Текст книги "Королеву играет свита"

– Ты белая, да еще у тебя во рту блестит, – они думают, что ты очень богатая и что-нибудь купишь у них, – объяснила Изабелла, добродушно улыбаясь. – Ты видишь, некоторые женщины обряжены в голубые туники в цвет неба? Так они готовятся к родам, ведь, по местному поверью, голубой цвет отпугивает злых духов.

Вокруг деревни паслись коровы, меланхолически пережевывая сожженную безжалостным солнцем траву. Гости с разрешения вождя племени заглянули в хижину, где на глиняных лежанках в ворох? истлевшего тряпья лежали вповалку женщины и дети. Единственным украшением жилища служили деревянные фигурки предков – «навазейя».

Изабелла рассказала Кате, что каждая семья племени имеет свой дом.

Каркас этого дома представляет собой невысокий, в рост человека, остов из кольев и веток. Его обмазывают смесью глины и коровьего навоза, покрывают тростником – и жилище готово. В таком доме нет ни окон, ни дымохода, огонь разводится прямо на земляном полу, а дым уходит через дверь.

Солнце поднялось высоко, стало нестерпимо жарко. Вскоре на разгоряченное лицо села муха, привлеченная запахом пота, – Катя небрежно смахнула ее рукой. Потом появилась еще одна и еще… И вот уже целый рой лип к лицу черной шевелящейся массой. Напрасно Катя бешено размахивала руками, мухи от этого становились только злее.

Туземки, наблюдавшие за ней, громко рассмеялись. Одна из них, с ребенком на руках, лукаво посматривая на Катю, подошла к корове и тронула репицу ее хвоста. Обильная желтая струя полилась на землю. К животному со всех ног бросились дети и принялись подставлять свои черные как смоль головенки.

Женщина тоже искупала своего ребенка, затем зачерпнула горсть пыли под ногами и присыпала ею вместо талька хилое тельце младенца. В воздухе разнесся резкий аммиачный запах.

– Что она делает? – ужаснулась Катя.

– Ничего страшного! Коровья моча – отличный репеллент, – пояснила сестра священника. – Через минуту пыль на теле ребенка засохнет, превратится в корку, и насекомые, отпугнутые резким запахом, на несколько часов оставят его в покое.

Теперь Катя желала только одного – поскорее убраться отсюда. Она была сыта по горло экзотикой, и ей хотелось назад, в относительно чистую Луангу, в свой комфортный дом с душем, кондиционером и противомоскитной сеткой на окнах.

Внезапно к машине робко приблизилась молодая женщина в голубой тоге, ее тело походило на обтянутый кожей скелет. Она молча протянула белой гостье своего младенца и выразительно зашевелила пальцами, как будто считала деньги.

– Что вы хотите? – спросила Катя по-английски, боязливо отодвигаясь от нее.

– Компрар, пор фавор, – умоляла женщина. Она показывала два пальца. – Компрар!

– Она хочет продать тебе свою дочь, – пояснила Изабелла, ничуть не удивляясь. – Двести куанз.

– Зачем мне ее дочь? – изумилась Катя.

– Можешь ее съесть, она вкусная, – перевела Изабелла.

Катя отрицательно покачала головой, и женщина, печально понурившись, ушла.

«И моя Лара могла бы тоже так», – с ужасом думала она, глядя на визжащих, измазанных глиной детей. Они устроили возню в горячей пыли и с удовольствием швырялись свежими коровьими лепешками.

Между тем падре закончил свои дела с местным вождем. Тюки с одеялами, примусы, кастрюли, баллоны для воды были выгружены из машины и складированы в хижине, молитвенники розданы, лекарства вручены. Можно было ехать.

Падре посигналил на прощанье и лихо развернул джип на поляне. За машиной еще долго бежали ребятишки, громко улюлюкая и кидаясь вдогонку грязью.

К Луанге подъехали, когда уже стемнело. Освещения на улицах не было, и джип долго петлял по узким городским улицам, то и дело заезжая в тупики. Когда он наконец выбрался на широкую трассу, мимо пронеслись один за другим два грузовика с автоматчиками. За ними проследовала советская «БМП-2» с 30-миллиметровой автоматической пушкой.

– Неужели опять облава? – удивилась Изабелла. – В последнее время в городе было тихо.

Утомленная прогулкой Катя дремала, откинув голову на сиденье. Возле виллы Жасинту она с трудом очнулась от дурманного сна и выбралась из джипа. Она чуть было не забыла поблагодарить священника за интересную прогулку.

При виде ее охранник на воротах что-то гортанно крикнул и со всех ног бросился в дом. С чего бы это, удивилась Катя. Навстречу ей выбежала Нтама с сонной Ларой на руках. Она оживленно жестикулировала, тыча пальцем то в сторону улицы, то на Катю. Понять что-нибудь в ее тарабарщине было невозможно.

Катя только устало пожала плечами и отправилась в душ, чтобы наконец смыть с себя пыль и пот, липшие к телу не хуже патентованного туземного средства от насекомых.

Когда она вышла из душа, муж уже ждал ее в гостиной.

– Где ты была? – бурно жестикулируя, закричал он. – Мы думали, что тебя захватили повстанцы!

– Я ездила в деревню с падре Насименту и его сестрой, – удивилась Катя, не чувствуя за собой никакой вины.

– Из-за тебя объявлена тревога, правительственные войска выступили из города!

В подтверждение его слов вдалеке послышались тяжелые ухающие звуки орудийных разрывов.

Оказалось, обнаружив отсутствие Кати, отец Нельсона немедленно объявил облаву. Войска вывели из казарм и бросили на позиции повстанцев, завязался бой.

В заварушке были убиты несколько солдат. Но о них Нельсон, кажется, не очень жалел: война есть война.

Катя потрясенно молчала.

– Я не знала, – наконец пробормотала она. – Это была всего лишь загородная прогулка с друзьями…

– Ты больше не должна так делать! – Нельсон снял трубку телефона.

Заварушка, причиной которой была Катя, закончилась через неделю победой правительственных войск. Отец Нельсона не стал упрекать свою невестку. Он был доволен и даже сказал ей что-то приветливое. Ведь благодаря неожиданному нападению правительству удалось оттеснить повстанцев к востоку и даже закрепиться на подступах к важному алмазоносному району страны.

– Скоро мы выбьем мятежников из Катоки, – потирая руки, произнес отец Нельсона, – повстанцы ОПЕН не смогут вооружаться за счет нелегально добываемых алмазов, и война будет окончена.

Никто не был огорчен тем, что причина вооруженного столкновения оказалась пустяковой. Лес рубят – щепки летят.

Постепенно Катя начала понимать, в какой стране живет. Здесь, в Нголе, мирное благополучие и благословенная тишина в одну минуту могли смениться выстрелами, пороховым дымом и черными фигурами солдат в защитной форме с автоматами наперевес. И кто из солдат был на стороне правительства, а кто на стороне ОПЕН, было совершенно неясно – все одинаково черные, все в форме.

Отличить их можно было только по оружию. Правительственные солдаты были вооружены советскими «АКМ», а повстанцы – американскими «М-16».

Военное счастье оказывалось то на одной, то на другой стороне. То правительственные войска вытесняли повстанцев в леса на востоке страны, то мятежники стремительной океанской волной подкатывали к столице и оккупировали окраины города, чувствуя себя на улицах Луанги как дома. Несколько раз правительство объявляло перемирие. Во время перемирия повстанцы в открытую ходили по улицам, бряцая оружием. Они плотоядно косились на богатые виллы, мечтая в один прекрасный день, когда военное счастье будет на их стороне, всласть пограбить дома богатеев.

А потом из-за очередного пустяка обстановка опять обострялась, и тогда ружейные выстрелы звучали в городе не только ночью, но и среди бела дня. То и дело попадались неубранные трупы. То обнаружили в центре города заколотого солдата правительственных войск, то мятежники вырезали семью врача, который будто бы был на стороне правительства, и в назидание разложили тела убитых вдоль забора, то ребенок во время передислокации войск попал под грузовик.

До поры до времени семью Жасинту это не касалось. Она жила в тихом, отлично охраняемом районе. Лишь иногда, разъезжая на машине по улицам, Катя в мирной сумятице города натыкалась на тревожные признаки незатихавшей войны: потеки крови на стене дома после ночной перестрелки, труп старика, заколотого штыком во дворе .дома, пленных со связанными руками, которых куда-то вели солдаты. Война и с той и с другой стороны отличалась невероятной, первобытной жестокостью. У нее не было причины, не было правых и виноватых.

Мужа неделями не бывало дома. Он летал на восток бомбить позиции повстанцев, и Катя каждый день в вечерних новостях с тревогой ждала сообщения о сбитых самолетах. Если повстанцы захватят летчиков в плен, пощады не жди.

Она постоянно волновалась за мужа. Если с ним что-нибудь случится, исчезнет единственная ниточка, привязывающая ее к этой желтой, выжженной, такой жестокой и прекрасной земле. Она любила Нельсона, несмотря на то что они были очень разными людьми. И Нельсон любил ее. Он заботился о ней, как никто на свете, выполнял все ее прихоти, он гордился ее белой кожей и даже ее золотым зубом. Наконец, он был отцом ее ребенка.

Что будет с ней, с Катей, если с Нельсоном что-то случится? Что будет тогда с их дочкой, которая уже забыла свою холодную северную родину?

Шел 1990 год. Лара выросла, настала пора идти в школу. Девочку устроили в класс при советском посольстве, где, кроме традиционных предметов, детям преподавали русский, английский и португальский языки. Возить ребенка нужно было через весь город, в кварталы, где располагались дипломатические миссии.

Там же находилось и огромное красивое здание посольства Советского Союза, который скоро, очень скоро назовут «бывшим Союзом». Отказавшись от охраны и шофера, Катя сама возила дочку на занятия. Она не хотела привлекать внимание.

Теперь она уже не удивлялась, когда на улицах города к ней подбегал какой-нибудь черноголовый пацаненок и предлагал приобрести по сходной цене горсть алмазов, завернутых в грязную тряпицу. Здесь продавалось все, что имело хоть какую-нибудь ценность. Тот же мальчик мог без смущения предложить любому взрослому мужчине для увеселений собственную мать, или несовершеннолетнюю сестренку, или себя самого – в зависимости от желаний богатого господина.

Оружие здесь продавалось свободно и самое разнообразное, на любой вкус – от мин и ручных пулеметов до маленьких дамских пистолетов. Его никто не покупал – у местных жителей не было денег. Да и зачем покупать, если можно в ближайшей заварушке забрать автомат у убитого солдата?

При этом у нгольцев было очень обострено чувство справедливости.

Справедливость – это было главное, ради чего они были готовы жить и страдать.

Даже покупая апельсины у торговки на рынке, можно было сторговаться, используя призывы к справедливости. Нужно было только сказать:

– О женщина, твоя цена несправедлива! Ведь вчера я покупала апельсины за три куанзы, отчего же сегодня ты просишь за них четыре?

И тогда женщина из буша, плохо говорившая по-португальски, смущалась и снижала цену. Во имя справедливости.

Между тем в городе было неспокойно. На подступах к столице вспыхивали перестрелки. По вечерам улицы наводняли пьяные солдаты, готовые из-за любой мелочи ввязаться в кровопролитную драку. Военные патрули отсиживались в кабаках, не высовывая носа на улицу.

Умело лавируя по узким улицам, джип Кати огибал дребезжащие повозки с медлительными буйволами и неторопливых прохожих. Пешеходы в Луанге беззаботно пересекали проезжую часть во всех направлениях, несмотря на ежесекундную опасность быть сбитыми военным грузовиком.

К тридцати годам Катя превратилась в солидную даму, чей внешний вид выдавал материальное благополучие и ее принадлежность к местному высшему свету.

И хотя безжалостное африканское солнце уже лишило ее северную нежную кожу юношеской свежести, она все еще была довольно привлекательна. Она немного пополнела и теперь стала еще более представительной в глазах простодушных африканцев. Ведь в бедной стране только богатые могли быть толстыми. А если толстый человек был белым, да еще и имел золотой зуб во рту… В глазах бедняков он казался миллионером!

Лара же разительно отличалась от своих нгольских сверстников. Если в Киеве ее называли негритянкой, несмотря на текущую в ее жилах славянскую кровь, то в Нголе она считалась русской. Цвет кожи у нее был заметно светлее, чем у ее чистокровных товарищей.

Во время многочисленных приемов во дворце президента Эдуарде Душ Картуша чета Жасинту смотрелась очень красиво: высокий, статный Нельсон с горделивой осанкой в форме ВВС – настоящий потомок древних воинственных вождей, его изящная жена с золотистой, будто припудренной солнцем кожей и их дочь – шоколадно-смуглая, гибкая, подвижная. Они были очень красивой семьей! Без их участия не обходился ни один прием, ни одно светское мероприятие, ни один пикник на лоне природы.

Порой, когда Катя сидела на вечеринке в удобном плетеном кресле с бокалом ледяного коктейля в руках и, щурясь от солнца, смотрела на беседующие светские пары, ее охватывала внезапная гордость. Можно ли было несколько лет назад представить, что она, «з/к Сорокина», будет общаться с дипломатами и послами, бизнесменами и президентами международных корпораций, на равных беседовать с первейшими людьми государства? .Могла ли она поверить, что будет болтать о воспитании детей с бывшим генерал-губернатором португальской колонии Касабланкой?

В смутное время борьбы ПОН и ОПЕН, после революции в Португалии, генерал-губернатора Касабланку безжалостно свергли с высокого поста. Теперь он прозябал на должности рядового чиновника в почтовом ведомстве и вечно дрожал за свою жизнь, оказавшуюся разменной картой в борьбе двух сторон. Бывший «его сиятельство» почтительно разговаривал с бывшей «з/к Сорокиной» и даже мечтал завязать с ней дружеские отношения. Все же мадам Жасинту – родственница советника президента господина Жонаса Жасинту. Кроме того, она подданная великого Советского Союза, и ее содействие может пригодиться бывшему «его сиятельству», когда запахнет жареным. Ведь солдаты его страны обладают дурной привычкой: поднимать на колья отрезанные головы своих свергнутых главарей.

– У вас прелестная дочурка, – улыбался господин Касабланка, блестя белками глаз. – Мой сын Руль с ней одного возраста. Они могли бы подружиться…

– Было бы чудесно, – вежливо отвечала Катя. Лара в это время сломя голову носилась в стае черных, белых, смуглых сорванцов, отпрысков руководящей элиты страны.

Вот она лупит по спине тоненького черного мальчишку, верткого и гибкого, как змея. Тот дразнит ее, высунув розовый язык, и, выведя девчонку из себя, бросается со всех ног от града ударов. Это и есть отпрыск бывшего генерал-губернатора Рауль, несносный сорвиголова. Если бы история повернулась по-другому, сейчас он был бы сыном первого лица страны, возможно, будущим главой республики…

– Рауль – противный мальчишка! – со слезами на глазах подбегает к матери Лара. – Он говорит, что я белая, как червяк, и дразнит меня самкой бабуина. Говорит, что я воняю, как все белые.

– Мальчик шутит, – улыбается Катя. – Но, если хочешь, дай ему сдачи.

И девочка бросается вдогонку за обидчиком. Она настигает его, валит на траву и вцепляется в курчавые волосы. Детей с трудом разнимают.

Кто бы мог подумать, что ее дочь, дочь арестантки, будет лупить почем зря генерал-губернаторского отпрыска? Катя улыбается и качает головой. Да, пожалуй, никто…

Кто бы мог подумать, что ее малышка через десять лет станет женой этого черноголового пацаненка и первой леди страны? Да, пожалуй, никто…

Глава 13

Луанга тревожно бурлила в ожидании войны. Пороховой привкус гари явственно ощущался даже в богатых кварталах. Напряжение возрастало. Даже обеспеченные белые граждане не чувствовали себя в безопасности. Возле рыбного рынка изнасиловали и убили повариху португальского посольства, немолодую белую женщину, и, кто это сделал, было неизвестно. Потом обстреляли машину английского посла, убили шофера – неслыханный прецедент для страны, где белый человек всегда считался господином.

Средь бела дня на Авенида де Феверейро, центральной набережной, бегущей вдоль Атлантического океана, подростки нападали на пожилых людей и забрасывали их камнями до смерти. Детские банды наводили ужас на всю округу, некоторым из убийц было всего лет восемь-девять от роду. Случайные прохожие в их дела не вмешивались, полиция тоже. Полицейским уже несколько месяцев не платили зарплату, так же, как и военным, чиновникам, госслужащим. Некоторые из нихсобирались в шайки, чтобы разбоем добыть себе пропитание.

Богатые кварталы до поры до времени не знали перебоев с электричеством и водопроводной водой, но вскоре и они разделили общую участь горожан. Во время холодных зимних туманов, обычных на побережье, роскошные виллы погружались в непроницаемую темень.

Бешеная инфляция за короткое время сделала спринтерский рывок, кванза обесценилась в десять раз. Президент Душ Картуш ввел смертную казнь за торговлю валютой на черном рынке, но страх смерти никого не останавливал – ведь здесь ее запах носился в воздухе, как аромат цветущих тропических цветов, и был привычен, как глоток воды.

Падение уровня жизни повлекло за собой падение авторитета правительства и армейского командования у граждан. Армия глухо бурлила. Рядовые ненавидели высших офицеров, которые жили в роскоши, тогда как остальные прозябали на грани жизни и смерти. Командование обвиняли в ухудшении обстановки в стране, в коррупции, в семейственности. Теперь Катя ежесекундно боялась за жизнь мужа. Ей рассказали, как однажды часовой застрелил полковника, который замешкался, доставая свое удостоверение личности во время проверки документов в аэропорту.

Он получил 27 пуль: солдат разрядил в него весь магазин автомата «АК-47».

Каждую ночь в городе слышались звуки «тамборов». Монотонный барабанный бой провожал души покойных в загробный мир. Умирали, в основном, дети. Они умирали от дизентерии и от инфекционных заболеваний, которые никогда не считались опасными. Рокот «тамборов» тревожил душу даже больше привычных автоматных очередей.

Начались перебои с продуктами. По утрам возле дома можно было видеть стайку отощавших детей, которые с голодным блеском в глазах караулили, когда из дома вынесут отбросы. Они дрались из-за картофельных шкурок и протухшего маргарина и жадно вымазывали пальцем донышки пустых консервных банок.

Советских специалистов в городе совсем не осталось. Все они вернулись домой – в то время Россия стояла, опасно покачиваясь, на самом краю пропасти.

Однажды Катя с Ларой возвращалась домой из школы. Джип умело лавировал в потоке машин, широкополая шляпа закрывала лицо от палящего солнца, а Лара болтала о том, что произошло за день в школе. От ее голоса в ушах стоял непрерывный звон.

Может, именно это послужило причиной того, что Катя не заметила, как на дорогу откуда ни возьмись выпал абсолютно пьяный полицейский. В последнюю секунду перед столкновением джип успел затормозить, и полицейский лишь легонько стукнулся лбом о капот и рухнул под колеса. Разобиженный неуважением, оказанным представителю власти наглой белой особой в джипе, он неуверенно поднялся и, качаясь на ногах, выхватил из кобуры пистолет.

Выстрел прозвучал как удар хлопушки, у колес автомобиля взмыл крошечный фонтанчик пыли.

Визжащая толпа с корзинами бросилась врассыпную.

Второй выстрел пробил лобовое стекло, и на нем зазмеилась снежинка, такая непривычная для жаркого континента.

– Не стреляйте, я жена полковника Жасинту! – крикнула Катя, пригибая голову.

В ответ еще одна снежинка украсила стекло.

Тогда Катя выхватила дочку из салона и бросилась с ней на землю, в раскаленную пушистую пыль.

А полицейский все стрелял и стрелял.

Внезапно со стороны ближайших домов послышались ответные выстрелы, потом все стихло. Рядом зазвучали мужские голоса.

Вооруженные люди с нашивками повстанцев окружили машину. Испуганная Лара тихонько скулила, прижимаясь к матери.

На дороге в пыли лежало тело полицейского, из-под него осторожно пробиралась струйка черной крови.

Оказалось, жену полковника Жасинту спас патруль ОПЕН, чей штаб находился неподалеку. После недавнего перемирия повстанцы с апломбом будущих хозяев свободно перемещались по городу.

Кате и Ларе помогли подняться с земли, отвели в штаб, дали напиться. По счастью, там оказался телефон, и вскоре примчалась вызванная по звонку охрана.

После пережитого Катя весь вечер плакала. Именно в тот день она впервые заговорила об отъезде. Нельсон успокаивал жену, уверял ее, что опасаться нечего, правительственные войска нынче сильны как никогда, и случившееся – всего лишь случайность, обычная для военного времени.

Последовавший в 1991 году распад Советского Союза совершенно неожиданным образом сказался на судьбе их семьи, разрушив их хрупкое счастье.

По Договору о дружбе и сотрудничестве, подписанному в октябре 1976 года. Советский Союз оказывал Нголе экономическую и военную помощь. Но эта помощь была не столько экономической, сколько военной. Вооружение правительственных войск осуществлялось за счет старшего русского брата. За это Нгола исповедовала марксистские принципы, вызывая у американцев скрежет зубовный.

Однако после краха социалистического монстра пора было искать более влиятельных союзников, чем издыхающий северный гигант, и республика Нгола без труда изъяла из своего названия слово «народная». Осторожные американцы обещали много и щедро, но от официальных поставок оружия пока воздерживались. У мятежников ОПЕН проблем с оружием не было – доходы от нелегальной торговли алмазами помогали им чувствовать себя все более уверенно.

Постепенно правительственная армия, уступая повстанцам, стала сдавать партизанам завоеванные земли район за районом. За полтора месяца мятежники заняли 55 населенных пунктов. Вскоре уже столица была наводнена войсками враждующих сторон, то и дело вспыхивали перестрелки.

Когда Катя в очередной раз привезла дочку на занятия, к ней подошел второй секретарь посольства Костиков. Это был приятный мужчина в очках, и с его лица в последнее время не сходило выражение озабоченности.

– Екатерина Юрьевна, Советское правительство рекомендовало своим гражданам в целях безопасности временно покинуть страну, – сообщил он. – Вы можете отправиться в Москву вместе с семьями сотрудников посольства.

– Нет! – покачала головой Катя. – Куда я поеду? Здесь мой дом, здесь мой муж.

– Боюсь, что уже через неделю будет поздно, подумайте, – предупредил второй секретарь. – У вас дочь.

Но Катя только легкомысленно махнула рукой. На душе было тревожно, но возвращаться в Союз не хотелось. Это быдло не осмелится напасть на богатые кварталы! Пьяная солдатня может только громить лавки мелких торговцев и стрелять, перепившись в кабаках!

В таком напряженно-тревожном состоянии духа она вернулась домой. Мужа не было дома, деда Жонаса тоже. Нтама сообщила, что Нельсона вызвали в штаб ВВС, а его отец сейчас во дворце президента Душ Картуша на совещании.

До позднего вечера Катя просидела одна. Нельсон не возвращался, свекор тоже.

Ночь она провела без сна, дрожа от страха, вслушиваясь в далекие звуки ночного боя. То казалось, что разгорается на соседней улице перестрелка, выстрелы приближаются, становятся все громче, то они внезапно стихали вдалеке, и в доме воцарялось тревожно пульсирующее безмолвие.

Утром тишину притаившегося дома внезапно прорезал звонок. Звонили из посольства.

– Екатерина Юрьевна? Вы еще не решились? Мы только что отправили один борт, вечером пойдет еще один. И это будет, по всей видимости, последний рейс повстанцы теперь контролируют аэродром и согласны выпустить из страны только женщин и детей. Торопитесь!

– Нет, – прошептала Катя твердо, – я не могу уехать без мужа. Его сейчас нет дома, я не знаю, где он. Я не могу сбежать.

– Но подумайте о дочери!

– Нет, – категорически отрезала она.

Надо было во что бы то ни стало выяснить, где находится Нельсон. В штабе ВВС долго не брали трубку.

Наконец она дозвонилась. Бесконечно усталый голос сообщил ей, что вчера вечером самолет полковника Жасинту сбили повстанцы. Очевидно, экипаж погиб или захвачен в плен.

– Не может быть! Вы лжете! – закричала Катя по-русски, но в ответ послышались короткие гудки.

Тогда она попыталась дозвониться до рабочего кабинета отца Нельсона. Он должен спасти своего сына! Он должен поднять войска в городе и вырвать Нельсона из рук мятежников!

Бесполезно! Телефон не отвечал.

Напрасно она крутила ручку аппарата, вызывая телефонистку. Всеобщая неразбериха захватила и телефонную станцию.

Катя обессиленно опустилась в кресло. Может быть, в теленовостях сообщат что-нибудь о сбитом самолете, об экипаже, о Нельсоне?

Вспыхнул голубоватым светом экран телевизора.

На этот раз вместо привычной ведущей, приветливой мулатки с шоколадной кожей и почти европейскими чертами лица, на экране единолично властвовала черная каменная физиономия в военном берете набекрень. Это был один из генералов повстанческой армии Альтино Банго Сапалало по прозвищу Бок. Он говорил:

– С трех часов ночи власть в стране перешла к ОПЕН… Дворец Душ Картуша окружен, правительственные войска разоружены…

Это был конец! Еще час-другой – и мятежники ворвутся во дворец! Всем известно, как повстанцы расправляются с правительственными чиновниками…

Значит, отца Нельсона, защиту и опору их небольшой дружной семьи, ждет ужасная смерть…

Но может быть, генерал лжет? И та и другая сторона обожали приукрашивать действительность, до небес превознося собственные победы и преуменьшая таковые у противника. Может, все еще не так страшно и дед Жонас сумеет спасти своего сына?

Однако нельзя сидеть на месте, нужно что-то делать Катя вызвала Нтаму.

Сообщила, что должна уехать, но скоро вернется.

– Идите с Ларой в подвал, сидите тихо. Не выходите ни при каких условиях. Выйдете только, когда я вернусь. Про Нельсона она не сказала ни слова.

Мотор джипа завелся с пол-оборота. Куда ехать? В посольство? Там по горло заняты эвакуацией собственных семей и ничем не смогут ей помочь. До ее семейной трагедии там никому нет никакого дела, своих проблем по горло.

Надо ехать к падре Насименту! – решила она. И правительственные войска, и мятежники всегда с почтением относились к миссионерам. Миссионеры, Церковь – это была единственная нейтральная сторона в затянувшемся конфликте. Падре со своей сестрой Изабеллой с радостью приютят ее и Лару. В их миссии они будут в полной безопасности!

Джип притормозил возле знакомого беленого здания католической миссии.

Окна были распахнуты настежь, жалюзи подняты – и это настораживало. Кто в такую жару открывает окна нараспашку?

– Есть тут кто? – крикнула Катя, осторожно толкнув незапертую дверь.

Тихо, пусто… Валяются пустые бутылки, битая посуда, вещи, лекарства разбросаны на полу – случай небывалый для Изабеллы, которая всегда исповедовала культ чистоты и порядка.

Катя приоткрыла дверь в спальню.

Она шагнула через порог и застыла, не веря своим глазам: на крюке под потолком качались тела падре Насименту и его верной Изабеллы.

Мухи черной шевелящейся массой облепили глаза, ноздри и вывалившиеся изо ртов языки.

Зажимая рот. Катя опрометью бросилась из комнаты. Земля горела у нее под ногами.

– Мамочка! —Заплаканная дочь бросилась на шею. – Я думала, тебя убили!

Она сбивчиво рассказала о том, как они с Нтамой сидели в подвале, на улице стреляли, а потом в дом ворвались вооруженные люди. Они бегали по комнатам, чего-то искали, рылись в шкафах, но потом, ничего не найдя, убрались восвояси.

– А мы закрылись в подвале и сидели тихо-тихо, – сообщила Лара с гордостью. – Я ничего не боялась, правда!

Иного выхода не было – только отъезд. Катя бросилась собирать вещи, но потом махнула на них рукой и принялась звонить в посольство. Она хотела сказать, что согласна лететь.

Телефон посольства не отвечал. В трубке были слышны сухие щелчки и гудение – линия оказалась повреждена.

Бросив в сумку документы и деньги. Катя вновь включила телевизор.

Может, опасная заварушка уже закончилась и все улеглось? Может, правительственные войска уже разгромили повстанцев и уезжать нет необходимости?

Однако на экране все еще царила все та же самодовольная генеральская рожа.

Пора было решаться. Сквозь слезы Катя попрощалась с Нтамой, посадила дочь в машину, вырулила за ворота.

В зеркале заднего вида постепенно удалялся уютный белый особняк, в котором прошли долгие пять лет ее жизни. Возможно, лучшие пять лет…

Она увеличила скорость – надо было как можно быстрее проскочить опасные кварталы, где бродили обезумевшие от мародерства повстанческие войска. 'Если ее схватят, то не простят ей ни белой кожи, ни богатой одежды, ни дорогой машины.

Конец ее будет ужасным. Может, хотя бы ребенка они пожалеют?

Посольство встретило ее наглухо задраенными окнами. Напрасно Катя сигналила перед воротами – все было тихо. Наконец небольшое оконце в глинобитной стене отворилось, и чей-то голос встревоженно произнес:

– Вы хотите привлечь сюда побольше солдат? Что вам нужно?

– Я… Мы приехали на самолет, – запинаясь, произнесла Катя.

– Все уже в аэропорту. Езжайте, может, успеете.

Джип понесся по улицам, не разбирая дороги. Вслед ему слышались возмущенные крики пешеходов, пару раз кто-то выстрелил вдогонку.

Еще издалека виднелся на взлетной полосе знакомый силуэт серебристой «аннушки» с красным флагом на борту – слава Богу, успели!

Бросив автомобиль. Катя с дочерью метнулась к самолету. Черный охранник в берете преградил им дорогу, что-то лопоча и угрожая автоматом. Она оттолкнула его что есть силы и отчаянно бросилась вперед.

«Пусть стреляет в спину, – подумала она на бегу. – Пусть стреляет, мне уже все равно. Может, лучше умереть, чем возвращаться в Союз?»

Но солдат не стал стрелять и опустил автомат.

Катя подбежала к трапу. Посадкой распоряжался второй секретарь Костиков.

– А, это вы! – облизнул он сухие, спекшиеся губы. – Проходите в салон.

Сидячих мест больше нет, располагайтесь на полу.

И, немилосердно потея, он продолжал руководить погрузкой посольских документов в грузовой отсек.

В салоне был ад – спертый воздух, плач детей, стоны больных, истерические причитания женщин. Катя с Ларой еле-еле нашли местечко в проходе.

Теперь можно было немного передохнуть. Здесь они были в относительной безопасности. Они были со своими, они летели в безопасную, мирную Россию, где никто не стрелял, не врывался в дома, не вешал людей на деревьях…

Через несколько минут погрузка закончилась. Захлопнулся бортовой люк, и самолет после короткого разбега взмыл в кобальтовое бездонное небо.

Только тогда Катя вздохнула с облегчением. Впереди ее ждала холодная безразличная Москва.

Глава 14

Борт посадили во Внукове, а не в Шереметьеве, где собралась основная масса встречавших. Самолет приземлился на закате дня, учитывая перелет и разницу во времени.