Текст книги "Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе"
Автор книги: Светлана Дорошева
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
16
Больше часов любви, чем можно возместить, и расплата за грехи
Дождь закончился ровно в тот момент, как я толкнула дверь неизвестного кафе, будто звон входного колокольчика послужил сигналом к отбою.
– Публичный ноготь или тридцать восемь? – спросила меня сонная девушка в маске за кассой, когда подошла моя очередь.
Я заказала капучино. Стойки с сахаром нигде не было, и я попыталась жестами изобразить, как вытряхиваю пакетик в чашку, разбрызгивая капли с дождевика и повторяя на английском «Сахар! Сахар…» Продавщица уставилась на мою руку с отвращением. Я проследила за ее взглядом. Действительно, выходило неприличное, стимулирующее движение. Я осеклась и замедлила движения рукой, будто у невидимки «все уже произошло». Отвращение на ее лице переросло в ужас. Я не нашлась, как быть в этой ситуации и, расплатившись за кофе без сахара, вылетела за дверь под издевательский перезвон колокольчика.
Я села за самый дальний столик – во-первых, чтоб не пересечься ни с кем из свидетелей этой сценки, а во-вторых, чтобы ни на кого не дымить – и закурила, скривившись от двойной горечи сигареты и кофе без сахара. Дождь омыл землю, но не небеса. Тусклое солнце висело в пепельном смоге между едва различимыми небоскребами, как бельмо.
Где-то на середине сигареты я заметила, как кто-то вышел из кафе и направился в мою сторону. Я автоматом нацепила неприветливое лицо. Невзирая на нарочитый игнор, человек все равно подошел вплотную и произнес на британском английском:
– Ты так быстро убежала, что я не успел помочь. Не хрустальная туфелька, но все же… – он выложил на столик два пакетика с сахаром.
От неожиданности я расслабила лицо и подняла глаза на благодетеля: привлекательный европеец примерно моих лет. Темные волосы, красивые скулы, бархатный взор… Какой-то даже слишком привлекательный – и знает об этом. Его полуулыбка излучала то грациозное безразличие, которое обычно удается только котам или людям, привыкшим к обожанию.
Я показала жестом на соседний стул, и он присел со своим кофе. Мы обменялись социальными паролями: художник… из Израиля… в Шанхае впервые… резиденция на три месяца. Журналист… британец… в Китае уже два года… работает на англоязычную прессу для экспатов.
На самом деле, все эти вступительные коды были лишь для проформы. Между «такими европейцами!» в Шанхае связь возникает совершенно иначе, чем «на своей территории». Тут они мгновенно перестают быть «иностранцами» друг для друга. Их слишком многое роднит: чувство чужеродности, невозможность затеряться в самой безликой толпе, какая-то выученная робость в глазах от постоянного ощущения, что ты – слон в чужой посудной лавке, не знающий ни языка, ни законов этого мира. К тому же, им не приходится подыскивать общие темы. По крайней мере, одна всегда наготове, огромная и волнующая – собственно, Шанхай и опыт пребывания в нем. Так что беседы с «такими европейцами!» тут клеились легко и свободно и сразу начинались с отметки «хорошие знакомые», а не «первые встречные».
* * *
– О чем пишешь? – спросила я журналиста.
– Как обычно. Что людям интересно? Список самых сексуальных членов компартии. Где выпить натурального чаю из фекалий панды по двести баксов за чашку?
Смешной.
– То есть новости?
– И новости тоже, конечно. Китайские ученые сосчитали всех дождевых червей в мире. Пекинская опера прервана из-за фаллоимитатора, который приняли за бомбу. Уйгурским подросткам надоел летний лагерь…
Смешной и злой. Все как я люблю.
– И над чем ты сейчас работаешь?
– В смысле, всерьез?
– Да, всерьез.
– Над заметкой о призрачных невестах.
Улыбка сползла у меня с лица. Я посмотрела на него. В воздухе сгустилась зомбомузыка. Что с этим местом такое? Я будто совершаю путешествие в загробный мир. Все сходится – от гипнобудок в первый день до недавних погребальных паутин и ослепительного света в конце тоннеля. Шесть четверок в номере телефона опять же… А может, я на самом деле умерла тогда, в первый день, под колесами тачек? И все, что было потом, – и впрямь бардо, в котором я встречаю разных духов? И Мастер Кунг-фу, Шанхайская Принцесса, Ананасный Карандаш, Розовая Мышь, Поэтесса, Разрушительница Инсталляций, этот шут Стив, Бегемоты-постмодернисты и Философский Камень, – все они – духи-проводники, которые ведут меня… А куда они меня ведут? Непонятно… Но ясно, что, когда одни меня покидают, тут же встречаются новые. Вот как этот.
– Так. Призрачные невесты, – повторила я и вся превратилась в слух. – Расскажи мне об этом.
– Тут есть такая древняя традиция, – заговорил он другим тоном, без издевки. – Если взрослый человек умирает рано, до брака, то семья разыскивает ему «труп невесты» подходящего возраста – чтобы ему было не одиноко в загробном мире.
– Как гуманно.
– И не говори. Хотя, по большей части, родственники пекутся о себе. Считается, что у холостых мертвецов от одиночества портится характер, и они начинают доставать живых. Голодный до любви призрак – беда в семье… Поэтому их женят посмертно специальным обрядом и хоронят рядом, как семейную пару.
– Каким обрядом?
– О, свадьбу с покойницей играют по всем правилам. Подбирают благоприятную дату по гороскопам жениха и невесты, приглашают медиума или буддийского монаха для проведения церемонии, зовут родственников, устраивают пир, гости желают «молодым» счастья, все дела.
– Ну… а как молодожены во главе стола?.. Сидят прям трупаки, как в фильме ужасов?
– А-ха-ха, нет, ритуал проводят со специальными куклами, не с телами. Но сам труп невесты нужен обязательно, чтобы захоронить пару вместе. Хотя иногда, в отсутствие настоящего тела, в гроб кладут фальшивое. Например, куклу с церемонии, а в последние годы бывает, что и надувную женщину.
Я вытаращила глаза.
– О да. Современные мутации древнего ритуала. Мертвые невесты – дорогой товар. Семья сделает все возможное, чтобы умерший не был одинок в вечности, но часто просто нет таких деньжищ.
– Ого! А как… ну… – у меня было так много вопросов, что я хватала руками воздух в поисках формулировок, – ну, как они их находят? Не на базаре же? Это что, сервис какой-то? Типа похоронного брачного агентства? Это прямо легальный бизнес?
– Конечно, легальный, – журналист по-волчьи осклабился, – сразу после торговли органами казненных преступников и сбивания детей чиновниками на «Мазератти»! Ты шутишь? Ритуал запретил еще Мао. Полиция расставляет на кладбищах камеры слежения, по телевизору идет пропаганда – мол, что за мракобесие? Но тела все равно продолжают выкапывать и продавать. Переубедить людей очень трудно…
– «Старые идеи умирают долго», – вспомнила я Принцессу.
– Именно. Древних императоров вообще хоронили с наложницами, слугами, охраной и акробатами для увеселений в гробу. Так, чтобы смерть ни в коем случае не нарушила уклада придворной жизни, и все они с утра продолжили как ни в чем не бывало, но уже «там». Массовые убийства прекратились эдак с тыщу лет назад, но обычай снабжать покойников всем необходимым остался. А что для человека самое важное? Без чего он не выживет, даже когда умер?
– Честно говоря, у меня нет версий.
Я развела руками и непроизвольно подалась вперед, чтобы узнать, что же для человека самое важное, даже когда он умер? Журналист выдержал паузу и, набожно воздев глаза к шанхайскому смогу, сказал:
– Любовь. Даже мертвые нуждаются в любви.
– А-а-а… – я тоже посмотрела на смог, в котором незримо парили изголодавшиеся по любви мертвые.
– Тут ведь как? – возобновил он серьезный тон. – Местный загробный мир, в принципе, ничем не отличается от этого, за исключением того, что он невидим. И духи умерших, как и живые, могут быть счастливы или нет, бедны или богаты, одиноки или любимы, с той разницей, что это – навсегда. Так что родители всеми правдами и неправдами постараются, чтобы их дитя не провело вечность в одиночестве. Они общаются во снах. Есть много задокументированных случаев. Типа: умерший сын или дочь является во сне кому-то из родителей, жалуется на жизнь по ту сторону, просит найти пару… Например, я брал интервью у семьи, совершившей ритуал. Покойный приснился матери. Сказал, что жив-здоров на том свете, счастлив и устроен, его загробная жена ждет загробного ребенка, а еще они открыли загробную ювелирную мастерскую и маленький бизнес загробных денежных переводов, так что дела идут хорошо, лучше некуда! Пф-ф-ф-ха-а-а-ха-ха-ха, у тебя такое лицо, будто я показываю тебе видео про котят!
– Да? – я закрыла рот и опустила брови. – Ну просто… разве это не трогательный обычай? Помогает родителям, пережившим детей, справиться с горем? И потом. Одиноких женят, чтоб им было не так скучно коротать вечность. Это даже нежно, нет?
– Дыа-а-а… – приторно произнес он, кивая.
Плохой знак.
– Следи за мыслью, – сказал он тоном инструктора по технике безопасности. – Ритуал требует костей. А лучше – свежего трупа для совместного захоронения. Спрос порождает предложение. Так что из «нежной» традиции вырос чудовищный бизнес похитителей тел, как тут не расчувствоваться… Ты спрашивала «где берут невест?» Ну где… Есть посредники, которые этим занимаются.
– Достают невест из-под земли?
– Если понадобится. Но это что! Тут какое-то время назад в одной из провинций случился взрыв на шахте. Погибло много молодых шахтеров. А значит, как ты понимаешь, образовался локальный дефицит призрачных невест. Один тамошний посредник в какой-то момент решил, что убивать легче и прибыльнее, чем грабить свежие могилы. Находил одиноких женщин, с инвалидностью или там психическими болезнями – словом, тех, кого не хватятся – и сбывал для призрачных свадеб. Успел выдать замуж на тот свет шестерых, кажется, прежде чем его вычислили и казнили.
– Господи! Китайский Раскольников…
– О да… М-м-м, я это использую? – он достал блокнот и сделал в нем пометку про Раскольникова.
Дела. Мрачная история. Хорошо бы вписалась в «Плацентарные мистерии». Я рассказала о них журналисту. Он оказался большим энтузиастом современного искусства, так как был окружен Прекрасным с детства: «Моя мать какое-то время работала в полиции, рисовала портреты преступников по описанию». Он был хорошо знаком с местной художественной жизнью (вел колонку «арт-еженедельник» с обзорами типа «Десять выставок, которые нужно увидеть в эти выходные!») и видел все то же, что и я во время своей «одиссеи по музеям-галереям».
Я и сама не заметила, как уже полчаса обсуждаю современное искусство с азартом, которому всегда так завидовала, наблюдая подобную страсть у людей более тонкой душевной организации.
На «мистериях» он все же не был и затребовал приглашение. Выставка еще висела, а ему для статьи… Мы обменялись телефонами, и я переслала ему пресс-релиз.
Мы допили остывший кофе и двинулись к обочине.
– Пришлешь мне заметку про невест, как выйдет? – спросила я его по дороге.
– Если выйдет, – поправил он. – Здесь, конечно, скандалы подобного рода под цензурой. На западе это тоже… неловко, сама понимаешь: белые империалистические псы глумятся над культурным разнообразием. Справедливости ради, такие вещи и вправду отдают желтой прессой. Так что я увожу тему от «шок! сенсация! разоблачение!» на что-то вроде «местные верования о загробной жизни и погребальные ритуалы. Вот, например, свадьба с мертвецом…»
– Все равно пришли, что получится. – Мы стояли у его машины, и я приготовилась прощаться. – Я большая поклонница загробных миров, и это было захватывающе!
– О, здешний загробный мир ошеломительно развит… М-м-м, хочешь покажу что-то? Проедемся немного?
Я замялась. Молодой, красивый иностранец с мрачным чувством юмора и неотразимым подкатом про загробных невест хочет показать мне «что-то». К тому же знает, кто такой Раскольников… Непонятно, как расценивать последний факт – как доказательство его образованности, а следовательно – безопасности? Или?.. Он считал мое замешательство и широко распахнул глаза, как обиженный ребенок:
– Я не имел ввиду… Но я понимаю, что… то есть… – он собрался и договорил, не изменившись в лице, – я просто отвезу тебя на кладбище, убью и продам в сексуальное рабство какому-нибудь покойнику. Но только если тебе комфортно?
И-и-и продано! Я села в машину, решительно поместив Раскольникова в категорию «совершенно безопасных людей».
– Что ты хочешь мне показать? – сменила я тему.
– Сюрприз! Тебе понравится.
Мне понравится сюрприз. Ладно.
* * *
В машине я какое-то время задавалась вопросом, может ли у маньяков быть развитое чувство юмора? Должны же быть какие-то исследования по теме? Гуглить я, однако, постеснялась и заговорила на отвлеченную тему:
– Так твоя мама рисовала маньяков в отделе криминалистики?
– Да.
…
– А папа? – после некоторой паузы спросила я.
И тут выяснилось, что Раскольников вырос в семейке Аддамс. Его отец преподавал литературу абсурда в университете. Читал сыну на ночь книжку «Мой первый Кафка», которая, хоть и была адаптирована для детей, но пугала маленького Раскольникова до энуреза. Он очень боялся заснуть и проснуться тараканом.
Отец сжалился и перешел на «более веселые» книжки Эдварда Гори, но все детство Раскольников провел под дулом «кафка-бластера», которым папа называл обыкновенный водный пистолет. Сыну он внушил, что выстрел из кафка-бластера превращает человека в таракана, так что маленький Раскольников очень хорошо учился в частной школе, а когда вырос, то поступил в Королевский колледж Лондона на факультет философии.
После того, как мать умерла от рака, отец, видимо, направил кафка-бластер на самого себя. У него стремительно развился Альцгеймер, и разумом он перенесся в кафкианские миры, а телом переселился в Замок, загородный пансионат с круглосуточным уходом. В Лондоне Раскольникова больше ничего не держало, а журналистская работа в Шанхае позволяла оплачивать счета из Замка и, не будучи слишком обременительной, еще и оставляла время на собственные тексты и расследования.
Смешной, злой и вскормленный абсурдом. Опасен. Может, даже опаснее маньяка.
* * *
Сначала я подумала, что Раскольников привез меня в игрушечный магазин. Вся витрина была утыкана кукольными домиками, машинками и прочим добром в таких пестрых подарочных упаковках, что рябило в глазах. Но это был странный магазин игрушек. На входе не было липучих «лизунов», мячиков-пищалок, музыкальных котят на батарейках и прочей нервирующей фигни, столь милой детскому сердцу. Вместо этого на улицу были выставлены лотки со свечами, ароматическими палочками и даосскими талисманами.
Раскольников остановился у входа и галантно вытянул руку в жесте «после вас». Над дверью висели большие картонные модели розовых «Кракадил-лаков» и упаковки «Кака-Колы», тоже картонные. Это что, магазин подделок? Вглубь уходили полки с товарами, как в супермаркете. Кукольные домики, кухни, холодильники, лэптопы… Все игрушечное, искусно вырезанное и сконструированное из бумаги. Но, с другой стороны, картонные сигареты, зубные щетки, бритвы, рубашки с галстуками и запонками – странные игрушки. Я обернулась к журналисту. Он болтал с продавцом, одетым в футболку с изображением курящего вампира.
– Это и есть твой сюрприз?
– Да.
– Что это? Магазин каких-то бумажных поделок?
– Это… – Раскольников взмахнул руками, как дирижер, – загробный магазин!
Зомбомузыка грянула фортиссимо.
– Люди приходят сюда отовариваться для покойников. Покупают им дома, машины, мобильные телефоны – словом, все, что может понадобиться, от мыла до вертолета.
– Но все из бумаги?
– Конечно. Эти вещи сжигают, а иначе как духи их получат?
– А-а-а…
Так вот ты какой, консюмеризм! Я обернулась к полкам и стала с новым интересом разглядывать, что пользуется спросом у покойников. Сумочки «Кака Шанель» и «Прадда»… Породистые собаки и коты, собранные из картона с каким-то запредельным инженерным мастерством, в бамбуковых корзинках, с игрушками и упаковками корма в придачу. Птицы в клетках. Маджонг. Мобильные телефоны «Самсон Галакси», «Эйфон», «Щаоми»… «Они обновляют модели каждый год, – прокомментировал Раскольников. – Я брал интервью у хозяина магазина, он мне показывал: у них на складе пылятся старые кнопочные Ноокии, потому что у покойников тоже модные понты, прикинь».
Да, все серьезно. Почему-то больше всего меня поразило не наличие последней модели «эйфона», а тот факт, что она была оснащена картонными наушниками, зарядкой, инструкцией и гарантией!
Я подошла к домикам, которые сначала посчитала «кукольными». Они были обставлены и даже снабжены картонной прислугой в передниках, охранниками на входе и садовниками среди миниатюрных картонных кустов, подстриженных в форме драконов и фениксов. Перед самым богатым домом были припаркованы машины. На лужайке в будке спала собака. В гостиной висела большая плазма и стояли диваны, стол с маджонгом и даже фикусы в кадках.
Дальше шли полки с едой, тоже виртуозно собранной из картона. Вся еда была уже «приготовлена» и красиво сервирована в бумажный фарфор: жаренные утки, свиные уши, куриные лапки, лобстеры, пельмени, лапша, птичьи гнезда, акульи плавники, моллюски, ананас и даже бигмак с картошкой фри.
* * *
В целом, загробный магазин выглядел так жизнерадостно и красочно, словно единорога стошнило волшебной радугой на все вокруг. Народу было немного. Кроме нас и продавца с курящим вампиром – две девушки и семейная пара в летах. Женщина крутила в руках стиралки, сомневаясь между «Босхом» и «Самсоном». Мужчина выбирал солнечные батареи на крышу загробного дома. А девушки фотографировались на фоне ярких пирамид из ритуальных благовоний, складывая руки в буддийские мудры. Ну как фотографировались. Одна из них была моделью, а другая – фотографом.
Я часто наблюдала такие фотосессии – у гостиницы, на набережной, в лучах неонового Олимпа, в бамбуковых рощах, в магазинах и музеях… Они, как правило, происходили в тандемах «звезда и некрасивая подруга». Звезда – всегда модно одетая и накрашенная – принимает мечтательные и кокетливые позы, а некрасивая подруга – в бесформенной одежде и глухой шляпе, надвинутой на глаза, с баулом шмоток и рюкзаком техники, щелкает Никоном, время от времени переодевая звезду в новый прикид. Если съемка не ночная, то все это происходит при скоплении зевак, потому что вокруг – почти два миллиарда населения.
Вот и сейчас на звезде была шляпа с лисьими ушами, мохнатая ярко-оранжевая юбка и белая завязанная на талии блуза, изящно ниспадающая с плеча. Некрасивая подруга выудила из баула джинсы с бахромой и прозрачный пластиковый худи в крупный черный горох и помогла звезде переодеться. От старого образа остались только лисьи уши.
Мы с Раскольниковым переглянулись и деликатно ушли вглубь рядов с картонной парфюмерией, косметикой, бриллиантами, лимузинами с водителями в ливреях, постельным бельем, пижамами, туфлями, солнцезащитными очками и… небоскребами.
– Не поняла? А небоскребы зачем? – обернулась я к Раскольникову.
– Во-первых, не забывай, понты, – он взял в руки небоскреб и стал показывать на нем, как на анатомической модели. – Вот тут, видишь, шоппинг-молл, здесь – банк и бизнес-центр, на крыше – вертолетная площадка и поле для гольфа. Некоторые уже отправили умершим родственникам все, что можно. А что подарить духу, у которого все есть? Кроме того, люди постарше помнят, как тяжело жили родители, и хотят, чтобы те насладились роскошью, которой были лишены в этой жизни. А еще это способ рассказать «там», как изменилась жизнь «здесь». Смотри сюда – Он подвел меня к кассе, где высились стопки… фальшивых денег? Я взяла одну пачку. Банкноты были похожи на настоящие, с тем отличием, что вместо вождя посередине был изображен упитанный Нефритовый Император. Согласно подписи, банкноты издал Банк Преисподней. По всей видимости, в преисподней была большая инфляция, потому что на купюрах значились цифры типа миллиард.
– Это загробные деньги. Их тоже сжигают, чтобы перевести на счет покойного в Банк Преисподней. Но глянь, – Раскольников показал на кредитные карточки, – как меняется потусторонняя жизнь. Раньше были только классические загробные деньги, потом стали печатать еще загробные доллары и евро – на случай, если родственник пожелает путешествовать в загробные Штаты или Европу. Теперь просто сжигают кредитку.
– Удобно.
Я показала на модель пустого самолета авиакомпании «Загробные Авиалинии» с эмблемой феникса на борту:
– Меня, кстати, очень впечатлил посмертный туризм… Но расстроили таблетки, – я махнула на полку с лекарствами. – Это что же? Мертвые продолжают болеть и принимать лекарства от давления и аритмии?
Раскольников смиренно пожал плечами и поднял ладони – мол, что делать, что делать…
Мимо нас прошли звезда с некрасивой подругой, и мы молча проводили их взглядами. Лиса успела переодеться в длинное красное платье с капюшоном и приняла задумчивую позу у башни из бумажных лотосов. Подруга приседала и ползала вокруг нее, фотографируя и живописно раскладывая лисьи хвосты под подолом.
– Знаешь, – сказал Раскольников, не отрывая взгляда от Лисы, – раньше еще были виагра, презервативы и хостесы из караоке-баров. Потом это запретили сжигать, как слишком уж прогрессивное суеверие. Да и на остальное власти смотрят как на древнее безумие, замужем за современным потребительским сумасбродством. Мусор и дым, опять же, по праздникам, когда жгут много добра… плохо для экологии… Не, ты только глянь!
Раскольников подтолкнул локтем Курящего Вампира за стойкой. Тот поднял глаза на фотосессию, усмехнулся и кивнул. Покончив с лотосами, Лиса притулилась к статуе румяного Загробного Императора (я узнала его по изображениям на банкнотах) и растопырила пальцы буквой V – мол, мой новый дружбан!
– Мне кажется, или для них это точно такая же экзотика, как и для нас? – спросила я у Раскольникова.
– Типа того. Он говорит, – кивнул Раскольников на хозяина, – «хорошо, что модная молодежь фотографируется с товарами для усопших». Хвалит их. Хорошие дети: выкладывают загробные фотосессии в соцсети… Это отличная реклама. А то бизнес из года в год все хуже. Молодежь ориентирована на запад, не шибко жалует традиции. Максимум – заказывают все онлайн, готовыми наборами. Это люди старшего поколения любят приходить, выбирать… и вообще свято чтут духов. У юности перед призраками никакого пиетета. Ты знаешь, что они создали приложение, которое отслеживает квартиры и дома с призраками, сдающиеся подешевле?
Я не знала, но и не удивилась. Во-первых, больше удивления в меня не влезало – я вся состояла из него. А во-вторых, все здесь так: хтонический дракон под космическими небоскребами, секс-куклы, замужем за голодными призраками, – какой-то невообразимый винегрет из допотопного и новомодного, будто снимают один сплошной фешн-стори в загробном мире.
* * *
Взять ту же лису, способную превращаться в прекрасную женщину. В древнекитайской литературе «лисьему наваждению» приписывалось все, чего люди не могли объяснить. Если что-то пропало, привиделось, было слишком высоким, красивым или необычайным, это списывали на лису. Заболел ли кто поносом или помутился рассудком – бесовские проделки лисы, не иначе. Это странно, но так.
Как правило, лисы принимали облик прекрасных дев, чтобы совращать студентов и прочих приличных и образованных людей. Про таких говорили «попал под лисье наваждение, зачах и умер», потому что известно: когда лиса «сплетается» с человеком, она постепенно лишает его жизни.
Логики в этом никакой, так как лисы обладали золотой пилюлей бессмертия, могли управлять стихиями, перевоплощаться сами и преображать пространство вокруг себя… Зачем такому великолепному нетленному существу сдался какой-то подгулявший студент – уму непостижимо. Видимо, лисы прибегали к вампиризму исключительно потехи ради.
К человеку, которого лиса сводила наваждениями в могилу, приглашали знахарей – чертить на дверях талисманные узоры и заговоры от лисиц. А пойманную лису запирали в кувшин или снимали с нее шкуру, чтобы оборотень не мог вернуться в тело. При наихудшем раскладе боги отнимали у провинившейся лисицы пилюлю бессмертия и изощренно ее наказывали: она перерождалась в простую земную женщину и проживала обычную жизнь, прекрасно при этом помня, кем была до того, как небожители сослали ее в «плацентарные мистерии».
Во многих рассказах лисы ведут себя вполне прилично: всего-то создают вокруг себя фантомную реальность без особого вреда для окружающих, кроме разве что померещившейся жизни. Человек, ничего не подозревая, может дожить до старости в наваждении, созданном для него лисицей. Скажем, он женится, растит пятерых сыновей и двух дочерей, обустраивает дом, получает важную государственную должность, выращивает персиковые деревья на могиле у родителей, торгует шелковыми вышивками, выдает дочерей замуж, отправляет сыновей в город… А однажды на закате его лет жена просто говорит «мне пора» и исчезает. И старый человек идет за ней. Оборачивается в последний раз взглянуть на свой роскошный дом, в котором прожил такую пеструю, исполненную забот и радостей жизнь, а дома-то никакого и нет. Только четыре иглы, воткнутые в перстень, на них – коробка из-под румян, а вместо персиковых деревьев – сухой, колючий куст жожоба… Не было ничего.
И вот – наши дни. Современная лиса фотографируется в магазине загробных товаров. Светодиодные обручи и шляпы с лисьими ушами продаются на каждом углу вместе с пандами на магнитах, спайдермэнами-липучками и шарами с пленными феями.
Современные лисицы по-прежнему обладают «красотой, опрокидывающей царства»: большеглазые, с бровями, подобными бабочке шелкопряда, кожей белее и прекраснее нефрита с горы Цзиньшань и голосом, будто коралловая шпилька раскололась о яшмовое блюдо.
Древняя магия покинула их, но они пользуются современной – фотографируют все, что с ними происходит. Вот она пьет синий дымящийся компот, вот ест шашлык из клубники в карамели, а вот она у витрины со швейцарскими часами, с роботом на входе в магазин, со статуей быка, в клумбе, на набережной, в зеркальной парикмахерской, с человеком в костюме кролика, на скамейке с пирожным, у философского камня, в обнимку с загробным императором или собачкой…
Бесчисленные снимки в режиме реального времени дублируют проделки лисы в параллельной реальности соцсетей, чтобы она не исчезла, как оборотень, у которого нет настоящего тела. Если она перестанет множить свои изображения, то прекратит верить в собственную реальность. Однако, если повезет, виртуальный мир заметит ее и пленит.
Все перевернулось. В современном Китае лисиц уже не держат заточенными в кувшинах с узкими горлами. Их пленяют LCD-экранами небоскребов и запирают на неоновых олимпах. Лишенные тела, они обречены тратить вечность, дарованную пилюлей бессмертия, подводя губы, рекламируя кремы, замедляющие старение, или вечно купаясь в золотом бассейне под опадающими лепестками небесных вишен, как та сверкающая девушка Гуччи, мимо которой я хожу каждый вечер.
* * *
– К нам присоединится моя девушка, – объявил Раскольников, нажимая отбой в телефоне за ужином во Французском квартале, куда мы переместились из загробного магазина.
Оу.
Она появилась во дворике ресторана минут десять спустя: лиса столь ослепительной красоты, что ее земную природу выдавала лишь легкая испарина на лбу и чуть учащенное дыхание, будто она бежала, а не летела по воздуху, как положено сверхъестественной женщине.
Как только Раскольников представил нас друг другу, она сразу же, без прелюдий спросила:
– Ты замужем?
– Да.
– Дети есть?
– Трое мальчиков.
– Надолго в Шанхае?
– Уезжаю в конце месяца.
– Сколько лет твоим детя…
– Да, да-а, да-а-а-а – у нее е-е-есть муж, дети, поставь ей уже визу в паспорт! – закатил глаза Раскольников.
Лиса одарила его улыбкой опытного змеелова – мол, шути, шути, ты не знаешь повадок и психологии змей так, как я. Меня она окинула ищущим взглядом пограничника – последним, который уже после «цель приезда? сроки пребывания? ваши документы…», но деваться было некуда: у меня был железобетонный пропуск замужней матери троих, так что паспортный контроль я прошла.
Остаток вечера прошел легко и приятно. Мы говорили о моих прекрасных детях и ели торт.
* * *
Я вернулась в резиденцию после ужина с Раскольниковым и постучалась к Поэтессе. Она приоткрыла дверь и высунула голову.
– У меня для тебя потрясающая история про призрачных невест! Ты же знаешь эту традицию?!
Торчащая из дверного проема голова Поэтессы озадаченно нахмурилась, выслушала тему моего доклада и перебила:
– Там есть самоубийцы?
– М-м-м-м, нет. Только жертвы несчастного случая, мертвые невесты, томящиеся по любви призраки, ну и кладбищенский похититель тел, он же – маньяк-убийца, казненный на электрическом стуле.
– Там есть тигры?
– Н-нет. Тигров нет…
– Не моя тема, – отрезала Поэтесса.
– Ясно.
Последовательный человек.
– Ну ладно, я…
– Это доставка?! – перебил мои прощания знакомый мужской голос из студии Поэтессы. – Ну наконец-то, я умираю с голоду!
– Нет, это не…
Поэтесса обернулась на голос, но было поздно. Стив в одних трусах уже распахивал дверь, одновременно натягивая футболку.
– О, привет! – голова Стива вынырнула из футболки и озарила коридорную мглу лучезарной улыбкой, словно солнце. – Че-как? Где пропадаешь? Да заходи! Есть хочешь? Мы заказали лапшу с курицей и свиными горлами. Я думал, она и приехала…
Стив тараторил, уволакивая меня под локоть внутрь студии. Поэтесса в одном полотенчике одеревенело прошагала за перегородку, в жилую часть студии. Я неловко топталась поближе к двери, сопротивляясь приглашениям Стива «располагаться поудобнее». Внезапный шум воды из туалета высадил меня на Марсе. Тут еще кто-то? Я уставилась на дверь. Она открылась и из клубов пара вышла… Поэтесса.
– Это доставка?! – спросила она, на ходу заматываясь в полотенце, – Ну наконец-то! Я голодать! О, привет!
Заправив полотенце на груди, она наконец подняла глаза и увидела меня. Я молча пялилась. Она пожала плечами, полотенце упало, и она засмеялась, прикрываясь руками, как Афродита капитолийская. Из-за перегородки послышался строгий окрик на китайском и Поэтесса-II, беззвучно пародируя Поэтессу-I, пошла на зов вглубь студии.
«Их две!» – молча показала я Стиву пальцами.
«Близнецы-ы-ы-ы!» – одними губами ответил он, избивая руками воздух, как футболист, только что забивший победный гол в финале лиги чемпионов.
– Ты не знала?! – тихонько спросил он, пользуясь тем, что за перегородкой Поэтессы перешли со сдавленного шепота на повышенные тона, видимо, осознав, что мы все равно ничего не поймем на китайском.
Я помотала головой.
– Да все знают, какие уж тут тайны? – он махнул в сторону перегородки. – Но ты не распространяйся. Они не афишируют. Правила резиденции, все дела. Хотя кому ты скажешь, а-ха-ха, да? Тебя никогда не видать, нигде не появляешься… А наши все и так в курсах. И хоть бы кто маякнул, предупредил… Не! Я чуть с ума не сошел, когда сам узнал! Возвращался откуда-то пару месяцев назад. Стою, знач, такой в лифте, тут вижу – она с чемоданом через вертушку лезет. Я, кэшн, удивился про чемодан, но, думаю, мало ли, мож, ездила куда на выходные, к родителям там, местная же, тут все туда-сюда шастают. Ну, я лифт придержал, а она такая заходит – и ни «привет», ни «ну че тут у вас», взгляд отсутствующий, типа вообще не узнает – и спрашивает: «На каком этаже тут художественная резиденция?» Я такой о-О. Совсем уже двинулась со своими призраками. Не, я знаю, поэзия – дело такое, но тут прям отвал башки! Я провел ее до дверей студии, ну чисто по-соседски. А она стучится в собственную студию! Прикинь, я присел… А потом она же, только с черными, как у панды, кругами вокруг глаз, сама себе дверь открыла, и тут я уже такой а-а-а-а… о-о-о-о-о, какой джекпот!!!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.