в стороне, он с интересом разглядывал что-то в траве, может, какого кузнечика или лягушку… А вдруг кто из туристов обронил золотое кольцо?

– Пока она там разговаривает с духами, у нас есть время. Только, Катя, говори потише, ей нужно слышать шелест листьев… – Буди перешел на шепот. – Так вот… Бали-ага оставляют на обозрение туристов кости своих предков и этим отвлекают внимание приезжих от самой главной местной достопримечательности – огромной статуи Рату Джагата[229] – небесного покровителя этой деревни.

– Значит, кости – отвлекающий маневр? – переспросила Катя тоже шепотом.

– В какой-то степени и так.

– И где сейчас эта статуя?

– Ее они хранят в своем храме[230] и никому не показывают. А выносят Рату Джагата из помещения только раз в год, на Берутук[231]… Это местный праздник, когда проводится ритуал очищения юношей перед женитьбой.

– Всего один раз? Странные обычаи… – удивилась Катя. – Впрочем, и само дерево тоже странное. Буди, ты назвал его легендарным…

– Об этом баньяне есть много красивых легенд. Рассказывают, что еще в стародавние времена заметил Рату Джагат, что появился в окрестностях удивительный аромат. И приказал он людям узнать, откуда же идет такой чудесный запах. Те сбились с ног, но не обнаружили источника аромата… А нашел его сам Рату Джагат, когда однажды подошел совсем близко к чудесному дереву. У этой истории совсем не страшный, и даже – счастливый конец: дерево превратилось в богиню, а богиня стала женой небесного правителя [232].

– И легенда имеет какую-то связь с историей деревни?

– Самую прямую. Ароматное дерево называется Тару Меньян[233], от него и пошло название деревни – Труньян… Кстати, этот аромат и нейтрализует запах гниющих трупов…

– Сеоранг – сетан, сеоранг – дева. Дан иту бенар[234], – отчетливо произнесла гортанным голосом старуха.

Катя вздрогнула. Ей показалось, что это вовсе и не старуха сказала, а невидимый демон. А может быть, он вошел в тело этой древней «аги» – Бабы Яги? Старуха повернулась к ним лицом, но смотрела сквозь них, словно там, дальше, стоял невидимый экран, а на нем мелькали сцены из фильма ужасов с субтитрами.

– Кутукан баги семуаянг датанг ке танах ками, унтук меменан-кан хатинья… Кутукан анак-анак мерека, чучу дан чичит! Семуа оранг кутукан! Мерека тидак акан медараткан мааф селама тига ратус тахун! Дан андахарус менчари Альберт[235]…

– Что она бормочет? – испуганно зашептала на ухо Буди Катя.

– Подожди, я потом тебе скажу…

Поток речи выливался изо рта резкими, обрывистыми фразами. Старуха действительно читала «субтитры»! И в некоторых местах даже запиналась, если слово было трудное…

Катя почувствовала, как к горлу подкатил комок и стал постепенно наполняться страхом. Как будто бы в нем начали собираться все ее тревоги, что копились годами. По телу пробежала легкая дрожь, а в ногах появилась слабость. Девушка прислонилась спиной к корню дерева, выступавшему из-под земли, и закрыла глаза.

– Что с тобой? – сквозь кокон туманной дымки услышала она голос Буди. – Тебе плохо?

– Не знаю…

Буди сказал что-то старухе, и та замолчала. И тогда Катя услышала шепот листьев. Они шуршали на разные голоса – каждый листочек свою партию, а вместе походили на многоголосый хор. И этот хор продолжил читать «субтитры», написанные чьей-то властной рукой, с того самого места, на котором остановилась старуха. Незнакомые слова убаюкивали, затягивая в паутину сна. И вдруг отчетливо прозвучала фраза на русском языке: «Когда Катарина пройдет с Альбертом по тропе очищения к центру земли, на вершину мировой горы, которая соединяет подземный и небесный миры…»

Когда она открыла глаза, увидела удивленное, и даже немного испуганное, лицо Буди.

– Очнулась? Это пройдет… У нас часто европейские девушки теряют сознание, когда кто-то входит в транс.

– Буди, я слышала…

– Посидим немного, шелест листьев успокаивает…

– А листья – это души умерших?

– Катя! Ты тоже – анимистка?

Когда на небе полыхал закат, расцвечивая синий купол фантастическими красками – от оранжевого до бордового, они уже подъезжали к Денпасару. Катя молчала всю дорогу, и Буди не мешал ей думать о чем-то своем, видимо, очень важном для нее. Наконец, она произнесла:

– Надо же, совсем забыла об отце! И еще забыла… А это вообще непростительно… Буди, я забыла о том, что на носу – Новый год.

– На чьем носу? – Буди засмеялся, довольный тем, что с Катей все в порядке. – Надо сегодня позвонить Георгию Дмитриевичу по скайпу.

Надо же, какое умное изобретение – скайп! Десять тысяч километров – все равно что два соседских дома, слышимость прекрасная, еще лучше, чем по телефону, и почти даром! Катя захлебывалась от восторга, рассказывая отцу о своих впечатлениях о Бали. Дошла очередь и до последней поездки, в Труньян.

– Папка, а мы тут еще и к колдунам ездим!

– Про одного из них я уже успел прочитать в Интернете…

– И про кого там пишут?

– Про балийского колдуна… кажется, его зовут Кетутом. Он прославился тем, что стал героем романа Элизабет Гилберт «Ешь. Молись. Люби», а потом еще – и героем фильма. Да не с кем-нибудь снимался, а с Джулией Робертс…

– Я знаю, пап, она была на Бали, и фильм действительно здесь снимали. Но мне кажется, что многое люди и напридумывали… После того, как побывала я не у него, а у нее – у Бабы Яги, стала сомневаться в способностях других колдунов, в том числе – и Кетута.

– Неужели такая кудесница?

– Кудесница – это я. А Баба Яга… ну, одна старуха из общины бали-ага – это, выражаясь вашим языком, профессор черной магии.

– Не удивительно: профессора есть во всех сферах… Расскажешь?

– Конечно! И очень подробно, когда приеду. А сейчас лучше ты скажи: что еще узнал по нашему основному вопросу? Для меня это очень важно…

– Дочка, оказывается, у Баяна с Анной родился сын, которого они назвали… Как, думаешь?

– Петр?

– Нет! Петр будет сыном Павла. А этот – Альберт, видимо, в честь отца Баяна, тьфу ты, не отца, а… Ведь он его полюбил, как отца… Так теперь уже два Альберта… А если второй Альберт и стал прародителем пра-пра… кого?

– И кого?

– Буди!

– Да ладно, папа… Ты уже с головой ушел в свою родословную, да так, что больные фантазии возникают…

– В нашу родословную, дочка, в нашу… Хорошо, мне некоторые факты надо перепроверить. Что там еще у тебя? Что-то в голосе появились грустные нотки. Соскучилась?

– Да. Но не только поэтому… Ты знаешь, пап, об этом я и раньше думала, но сейчас – размышляю серьезно… Так много в этом мире несправедливости! Вот, например, Бали был больше ста лет голландской колонией… Захватили людей совсем безоружными, и чтобы не стать рабами, они убили себя ритуальными кинжалами… Я видела в Денпасаре памятник, там мужчина, женщина и ребенок. Женщина держит в руках бусы, говорят, она одна из тех, кто бросал свои украшения в голландских солдат. А я вот думаю: во все времена была несправедливость, одни люди убивали или порабощали других, и все им сходило с рук?

– Ну почему сходило? За каждым преступлением всегда идет наказание.

– Ты имеешь в виду Закон кармы? Что каждому воздастся? Здесь, кстати, очень верят в это. Считают, что если человек живет счастливо, то, значит, он в прежней жизни заслужил это, а если влачит существование, значит – рассчитывается за прежние грехи. Получается, что человек сам творит свою судьбу?

– И не удивительно, дочка, ведь на Бали в основном индусы… В ведах очень четко говорится о том, что в этом мире нет ничего случайного, что все происходящее связано с предыдущим причиной, и потому ничто не проходит бесследно, за все человеку приходится рассчитываться… А в целом мир, в котором мы живем, все же мир закона, справедливости и порядка!