Текст книги "Тропа, которую проложил я. Как найти лучшую работу на свете и почувствовать себя дома за тридевять земель"

4. Тропа рассерженных собак

Отравление: Ламон.

Объекты на пути: Пецце, Рунья, Понте Романо.

Прибытие: Ламон.

Уровень сложности: простой.

Время в пути: 2—3 часа.

Протяженность: 4 километра.

Перепад высот: 80 метров.

Характер местности: легкая прогулка, лесная тропа.

17 апреля

Последний рассказ писался долго. Сам не заметил, как пролетели еще две недели. Надеюсь, что вас не утомили мои многостраничные рассказы-тропы. Мне просто нравится переносить мысли на бумагу (в компьютер). Ведь мысль, не перенесенная куда-то, – это только 50 процентов мысли. Мгновение – она есть. Другое – ее уже нет. Желание писать, как обычно, в дневник – пропало (не в этот, а в тот, что я веду последние десять лет). В стихи мысли тоже не складываются. Наверное, потому что тут слишком много всего происходит, все интересно. Раньше в основе моего творчества лежало все негативное: боль, грусть, тоска, депрессия… Мне нужно было испытывать все это, чтобы о чем-то писать. Но теперь, может быть, впервые в жизни я почувствовал, что значит получать удовольствие от самых простых вещей, которые раньше – подчеркиваю – как источник творческого вдохновения, меня совершенно не интересовали: от спокойного ритма жизни, от пейзажей вокруг, от общения с интересными людьми, даже от еды… а самое главное – от ходьбы по горам и поездок на велосипеде.

Кроме того, мне это потом пригодится для книги, которую собираюсь написать и которая уже складывается в голове. Черновое название: «Работа и труд». Но есть и другие варианты. Главная идея простая – показать разницу между работой и трудом. Я считаю, что это разные понятия, хотя часто одно заменяется другим. Работа – то, что приходится делать. Труд – то, что делаешь с удовольствием. Труд, конечно, более широкое понятие: ведь с удовольствием можно делать совершенно разные вещи, не всегда легкие, для которых требуются профессиональные навыки. Но первое, что приходит на ум, когда говоришь «труд», – это «возделывание собственного сада» в широком понимании слова. Хочу рассказать о том, как люди живут в сельской местности, вдали от больших городов, где чтобы согреться нужно растопить печку, чтобы попить чаю – принести воды и тому подобное, и можно ли назвать их работу трудом. Как это будет выглядеть (и читаться), пока не знаю. Но начало есть, будет и середина и, я надеюсь, будет и конец, потому что начало есть у любой истории, но историю можно назвать таковой лишь тогда, когда у нее появляется интересный конец. Истории на самом деле начинаются с конца.

* * *

Начались уроки итальянского. Два раза в неделю ездим на автобусе в Фельтре. Местная автобусная компания называется «Доломити Бус» – рубленным шрифтом, напоминает горы. У автобусов большие, всегда чистые окна. Едешь и любуешься пейзажами. Простая поездка в Фельтре – и та удовольствие.

На первый урок нас подвозил Теодоро, или просто Тео. По четвергам и субботам в Сан-Донато через Рунью и обратно ходит маленький автобус на пятнадцать человек – очень удобно, не нужно идти пешком в Ламон. В Рунье рядом с неработающим магазином соли и табака есть даже автобусная остановка! Ловим мы этот автобус, заходим внутрь, как четыре студента, разве что портфелей не хватает, и видим, что в автобусе одни старички: дедушки и бабушки из Сан-Донато едут на рынок в Ламон. Тео этот контраст жутко понравился. Водитель попался разговорчивый. Отвез нас до самого Фельтре. Всю дорогу так и проболтали. Обсудили все на свете: от погоды этой весной и политики правительства Италии до вечной любви и далеких путешествий. К слову, почти все водители автобусов в Италии любят поговорить. Пригласили его на вечеринку, которую устраиваем в школе по случаю Дня независимости Италии.

Уроки итальянского проходят в местном университете, где работает наша общая знакомая из Ламона, Симона. Один раз в неделю занимаюсь в группе новичков. Второй – в продвинутой группе вместе с Хесусом, Элой и Дионой, но скорее пассивно, чем активно: слушаю, пытаюсь что-то понять. В группе несколько эмигрантов из Украины и Молдавии. В основном так же, как я, приехали в Италию несколько месяцев назад: кто к родителям, которые тут уже давно, кто на учебу, какими-то другими путями… Между собой даже без меня общаются по-русски – приятно. От постоянной болтовни на испано-итальянском голова, честно говоря, немного болит. Жить в чуждой языковой среде непросто, даже когда окружающие говорят по-английски. Ведь по-английски не только говоришь, но и думаешь. И так как язык знаешь не свободно, то и мысли порой складываются тяжело. Особенно сильно это ощущение по утрам.

В группе я снова самый последний. Вообще без знания языка. Есть один пятнадцатилетний парень из Марокко, стеснительный, с трудом разговаривает даже на родном языке. Так даже он по сравнению со мной в более выигрышной ситуации: марокканцы, как мне рассказали, легко усваивают европейские языки, потому что долго жили «под Францией». Испания тоже рядом. Глядишь, через месяц-другой он заговорит, а я?..

Начал учить слова. Сделал открытие. Можно частично учить итальянский с английского. Не нужно заново запоминать значения слов. По-английски я их и так уже знаю. Многие слова похожи. Возьмем хотя бы самые простые, на букву А, с которой я и начал: ability – abilitа, to be able – abile… Но сложность в том, что итальянский – этакая смесь английского и русского плюс, конечно, свои особенности (и в итальянском их миллион!) Буквы латинские. Образ мыслей (что немаловажно в изучении языка: чтобы понять, как говорить, нужно сначала понять, как думать) европейский, а вот окончания, части речи, женский / мужской род – все как в русском. «Прошел, прошла, прошли, пройдут…» То же самое в итальянском. В английском намного проще. В голове у меня каша. Но при каждом случае я разговариваю даже теми немногочисленными фразами, которые знаю. Пытаюсь сломать языковой барьер.

18 апреля

Вечер провели в гостях у Артуро, приятеля Инес, если вдруг забыли. Артуро живет высоко в горах. До этого я думал, что мы в Рунье живем высоко, но когда мы стали забираться на машине туда, откуда весь Ламон как на ладони (было темно – деревня была в огнях) – все выше и выше – пришлось поменять точку зрения. Деревня Ле Эй, где живет Артуро и где он чуть ли не единственный житель, потому что остается на зиму, в то время как большинство живет в Ле Эй только весной и летом, находится на высоте 1200 метров: в два раза выше Ламона! По пути сделали остановку, чтобы набрать питьевой воды из родника. В доме нет привычной системы водоснабжения. Для хозяйственных нужд Артуро собирает дождевую воду.

Дом стоит на холме, но кажется, что на краю обрыва. Впереди – ничего: деревья, горы, небо… Приехали как раз к закату. Горы медленно гасли в лучах света, острые очертания верхушек и склонов размывались, как если бы я снял свои очки, становясь полупрозрачными, превращаясь из черно-зеленых (растительность уже начала появляться) в голубые: каждая последующая гора на тон бледнее предыдущей… Ступеньками. Красота неземная! И звезды, которые сразу же высыпали на небе.

Дом небольшой, но уютный: два этажа, кухня, гостиная, спальня, панорамные фотографии Доломитов на стенах, настоящая печь с грилем во дворе… Помимо мяса на гриле Артуро готовил уже известную вам поленту. В этот раз удалось понаблюдать за процессом и даже поучаствовать в нем: поленту мешал сам. На кухне встроенная печка. Вместо конфорки – отверстие. В нем медный котел для поленты. Под ним открытый огонь.

После ужина желающие раскурили.

21 апреля

Вернулись из очередной поездки на юг, в Тоскану. Юг и север Италии – две разные страны. Я об этом знал, но когда увидел своими глазами – все равно сильно удивился. Север – серый, юг – желтый. Север – размеренный, юг – бешеный (по крайне мере, большие города). Север – богатый, юг – бедный. Когда я уезжал из России в Италию, то думал, что еду в южную страну. После того, как я побывал на юге, север Италии для меня теперь все равно что Карелия и Финляндия. На юге хорошо, тепло, но я сразу понял, что север мне все-таки ближе, роднее. Есть в этом какая-то закономерность: на определенном этапе подготовки к этому путешествию я выбирал между Швецией – северной страной, и южной, как я тогда думал, Италией. Но все равно оказался на севере.

Как и месяц назад, после возвращения из Неаполя, север предстал передо мной темно-зеленым массивом гор усыпанным серыми деревеньками. Вдобавок к этому, пошел дождь. Небо стало почти черным. Поразительный контраст, если учесть, что утром небо было ясным и играло причудливыми облаками невероятных форм и размеров. Удивительная страна Италия! Остальные под конец долгой поездки приуныли, а я смотрел из машины в окно и радовался пейзажу.

Дорога вдоль реки Пьяве (я ездил по ней и на машине, и на поезде) в плохую погоду еще более красивая – узкая дорога, проложенная в долине между гор, нависающих с обеих сторон, – горизонта и неба не видно. Красивая… но не красотой, а тем, что заставляет думать. Юг расслабляет, а север, наоборот, заставляет напрячь мозги. Моментально появляются какие-то мысли: о горах, о жизни, о прошлом, настоящем и будущем, о работе и труде… Будто вся твоя жизнь пролетает перед глазами. И Мариуш Вильк говорит о том же: «Сравните яркие южные цвета – туманящие взор и рассеивающие внимание – с прозрачной палитрой северных красок, которые не привлекают внимание и позволяют взгляду устремиться вдаль». Одна деревня за другой. Следующая гора вырастает за предыдущей. Два пика – а на них два металлических креста. Кто и когда их туда поставил – сложно представить. Названия железнодорожных станций (они же деревни) на синих указателях – пожалуй, единственные яркие мазки в этом серо-зеленом пейзаже.

Дорога заканчивается уже знакомой ротондой, от которой до Ламона всего 10 километров. Это расстояние проезжаешь по равнине, а потом буквально упираешься в стену. Начинаются Доломиты. Инес заныривает в тоннель, проложенный в горе. В конце тоннеля свет, но свет этот уже не тот, что на равнине. Это свет гор. Выныриваем из тоннеля. Все, что дальше, несет на себе непосредственный отпечаток гор: каждое место, каждый дом, каждый человек… Дальше знаком каждый поворот. Все время вверх: сначала на триста метров до Понте Серра (всегда смотрю на плотину и водопад, в хорошую погоду бывает радуга), потом еще на триста по уже совсем крутой дороге до Ламона.

22 апреля

Эла как-то спонтанно включила документальный фильм про альпинистов «Чистая жизнь, или Хребет» (Pura Vida, or The Ridge). В школе есть видео-проектор. Подключаем к компьютеру и смотрим фильмы на большом экране. Самого экрана нет, вместо него белая пустая стена. Закрываем ставни на окнах, рассаживаемся по диванам и креслам – комната превращается в кинотеатр.

На ветру на фоне гор развиваются потрепанные буддийские флажки: красные, синие, желтые, зеленые, белые… «Гора Анапурна. 8091 м. Десятая по высоте гора в мире. Гора очень опасная. Сорок из ста альпинистов, пытающихся покорить ее, погибают. Один из самых опасных маршрутов – южная часть лицевой стороны. Семь километров вдоль горного хребта. Чтобы пройти этот путь, нужно оставаться на экстремальной высоте в течение нескольких дней. Это опасно для „чистых“ альпинистов, которые не пользуются кислородными баллонами».

Фильм про испанского альпиниста Иньяки Очоа, обессилевшего в результате сильного недомогания на Анапурне на высоте 7400 метров в Гималаях в 2008 году. С ним был напарник – Хория Корибасану, альпинист из Румынии. Он и забил тревогу и попросил помощи по рации, но спасение на высоте выше семи тысяч метров невозможно – вертолеты не поднимаются так высоко. Их друзья – лучшие альпинисты со всего мира – бросились спасать Иньяки. Нужно было как минимум несколько человек, чтобы соорудить носилки и попытаться транспортировать Иньяки с вершины горы. Сам двигаться он уже не мог, а только лежал в палатке, с трудом глотая растопленный для него снег.

В экспедиции было трое русских. Фильм построен как интервью с его участниками. «Русская часть» составляет не меньше трети фильма, поэтому впервые я что-то понимал без субтитров. Интересно было понаблюдать за реакцией остальных в комнате. Русские в фильме показаны… ну как и положено: баня, ныряние в снег, водка и сушеная вобла. Речь об Алексее Болотове. Но одновременно очень сильными – об альпинистах все же речь.

Для меня ключевой момент фильма был тогда, когда Ули Штек, швейцарский альпинист, сменивший Хорию после трех дней дежурства и продолживший ухаживать за Иньяки, рассказывал о той роли, которую сыграл в экспедиции Алексей Болотов и произнес, «Russian’s don’t speak very much. They just do!» («Русские много не говорят. Они просто делают!»). Алексей поднялся вместе с Хорией и Иньяки на Анапурну, спуск обратно начал в одиночку, но когда узнал о том, что случилось с Иньяки, то развернулся и стал снова подниматься. Меня тут подкалывают насчет того, что я меньше остальных разговариваю. Может быть, теперь поймут, что к чему. А Иньяки умер. Операция по его спасению длилась четыре дня, но к нему так и не успели подняться.

Рассвет над Анапурной. Розовое солнце касается самой верхушки семикилометрового хребта и постепенно спускается все ниже и ниже по горе, теряя с каждым метром глубину цвета – становясь просто белым. Вот уже вся гора, покрытая снегом, освещена и будто пропадает – снег теперь слишком белый, слишком яркий, слепит глаза. Хесус поднимает ставни. Свет проникает в комнату. Я вижу, что Эла плачет… Эла любит горы, занимается клаймбингом. В Ламоне ей, так же как и мне, очень нравится. В основном все бла-бла-бла, а потом бац – и такой момент. И уже не знаешь, как к человеку относиться. «Он погиб? От чего? Он же, кажется, ничего не сломал?» – спросил я Элу. «Ничего не сломал. Он потерял контроль над собой. Такое случается высоко в горах. Не смог дальше идти. Не осталось сил», – ответила она. Неудобно получилось. После моей реплики вслух о русских в фильме я рассмеялся.

Прости. Я пропустил начало фильма и не понял, о чем он был. Вот пересмотрел.

23 апреля

По вторникам проводим мастер-классы для детей из местной школы. В Ламоне одна школа. В ней же находится библиотека, в которую мы ходим «за интернетом» в первую очередь и почитать книжки – во вторую. Сооружаем в столовой один большой стол из нескольких столов, расставляем дополнительные стулья (стульев, как и одеял, в школе хоть отбавляй – сотни!). Родители привозят детей к трем, забирают в шесть. Мастер-классы, как можно догадаться, на экологическую тематику. На первом занятии готовили рассаду – сажали луковицы гладиолуса в баночки. На втором – мастерили самодельную машину: кузов – коробка из-под чая, шасси – зубочистки, колеса – крышки от пластиковых бутылок. Дальше каждый украшал свою машину кто во что горазд: фломастерами, аппликациями… Детям дай только поразукрашивать!

Дети от пяти до десяти лет. Забавные. Почти не управляемые. Кричат на всю Рунью. Стол во время мастер-классов похож на Помпеи после землетрясения. Извините за неудачное сравнение, но во время первого занятия так и было – половина рассады осталась на столе. На полпути у нас чаепитие, которое устраиваем на улице, если хорошая погода. Завариваем большую кастрюлю чая. Инес заранее печет печенье или делает один большой пирог. Потом играем во дворе… пытаемся играть, ведь гораздо больше детям нравится просто носиться по школе и вокруг нее. Двери во все комнаты, кроме туалета, запираем на ключ, перед лестницей на второй этаж сооружаем искусственное препятствие из дивана, чтобы хоть как-то усмирить детей. Иначе они доберутся до всего, что плохо лежит.

Из-за незнания итальянского я с детьми почти не разговариваю, но радует то, что они по крайней мере запомнили, как меня зовут, откуда я родом, одна девочка даже специально говорила со мной по-английски, всеми фразами что знает: «thank you», «goodbye»… Они мяукают и рычат – играют в животных, корректируют наше неправильное итальянское произношение… И вообще, на мой взгляд, милые и сообразительные дети. Конечно, наибольшей популярностью у них пользуется Хесус. С детьми он не то что на «ты», они как будто его родные дети. Все двадцать с лишним человек. Виснут на нем, играют с ним в догонялки, придумали ему забавное прозвище – Бэппе (сокращенно от итальянского имени Джузеппе), обзываются… и признаются ему же в любви.

За три часа он успевает так вымотаться (да и все мы), что сил на генеральную уборку в школе, которую мы всегда устраиваем после мастер-классов по вторникам, так как дом все равно наполовину разгромлен, не остается, но остаются силы на то, чтобы залезть в машину и доехать вместе с Инес и Элой до бара. Это еще что! Летом нас ожидает настоящее испытание, по сравнению с которым эти мастер-классы покажутся семечками: три волонтерских лагеря по две недели каждый: для подростков, волонтеров от восемнадцати лет и семейный лагерь. Как я их переживу, еще не знаю.

* * *

Раз уж заговорил об интернете… И хорошо, что в школе в Рунье нет интернета. Здесь я отдыхаю не только от работы и съемных квартир, но и от этой заразы тоже. В свободное время только пишу и читаю, хожу по горам и езжу по ним же на велосипеде. При этом называть это время свободным как-то язык не поворачивается, потому что понятия «рабочего» и «свободного» времени полностью стерлись. Нет этого противоестественного разделения дня на «работу» и «отдых», «служебные обязанности» и «творчество». Теперь все мое время свободное! Да, у нас есть определенный график, но он диктуется скорее природой (в дождь не работаем) и настроением (работаем, когда сами хотим) – сказал прямо по Вильку.

Вся суть труда как противоположности работе заключается в том, чтобы встать с утра с желанием сделать что-то полезное для себя, в своем доме, кому-то помочь… Написать очередную главу книги, пройти очередную горную тропу, выучить несколько новых слов и выражений на итальянском… Чтобы тебе самому этого хотелось. Чтобы никто тебя к этому не принуждал. Я не говорю, что трудиться легко. Свобода трудна. Легко работать. Легко подчиняться другому, даже не пытаясь создать что-то свое. Вот такой очередной парадокс.

Я не зря заменил слово «свобода» словом «творчество». Это почти одно и то же. Чувство свободы, непреодолимая тяга к свободе, по моему мнению, возникает в тот момент, когда тебе хочется создать что-то самому, на пустом месте: написать, нарисовать, сыграть, слепить, построить… пройти, пробежать или проплыть, проехать… и не важно, что это уже называется спорт. Спорт – в каком-то смысле тоже творчество. Именно в этот момент ты понимаешь, что на занятия творчеством или спортом нужно время. Но к своему глубокому разочарованию, обнаруживаешь, что у тебя его нет. Зато у тебя есть работа, которая и отнимает все твое время. Работая, мы продаем не только свои навыки и умения, но и самое ценное, что у нас есть, – время, свое свободное время, которое вполне могли бы употребить на что-то другое. Хорошо, если твои навыки еще кого-то интересуют, как в случае с профессиями, где требуются специальные знания, но в остальных случаях никому нет дела до твоих умений, лишь бы работа выполнялась, а вот попробуй уйти с рабочего места с девяти до шести, если у тебя вдруг поменялось настроение или его не было вообще, и это будет расценено не иначе как побег.

Я давно понял, что творчество – единственный выход из «рабочего» состояния. Компромиссов быть не может. Но в Италии нашел еще два, которые в русском языке, – совпадение – начинаются на ту же букву: «труд» и «тропа». Запомните эти буквы. Но не следует понимать меня буквально. Слова только начинаются с одной буквы. Творчество может быть любым. Труд тем более. А тропа по сути – вся наша жизнь. Вкладывайте в эти три слова – свое.

24 апреля

В Тоскане светила полная оранжевая луна огромных размеров и вот она будто бы перенеслась по небу и оказалась в Ламоне, где сразу же «…заблудилась в ветвях тополя и выплеснулась серебряной полосой в беспокойное Онего» (Мариуш Вильк).

Возвращались ночью из Ламона вдвоем с Мартой, и я впервые в жизни увидел настоящую луну. Она не просто висела на небе маленькой точкой – она была как фонарь! Большая и яркая. Освещала небо вокруг себя, так что дальние его уголки были темнее, чем то пространство, что ближе к ней, освещала горы – черные, обычно невидимые в ночи, освещала дорогу, по которой мы шли, – не нужно было использовать фонарик. Оказывается, я не знал, что луна может светить.

Возвращались мы с прощального ужина. Марта уезжает обратно в Мексику. Забыл сказать, что она мексиканка. Семь лет она жила в Италии по студенческой визе: училась в Вероне, пока не устроилась работать в экологическую организацию в Падуе. Сначала обычным волонтером, также как мы, потом стала координатором волонтерских программ. Не понимаю, почему ей не сделали рабочую визу?! Или может быть студенческая виза у нее просрочена и из страны ее выгоняют. Полицейские! И ее достали. Всем остальным она нравится. В планах у нее вроде бы открыть отделение этой организации в Мексике. Дай бог, чтобы у нее все получилось.

25 апреля

В этот день был праздник – Феста ди Либерационе (День независимости Италии), общенациональный выходной. В школе мы устраивали вечеринку. Два месяца готовились, раздавали флаерсы, рекламировали направо и налево… Больше всех преуспел в этом Хесус. Кто же еще?! Пришло и даже приехало из других городов довольно много народу: само собой, весь Ламон, а также друзья Марты – волонтеры из Вероны, наши новые друзья и знакомые по Неаполю и Тоскане… Человек 100—150 точно было. Но в основном народ просто перекочевал из местных баров. Попить пива.

Как и обещал, пришел водитель автобуса Тео с подругой. Женщине за сорок, но она явно моложе него. Ай да Тео!.. С Тео и его подругой мы немного поговорили. Она знает английский. Сам Тео – настоящий итальянец – по-английски ни слова. Заговорили о космосе (12 апреля в России – День космонавтики). Тео большой поклонник Гагарина. Он рассказал мне, как в детстве следил за его полетом по телевизору. А я ему в ответ: «Брат моей прабабушки по материнской линии – известный военный летчик, был большим другом Гагарина. После завершения военной карьеры он стал преподавателем и то ли принимал, то выпускал Гагарина из института. В семейном архиве есть фотография двух друзей за одним столом. Оба пьяные». Тео обрадовался подарку.

Потом играли в чичу с Мартой – главной любительницей чичи (южно-американской игры в кости). Я, как обычно, начал выигрывать, но игра не пошла: на улице было слишком жарко (а мы еще боялись, что погода будет плохой), а в доме никто сидеть не хотел. Вместо этого Марта натянула свою веревку для ходьбы. В Ламоне полно любителей этого вида спорта. Многие занимаются также клаймбингом, в Ламоне есть специальный зал. Я снова попробовал пройти по веревке – получилось лучше, чем в прошлый раз, но с моим ростом и комплекцией занятие не для меня. Ходить и ездить на велосипеде по горам – это да. А чтобы ходить по веревке нужно быть как Марта – легче держать равновесие. Клаймбинг тем более не мой вид спорта. Во-первых, потому что у меня слабые руки (рекорд подтягиваний всего 15 раз). Во-вторых, потому что я люблю движение: идти (хайкинг), бежать (баскетбол), ехать (велоспорт), в конце концов, махать руками и ногами (кик-боксинг) … Висеть на одной стене часами у меня не хватит терпения.

Вечеринка длилась с двенадцати дня и до двенадцати ночи, если не считать подготовку к празднику и последующую уборку. Темой вечеринки была национальная кухня. Три дня подряд до этого готовили международное меню. Хесус и Элоиза – испанское: запеченную картошку с курицей («крокетас») и опять же картошку, но в виде омлета; Диона – греческое: мелко натерные запеченные кабачки; и я – русское: винегрет и шарлотку. Все готовили в огромных количествах. Вся посуда в школе – большая! Кастрюли, сковородки и противни… Ничего маленького нет. Уже в середине дня еда закончилась. Закончился и алкоголь. Инес купила несколько бочонков пива у бармена в «Остерии Копполо». Пришлось заказывать еще. Помимо этого готовили сангрию: смешиваешь красное вино, лимонад – апельсиновый и лайм, режешь апельсины и яблоки, персики или арбуз. Отличный освежающий напиток. Главное – где-то после десятого стакана остановиться, а то на солнышке может ударить в голову.

Вечером специально приглашенная на праздник музыкальная группы из Падуи в составе трех человек – солист, гитарист и девушка с бубном – играла балканский фольк. Я не фанат именно этого направления фольк-музыки (предпочитаю фольк-рок), но меня до дрожи пробрало, когда девушка запела «Feeling Good» Нины Симон. Я даже пустился в пляс, что случается со мной крайне редко. Гаррит и Диона весь вечер были внимательны к музыкальной группе: принесли воды, спрашивали, не нужно ли чего, общались… И во всем они такие. У Гаррита была своя группа и вообще он меломан, и хорошо разбирается в музыке, а Диона учится играть на флейте.

Продолжаю изучать карту Ламона. Прошел по четвертой тропе. На этот раз в одиночку. Тропа захватывает Рунью, но начало тропы нашел не сразу. Карта хоть и подробная (хорошее итальяно-немецкое издание), в действительности же линии не точные. К тому же где-то тропа заросла, где-то построили дом… Хорошо, подсказал местный старичок.

Сначала идешь по лесу вдоль каменной стены. Подобные каменные стены, покрытые зеленым мхом, вдоль тропинок встречаются часто. Не могу на них налюбоваться. Удивительно! Кто и когда выложил эти стены? Камень к камню.. Дальше калитка, за которой большое поле. За ним две деревни: Пецце и Коррентини, пройдя которые и обогнув Ламон по своеобразной дуге слева (в прошлый раз с Дионой мы обогнули Ламон справа), я оказался в центре Ламона.

В Пецце я был облаян собаками. И так дорогу не просто найти, а тут еще это! В Ламоне практически в каждом доме по собаке. И так как людей здесь мало, а значит и прохожих на улицах нет, каждая собака считает за честь как следует тебя облаять. Хорошо хоть они на привязи, иначе от каждой собаки пришлось бы убегать. С недавних пор – это для меня больная тема.

Но не все собаки в Ламоне большие и рассерженные. У этой тропы есть и второе название – «Тропа Тоби». Тоби – это маленький жизнерадостный пес, еще совсем щенок, который встречает нас громким лаем каждый раз, когда мы идем по тропинке между Руньей и Ламоном. Тропа наконец оттаяла, и мы частенько пользуемся ею, чтобы сократить путь, особенно когда опаздываем на автобус. Асфальтовая дорога отнимает ровно полчаса, а по тропинке можно добежать минут за двадцать и как раз запрыгнуть в уходящий автобус. Дом хозяина Тоби находится прямо в конце тропы (или в начале – смотря с какой стороны идти). Тоби обычно не привязан и бегает сам по себе. Ложится на спинку и просит почесать брюшко – белое, окрас у него белый с коричневым, не знаю, какой он породы. Потом он еще долго не отпускает тебя и буквально липнет к ногам, пока сам не начнешь спускаться по ступенькам, с которых начинается тропинка (или заканчивается). Деревянные ступеньки, надо заметить, опасные. Особенно после дождя. Каждый, должно быть, кто ходил по ним, хотя бы раз навернулся. Однажды я надел чистые бежевые брюки, и что бы вы думали…

Из записной книжки: «Наступила настоящая, не календарная весна. Деревья, а вместе с ними и горы окрасились в ярко-зеленый цвет, от которого даже рябит в глазах, как будто сочатся соком. Яблони усыпаны белыми и сиреневыми цветами. Весна на севере, а теперь и в Доломитах, – мое любимое время года, а апрель – любимый месяц. Весна – начало начал».

26 апреля

Арина покорена! Пересел на другой велосипед. В рюкзак положил запасную майку и ветровку, чтобы надеть их на обратном пути – спускаться, как говорил, холодно, особенно в промокшей от пота одежде. Весь подъем до церкви ехал стоя. Делал остановки и любовался видами. За церковью подъем становится совсем крутым. Пришлось слезть с велосипеда и пойти пешком. Где-то на середине подъема за мной увязалась черная собака. Сначала наблюдала издалека, как я удаляюсь. Потом побежала за мной, держа дистанцию. Как волк, который идет по следам усталого путника, чувствуя что путника покидают силы, он вот-вот упадет и станет добычей волка. Ей-богу, так и было. Сочинять я не умею. Но всегда что-то такое со мной происходит и появляются подобные ассоциации. Собака отстала. Следующим препятствием на моем пути было стадо коров и два пастуха, один старый и седой – вылитый горец, второй молодой, но тоже далеко не миловидной внешности. Теперь уже я шел за ними следом, не обгоняя и наблюдая, как они ведут стадо коров на пастбище выше в горы. Все же обогнал. Шли они медленно.

Перед этим повстречал двух дедушек: один сажал картошку, второй просто шел по улице. Увидев меня, оба сильно удивились и, надеюсь, прониклись уважением. Не каждый день на Арину заезжают велосипедисты. Рассказал им все, что знаю по-итальянски: что приехал из Руньи (странно так говорить: вот она, на соседней горе!), что живу в школе, что волонтер… Оба дедушки, а потом еще и женщина в магазине подумали что я немец. Почему – я понял только на обратном пути. Из-за веломайки, которую ношу еще со времен путешествия в детстве в Австрию, где в городке под названием Дойчландсберг проходит ежегодная неделя велоспорта. Еще какая-то бабушка мною сильно заинтересовалась и что-то буркнула на своем. В Италии полно диалектов: в Венеции говорят на венецианском, в Риме – по-римски, Неаполь – отдельная история. Они могут не сильно отличаться от итальянского, но этими отличиями очень гордятся. В Ламоне тоже есть свой диалект. Но не забывайте, это была Арина – деревня, которая не хочет дружить с Ламоном. Поговорить со мной поговорили, но не более. История с майкой здесь не случайна.

Горы, в данном случае отдельная гора – это как другой мир. Когда видишь этих дедушек и бабушек, такое ощущение, что люди поднялись сюда тысячу лет назад и больше не спускались. Строили дома и наживали хозяйство, рожали детей, выращивали овощи-фрукты, разводили овец… И те, кого я повстречал сегодня, – потомки тех первых людей. Заезжая на любую гору на машине, этого не понять. Понимаешь это только тогда, когда пройдешь весь путь пешком или на велосипеде (тоже пройдешь), когда своими ногами прочувствуешь эту высоту. Не представляю, как люди жили раньше в горах без машин. То есть понятно как – пешочком… и не на такое человек способен. Но эти дедушки и бабушки!..

До дома я добрался еле живой, потому что сразу как закончился спуск с Арины (не спуск, а полет по змеевидному серпантину!), начался… подъем… на Рунью. Стыдно в этом признаваться, особенно будучи сыном велосипедиста, одного из лидеров молодежной сборной Советского Союза по велоспорту, победителя и призера многочисленных гонок в странах по всему бывшему Союзу, почти профессионального велогонщика, который в легкую «делал» тех, кто потом взял золото на московской Олимпиаде в 80-м году, но подъем на Рунью я не осилил. Впрочем, его не осилил бы никто. Как только спустился с Арины – сразу слез с велосипеда и шел пешком до самой школы. Еле-еле поднялся на второй этаж к себе в комнату – ноги были каменными. А потом лежал весь вечер без чувств.