Текст книги "Жизнь и ее мелочи"

3

«Чему бы жизнь нас не учила, Но сердце верит в чудеса». Стихов нашего замечательного поэта, прославившегося афоризмами, Михаил Полетаев не помнил, а может, и не знал, но ему только и оставалось, что надеяться на чудо. Человек часто приходит к вере, когда реальность себя исчерпала. Как говорят ветераны войн, в окопах атеистов нет.

Пробегая по изуродованному торговыми точками Арбату, художник выхватил тренированным глазом вывеску над невзрачной лавчонкой: «ВРЕМЯ. Покупка и продажа. Деньги сразу. С больших сделок скидки». Не очень понятно, хотя в городе, где гуляла свобода, сильно смахивающая на анархию, уже ничего не удивляло. Зашёл, заворожённый обещанием денег, а может, из любопытства, которое не покидает творческих людей даже в минуту отчаяния.

В тесном помещении пахло жареным луком. Запах был лёгкий, похожий на детское воспоминание. За прилавком, конечно, еврей, словно персонаж старых фильмов: в жилетке, лысый, с большим носом и отвислой нижней губой, являющей красную изнанку. Всю нишу позади него занимали настенные часы разных моделей: от «ходиков» до трофейных немецких с нежным боем и резной деревянной дверцей. Маятники качались размеренно, стрелки на циферблатах показывали разное время. Естественно, ведь время от часов не зависит.

Внизу плакатик от руки:

 
Вы, люди, суетливы и шумны,
смеёмся мы над вами со стены.
 

– Вы же не часы покупаете? – осторожно спросил гость.

Отвислые губы растянулись в хитрую улыбку:

– И часы тоже… Как символ меры человеческой жизни.

Во рту у Михаила пересохло, в голове зашумело, неведомые нейроны замкнулись, и на вопрос продавца «Чего изволите?» он с откровенным изумлением услышал свой ответ:

– Хочу продать несколько годков.

– Сразу так много? Обычно, начинают с месяца.

– Проживу чуть больше или меньше, какая разница. Конечно, хорошо бы знать, сколько отпущено, чтобы не промахнуться.

– Таких сведений не имеем. Время – это палач, который приходит, когда посчитает нужным. Придётся рисковать, ни одно денежное предприятие без риска не обходится. Но в нашем деле есть и преимущества. Человек взрослеет, мужает и, к сожалению, стареет. Продавая своё время, можно избежать старческих недугов, например рака, или не стать импотентом – разве плохо? К тому же это не кредит с процентами, деньги получите на руки – и никаких проблем.

– Мне надо в долларах.

– Да пожалуйста, хоть в иенах. Сколько?

Михаил назвал. Старик достал из-под прилавка допотопные громоздкие счёты и начал с феерической быстротой щёлкать деревянными косточками. Наконец, изобразив фальшивое недоумение, назвал цифру:

– За нужную вам сумму придётся отдать пять лет, восемь месяцев и тринадцать дней. Если по гамбургскому счёту – не так уж и много. Ну что, заключаем договор?

Человек говорил так заискивающе, что мясистые уши отъехали назад. В этот момент Михаил струхнул: происходило что-то невероятное, и может ли вообще такое быть? Не пора ли проснуться? А почему вместо букв на бумаге какие-то закорючки?

Торговец временем засуетился:

– Это на арамейском языке, дальше, – он ткнул кривым от артрита пальцем, – вот тут, смотрите, нонпарелью дан перевод: суть сделки и цифры. Подписывайте, подписывайте.

– Надеюсь, не кровью? – мрачно пошутил, пришедший в себя художник.

– Бог с вами, батенька, – укоризненно покачал головой продавец и протянул посетителю дешёвую шариковую ручку. Потом засунул подписанный договор в щель громоздкого устройства, похожего на старую типографскую строкоотливную машину, ногой нажал на педальку, что-то щёлкнуло, хрюкнуло и устройство вытолкнуло лист обратно, но уже с печатью в виде мальтийского креста в круге.

– Ну, вот, всё в порядке. Живите с удовольствием дальше, – произнёс старик с облегчением и отсчитал деньги.

– Это что же, – Михаил кивнул на железяку, – она соображает лучше нас с вами?

Лысая голова мелко закивала:

– Придётся смириться, что кто-то знает всё.

– А вам какая прибыль с чужого времени?

– Я просто получаю зарплату. Небольшую. Меня мама приучила не лезть не в своё дело.

По дороге к выходу художник, хлопнул себя по лбу:

– Да, забыл поинтересоваться…

Обернулся, но за прилавком было пусто, нелепая машина, которая ставила печать, тоже исчезла, а все часы на стене показывали одно время. Михаил испугался: деньги?! Деньги лежали на месте. Он, как ошпаренный, выскочил на улицу и, сжимая рукой в кармане тугой свёрток, почти бегом устремился в сторону метро. О чём собирался спросить, уже не помнил.

Дома, развернул пакет, боясь вместо купюр увидеть черепки или нарезанную газету, но доллары зеленели натурально.

– Откуда такие деньжищи? – удивилась Ива.

– Отсюда не видно. Главное – мама спасена! – воскликнул удачливый добытчик.

Больная приподнялась на локте, тоже глянула недоверчиво:

– Украл? Или убил кого?

Михаил вздрогнул, вообразив странное приключение.

– Надеюсь, что нет.

* * *

Сегодня скачет атмосферное давление, а за ним артериальное, чувствую себя разбитой, лежу, размышляю о том, что суетность моему характеру не свойственна. Я испытываю тягучую нежность к знакомым местам, которые способны открыть наблюдательному глазу суть, задрапированную обманчивой узнаваемостью. Ненавижу спешку и люблю постоянство, особенно мне мила стабильность, которую часто сознательно путают с экономическим застоем. Нравился бездумный брежневский век, когда все строили планы, не опасаясь, что завтра объявят режим ЧС, а рубль упадёт ниже плинтуса.

Промаявшись полжизни, человек начинает думать, что прежде было лучше, или просто страшится перемен, которые в России упорно следуют известной отечественной модели: хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Мне уже поздно чего-то бояться, но нынешнее время однозначно не достойно высоких идеалов, его главная парадигма – ублажение тела. Душа забыта окончательно. Самая желанная цель – комфортная праздность, несчастье – потерять бизнес, героизм – украсть миллионы. В этом заложена божественная трагедия, певец которой, возможно, уже родился. Смельчак заберётся на броневик и призовёт идти другим путём. Даром, что кровавым.

Сладких эпох не бывает, в каждой свои барабаны и слёзы, но время нашей молодости представляется бесконечно счастливым, потому что, пока молоды, мы все бессмертны. А был у меня приятель с шилом в заднице, у него из семи пятниц на неделе одна обязательно оборачивалась неприятностью. Так и погиб из-за ерунды. Надо беречь случайный дар, по крайней мере, когда это зависит от тебя, а от тебя зависит далеко не всегда. К юбилею Победы, на экране телевизора бегущей строкой появляются фамилии, погибших в Отечественную войну. Кто знает, сколько среди них гениев? С каждым умер целый мир, огромный, как твой собственный. Трудно отвести взгляд: миллионы жизней, добровольно или по долгу отданных за твою, которая тоже закончится. И как с этим быть? Где мера справедливости и правды?

Жизнь – волшебство. Одна клетка сцепилась с другой, образовав эмбрион. Почему? Завязалась в узелок крохотная мышца и начала сокращаться. Однажды на даче мне принесли из садка живого зеркального карпа. Он хлопал мокрым хвостом по кухонному столу и судорожно открывал рот. Убить его, ударив чем-нибудь тяжёлым, я не решилась, и, глядя в сторону, отрезала голову, потом вынула внутренности. Рыба уже кипела в масле на сковороде, когда я обратила внимание, что на разделочной доске продолжает ритмично биться рыбье сердце, и почувствовала себя палачом.

Никто не знает достоверно, как сформировались наши органы. Идут годы, десятилетия, а упрямая сердечная мышца всё так же качает кровь, и почему остановится тоже не всегда ясно. Майя Плисецкая легла спать здоровой и не проснулась. А что за энергия поддерживает температуру нашего тела? Тарелка супа и бутерброд? Не смешите. Даже у голодающих кровь горячее 36 градусов. Сколько надо дров, газа или нефти, чтобы вода весом в 70-100 килограммов оставалось на таком уровне тепла постоянно?

И как мы пользуемся этим чудом из чудес? Из чего состоят наши будни? Из пустых слов. Из убогих поступков, которые, скорее, являются привычными телодвижениями и редко имеют смысл, а тем более существенное значение. Из безумных мыслей, которые хотели бы обернуться деяниями, но им это не всегда удаётся.

Суть современного бытия отражают телевизионные сериалы, похожие друг на друга, как однояйцовые близнецы: шикарные коттеджи, обставленные дизайнерской мебелью, по цене, доступной только жуликам государственного масштаба, измены и предательства как данность, суетливый перепих на служебном столе в офисе, безудержная пальба, деньги, сыщики, врачи, клубок выдуманных страданий.

Доминанта потребления завела прогресс в тупик. Уши болят от призывов: жрать, жрать, жрать! покупать, покупать, покупать! Участники публичных шоу, не испытывая стыда, хвастают интимными похождениями, жадно делят наследства и изощряются в приготовлении дорогих блюд, хотя у большинства, коротающего досуг возле «ящика», денег на это нет. Но они смирились, всем хочется колбасы, любви и покоя, а не вшей в окопах и революций.

Поэтому ничего не изменится, ракеты будут летать, цифра потеснит умения, а продюсеры продолжат лепить слезливые сериалы со счастливым концом.

^«Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем», произнёс Екклесиаст, оглядевшись вокруг. Земля – не территория влияния человека. Его поле маленькое, мелкое, кроме суеты на нём ничего не растёт. Так что, ловите радость сегодня, а вечный вопрос – зачем мы пришли в этот мир, так и останется вечным, пока не исчезла Вселенная.

Сбивает с толку мысль, что после смерти нам будет интересно что-то из происходящего здесь. Остановитесь, перестаньте трястись над своими внедорожниками и шубами, над своим книгами и изобретениями. Не пытайтесь экономить деньги и чувства, живите щедро и любите на всю катушку. Да, смерть всё вывернет наизнанку, непонятное станет понятным, а понятное снова обнимется с тайной. Сытые и голодные, всемогущие ибессильные наконец сравняются и без прогрессивного налога.

На этом фоне навязчивая мысль – осчастливить будущих насельников планеты выглядит наивной. Между тем мир вянет без идей. Набившие оскомину «равенство» и «справедливость» дискредитированы. Нужен хоть какой-нибудь «простенький» лозунг, вроде обязательной доброжелательности и помощи слабому, уважения к свободе личности, любви к другому, которая больше любви к себе.

Сама я мало чего из этого умею. Означает ли сие, что моя жизнь оказалась неудачным воплощением мечты Бога? Толстой в «Исповеди» написал: «Обманывать себя нечего. Всё – суета. Счастлив тот, кто не родился, смерть лучше жизни».

Ну, не знаю, Лев Николаевич. Смотря какая жизнь и какая смерть. Хотя ни та, ни другая особой деликатностью не отличаются.

4

До операции Тоня не дожила. Похороны и последующие дни художник помнил смутно, словно находился под наркозом. Он не спал, не ел, только пил что покрепче. Хотелось выть, кричать, драться. На девять дней немного пришёл в себя, поехал с дочерью на кладбище – новое, дальнее, рядом лес. Положили цветы и долго сидели у белых берёзовых ног, вдыхая сырой запах земли.

– Красиво как, – печально произнесла Ива, – а мама умерла.

Михаил запрокинул голову, чтобы слёзы закатились обратно в глаза. Тоня любила повторять: мы живём в хорошее время, нам хватает еды, мы можем любить, на нас не падает небо. Вот оно, небо. Её нет, а небо есть, и птицы летают высоко, раскинув крылья, похожие на изломанные брови жены.

Темнело, а он всё сидел, не стремясь вернуться в осиротевший мир. Завтра приедет сюда опять, закажет надгробный камень с короткой надписью: «Нет жизни без тебя». Считается, что Бог посылает испытания по силам. Какой утешитель выдумал эти слова? Не было у Михаила таких сил – пережить смерть любимой. Её отсутствие делало существование бессмысленным, хотелось, чтобы собственное время тоже закончилось, но оно останавливаться не собиралось. Придётся время убить. Теперь, когда жизнь ему без надобности, можно смело продать оставшиеся годы. Ива останется сиротой, зато ни в чём не будет нуждаться.

Художник посетил знакомую лавку на Арбате, где обменял на деньги сразу десять лет, купил квартиру в центре с хорошей обстановкой и обжитую дачу в ближнем Подмосковье. Написал дочери прощальное письмо, приложив подарок ко дню рождения – кольцо с бриллиантом и бусы из бледных аметистов, которые носила Тоня, затем пошёл в аптеку за лекарством, способным безболезненно отправить человека в последний путь.

Фармацевтический бизнес в ту пору ещё не выбился в лидеры баснословных прибылей, аптек открывалось не так много, как нынче, зато буквально на каждом шагу стояли игровые автоматы и работали казино. Михаил устал слоняться по городу, заглянул в подвальчик, присел возле «однорукого бандита» и за пару часов спустил всё, что нашлось в карманах. Вышел на улицу и вдруг обнаружил, что мыслей в голове поубавилось, сердечная боль притупилось, зато явилось соображение, что в рулетку выигрыш крупнее и наверняка выпадает чаще, чем в автомате, там можно комбинировать, а не просто дёргать за ручку.

Он вернулся в лавку и расстался ещё с парой лет. В казино поначалу выиграл и, к собственному удивлению, испытал уже забытое чувство восторга, появилось желание продлить удовольствие. Потом проиграл с досадой, и так целый день, в конце которого решил, что горе можно глушить деньгами, которые ему ничего не стоили, кроме жизни. На темных задворках рассудка пряталось понимание, что усердие его напрасно. В этих деньгах заложено небытие и по большому счёту всё уже давно проиграно. Но он намеренно не лез слишком глубоко в дебри сознания и регулярно посещал торговца временем, пока машинка однажды не выплюнула договор без печати. Старик развёл руками и недружелюбно осклабился.

Михаил вернулся домой и стал готовиться к смерти. Но настало утро, а он ещё жил. Прошла неделя. Что-то тут не так. Впрочем, сказка ничего не обещала. Чудеса, конечно, случаются, особенно с людьми, наделёнными развитым воображением. Мысли грызли голову, возвращая забытую боль. Денег на игру нет, а жизнь невыносима. Что же теперь, лезть в петлю?

Обманутый в лучших ожиданиях, Михаил рванул на Арбат. Если не удастся уговорить старика, надо его прижать, взять за горло, а машинке, чтобы сработала, дать хорошего пенделя – приём в отечестве известный, а главное действенный. С такими мыслями он в запале пробежал мимо знакомого заведения, пришлось вернуться. Вернулся – и снова проскочил. Замедлил шаг, вглядываясь в каждый кирпич. Определённо вход находился тут – вот неровная тротуарная плитка, о которую он спотыкался. Шевельнул ноздрями – запах лука тоже ещё можно уловить. Однако лавка отсутствовала.

На её месте – стеклянная дверь, над дверью зелёная светящаяся надпись: СБЕРБАНК. Тот самый, который в 90-е годы противозаконно сгрёб народные денежки. Сказка попахивала былью. Михаил схватился рукой за грудь и упал, ничего больше не чувствуя, не сознавая, что радости и муки закончились – в назначенный час мойра перерезала трепетную нить.

* * *

Полдня я молчала. Это хорошо, что сегодня дочь – в кои-то веки – собралась со мною пообедать: есть повод напомнить. Сели за стол, и меня прорвало:

– Знаешь, какое сегодня число?

– Разумеется, – как ни в чём не бывало ответила Лена, принесла стопки и графин с водкой – на Руси вином не поминают.

Она любила отца, и он её обожал, а вижу, что запамятовала. Я относилась к нему сложно, но забыть не могу, напротив, чем дальше берега времени, тем муж становится ближе. Слёзы обжигают веки.

– Только плакать не надо, – хмурится дочь и не может отказать себе в удовольствии добавить: – Если бы ты его не бросила, он и сейчас ещё жил. Не очень-то ты его ценила и в конце концов оставила нас без отца.

– У тебя уже появилась семья, а Юрочка поступил в военное училище.

– Ну и что?! – воскликнула она вдруг с такой болью, что я почувствовала угрызения совести. – Громко сказано – поступил! Сбагрили, чтобы не мешал. Ты всегда была занята собой, своими обложками, тиражами, презентациями, на нас времени не хватало.

Я тоже возмутилась:

– Неужели? А кто часами стоял в очередях за продуктами, варил папиным собакам пятилитровые кастрюли перловки с костями? А разве уроки мы вместе тобой не делали? До сих пор вздрагиваю от примеров по алгебре! Да, в жертву я себя не приносила, жертвы редко бывают оправданными. Потом мамаши рвут на себе волосы: всё ребёнку отдала – молодость, наконец жизнь, а он такой неблагодарный! Дети получаются разными по более сложным причинам, и дело не в количестве вложений.

Мы выпили, не чокаясь. Лена привыкла, что последнее слово за ней, и язвительно улыбнулась тонкими, не фамильными, губами:

– Папа был талантливее тебя, ты ему завидовала.

Талантливее – да, это правда. И намного. Но испытывать зависть по меньшей мере глупо, каждому назначен собственный путь. Зачем мне чужой талант, свой-то крест донести бы, не уронив.

Дети, действительно, не числились у меня в приоритете, для них имелись сначала свекровь, потом няня, а я бесконечно чему-то училась, старалась всё изведать, везде побывать, всюду успеть, жадно набивала голову впечатлениями. Сочиняла и параллельно подрабатывала в газете, силясь показать мужу, что у меня есть собственный круг общения и интерес, ему неподвластный, что рядом с ним не просто жена, но личность.

«Как много вы пишете», сказал однажды Александр Эбаноидзе, главный редактор «толстого журнала» – литературного ежемесячника «Дружба народов», где изредка появлялись мои повести. Он не видел даты моего рождения (а внешность обманчива), моих отчаянно одиноких ночей, когда от прыжка с балкона удерживает только строчка, за которой последует другая, и у серого вещества появляется определённый интерес, излучаемые им волны без остановки прощупывают пространство в поисках жемчужного зерна. И я лопатила лапками быстро, как только умела, сбивая сливки в масло. На это утекали секунды, минуты, часы, лунные месяцы, вечность. Моя драгоценная жизнь. Остались старость и книги, которые уже никто не читает.

Если ты литератор, должен соответствовать времени, даже если пишешь о былом. Но время рвануло и ушло вперёд слишком рьяно, на прошлое читателей мало, новое поколение волнует день сегодняшний, а грядущее станет таким, каким молодые сумеют сделать настоящее. Им не надо ждать, ждать они не умеют и не любят, к их услугам современные технологии, которые стремительно меняют правила игры. Телевизор и кино не съели театр, хотя сильно пожевали и бросили на поиски шокируещего, а вот скоростной Интернет серьёзную литературу уже доедает. Не успеем оглянуться, как художественная проза вообще исчезнет за невостребованностью. Разные там Букеры и Большие Книги – это писательский междусобойчик, признание соратников по цеху, а не тех, кто определяет параметры будущего.

Пытаясь сравняться со временем, мы сами отучаем детей читать и писать, требуя ставить галочки на ЕГЭ. Зачем стило, если есть клавиатура и короткие сообщения на усечённом языке. Русский литературный оттого и красив, что сложен, у многих чешутся руки его упростить, приблизить к «разговорному». По телевидению на голубом глазу говорят «облегчить» и «творог», в газетах, не смущаясь, пишут «учителя». Ну, да, это старая тенденция: «слесаря», «якоря», «катера», на подходе «парохода». Уже есть писатели, игнорирующие синтаксис, очередь за грамматикой. Сравнения, метафоры и прочая муть – неэкономичны и субъективны. Информация, которая стала доминирующей пространственной субстанцией, не нуждается в эмоциях, её даже не надо запоминать, а только наловчиться быстро добывать.

Дети увлекаются вещами, которых я не понимаю, а главное эти пристрастия мне не интересны и кажутся чуждыми органике человека. Жизнь землян – будь мы пришельцы или коренные обитатели планеты – зримо истончается. Женщины всё чаще не только не хотят, а не могут рожать, потеря статуса семьи и однополые браки ускоряют процесс. На христианскую цивилизацию, вымощенную дорогими потерями, надвигается агрессивный восток, вдохновлённый молодой мусульманской религией. Грядёт принципиально иная эра, она несёт другие ценности и очередные жертвы, необходимые для утверждения нового.

Старый мир не изменился, не отодвинулся, старый мир умер, и дело не только в принципиально других технологиях, изменились цели и критерии. Высокое искусство и мораль себя изжили. Успех имеют безголосые певцы и музыканты, не знающие нот. Беспомощные каракули супермодных художников продают на аукционах за бешеные деньги. Половых извращенцев венчают в Соборе Парижской Богоматери (вот он, кстати, и сгорел!). Сирот отдают на «воспитание» педофилам… Что дальше? Как нарекут новый мир или он останется без названия?

Можно, конечно, оглянуться назад, припомнить Каина, убившего из зависти брата Авеля, человеческие жертвоприношения инков, костры католической инквизиции, наклонность славян сажать врагов на кол, доктора Йозефа Менгеле из Освенцима. О, Господи, неужели Ты зрел, кого создаёшь, и не остановился?

Меня всегда угнетало несоответствие идеи Бога её воплощению.