Текст книги "По Берлину. В поисках следов исчезнувших цивилизаций"

Китай

В струящейся воде —

Осенняя луна.

На южном озере

Покой и тишина.

И лотос хочет мне

Сказать о чем-то грустном,

Чтоб грустью и моя

Душа была полна.

Ли Бо (пер А Гитовича)

Китайская культура принадлежит к числу тех, что по своему размаху, объему и влиянию на другие культуры могут быть названы мировыми. Как классические культуры Греции и Рима легли в основу современных европейских, так и китайская – создала литературный язык (вэнь янь), образование, всю духовную культуру дальневосточного региона – Японии, Кореи, Вьетнама, Тибета, Лаоса и т. д. Однако, несмотря на огромный интерес Европы к Китаю, начиная с XVI в. – его искусству живописи, скульптуры, фарфора, философии и литературы, тем не менее чаще всего глубинные смыслы китайского искусства западному человеку в основном не доступны. Это связано прежде всего с недостаточной распространенностью на Западе переводов текстов китайских поэтов и философов, а потому тот «свет с Востока», свет мудрости конфуцианства и даосизма, о котором хорошо знали древние, становится открытием для современного человека. Но главная проблема заключается не столько в объективной трудности китайского языка, сколько в бессилии европейца проникнуть в идею китайского искусства, его особую, отличную от европейской, эстетику.

Феноменом китайского искусства является его синкретичность. И западной, и восточной культурам в равной степени синкретичность была свойственна на ранних ступенях развития, однако восточная – сохранила эту особенность вплоть до ХХ в. Визуальный, вербальный и философский ряды вместе образуют в китайском произведении искусства сложное полифоническое и полисемантическое единство. Доминирующим, в отличие от арабского и персидского искусства, в нем выступает живописное начало. Конфуцианство, даосизм, фацзя (школа легистов), буддизм, во многом оппозиционные друг другу, тем не менее представляли собой сложный комплекс взаимодополняющих этических, философских и религиозных воззрений, оказавших огромное воздействие на весь ход развития китайской культуры.

С конца 1 тысячелетия после Р. Х. и до сегодняшнего дня в Китае сложился своеобразный мифологический синкретизм – в единую систему объединились народная мифология, даосизм, буддизм и конфуцианство, так что в культовых местах, в храмах объединились и персонажи мифологий – статуи Будды, Лао Цзы и Конфуция. Главное же, в чем не противоречат друг другу эти системы и чем они отличаются от западных философских и религиозных систем, – это отсутствие антропоцентризма, пантеистичность восприятия мира. Мерой всех вещей, эталоном, объектом религиозного поклонения и философского осмысления здесь является Природа. Общение с ней превратилось в Китае в сложную и детально разработанную эстетическую систему. Поэтому, чтобы разобраться в смысле выставленных в залах Китая и Кореи свитков, фарфоровых предметов, лаковых изделий, 11-головых и тысячеруких бодхисатв, обратимся к некоторым самым главным эстетическим принципам.

Начнем со свитков – художественных полотен. Живописное пейзажное начало является определяющим в декоративных искусствах Китая.

Это хорошо видно в классических зодчестве и садово-парковой архитектуре, когда постройка – жилище, храм – воспринимается как часть Природы, вписывается в пейзаж как естественная деталь живого художественного полотна, а величина пространства всей пагоды модульно соотносится с величиной пространства отдельной детали архитектурного сооружения.

Представления о бесконечности и многообразии мира, неисчерпаемости пространства и времени отразились в особенностях самой китайской живописи. В пейзажных композициях здесь отсутствует линейная перспектива, скорее, ее можно назвать – рассеянной, так как отсутствует точка схождения воображаемых линий. Пространство расширяется в разные стороны: горы тянутся ввысь, леса и хижины – в разные стороны, и человек в таком случае не воспринимает себя центром мироздания, а только его мельчайшей частью. На этот же эффект рассчитана и форма китайского живописного полотна: горизонтально или вертикально свернутый свиток. Разворачивая его медленно, зритель вовлекается в его сюжет постепенно, становится его участником. Тогда как привычный для европейца стационарный вид картины преподносит мироздание статичным же, фиксированным и словно завершенным. Мысль о незавершенности, бесконечном творческом процессе пересоздания мира содержат и выразительные приемы китайской живописи: белая матовая бумагав, зернистая шелковая ткань, тушь, манеры письма – тщательная, скрупулезная, полихромная и эскизная, свободная, монохромная. Все это приглашает зрителя к сотворчеству, фантазии и домысливанию.

Еще один феномен китайской эстетики – каноничность. Во всех изображениях, будь то живопись, фарфор, лаковые изделия, роспись тканей, вышивка, – существуют определенные каноны, имеющие символический подтекст. Естественно, что, не зная его, вы все равно будете восхищены профессионализмом мастера, тонкостью красок, скрупулезностью отделки деталей. Но понимание скрытого подтекста, известное в Китае каждому и не нуждающееся там в объяснении, привнесет в ваше созерцание прекрасного новый нюанс и обогатит ваше восприятие произведения искусства.

Живописные каноны – «шан-шуй» («горы-воды»), являющиеся определяющими в самых различных жанрах декоративного искусства, садово-парковой архитектуры, поэзии, – строятся на обязательном соединении двух противоположных стихий, двух совершенно различных явлений природы и имеют даоский смысл гармонии инь и ян. Потому в изображении всегда присутствует нечто статичное, вечное, незыблемое и нечто динамичное, подвижное, мгновенное. Так же, как и сама философская книга «Дао дэ цзин» легендарного Лао Цзы, даосизм в целом рассчитан не на логическое, а на эмоциональное восприятие. «Дао» – это всеобщий закон природы, первопричина, общее понятие о закономерностях развития мира, о том, как все происходит, совершает свой круг и возвращается туда, откуда пришло. «Дэ» – это действительность. Задача человека – познать «дао», встать на путь естественности, гармонии, слияния с миром, с природой. Потому и соединяются в произведениях искусства проивоположности, ведущие вечный диалог: горы и воды, цветы и птицы, цветы и травы, цветы и насекомые, животные и растения и многое другое. Даже китайская критика пользовалась этими образными оппозициями. К примеру, в конце V в. Лю Се, ученый и поэт, раздумывая о переменчивости поэтических направлений, сравнивал их с «цветением цветов» и «плодами», имея в виду поэзию внешней красоты, орнаментальную, даоскую и, в противоположность ей, – крепкий плод конфуцианской поэзии.

Не только оппозиционная пара имеет скрытый подтекст в изображаемом, но и каждый образ является символом, обладающим имплицитной информацией. Так, «хризантема» – символ осенней красоты природы и «осенней» же поры в жизни человека, «бамбук» – конфуцианский символ стойкости и преданности своему императору, шире – долгу (такого же характера символика «кипариса»), «улетающие гуси» – обозначение тоски по дому находящегося на государственной службе солдата или чиновника. И, наконец, само слово, его иероглифический знак включается в сферу эстетики в виде каллиграфии – любовно выписанной поэтической цитаты, помещающейся в правом или левом верхнем углу изображения (илл. 35).

Если в пейзажных изображениях господствует даоский подтекст, то в жанровых сценках на фарфоровых изделиях, свитках и портретах довлеет конфуцианство. Статичная фигура, одетая в красное, взгляд, лишеный эмоций и устремленный поверх голов зрителей, – все это выдает чиновника на важном посту, занятого мыслями о государственном благе. Изображение семьи четко определяет иерархию отношений: глава дома – от прочих домочадцев, а те, в свою очередь – от слуг отличаются более крупными размерами. Так, очень зримо сформулированы принципы книги Учителя Куна (Кунцзы, или Кун Цю, Конфуция) «Лунь юй»: разделения общества на «благородных» мужей и «ничтожных людей». «Благородный муж» – это представитель высших слоев общества, занимающийся интеллектуальным трудом и обладающий добродетелями: «жэнь» (человеколюбием, милосердием, скромностью, добротой), «и» (понятием о долге, моральных обязательствах), «ли» (представлением о нормах поведения в обществе, этикете, благопристойности), «чжи» (знаниями всего лучшего, что было достигнуто древними), «синь» (верностью, покорностью правителю, искренностью) и, главное, – «сяо» (сыновней почтительностью). «Ничтожный» же человек, в противовес занимающийся физическим трудом и принадлежащий к простолюдинам, отождествляется и с собранием всевозможных безобразных качеств, как то: действует только из понятий выгоды, издевается над словами мудрецов, не имеет понятия о долге, о запретах, не ведает гармонии, не имеет чувства собственного достоинства, вечно ждет милости и зависим.

Илл. 35. Китай. Династия Юань. Чао-Менг-Фу. Старое дерево. Свиток. Роспись по шелку

В архитектурных сооружениях и скульптуре, пластических изображениях Китая наиболее ярко выражен буддийский подтекст. Буддизм проник на территорию Китая в первые века после Р. Х. и приспособился к местным условиям, используя идеи конфуцианства. Главные его заповеди:

1. Не убивай не только человека, но и всякое живое существо. Как мать любит свое дитя и готова пожертвовать своей жизнью ради него, пусть каждый любит всех такой любовью и будет отдавать свою жизнь за других.

2. Не воруй. Не только самому не надо воровать, но нужно всеми силами помогать другим в полной мере воспользоваться плодами своего труда.

3. Берегись смотреть на женщин. Если женщина стара, смотри на нее как на мать; если молода – как на сестру, а если совсем молода – то как на дочь.

4. Не говори неправды. Нет такого преступления, в котором бы не участвовала, как главная часть его, ложь.

5. Не пей хмельного. Когда разум затемнен, человек лишается возможности отличить правду от лжи, сбивается с истинного пути и способен совершить любую ошибку.

Статуи Будд и бодхисатв, выставленные в залах Китая и Кореи, иллюстрируя эти заповеди, несут на себе печать типа красоты, генетически связанного с индийской культурой, – мягкий овал лица, полуприкрытые удлиненные глаза, улыбка, смутно блуждающая на губах, символика жестов – все указывает на самоуглубленное самосозерцание и погруженность во внутренний мир.

Думается, что после прогулки по залам Китая, Кореи, Тибета в музее Далем-Дорфа каждый задумается об особенностях этой культуры, о передаче традиций, накопленного опыта из поколения в поколение, о том, что, несмотря на бесчисленные войны, мятежи и разрушения, на протяжении трехтысячелетней истории художественная жизнь Китая сохраняла свою активность, жизнестойкость, монолитность. В отличие от многих стран непрерывность ее развития, прочная связь ее с древностью обусловили такую стойкую преемственность традиций, что многие характерные особенности художественного мышления продолжают свою жизнь и сегодня.

Япония

Лишь прикоснуться

К росинке хризантемы

На горном склоне —

И жизнь наша продлится,

Как век тысячелетний.

Из антологии «Кокинсю» (пер Н Фельдмана)

Далее на нашем пути – зал с ширмами из Японии. Несомненно, и эти птицы, сливы, сосны требуют комментария.

Как представляется многим исследователям, специфика развития японской культуры связана с географическим положением Японии и ее историческим путем. Географическая изолированность – островное положение – способствовала тому, что Япония стала одной из немногих стран мира, неизведавших иноземного вторжения. В истории же ее периоды контактов с континентальной культурой перемежались с периодами сознательной самоизоляции. В результате это привело к такой особенности этнопсихологии, как способность усвоения чужого опыта и ассимиляции его до такой степени, что он воспринимался последующими поколениями как органическая часть национальной традиции.

Включение Японии в мировое пространство проходило в два этапа. Первый этап – в начале первых веков нашей эры, он связан с освоением духовных ценностей Восточной и Юго-Восточной Азии. На протяжении многих веков японская культура развивалась в русле идейных исканий и художественных форм китайской цивилизации, отбирая для себя наиболее необходимое и плодотворное. Параллельно с конфуцианством на территории Японии осваивался и буддизм, что тоже оказало огромное влияние на мировосприятие японцев, их этику и эстетику. В дальнейшем отношения между китайской и японской культурой сложились так, что «ученик» превзошел «учителя» и оказал огромное влияние на развитие мировой культуры.

В середине XVI в., когда на земли Японии впервые ступили европейцы, начался второй этап общения страны с внешним миром. В истории этих контактов было три периода: появление португальцев и распространение христианства (40-е годы XVI в. – 30-е годы XVII в.), контакты с голландцами, получившими разрешение жить в Японии (к. XVIII – сер. XIX в.), и обоюдные контакты с европейцами, продлолжающиеся с конца 60-х годов XIX в. и до наших дней. В разное время отношения с европейцами отличались разной степенью интенсивности, иногда прерывались на длительный период. Так, к примеру, в связи с тем, что христианское вероучение совершенно не соприродно японскому мировосприятию, идеям кармы, пантеизма, архаическому синтоизму и конфуцианству, в 1597 г. был издан указ императора, ставивший христианство вне закона. Церкви должны были быть разрушены, миссионеры – изгнаны из страны. Через всю Японию – от Киото до Нагасаки – были проведены 26 христиан, в конце пути для общего устрашения они были подвергнуты жестоким пыткам и распяты на крестах.

В новое время, несмотря на сложности, оба культурных пространства – Восток и Запад – стремятся к диалогу, двигаются навстречу друг другу, чтобы более полно осмыслить бытие. На этом пути Европа: просветители, Вольтер, Гете, – связывают Восток с поисками духовного совершенства и справедливого мироустройства. Запад открывает для себя стиль шинуазри в живописи, садово-парковой архитектуре, фарфоре и лаковых изделиях, а знакомство с гравюрами Хокусая из коллекции Тунберга вызвало среди французских живописцев бурное увлечение тематическими и иконографическими заимствованиями из японской традиционной эстетической системы – скалы в море, мост, веер, кимоно, утренний туалет женщины, ирисы, цветущие деревья (Э. Дега, Ф. Бракмон, Э. Мане, К. Моне, А. Тулуз-Лотрек, В. Ван-Гог). Япония же, в особенности после «бархатной» революции Мэйдзи (1867), когда сегун отказался от власти и был восстановлен статус императора, – открывает для себя западные литературные направления – символизм, экспрессионизм, футуризм, сюрреализм, позднее – постмодернизм, в живописи – манеру психологического портрета, академический рисунок, в образовании – европейские системы обучения.

Понимание японского искусства невозможно без уяснения, хотя бы в общих чертах, его философской системы – синкретизма, базирующегося на идеях дзэнбуддизма, или просто – дзэн. Дзэн, или чань, – японская и китайская транскрипция буддийского термина дхьяна, что буквально означает – «сосредоточение», «медитация». Дзэн – одна из самых популярных на Дальнем Востоке школ буддизма, сложившаяся в V – VI вв. в Китае и ставшая результатом трансформации буддизма Махаяны с присовокуплением к нему даосизма и конфуцианства.

Согласно философии Махаяны, идеал, главная религиозная задача, заключается не в отрешении от всего земного, как в Хинаяне, но в спасении всего живого. Особую роль в этом учении играет ипостась бодхисатвы, чья суть заключается в любящем сердце, а объектом любви является весь мир. Философия Махаяны отрицает реальное бытие индивидов. Существует лишь единая трансцендентная реальность, индивид – лишь частичное и иллюзорное ее проявление. Суть этой реальности не может быть выражена словами. «Вещи, – говорится в «Ланкаватара-сутре», – не могут быть названы или объяснены, они не могут быть адекватно выражены в какой-либо словесной форме. Они находятся вне сферы восприятия».

Патриархом школы «дзэн», сформулировавшим ряд теоретических постулатов, ритуал и практику, был Бодхидхарма, двадцать восьмой буддийский патриарх, в конце V в. поселившийся в Китае. Духовную практику он понимал как сидячую медитацию при максимальном сосредоточении. В область ритуала, отвергая пышную церемонию, Бодхидхарма привнес интимность. Впоследствии ритуал получил название «чайной церемонии». Философская система, закрепившаяся как традиция, основывалась на афористичной, поэтичной форме высказывания. Основным же постулатом этой системы является несоизмеримость слова с истинным смыслом вещей, потому единственным надежным путем постижения абсолютной реальности становится познание самого себя.

Чрезвычайно важной в «дзэн» почитается этика. С точки зрения духовной практики «дзэн» человек, существующий в мире, осознается как осмысляющий себя и мир и преобразующий себя и мир. Пафос этики «дзэн» заключается в утверждении равенства людей в их изначально чистой натуре. Природное равенство людей определяет и другие элементы этики: приравнивание доброй мысли – доброму делу, отрицание оценочной иерархии деяний. Как и во всем буддизме, цель духовной практики в «дзэн» осознается как освобождение человека из мира относительностей, оценок, т. е. мира добра и зла, истинного и ложного, горя и радости, жизни и смерти.

Эстетика «дзэн» раскрывает характер художественного творчества. Важнейшими эстетическими принципами «дзэн» являются: представление о мгновенности творческого акта, легкости, «моцартианской» природе творчества, отсутствии аналитических построений, безыскусности художественного произведения. Все это дается естественной сообразностью микромира художника с макромиром, с целостностью бытия.

Все сказанное не означает, что искусство «дзэн» допускает вульгарность и примитивность. Напротив, оно рассчитано на тонкий вкус посвященных. Смысл принципа «моно-но-аварэ» («очарования вещей») заключается в том, что в искусстве нет низкого и высокого, поэтичного и прозаичного, романтичного и будничного, достойного и недостойного. Все – высокое, поэтичное, романтичное и достойное. Посвященным может быть каждый. Согласно эстетике «дзэн», художник не способен выразить себя в искусстве адекватно. Незавершенность, недосказанность («хосоми») – естественный результат творчества, и это делает восприятие зрителя, читателя, слушателя очень индивидуальным, усиливает творческую роль воспринимающего произведение искусства.

 
О слова!
Оставайтесь на месте —
вместе с прочими безмолвными вещами,
но смотрите же,
не проговоритесь!
Таникава Сюнтаро
Безмолвные вещи
 

Любование объектом прекрасного – будь то живописный свиток, хокку или ширма – рассчитано на суггестивную образность лаконичной и отшлифованной до клише так называемой «сезонной поэтики», вызывающей в восприятии целый шлейф ассоциаций. Так, туман, ива, соловей, цветы сливы и вишни будут ключевыми образами для представления о весне, а кукушка, померанцы, цикады – о лете. Алые листья клена, олень, улетающие дикие гуси, лягушки, рисовое поле, роса – помогут настроиться на осень, а снег и снова цветы сливы – на зиму, так как часто речь идет о переходном этапе от зимы к весне. Все эти ключевые образы характерны и для кратких японских стихотворений – хокку и танка, так что, в каком-то смысле, любование изысканностью ширм может быть приравнено наслаждению отточенностью поэтического образа своеобразного безмолвного стихотворения (илл. 36).

Илл. 36. Япония. Корюсай. 1770 – 1782. Прощание. Ксилография

* * *

Вот и закрылась за нами дверь очередного музея. А сколько еще осталось заслуживающего внимания: больших и малых государственных и частных музеев, картинных галерей, театров, выставочных и концертных залов, кабаре, варьете, культурных центров!.. Всего не перечесть. Как когда-то остроумно заметил Михаил Безродный: «Сначала грустишь из-за того, что невозможно все прочитать. Потом грустишь из-за того, что невозможно обо всем написать». Да в нашу задачу это, собственно, и не входило.

Каждая из тем нашей прогулки по городу, будь то история музейных коллекций или русской эмиграции, городская или садово-парковая архитектура, история самого Берлина или всей Пруссии, – является предметом отдельных и часто довольно объемных исследований.

Своей же целью автор видел чисто «археологические» разыскания: «пройти по выбитым следам» и на лице современного отстроенного Города разглядеть патину Времени, сквозь шум шуршащих мимо машин различить говор древних народов, пригласить к путешествию, как к пиршественному столу, чтобы ощутить прелесть этой жемчужины, скромно укрывшейся за серо-зелеными створками ординарного среднеевропейского ландшафта.

А напоследок – полезная информация.