Текст книги "Жизнь и ее мелочи"

5

После кончины Нины Ивановны устаканившийся домашний мирок зашевелился в предвкушении интересных перемен. Переезд в собственную просторную квартиру, обустройство по вкусу новой хозяйки, выбор мебели долго тешили переселенцев и потребовали больших затрат. Лучшую комнату получил Юрочка, который заканчивал школу и собирался по настоянию матери поступать в институт. На бюджетное отделение любитель досуга и игры на барабане (гитара показалась ему инструментом слишком сложным) рассчитывать не мог, поэтому встала задача изыскать средства на платное.

– Продай участок на горе, – предложила Луиза.

– Надо подумать, – пробурчал наследник, испытывая неясное, но сильное внутреннее сопротивление. – Туда после оползня подъезда нет, трудно найти покупателя на заброшенную землю.

– А сколько осталось в заначке?

– Нисколько. Ушло на предоплату памятника Нине Ивановне.

– Ты с ума сошёл – такие деньги вбухивать в могилу! Верни залог, хватит и простого камня! – возмутилась гражданская супруга, но впервые за двадцать лет совместного проживания услышала отказ, причём в тоне, не терпящим возражений:

– Подонка во мне не откапывай. Всё, что ты получила, принадлежит…

– Принадлежало, – пыталась вставить Луиза.

Напрасно. Ощутил ли себя Захар не бесправным пасынком, а собственником дорогой недвижимости, трудно сказать, однако повторил твёрдо:

– … принадлежит женщине, которая меня воспитала, к тому же искренне любила, и я поступлю так, как велит совесть.

Получив отпор, нахалка замолчала, но намерений не оставила. Всякая женщина знает, что лаской добьётся большего, тем более ночью, когда душа мужчины бессильна перед зовом восставшей плоти. Из смеси восторгов и терзаний у Захара неожиданно родился план, осуществление которого снимало все проблемы и даже позволяло воплотить давние мечты..

С появлением права на собственность граждане почившей в бозе страны советов перестали смотреть на жильё, как на священную корову, значит квадратные метры можно продать. Так он снова вернулся к мысли уехать на Кубань. Тут курорт с наскоро обустроенными дорогими пляжами, харчевни на каждом шагу, засилье торгашей, перекупщиков, частных арендодателей, а там работяги, настоящая жизнь. В здоровом климате, среди честных людей, может, и Лу оставит неясный недуг. Но, скорее всего, это и не болезнь вовсе, а дурное настроение. Она часто запирается в ванной комнате и там плачет. Помочь нельзя – крах собственных иллюзий каждый должен пережить сам. В Хосте ей всё напоминает о прежней любви, новая обстановка пойдёт на пользу.

Захар потрогал казачьи усы, которые отрастил недавно, и сказал:

– На квартиру эту желающих много, стоит дорого. Вещи на фуру погрузим и поедем в казачью станицу на правом берегу реки, где изначально селились мои предки. Там привольно и земля жирная – палку воткни, оглобля вырастет. Воздух сухой, бензином не отравленный, здоровье вернётся. Дом возьмём у реки, с большим участком, а Юрке здесь однокомнатную квартиру куплю, учёбу за все четыре года в любом институте оплачу. Денег хватит.

Луиза задумчиво шевелила губами.

– Поедешь? – с надеждой спросил Захар.

– Куда я денусь. Только сыну – двухкомнатную, пусть и небольшую, чтобы не ютились, когда женится, детей рожали.

Воодушевлённый собственник дал объявление в местную газету. Первыми набежали кавказцы, цену предлагали двойную, но связываться с ними Захар не рискнул – останешься и без квартиры, и без денег. С Северов откликнулись мечтающие о тепле на старости лет. Люди там хорошо зарабатывают, но огромные расстояния затянут переговоры. Местные молчали – откуда у них средства? Привлекательнее других выглядел футболист сборной из Москвы: не торгуется, готов платить валютой и сразу.

Через два дня Захар встречал на Адлерском аэровокзале шикарную даму в чёрных очках и шляпе с огромными полями. Представилась женой покупателя, Еленой Аркадьевной. Шибко деловая, сразу поручила договориться с нотариусом на завтра, вещи забросила в частную гостиницу и попросила показать посёлок. Почему бы и нет?

Легко шагая по хостинским висячим мостам, женщина украдкой рассматривала добровольного гида, которому завтра намеревалась передать серьёзную сумму. Такие лица нечестным людям не достаются: твёрдое, асимметричное, подбородок квадратный, взгляд прямой с лёгким прищуром – видит больше, чем хотел бы знать. Москвичка решила, что продавцу можно доверять, и пригласила в ресторан.

Захар повёл в лучший – тот, где работал. Разумеется, карт не раскрыл, выдал себя за постоянного посетителя. Пряная южная еда и сухое марочное Каберне из сладкого винограда, собранного в жаркое лето, сближает людей. К концу дня дама называла собутыльника по имени, а он её простецки – Аркадьевна.

Поутру отправились в районную контору, что на Лысой горе, выложили документы. Лицо нотариуса отразило недоумение.

– А где ваша жена, господин Головатый, или заверенное заявление от неё об отказе на часть собственности? Один вы не имеете права распоряжаться квартирой.

Покупательница изумилась ещё сильнее: – Штамп в паспорте и молчали?!

– Да мы уже много лет, как разъехались, я даже не знаю, где она, – оправдывался виновник нелепой ситуации.

– А на дурака вроде не похож, – зло бросила москвичка и выбежала на улицу, где разгневалась окончательно: солнечное утро безо всякого перехода сменилось проливным дождём, с горы по дорогам и ложбинам низвергались бурные грязевые потоки. Такси она отпустила, а нового тут не поймаешь. Вышедший следом Захар раскрыл над нею зонтик.

Приезжая удивляться устала, но всё-таки спросила: – Откуда рояль в кустах?

– Сейчас поздняя весна, погода меняется по три раза на дню. Пошли на автобусную остановку.

До гостиницы добрались насквозь мокрые, у москвички от холода стучали зубы. Захар с усилием стянул с неё набухшие от воды узкие джинсы и, пока она принимала горячий душ, заказал бутылку коньяка. Чтобы не подхватить воспаление лёгких, они выпили всё до дна без закуски и оказались в объятиях друг у друга. Луиза в последнее время из-за нездоровья редко его к себе подпускала, а тут – роскошная столичная дама, смотрит загадочно, если не призывно, и пахнет незнакомо. Вдохнул казак французский аромат, гормоны заиграли, голова закружилась, а сердце выдало систолу. И почувствовал он лёгкое свободное счастье. Исходило ли оно от женщины или возникло благодаря стечению обстоятельств, неизвестно, но такое острое удовольствие Захар уже и не помнил, когда получал. Может, и никогда.

Так бывает: живёшь с постоянной спутницей, вполне довольный её телом и духом, и вдруг – мимоходом, мимолётом – рядом окажется случайная женщина, от запаха которой затрепещут ноздри и накроёт понимание, что вот она, половинка, назначенная тебе небом, одна лишь способная подарить мгновения восторга, но что-то не сложилось, на развилке жизненного пути судьба повернула не в ту сторону, поворот остался далеко позади, и теперь уже ничего не вернёшь.

Партнёрша выглядела довольной, однако Захар на всякий случай сказал осторожно:

– Извиняй, Аркадьевна.

Та глянула вскользь на чужие волосатые ноги и поинтересовалась:

– А есть за что? По-моему, ты был на высоте.

– Вдруг муж прознает.

– Во-первых, не узнает…

– А во-вторых?

– И во-вторых не узнает.

– Он у тебя справный?

– Не жалуюсь.

– А чего изменяешь?

– Чтобы чувствовать себя с ним наравне.

– Ходит налево?

– Не знаю. Скорее всего. Как все нормальные мужья.

– Здоровый бугай, по телеку видел, а квартиру покупать послал жену.

– За всё приходится платить. Вы, мужчины, эгоисты. Хочешь быть счастливой – надо идти на компромиссы, а для утешения завести тайный сейф с любимыми игрушками, вроде этой.

И москвичка похлопала по одеялу.

– Ты смелая, – с уважением произнёс Захар.

Она уточнила:

– Я сильная, иначе не выгребла бы из растоптанного детства. Но хватит болтать. Вот тебе тысяча долларов, ищи свою жену и разводись. А я завтра улечу и буду ждать твоего звонка.

Жеребцову Захар нашёл у родителей в Ставрополе. Когда ехал, думал, что она будет возражать, пытаться сделать ему больно. Но перед ним стояла преуспевающая, самоуверенная бизнес-леди в строгом брючном костюме, без косметики. Внимательно прочла бумаги и сразу подписала. Захар глянул в волоокие глаза и ничего там не прочёл, даже грусти. С трудом представил, что эта женщина когда-то была ему близка. Но девочка… Он замешкался.

– Что-то ещё? – спросила бывшая жена. – Я хотел бы видеть дочь.

– Что хотел, ты уже получил. А дочери у тебя нет. Отвергнутый отец нервно сглотнул.

– Ну, тогда до свидания.

– Какого ещё свидания? – снисходительно улыбнулась Ольга. – Прощай.

Вернувшись в Хосту, Захар отзвонился в Москву.

– О кей, – коротко сказала Елена Аркадьевна.

Оформлять сделку с квартирой неожиданно прилетел сам футболист. Узнать у него, где супруга, повар не решился. Да и зачем? Деньги он получил и, уладив окончательно городские дела, устремился за лучшей жизнью.

6

На Кубани устроились даже удачнее, чем Захар мог себе представить. Ладный, просторный дом, хозяйство отменное, на скотном дворе – разная домашняя живность, вызывавшая у него безудержную нежность, особенно корова с телятами и молодая кобылка. Тешили сердце пышная зелень сада и огорода, длинные виноградные шпалеры, прохлада горной речки с бочагами, где степенно ходила непуганная рыба, а за ночь в вершу набивались раки.

В конце участка, на высоком берегу, огромная крона серебристого тополя служила беседкой, под ним стояли плетёные из ивняка кресла и стол. Здесь владелец усадьбы встречал новых друзей, у которых перенимал казачьи привычки. Пили терпкое, не до конца перебродившее вино за успехи, за светлое будущее.

Смолоду Захар шёл чужой дорогой, но переломил судьбу через колено и начал всё заново. Хотелось жить интересно и красиво. В голову не приходило, что когда-нибудь эта жизнь для него закончится. Старость и смерть, конечно, никто не отменял, но они ещё далеко, когда придут, тогда и соображать будем, а пока руки рвались к работе.

Закупив нужную технику, новоявленный член местного казачьего общества засеял пахотную землю кукурузой и подсолнечником, а для себя, немного, пшеничкой, гречишкой, овсом и луговыми травами. Когда первый урожай еле вместился в сарай и под просторный навес, от возбуждения не мог заснуть. На рынок ездил только продавать, ничего, кроме семян и удобрений, не покупал – всё имелось своё. Правда, приходилось нанимать сезонных работников собирать плоды, опрыскивать виноградную лозу и варить сыр, он и сам участвовал во всех процессах, быстро обучаясь веками отработанным приёмам. Хотя через несколько лет объём работ пришлось сократить из-за трудностей сбыта, радость от возможностей и полноты сделанного, восторженное отношение к земле и сельскому образу жизни готовы были прилепиться к Захару навсегда. Но не прилепились. Всё сбылось, как он хотел, кроме одного.

Среди этого пиршества красок, запахов, ощущений – в длинной юбке и бесформенной просторной блузе бесполезно ходила Луиза, не вписываясь в пейзаж. Глаз художника фиксировал дисгармонию чётко, но мысли летели мимо, пугаясь остановиться и обозначить причину, которая способна свести на нет все достижения. В последнее время его спутница заметно переменилась, лицо потеряло цвет, груди обвисли, только волосы оставались прежними – тяжёлые, блестящие, как вороново крыло. Она всё чаще болела, куксилась, хозяйством почти не занималась, спала днём и оживлялась, только когда ездила в Хосту на свидание к сыну.

Юрочка жил в новой квартире, в институте не продержался и года, на предназначенные для учёбы деньги купил автомобиль и заделался таксистом.

– Не сердись, – просила Захара подурневшая Лу.

Тот только рукой махнул. Он любил её по-прежнему и даже больше, как любят увечных детей сильнее, чем здоровых. Но удивительно, что теперь, преодолев все препятствия и осуществив детскую мечту, он перестал чувствовать себя счастливым. Сидя в одиночестве у речного обрыва, вспоминал слова Онегина: Я думал, вольность и покой // замена счастью. Боже мой! // Как я ошибся…

Тихим осенним днём, когда мелкий тёплый дождь поил отдыхавшую от трудов землю, Луиза прилегла после обеда на диван в горнице, скрючилась на боку и громко застонала, не в силах удержать боль в себе.

– Что случилось, родная? – допытывался встревоженный Захар.

– Словно разрезали пополам, и ноги горят. Давно мучаюсь, но так, чтобы нельзя терпеть, впервые..

Он поднял исхудавшую до невесомости женщину и отнёс на кровать. Она закричала: – На спину не клади! Больно!

Всю ночь оба не спали, а на рассвете, тупорылый джип, разбрасывая шинами по бездорожью вязкую грязь, выехал на главную трассу и через час уже был в Краснодаре. В краевой больнице потребовали направление, результаты обследования, что-то ещё… Захар плюнул и положил Луизу в частную клинику. Каждый день ей делали анализы, исследования на новейшем оборудовании, собирали консилиумы. Заключение – опухоль поджелудочной железы в неоперабельной стадии.

– Что значит «ничего нельзя сделать»? – в отчаянии кричал Захар, оплативший поражающий воображение счёт. – Не умеете, так и скажите – я повезу её в Москву!

– Ваше право.

В столице, за ещё большие деньги, Луизу взялись лечить. Выздоровления не обещали и оперировать тоже отказались, но вскоре она почувствовала себя лучше, и казак воспрял духом. Хотя купюры утекали со скоростью горного ручья, он не задумывался о последствиях и готов был отдать любую сумму даже за слабую надежду.

Дни проводил в больнице, стараясь не вспоминать о станичном хозяйстве, брошеном на сезонного работника, но по ночам, в гостинице, часто вскакивал в холодном поту – ему снился охваченный огнём хлев с животными, которые страшно мычали и бились взаперти.

Прошёл месяц, терапия больше не помогала, остались только наркотики, которые врачи отпускают скупо и лишь там, где лечишься или живёшь. Из клиники Луизу выписали, в хосписе надо ждать места неопределённо долго. Аптеки сильных обезболивающих не продают, но проблем нет, если есть деньги. Большие. Денег осталось мало, поэтому Захар, вернувшись вместе с обречённой в станицу, распродал живность, пахотную землю и технику, правдами и неправдами раздобыл лекарство. Однако боль нарастала, а запас спасительных ампул уменьшался быстро. Тогда казак заложил последнее: дом, собаку и лошадь. Покупатель, выдав аванс, согласился подождать.

Ждать, судя по всему, оставалось недолго. Больная пожелтела, потом позеленела. Захар больше не узнавал её истончившегося тела. На руках носил по двору, баюкал, опускал в тёплую ванну, она кричала, а он судорожно сжимал объятия, покрывал поцелуями лицо, уверенный, что Лу умирает не от рака, а от тоски, которая прикинулась опухолью. Не в силах помочь, отчаянно, до крови, бил кулаком по стволу старого тополя.

Непонятно откуда прилетела горлица и с рассветом начинала жалобно причитать: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…». Наркотики закончились. Луиза кричала днём и ночью, скрипела зубами, хватала Захара за рукав.

– Больше не могу! Пожалей, убей меня, если любишь! Убе-е-е-й!

Эта женщина больше не вызывала у него никаких чувств, хотелось лишь одного – чтобы замолчала. Действительно, отчего бы не убить? Всем станет лучше, боль уйдёт и наконец наступит тишина. Захар положил на лицо несчастной широкую жёсткую ладонь и придавил. Лу замерла и вдруг начала судорожно извиваться, бить ногами, пытаясь освободиться. Он в ужасе отдёрнул руку, опомнился, выбежал во двор, смаху вскочил на уже проданную кобылу и без седла поскакал прочь.

Вернулся глубокой ночью, пешком, бросив загнанную лошадь умирать в степи. Остывшая Луиза лежала на полу с открытым ртом, словно хотела вздохнуть или крикнуть в последний раз, но не нашла сил. На похоронах Захар плакал навзрыд, даже знакомые станичники укоризненно морщились. Когда все разошлись, он подался в церковь. Всегда считал, что религия – обман, иллюзия ограниченного ума, неспособного разгадать смысл жизни, а тут мысли отключились, осталось лишь чувство такого острого физического и душевного опустошения, что он с трудом представлял, как много лет мог считать себя счастливцем. Запалил свечи, впервые перекрестился перед иконой Спаса Нерукотворного и прошептал: «Господи, подари ей радость, которой она не узнала, хотя я любил её больше себя». Теперь несостоявшегося казака ничто не связывало со здешней жизнью, и, покончив с остатними делами, он, не мешкая, отправился в родную Хосту. Еле втащил на четвёртый этаж объёмную сумку, снял с плеч тяжёлый рюкзак и нажал кнопку звонка.

Юрочка на похороны матери не приезжал, сообщив по телефону, что поступил срочный заказ – везти клиента в Абхазию на целый день, а подменить некому. Ну, что ж, всякое случается, работа есть работа, она ему нравится, и мальчик работой дорожит.

Дверь открыл пасынок, увидел Захара с вещами и порога переступить не дал.

– Ты что, дядя! В одной комнате я с женой, в другой дети…

Тут как раз в коридор выглянули два огольца лет пяти-шести с игрушками в руках посмотреть, кто пришёл, что принёс. Ничего не принёс. И побежали обратно. «Луизины внуки, похожи», – тепло подумал незваный гость.

– Не в кухне же вам спать, – продолжил Юрочка, выводя Захара из нежной задумчивости. – Кушаем там, друзья приходят посидеть. Так что извини, должен понимать.

– Должен, но не понял: жильё на мои деньги куплено.

– И что? Когда это было и для кого? Для мамы, мамы нет, я наследник, а ты ей даже не муж и здесь не прописан. А мне вообще никто.

– Чтоб тебе ни дна ни покрышки! – в сердцах бросил Захар.

Юрочка оживился:

– Вот это разговор! А то всё добреньким прикидывался. Говорил я матери – не раскатывай губу. Не верила.

– Дай переночевать, мне идти некуда.

– У всех свои проблемы.

Дверь захлопнулась. Захар стоял в раздумье на лестничной площадке. Вот и дожил до того дня, когда давно знакомые люди проявляются в истинном свете, а главное – становишься понятен сам себе, во всяком случае в той мере, в какой это вообще возможно. Сколько заблуждений! Но заблуждения ли? Просто жизнь, а у него чудом уцелели шесть соток, которые не забыла вписать в завещание добрая женщина, фронтовичка Нина Ивановна Колыванова.

Однако паспортный стол муниципальной полиции ржавый вагончик на склоне горы жильём признавать отказался. Конечно, с тех пор, как законодательная власть повенчалась с финансами, за взятку можно добиться любого решения, но только мало денежные граждане шустро переместились в категорию бесправных, и дачник остался ни с чем.

Попытка устроиться в посёлке на работу с проживанием в самой ничтожной служебной каморке тоже окончилась неудачей: пенсионеров никуда не брали, тем более на курортах занятость в основном сезонная и осенью идут массовые сокращения. Так, являясь «землевладельцем», Захар юридически оказался «лицом без определённого места жительства».

Как ни крути, путь оставался один. И казак, ставший бомжом, двинулся по направлению к покрытому лесом пространному скальному массиву под названием Бытха.

7

На языке убыхов, одного из малых черкесских племён, Бытха означает Хребет овцы. Гора не такая высокая, как длинная – больше трёх километров, и широкая, к тому же двугорбая, по крайней мере, так она выглядит с моря. До революции участки здесь раздавали под дачи, на приморском склоне лепились имения князей Голицына, Трубецкого, в сторону Мацесты – барона Врангеля, графа Витте и других знаменитых соотечественников. В 1934 году распахнул двери Военный санаторий им. Ворошилова, который прославился редким в те времена фуникулёром, доставлявшим отдыхающих с высоты на пляж и обратно.

Современное строительство, в основном спальных микрорайонов, развернулось только в 70-е и с каждым годом всё ширится. Но горы коварны и равновесие неустойчиво, на восточном склоне сохранились следы древнего гигантского оползня. Когда случится следующий? В погоне за лёгкой сиюминутной прибылью об отсроченных угрозах думать не принято.

Верхняя, крутая часть горы и сегодня покрыта девственным, труднопроходимым грабово-дубовым лесом, перемежающимся каменным хаосом. Ещё не так давно внизу было слышно, как ночами воют шакалы, а нынче дотошные туристы забираются высоко. Путеводители расписывают кавказский дуб и липу, которые растут из одного корня и обнимают друг друга, как мужчина и женщина в порыве страсти, руины древнего храма VIII века, заброшенное воинское кладбище горцев и языческие святилища Бытхи – так звали богиню убыхов, с незапамятных времён населявших землю между реками Бзугу и Мацеста. На этом месте сегодня вольготно раскинулся курортный город Сочи, или Саше – опять-таки на языке коренного народа. Язык уникальный – 4 гласных и 84 согласных буквы при отсутствии письменности.

Убыхи, имевшие славу самых свирепых воинов Кавказа, отличались высоким ростом, крепким телосложением и непримиримостью. После присоединения в 1864 году Северного Кавказа к России их поставили перед выбором – переселиться на Кубань или покинуть страну. Не желая изменять обычаям предков и будучи уже по большей части мусульманами, они предпочли уйти в Турцию, где их встретили не лучше: определили в специальные лагеря, дожидаясь, пока умрут старые и больные, но и те, кто выжил, оказались ущемлены в правах и растворились на просторах Османской империи. В результате геноцида со стороны русских властей и обмана турецких племя числится исчезнувшим, а его язык мёртвым.

Всё это Захар знал ещё со школы. Судьба убыхов напоминала ему судьбу казаков, и ожидать чего-либо хорошего от жизни на священной горе с таким печальным прошлым казалось наивно. Но вариантов не было, его дорога, по иронии судьбы, шла снизу вверх.

Две трети пути он проехал в натужно кашляющем автобусе между новыми домами по асфальтированному, местами уже потрескавшемуся серпантину, ещё несколько километров одолел пешком по лесу и скальным участкам, протаптывая для себя вихляющую из стороны в сторону тропу. Уже к вечеру добравшись до заросшего кустарником и бурьяном участка, сунул руку между плоскими камнями, лежащими друг на друге возле вагончика, и нащупал ключ, который много лет назад сам сюда положил.

Висячий замок, обмотанный промасленной тряпицей, никто не тронул, настолько всё вокруг было лишено соблазна. Поворчав с отвычки, замок поддался, железная дверь заскрипела. Тёмное нутро пахнуло плесенью. – Ну, здравствуй, мой последний дом, – тихо сказал Захар и перешагнул порог.

Запалил оплывший огарок свечи, стоявший в стеклянной плошке на столе. Высветились два стула, лежанка с ватным матрасом и подушкой, кухонный уголок, заставленный хозяйственной утварью и холодильник «Саратов», наверняка работающий, потому что в советское время вещи делались хоть и топорно, но на века, а не на запланированное время, которое заканчивается вместе с гарантией. Пузатый агрегат завезли сюда давно, в ожидании электрификации дачной территории. Когда дорога «поползла», место оказалось заброшенным. Судя по всему, соседние участки хозяева тоже много лет не посещали.

Захар, прямо в одежде, только сапоги сбросил, лёг поверх одеяла и почувствовал, как заныло тело, загудели натруженые за длинный день ноги. Свечу предусмотрительно загасил и остался лежать в полной темноте и тишине, словно в материнской утробе, испытывая, если не страх, то тревогу перед непонятным будущим. В голове не укладывалось, как можно существовать без привычных спутников цивилизации – электричества, тепла, телефонной связи, телевизора или хотя бы радио, да ещё одному. «Господи, пособи!», – прошептал невольно Захар и удивился, второй раз за короткое время обращаясь к тому, кого прежде не признавал.

Бог всегда был для него понятием отвлечённым, вроде совести, хотя, возможно, в своём неверии человек бывает ближе к вере, чем те, кто истово шепчет слова молитвы, а поступает вопреки. Многие считают себя движителем судьбы, но если колесо фортуны поворачивает в плохую сторону, виноватыми оказываются другие. Захар на бога или на кого другого никогда не надеялся, всё решал сам. Нынешние законы для иллюзии свободы приспособленны вполне: живи, где хочешь и как хочешь. И не вчера это началось, и не в семнадцатом, на который всё любят спихивать, а много раньше. На Руси испокон веков человек был потребен государству в качестве дров для Большой печи – чтоб не остывала, а хорошо тебе или загибаешься – дело личное.

От невесёлых дум Захар совсем было закручинился: несчастливое какое-то отечество, богатое, с бедными людьми. Обидно. Но, как говорила Нина Ивановна, нельзя обижаться на историю, ведь это твоя история. История и уготовила ему место на отшибе, в вагончике, среди каменистого неудобья, присыпанного землёй.

С другой стороны, разве не чудо – иметь свой клочок планеты, пусть и ничтожный по размеру? Устоял перед натиском Луизы – продать участок, значит есть бог, заранее позаботился. Ну, а потом, как всегда: пустил в свободное плавание, чтобы встретить в конце пути – простить за силу раскаяния или наказать за грехи.

Какие? Да мало ли у нас грехов! В суете дней, занятые наблюдением за другими, мы не слишком к себе внимательны. Разве не епитимьёй была его безответная любовь? Теперь она больше не застилала от него весь мир. Но испытания не даются просто так, значит заслужил – и смерть Лу, и нищету, потерю дочери, предательство пасынка и предстоящее одиночество. Осознание справедливости свершившегося прибавило Захару бодрости, и дал он себе зарок – лечь костьми, но трудности одолеть. А если Господь хочет, чтобы человек не сдался, пусть пособит.

Так у нового насельника Бытхи, который прежде никогда потребности в вере не испытывал, даже бытовой привычки креститься не имел, появился бог. Не бог всех, а свой, бог внутри. Потревоженная душа вернулась на место, успокоилась, и последняя мысль, перед тем, как его одолел усталый сон, была вполне обыденной: хорошо, что осень выдалась тёплая, не дождливая, а то замёрз бы к чертям собачьим.

Мама, которая никогда ему не снилась, а если и снилась, то он об этом не помнил, вдруг явилась под самое утро, когда сон уже прозрачен, но ещё различим, а слова достигают не ушей, а души.

«Высоко забрался, любовью я тут тебя не спасу, – говорила мама. – Что было, то прошло, а что прошло, случится снова. Смирись и доверь свой посох Богу».

Захар вскочил то ли в радости, то ли в испуге. Видение быстро таяло и скоро рассеялось совсем.

– Мама! Что ты сказала? Объясни!

Рядом никого не было. Он упал на траву, ощутив себя ребёнком, и приготовился плакать. Потом протёр глаза в удивлении: с чего это вдруг он тут валяется? И вспомнил вчерашнее обещание.

Перво-наперво наскоро соорудил навес, сложил из камней печку, натаскал из лесу хвороста и воды из ближнего ручья. Сварил жидкой пшённой каши, заморил голод, поплевал на ладони и продолжил вкалывать. И так каждый день – с рассвета до заката. Рубил, косил, сажал, строил. Погода подгоняла – дни становились короче. Между тем требовалось не просто выжить, а выйти из положения с достоинством, и это разворачивало сознание в нужную сторону, спасало от депрессии, а порой и от отчаяния. С заходом солнца узник времени замертво падал на лежанку, не успевая почувствовать усталость.

Иногда спускался в ближние поселения на горе за хлебом, консервами, строительным и садовым инструментом, огородными семенами, саженцами плодовых деревьев и ягодников. С мусорных свалок, которые так легко возникают неподалеку от жилищ, приносил полки, палки, железки, детали, ёмкости – уйму нужных в хозяйстве вещей.

Заглядывал и на небольшие стихийные рынки, где что-то можно взять подешевле. Однажды ему попалась на глаза торговка свежей рыбой. Рыбы он давно не ел, а сильно любил. Обмотанная тёплыми платками бабища, запустив короткие красные пальцы под жабры внушительному пеленгасу, высоко подняла его над бочонком с мутной водой. Приговорённый отчаянно мотал мокрым хвостом.

– Сколько? – коротко спросил очарованный блеском серебряной чешуи Захар.

– А счас поглядим, – сказала торговка и бросила рыбу на весы. Та изогнулась и шлёпнулась на стол. – Вишь, какой сильный! Будешь брать.

– Буду.

На рыбью голову опустилась килограммовая гиря. Пеленгас застыл, разинув рот, лишь хвост продолжал судорожно колотиться. В сознании Захара мгновенно всплыло лицо лежащей на полу мёртвой Луизы. Он судорожно сглотнул, развернулся и пошёл прочь. Вслед несостоявшемуся покупателю неслись бранные слова.

Но были и приятные встречи. Как-то возле посудной лавки Захар приметил старушку с двумя щенками за пазухой, вспомнил предательски брошенную на Кубани овчарку и не смог пройти мимо.

– Куплю одного, если не дорого.

И подумал: вот характер! Ходишь по краю, а ста рублей жалко.

– Не продаю, – сказала старая женщина, внимательно разглядывая увешенного торбами и мешками мужика. – Отдам даром, только в хорошие руки. – Чего так? Беспородные? – Ещё какие породистые – внуки волка. Сын овчарку держал, очень любил. Когда из Афгана не вернулся, собака стала в лес бегать, от волка родила троих, мне оставила, а сама ушла совсем. Выжила только девочка, я её люблю, словно родную кровинку. Это уже её детки, от добротного соседского пса.

– Который кобелёк? – уточнил Захар, а узнав, что оба, вытянул из тёплого убежища того, который покрупнее, и спрятал у себя на груди. – Не волнуйся, будет жить, как я, есть, что ем я. Никогда не обижу.

– Ладно, – сказала старушка, доверившись небритому мужику. – А ты не знаешь, зачем мне Афганистан.

– Прости, мамаша, и спасибо тебе за сына, за любовь, за всё, – только и смог произнести Захар.

По дороге домой, присаживаясь отдохнуть перед крутыми подъёмами, внимательнее рассмотрел приобретение: щёчки и бока по-волчьи белые, а нос чёрный. Малыш тут же получил поцелуй в кожаную сопатку и имя Неро. Теперь отшельнику было с кем спать и разговаривать.