Текст книги "Такие, как есть"

Анна вздрогнула и обернулась. Рядом с ней стояла мать ребенка. Без единого слова – лишь легкий румянец смущения вспыхнул на ее щеках – она забрала свое дитя у Анны. Анна хотела было что-то сказать, но не могла. Говорить о том, что малыш красивый? Но его мать и без того это знает.

Конечно, можно было спросить, что она делает с ребенок, в туалетной комнате ее редакции, но женщина с полным правом могла в ответ поинтересоваться, почему она трогает ее ребенка.

В копне концов Анна просто улыбнулась и вышла, позабыв о том, зачем приходила сюда. Но ощущение младенца на руках, невинный взгляд его голубых глаз потрясли ее так, что она забежала в кабинет, схватила пальто и бросилась к лифтам, стремясь поскорее убраться отсюда как можно дальше.

Сьюзи принесла на подносе все, что нужно для чая, села напротив Дженет и ободряюще улыбнулась.

– Я очень рада видеть тебя, Джен.

– Спасибо, – натянуто отозвалась та. – Как малыш?

– Сейчас спит. А вообще все в порядке.

– Хорошо. Я действительно очень рада. Правда, Сьюзи.

Сьюзи смущенно опустила глаза. Она не представляла, что будет испытывать такую неловкость в присутствии подруги. Обычно Сьюзи всегда с готовностью показывала Натана гостям, но теперь была рада, что он спит. Она потянулась к чайнику, чтобы чем-то занять руки, которые не знала, куда девать от волнения.

– А как твои дела, Джен?

– Отлично. Дело в том, что… я беременна.

– Джен! – Сьюзи от неожиданности чуть не выронила чайник. Взглянув на подругу, она увидела, что на ее лице сияет счастливая улыбка. Сьюзи обняла ее за плечи. – Господи, Джен, как здорово! Я так рада за тебя!

– Я тоже.

– И когда ты узнала?

– Вчера.

– Отлично! И какой у тебя срок?

– Точно не знаю, Меня направили на ультразвук.

– А твои уже знают?

– Еще нет.

– А как себя чувствует будущий папаша? Готова поклясться – вне себя от счастья!

Дженет опустила голову.

– Ты что, не сказала ему?

Дженет подняла глаза на Сьюзи и вдруг разрыдалась, Удивленная и смущенная Сьюзи обняла подругу, прижала ее голову к груди и стала укачивать, как младенца. Дженет почувствовала, что боль понемногу отступает. Когда она совсем успокоилась, Сьюзи спросила:

– Что случилось? Это из-за Стива?

Дженет проглотила горький комок, вставший поперек горла, потянулась за сумочкой, достала оттуда носовой платок и высморкалась.

– Джен?

– Этот мерзавец изменяет мне.

– Что?! – Лицо Сьюзи выразило искреннее недоумение. Невероятно! Стив? Даже такое предположение казалось ей нелепым. – Ты уверена?

Дженет вздрогнула и молча кивнула.

– Он вернулся домой поздно. – всхлипнула она. – Не позвонил. Сказал, что решил развеяться. Тогда я прямо спросила его.

– И что? – тревожно нахмурилась Сьюзи,

– Он сказал, что был с ней. С этой девицей с работы.

– Что значит «был»?

– Был! Что еще это может значить? – болезненно поморщилась Дженет. – Понимаешь, мы поссорились. Я обиделась на него и пошла в больницу на тест, не сказав ему ничего о том, что у меня пропущено два цикла…

– Он не знал об этом?

– Нет, – сокрушенно покачала головой Дженет. – Я решила, что лучше сначала пройти тест.

– О, Джен…

– Я все понимаю. Но мне не хотелось снова разочаровывать его. И я была не совсем уверена, что… – Она снова расплакалась.

Сьюзи опять прижала подругу к себе, Ее потрясла эта новость, потому что она всегда считала Стива самым порядочным парнем из всех, кого знала. И вот оказывается, что он изменил жене! Черт побери! Это похлеще, чем узнать, что Тони Блэр любит надевать нижнее белье Дженет Нигер!

– Не могу в это поверить, Джен. Может, ты ошибаешься?

– Но он сам признался!

– Ну, не знаю. Стив сказал, что был с ней, ходил с ней куда-то. Но не сказал же, что спал с ней?

Дженет молча уставилась на нее,

– Понимаешь, если они просто зашли куда-нибудь выпить… – продолжала Сьюзи. – Конечно, это свинство. Я бы кастрировала Джо, если бы узнала, что он отправился веселиться с другой женщиной, но это радикальная мера. Может, Стив пригласил ее выпить, они просто поговорили и…

– Вот это «и» мне и не нравится!

Эта фраза так напомнила Сьюзи прежнюю Дженет, что она рассмеялась.

– Ты должна прямо спросить его об этом.

– О чем?

– Спал ли он с ней.

– Не могу. – испуганно ответила Дженет.

– Почему?

– Он знает, о чем я думаю. – Она опустила голову. – И не пытается меня разубедить.

– Дженет! Во-первых, догадаться, о чем ты думаешь, невозможно. А во-вторых, лучше признайся себе в том, что не хочешь спрашивать его из-за своей чертовой гордости! Стив любит тебя, и ты это прекрасно знаешь.

– Да, это верно, – прошептала Дженет.

– Тогда дай ему шанс

– А что, если это правда?

– Тогда я одолжу тебе точильный камень!

Дженет взглянула на подругу и слабо улыбнулась. Но боль не отпускала ее. Она бросилась на шею к Сьюзи и тихо вымолвила:

– Я так рада, что пришла. Я очень скучала по тебе, Сью.

Мэнди не могла прийти в себя от новости Джейсона, потому позвонила на работу и сказалась больной. Однако оставаться дома было еще тяжелее. Она начала гладить белье, но вскоре оставила это занятие, надела пальто и вышла на улицу.

В «Сэнсбери» в этот час было не так многолюдно, как обычно. Мэнди медленно брела с тележкой вдоль прилавков, складывая в нее продукты – ей так мало их требовалось в последнее время, – и молила Бога о том, чтобы не встретить здесь случайно кого-нибудь из знакомых. Одна мысль о том, что все узнают про Джейсона, приводила ее в ужас. Она не перенесет шуточек подруг на эту тему!

Стоя в очереди в кассу, Мэнди беспокойно оглядывалась. Она понимала, что должна порадоваться за сына и Джемму, но не могла. Рождение ребенка меняло не только их жизнь, но и ее собственную. Мэнди только встала на ноги, достигла относительного благополучия и внутреннего равновесия после развода с Питом, а теперь у нее появилось такое чувство, буд-то приходится снова возвращаться на первую клетку и начинать игру сначала.

Она всегда была чьей-то дочерью, чьей-то женой, чьей-то матерью, и вот ей предстояло стать чьей-то бабушкой.

Расплатившись за покупки, Мэнди поспешила домой по Ливерпул-роуд. Когда она остановилась на перекрестке Клаудсли-плейс у светофора, парень в белой машине опустил стекло и окликнул ее.

– Мэнд?

– Пит? – удивилась она.

– Садись, я тебя подвезу.

Мэнди села вперед и поставила сумку на пол.

– У тебя новая машина? – спросила она, захлопнув дверцу.

– Нет. Я одолжил ее у Барри на один день. – Пит взглянул на нее. – Ну? Полагаю, тебе он тоже позвонил.

– Кто?

– Не притворяйся. Сама знаешь кто. Джсйсон.

– А…

– Что значит «а… »?

Мэнди отвернулась. Ей не хотелось говорить о том, в каком состоянии она находится с тех пор, как узнала эту новость. Но Пит, казалось, не замечал, как она удручена.

– По-моему, это здорово. Из Джеммы получится отличная мать. Да и Джейсону это пойдет на пользу. Пора ему узнать, что такое ответственность.

Поскольку Мэнди молчала, Пит взглянул на нее и нахмурился.

– Ты в порядке?

Она пожала плечами.

– Не волнуйся, они справятся. У них все будет хорошо.

–Я знаю.

– Тогда в чем дело?

Мэнди покачала головой.

– Хочешь поговорить об этом?

Она снова пожала плечами.

Пит посмотрел в зеркало заднего вида, притормозил и свернул на обочину.

– Ну, выкладывай. В чем дело?

– Не знаю. Я… – вздохнула Мэнди.

– Послушай, – заговорил он ласково. – Не выпьешь ли со мной чашку чаю? Давай заедем ко мне.

– Нет, мне пора возвращаться.

– Не говори ерунду, – возразил Пит. – Ты выглядишь сейчас так, что я не рискнул бы оставить тебя одну с каким-нибудь острым предметом.

– Это не такая уж плохая мысль, – усмехнулась она.

– Ну как? Поехали?

– Ладно. Но если будешь смеяться, я убью тебя.

Пит совсем не смеялся. Но в чем заключается ее проблема, тоже не понял.

– Не знаю, Мэнд, – сказал он, снова поставив чайник. – По-моему, каждый человек молод настолько, насколько сам себя таковым ощущает. Я хочу сказать, моя дорогая, что тебе еще нет и сорока!

– Мужчинам легко так говорить! С возрастом у них прибавляется седины, зато они становятся более искушенными и импозантными, А у женщин все происходит наоборот, с возрастом они становятся толстыми и плаксивыми. Я не хочу выглядеть так, будто моя жизнь клонится к закату, потому что только-только начала жить. Я имею в виду – самостоятельно.

Пит быстро взглянул на нее и тут же отвернулся, занявшись приготовлением чая.

– Боже Всемогущий, Мэнд! Да любой скажет, что ты просто молодец! Ты ведь нашла работу, да? И как я слышал, не обделена мужским вниманием.

Мэнди потупилась, пытаясь угадать, что именно слышал о ее личной жизни Пит, и в не слишком ли фривольном изложении. Она собиралась уже что-то ответить ему, но в этот момент дверь распахнулась.

– Привет!

Мэнди оглянулась и застыла в изумлении. Не ожидая прихода подружки Пита, она не подготовилась к такому сюрпризу. Мэнди натянуто улыбнулась. Девушка между тем прошла в комнату с двумя большими сумками. Мэнди поняла, что она ходила за покупками к «Марку и Спенсеру».

Освободившись от ноши, девушка оглядела Пита и гостью.

– Вы, наверное, Мэнди?

Она была маленькая, хрупкая и довольно милая. И очень юная. Именно это вызвало в душе Мэнди ревность и зависть.

– Лучше не ждать, пока он нас познакомит. – Девушка кивнула на Пита. – Меня зовут Эмми.

– Очень приятно.

– Я узнала вас по фотографиям.

– Правда? Разве он не вырезал меня отовсюду?

Эмми рассмеялась, а Мэнди, почувствовав себя старой и немодно одетой, смутилась.

– Пит поит вас чаем? Отлично! Налей мне тоже, милый. Я умираю от жажды.

Пит пошел к плите разогревать чайник, и когда проходил мимо Эмми, она собственнически положила ему руку на спину, приподнялась на цыпочках и поцеловала сзади в шею. Пит упорно смотрел в стену прямо перед собой, а Мэнди отвернулась охваченная приступом ревности.

Мэнди потянулась за своей сумкой и приподнялась.

– Я, пожалуй, пойду.

– Нет, допейте чай! – отозвалась Эмми.

Мэнди села и отхлебнула из чашки остывший чай. Эмми устроилась напротив нее и дружелюбно улыбнулась.

– Отличные новости, да? Я имею в виду Джексона. Вы, наверное, гордитесь своим сыном?

– Еще бы!

– Она очень волнуется, – не оборачиваясь, заметил Пит.

– Волнуетесь? Почему?

– Потому что ее скоро станут называть бабушкой. – Пит поставил на стол две чашки горячего чая.

– А по-моему, это здорово. – Эмми с недоумением смотрела на Мэнди: неужели такая малость может действительна быть для кого-то проблемой? – Взгляните-ка на меня! Я ведь тоже буду кем-то вроде бабушки для вашего внука, а мне всего двадцать девять!

Мэнди еле сдержала злость.

Пит расположился между женщинами.

– Мэнди боится, что все сразу же будут считать ее старой кошелкой.

– Ерунда! – отозвалась Эмми.

Легко говорить, когда твоя попка помещается на половине стула!

Эмми подалась вперед и положила свою маленькую наманикюренную ручку на руку Мэнди.

– Все образуется, когда вы привыкнете к этой мысли, – улыбнулась она. – Мы будем по очереди сидеть с внуком.

– Да, – кивнула Мэнди, передернувшись от такой перспективы.

Дженет закрыла за собой дверь, повесила на вешалку жакет и прислушалась. Откуда-то доносился неясный шум. В квартире кто-то был. Она вдруг испугалась, облизнула пересохшие губы и на цыпочках вошла в спальню,

– Стив?

Он вынимал что-то из нижнего ящика шкафа, сидя на корточках. Рядом на кровати лежал раскрытый чемодан. Услышав голос жены, Стив замер на миг, потом медленно выпрямился.

– Что ты делаешь? – с недоумением глядя на чемодан, спросила Дженет.

Стив не повернулся к жене, только быстро взглянул на ее отражение в зеркале и тут же опустил глаза.

– Я поживу пока у Пола. У него есть лишняя комната, и… – Голос изменил ему. Никогда прежде Дженет не видела мужа таким подавленным и растерянным.

Она не могла отвести испуганного взгляда от чемодана, в который Стив складывал свои вещи. Дженет кашлянула и робко задала вопрос, так долго мучивший ее;

– Ты спал с ней?

Он вздохнул и молча покачал головой.

– Стив?

– Что?

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

Стив переступил с ноги на ногу и обернулся, наконец осмелившись взглянуть жене в глаза. На ресницах у нее дрожали слезы.

— Я так люблю тебя, Джен.

Она кивнула. Стив медленно подступил к жене и осторожно, словно она была из хрупкого китайского фарфора, заключил в объятия. И тут Дженет разрыдалась.

– Я не хотел причинить тебе боль.

Ей незачем было ничего отвечать. То, как она прижалась к его груди, было красноречивее всяких слов.

– Просто мне хотелось с кем-то поговорить. Я не предполагал, что это так дорого мне обойдется, и… – Стив глубоко вздохнул, – Я не хотел все разрушить.

Дженет вытерла слезы и подняла голову.

– Я знаю, – прошептала она, глядя ему в глаза.

– А потом я всю ночь думал о нашем малыше и…

Она приложила ему палец к губам, затем поцеловала в лоб, в нос и в подбородок.

– Даже когда все было совсем плохо, когда нас постигали неудачи одна за другой, в глубине души я знала, что в конце концов все образуется. Так и случилось. — Дженет прижала его ладонь к своему животу. – Вот увидишь, так и будет.

Положив пачку тетрадей на стол, Карен пошла в кухню и достала из холодильника бутылку шардонэ, открытую накануне. Выдался один из тех дней, когда она чувствовала себя не учительницей, а укротительницей диких хищников, которая щелкает кнутом, входя в клетку. Однако дело было не только в гормональных изменениях пубертатного периода. Карен помнила себя и своих подружек в этом возрасте: они были далеко не образцовыми ученицами, но таких безобразий не устраивали.

Школьная дисциплина необратимо подорвана, как ни ханжески это звучит. В стародавние времена учителя били детей. Теперь ситуация изменилась на прямо противоположную, и учителю повезет, если он успеет уклониться от удара!

Карен налила себе полный бокал прохладного вина и, вернувшись в гостиную, заметила белый листок на каминной полке: «Я ушла. Не жди. Люси». Сунув записку под часы, она отхлебнула вина и села на диван. Карен ждала большая кипа тетрадей, но откладывать до бесконечности то, что давно не давало ей покоя, было уже невозможно. Она решила написать отцу письмо с объяснениями.

Целый день Карен мысленно составляла письмо, подбирала слова, которые точнее передали бы то, что она хотела сказать. Ей было необходимо, чтобы отец услышал ее, понял и снова любил, как раньше.

Подобрать нужные слова оказалось невероятно трудно, но вместе с тем просто. Она с детства ощущала себя лесбиянкой. Еще не зная этого, Карен вела себя не так, как другие девочки. Очень долго она убеждала себя, что в один прекрасный день появится мужчина, который изменит ее. Какая наивность! Теперь, по прошествии времени, она понимала, что всегда влюблялась – страстно, самозабвенно – только в девочек. Карен объясняла это тем, что так нетрадиционно проявляется ее сильный, волевой характер, и надеялась со временем перерасти это. Но этого так и не произошло.

В подростковом возрасте, когда ее подружки сходили с ума по Дэвиду Кэссиди, Донни Осмонду и Роду Стюарту, она обклеивала стены своей комнаты фотографиями Сьюзи Кват-ро, Мэри Осмонд и Дебби Хэрри. Теперь это казалось смешным, но, очевидно, такая подборка была неслучайной.

Но любой обман – и прежде всего самообман – не проходит для человека бесследно. У Карен выработалась привычка маскироваться, таиться и притворяться, изображать внешне нормальную жизнь. В конце концов это привело к таким ужасным последствиям.

Непросто было выразить все это в письме так, чтобы изложить суть дела и не обвинить, хотя бы косвенно, отца, хотя именно страх перед ним, перед его гневом и насмешками и вынуждал Карен притворяться.

Но она не хотела упрекать отца. Карен жаждала примирения. Мечтала, чтобы он понял ее и принял такой, какова она на самом деле.

Карен не хватало смелости изложить в письме все так, как она задумала. Наверное, Крис была права, называя ее трусливым мышонком. Карен по природе была застенчива, и труднее всего ей было преодолеть именно свою застенчивость, а вовсе не страх. Ведь тогда пришлось бы написать о себе откровенно. И еще Карен боялась, что отец отшвырнет ее письмо, не читая, едва она положит его на стол.

А что, если так и случится?

Эта мысль невыносимо терзала ее. Она его дочь, и если отец так поступит, это будет равносильно окончательному разрыву. Даже если так, она все же напишет это письмо, чтобы избавиться от лжи и страха.

Карен достала блокнот из сумки, открыла его на первой чистой странице и, поразмыслив немного, принялась за дело.

«Папа.

Я понимаю, что тебе трудно понять это, но, пожалуйста, попытайся. Я очень люблю тебя. И всегда любила. И мне нужна твоя любовь и понимание. Это очень важно для меня. Прошу тебя, вспомни мое детство, то, каким ребенком я росла, – и ты поймешь, что я хочу сказать. Ничто на свете не важно для меня так, как твое понимание… »

Карен расплатилась с таксистом и отпустила машину. Посмотрев на фасад родительского дома, она увидела, что кто-то бежит к ней но дорожке.

– Карен!

– Дэзи?

Дэзи промчалась мимо нее и выскочила на дорогу, размахивая руками.

– Эй, стойте! – попыталась она остановить машину. Таксист заметил ее и притормозил.

— Мне очень жаль, дорогая. – Дэзи взяла Карен за руку. – Твоего отца снова увезла «скорая». Я пыталась дозвониться до тебя.

– Когда его увезли? – Карен ощутила головокружение и тошноту.

– Десять минут назад.

– Спасибо, я…

– Давай, Карен. Поехали скорее.

Они сели в машину.

– В какую больницу едем? — спросил таксист, оборачиваясь назад.

– В Эссекс.

– Тогда держитесь. Оглянуться не успеете – уже будем на месте.

Но они опоздали. Отец умер по дороге в больницу в машине экстренной кардиологической помощи. Мать сидела в палате возле постели мужа и не сводила с него взгляда, словно ожидая, что он проснется и откроет глаза, Она не верила и то, что произошло. Медсестра принесла ей лекарство, чтобы вывести из состояния шока, но мать отказалась. Она сидела рядом с мужем, держа в своих горячих ладонях его холодную руку и гладя уже посиневшие пальцы.

Карен оцепенела. Стоя рядом с больничной койкой, она нащупывала в кармане письмо, которое собиралась отдать отцу. Ее горе было безмерно, и вместе с тем она чувствовала себя обманутой. Ее обокрали в тот момент, когда она так надеялась помириться с родителями.

– Почему ты не дождался? – еле слышно прошептала она. – Почему, черт побери!

Пришел брат. На нем не было лица. Карен видела, как он шел по коридору по направлению к ней, и еще издали догадалась, что ему уже сообщили печальную новость. Она скрестила руки на груди, заняв оборонительную позицию. Но брат только покачал головой и вдруг безутешно, совсем по-детски разрыдался.

Карен заключила его в объятия. Страдания брата заставили ее с новой силой ощутить потерю. Как ужасно, что она уже никогда ничего не сможет объяснить отцу! За отцом осталось последнее слово в их споре; уйдя из жизни, он поставил в нем роковую точку.

– Ничего, – похлопала Карен брата по спине, – Поплачь, дай слезам выход. Тебе станет легче.

Но этого не произошло ни в тот момент, ни годы спустя.

Тусклый свет ноябрьского дня пробивался сквозь щель в задернутых шторах и освещал фотографию под стеклом на дальней стене спальни. Анна стояла у изголовья двуспальной кровати. Ее поразило, как за последние несколько недель изменилась мать. Лицо ее стало не просто болезненно бледным, а словно прозрачным; черты заострились и удлинились – все в ней предвещало приближение смертного часа. Казалось, с тех пор, как Анна видела мать в последний раз, рак уничтожил ее изнутри, не затронув лишь хрупкую внешнюю оболочку.

Анна подняла глаза, и ее взгляд наткнулся на фотографию на стене. Солнечный свет играл на стекле, не позволяя рассмотреть снимок. Впрочем, Анна и так знала, что фотография запечатлела отца на ступенях приходской церкви. Он был в костюме, взятом напрокат накануне. Рядом с ним стояла мать в белом подвенечном платье, в котором когда-то выходила замуж бабушка.

С того дня прошло сорок два года, то есть целая жизнь.

Анна тихо вышла из спальни, на кухне ее ждала тетя. На серебряном подносе в центре стола стоял горячий заварной чайник.

Тетя Шарлотта была младшей из семерых детей бабушки.

Когда умрет мать Анны, она останется последней. От этой мысли Анну бросило в холод.

– Я и представить себе не могла… – начала Анна и вдруг поняла, что любые слова будут звучать фальшиво. Из-за работы она не могла найти времени для матери. И теперь мать умирает! Какое жестокое сердце у такой дочери! Тетя, ничего не ответив, налила ей чаю и протянула чашку.

– Что сказал доктор?

– Это не продлится долго. – Шарлотта взглянула ей и глаза.

Анне было невероятно трудно выдержать этот взгляд. Глаза тети показались ей зеркалом, в котором она увидела отражение своей вины, и прежде всего эгоистичности.

Но чего могло ожидать от своих детей поколение ее матери? Они сами так воспитали своих отпрысков. Хотели, чтобы те стали независимыми, сами нашли свой путь в жизни, чувствовали себя свободными. Но они не дали им представления об ответственности – оборотной стороне личностной свободы.

И теперь они обе – и дочь, и мать – расплачивались за это. Анна вдруг осознала, что цена ее свободы – одиночество. Она сделала глоток чая. Минуты тянулись медленно, тишина в доме давила и угнетала, словно обвиняя Анну в душевной черствости. Она тяжело вздохнула и взглянула на тетю.

– Мне пора идти. Но я приеду завтра… Постараюсь приезжать каждый вечер,

Шарлотта ничего не ответила. Анне стало не по себе, Она поднялась.

– Я зайду к ней перед уходом.

Анна пошла наверх. Она ожидала застать мать спящей, но та проснулась и смотрела прямо перед собой ничего не видящими, пустыми глазами.

– Мама?

– Анна, это ты? – Голос матери был бесцветным, как потускневший рисунок на старых обоях.

Анна понимала, что мать почти не видит ее, только реагирует на звук шагов. Присев на край постели, Анна взяла в руки бледную безвольную руку матери. Она боялась слишком сильно сжать ее – казалось, хрупкие кости могут треснуть от неосторожного движения.

– Я сидела здесь с тобой, – сказала Анна.

– А-а… – На лице матери появилась безразличная улыбка, которая тут же сменилась болезненной гримасой.

Анна отвела глаза. Она была не в силах видеть страдания и странное удивление матери: казалось, та не понимала, что с ней происходит. Когда Анна собралась с духом и снова взглянула на нее, то увидела всю ту же равнодушную улыбку.

– Ты счастлива, Анна?

Анна хотела было ответить, но с ее уст не слетело ни звука.

Она вдруг закашлялась. Пустота и бессмысленность ее жизни предстали перед Анной в своей неприкрытой наготе. Что она создала? Ничего, кроме неосуществленных фантазий и гор гниющих на свалках иллюстрированных журналов. Отвлечение от жизни! Все эти годы она создавала то, что отвлекает от реальности, помогает убежать от нее.

Анна потупилась. Прикосновение материнской руки преисполнило ее благодарностью и нежностью. Не удержавшись, она поднесла руку матери к губам и поцеловала.

– Я люблю тебя, – прошептала Анна, осторожно опустила на постель руку матери, поднялась и смахнула слезу. – До завтра. Я непременно приду завтра.

Вечером в следующий вторник Карен вместе с матерью и братом ждала в холле похоронного бюро, пока готовили гроб отца. Назавтра были назначены похороны, и у них не оставалось времени на то, чтобы как следует попрощаться. На самом деле их прощание состоится именно сейчас, пока не забьют гроб.

Мать была мертвенно-бледна. Смерть мужа обрушилась на нее как удар, и она молила Бога даровать ей счастье последовать за ним как можно скорее. И только теплая ладонь сына удерживающая ее руку, побуждала несчастную женщину задержаться на этом свете.

Джек, молчаливый и задумчивый, изредка взглядывал на сестру с выражением холодной пустоты в глазах.

В холл вышел представитель похоронного бюро и почтительно поклонился матери Карен. – Миссис Тернер… мы готовы.

Джек помог матери подняться и подхватил ее под локоть, когда она покачнулась из-за слабости в ногах. Карен последовала за ними, и вскоре они оказались в комнате со множеством цветов и горящими свечами.

В центре этой комнаты, застланной ковром, на мраморном постаменте стоял открытый гроб, в котором лежал отец. Карен подошла ближе и остановилась за спиной брата.

Отец выглядел почти как живой, если бы не восковые руки, скрещенные на груди.

Мать громко всхлипнула, Джек подошел к гробу и положил желтую розу на грудь отцу. У Карен перехватило дыхание. Слезы хлынули у нее из глаз, потому что эта роза была из отцовского сада. Он всегда очень заботился об этом розовом кусте. Как странно, что мужчина в его возрасте ухаживал за розами, а не за женщинами, которые благосклонно принимают розы.

Когда Джок отступил от гроба, Карен сделала шаг вперед и, чувствуя на себе взгляды родственников, незаметно вложила свое письмо в руки отцу, прикрыв его розовыми лепестками. Ее поразило, что у отца такие холодные руки.

Он не сможет прочесть письмо. Не сможет вернуть ей свою любовь. Не сможет выразить сожаления. И все же…

Карен отступила назад, вытирая слезы. Джека явно удивило, что она плачет. Мать смотрела на нее без всякого вы ражсния. Карен вдруг захотелось крикнуть: «Подождите! Он не виноват! Я все исправлю!» Господи, что за чудовищная ошибка!

Карен вышла на улицу, и холодный воздух пробрал ее до самых костей. Она подняла воротник. Завтрашний день неминуемо наступит, и Карен боялась его приближения.

Через час Карен встретилась с Анной в винном баре на Аппер-стрит. Они обнялись, и Анна не отпускала от себя подругу чуть дольше, чем обычно, зарывшись лицом ей в плечо.

– Ты как? – спросила Карен, – Хочешь поговорить об этом? Впрочем, что тут говорить? – Она болезненно усмехнусь. – Господи, какой кошмар!

Они сели. Анна взяла подругу за руки и пожала их.

– Если мы поговорим, станет легче.

– Я… – начала Карен, но в это время подошел официант.

– Бутылку белого, пожалуйста, – сказала Анна, не глядя на него. – Продолжай, пожалуйста…

– Все пошло прахом!

– Дома не все в порядке?

– Да… Люси не возвращалась до полудня в воскресенье И пришла как ни в чем не бывало.

– Ты не рассказала ей? – удивилась Анна.

– Рассказала. Она сочувствовала мне. Но… Она хочет, чтобы отношения были более открытыми, а я не могу на это пойти.

– Открытыми?

– Да. – Карен отвела взгляд, – И мы с тобой прекрасно понимаем, что подразумевается под этим. Свобода спать с тем, с кем хочешь.

– Может, она имеет в виду лишь чуть большее пространство свободы?

– Едва ли. – горько усмехнулась Карен.

– Но я думала… – начала АнНа.

– Что? Что лесбиянки и геи испытывают другие чувства? Неужели правда? Так вот, в этой среде отношения еще более закручены!

– Что ты имеешь в виду?

– Они более непредсказуемы. А я всегда мечтала найти человека, с которым могла бы поделиться самым сокровенным. Того, кому могу довериться, кто может понять меня.

– Этого хочет любой из нас.

– Правда?

– Еще бы!

– Нет! Я думаю, что здесь ситуация серьезнее. Люди стараются не залезать в самые глубины отношений, потому что это затрагивает… эгоизм.

– Я сегодня ездила к матери. – Анна вдруг покраснела.

– Да? И как она?

– Умирает…

– Анна, почему ты ничего не сказала?

– Потому что тебе хватает своих проблем. Но ты права относительно эгоистичных людей. Я увидела мать и задулалась о себе.

– Но ты не эгоистична, Анна!

– Вот как? Я – классический образец эпохи девяностых – карьера, стиль жизни… и все прочее. Но…

– Но что? – Карен пристально вгляделась в ее лицо.

– Помнишь, мы когда-то говорили об этом? – Анна потупилась.

– Ты хочешь ребенка? Так возьми и роди!

– Но есть одна проблема, которую ты не учитываешь.

Карен рассмеялась, и Анна удивленно взглянула на нее.

– А мне-то казалось, что это я наивная!

– О чем ты?

– О том, что ты ждешь принца с Антильских островов вместо того, чтобы строить свою жизнь. Знаешь что? Я готова поклясться, что половина моих учеников из неполных семей. У тебя есть отличная работа и своя квартира. Тебе нужен мужчина только для того, чтобы зачать…

– Но… – Анна замерла. – Я не могу растить ребенка одна.

– А ты и не будешь. Мы все поможем тебе. Послушай! В мечтах ты будешь жить с принцем датским и обсуждать с ним одну-единственную проблему: отдать сына в футбольную команду или отправить его играть в регби. Я понимаю, что пока нет никого подходящего на примете, но ведь ты слишком разборчива!

– Спасибо, Карен, что разъяснила мне кое-что.

– Извини. – Карен пожала руку подруге.

– Но как мне приняться за это дело?

– Ты ведь можешь позволить себе завести ребенка?

– Да, но…

– И твоя компания обязана предоставить тебе содержание на ребенка.

– Шесть месяцев, да, но…

– Послушай, я много лет работаю в школе и знаю: те, у кого есть отец, ничем не лучше тех, у кого только одна мать.

– Понимаю. – сказала Анна. – Хочешь, я приду завтра утром? Поддержу тебя морально?

– Ты можешь прийти? – обрадовалась Карен.

– Давай сменим тему. Ты слышала о Дженет? – Анна улыбнулась.

Анна увидела у подъезда своего дома машину Фрэнка.

– Что тебе нужно, Фрэнк?

– Она выгнала меня из дома, Анна.

– И что ты делаешь здесь?

– Анна, я… – Фрэнк зарыдал как ребенок.

– Господи! Пойдем, я напою тебя кофе. Только сначала запри свою машину.

Она принесла из кухни две кружки кофе и села напротив него в кресло.

– Что случилось?

– Кто-то рассказал ей.

– Что рассказал?

– О нас с тобой.

– О нас? – изумилась Анна.

– Верно.

– Но, мы уже не встречаемся несколько месяцев.

– Да.

– И что она сказала?

– Чего она только не сказала! Она выложила все, что обо мне думает! Но это ладно… Она настаивает на разводе. Хочет, чтобы мне прочистили мозги в суде.

– Это жестоко.

– Хотелось бы мне знать, что за ублюдок рассказал ей.

– Это была не я.

– Я и не подозревал тебя.

– Правда?

– Нет. Именно поэтому я здесь.

Анна не могла выставить Фрэнка на улицу.

– Можешь остаться. – предложила она.

– Спасибо. Анна, я скучал без тебя. Послал тебе цветы.

Да. А она выбросила их. Но ответить ей было нечего. Фрэнк сделал все, чтобы их роман закончился. А теперь вдруг изъявил желание начать все с начала.

– Анна, я…

– Оставь, Фрэнк. Ты можешь остаться на ночь. Но завтра найдешь себе номер в гостинице.

Карен помедлила у двери комнаты матери. Снизу, доносился шум голосов, и она наконец решительно нажала на ручку.

– Мама?

Карен вошла и огляделась. Мать лежала на кровати, закрыв лицо руками, и плакала. Карен села на край кровати.

– Мам, тебе надо спуститься. Пора. Похоронная процессия должна была быть у дома через пятнадцать минут.

– Не знаю, как с этим справиться. – сказала мать.

– Не волнуйся, мам. Все будет в порядке. Мы с Джеком поможем.

Но мать была невменяема. Карен помогла ей подняться.

– Вот так. Дай мне руку. Я поддержу тебя.