Текст книги "Западное Средиземноморье. Судьбы искусства"

Тамугади, Джемила, Тугга… Каждый из этих древних городов по-своему неповторим. Но, к сожалению, многие из памятников зодчества Северной Африки не стали предметом нашего внимания. Пришлось ограничиться лишь упоминанием об ансамблевом решении тунисского города Суфетулы, о сооружениях Тубурбо Майуса, обойти молчанием памятники Альтибуроса (Медейны). Не удалось коснуться многих городов Алжира. Среди них город такого размаха, как Гиппон Регий, древний финикийский Юбон и резиденция нумидийских царей (отсюда высокий титул Регий – царский), цветущая римская колония с насыщенной художественной культурой. Или расположенная в голубой гористой бухте прекрасная Типаза, издревле райский приют финикийских мореходов, которые отдыхали здесь на пути между Икозиумом и Иолом. Нельзя не вспомнить вырубленный в красно-оранжевых скалах Тиддис, древнее берберское поселение, а затем римский Castellum Tidditanorum, одно из тех укреплений, которые кольцом защищали Цирту (Константину), поразительный город Тиддис, расположенный террасами, со святилищами в пещерах, где почитание римского пантеона соседствовало с культами Митры и Кибелы, а также старых ливийских богов, покровителей гор²⁹.

Более подробной характеристики несомненно заслуживают города Тингитанской Мавритании. Существует мнение, что после античных городов Ал жира и Туниса Волюбилис в Марроко не производит такого сильного впечатления. Однако каждый город – детище своего времени, особых условий исторического развития. Черты несомненного своеобразия присущи и Волюбилису³⁰. Возможно, он может показаться небольшим (хотя и занимает площадь в 40 гектаров), несколько хаотичным и в чем-то грубовато-провинциальным. Но именно в ощущении упрощенности стиля проявилась одна из живых, привлекательно достоверных особенностей далекого Волюбилиса. Местное племенное поселение в плодородной зеленой долине Зерхуна, древний мавританский центр, одним из первых получивший права муниципии и ряд привилегий за поддержку при подавлении римлянами восстания Эдемона, быстро набирал силы. Город, окруженный стенами с восемью воротами, превратился в настоящий римский oppidum в глубине марокканских земель. В области художественной практики стремление зажиточной муниципальной верхушки не отстать от вкусов времени зачастую могло реализоваться здесь только в среде местных ремесленников. И тем не менее Волюбилис был застроен значительными и интересными зданиями времени Антонинов и Северов. Еще в начале XVIII века английский путешественник Джон Уиндус зарисовал некоторые из них, находившиеся в хорошей сохранности. Планомерные раскопки Волюбилиса, начатые в 1915 году, ознаменовались значительными открытиями. За последние десятилетия в городе были проведены большие реставрационные работы. Сооруженный на форуме I века Капитолий времени императора Макрина (216) частично реставрирован в 1964 году. Еще раньше, в 1933 году, восстановлена массивная приземистая однопролетная арка Каракаллы. По-видимому, ко времени Северов восходит и базилика – самое внушительное здание города, о котором сейчас можно составить ясное представление после реставрации конца 1960-х годов. Трехнефная просторная базилика (100x40 м) с абсидой на каждой из сторон, сложенная из прекрасных крупных квадров тесаного камня, особенно эффектна с западного, выходящего на форум фасада. Его центральную часть занимают восемь арочных пролетов с приставленными колоннами коринфского ордера. В Волюбилисе открыто много богатых перистильных домов. Их названия происходят от найденных в них мозаик или произведений искусства (Вилла Орфея, Дом Диониса и четырех времен года, Дом подвигов Геракла, Дом купания нимф, Дом Венеры, Дом собаки, Дом эфеба, Дом с колоннами и т. д.). Несомненный интерес представляет так называемый Дворец Гордиана; название традиционное и условное, которое возникло в связи с надписью, найденной в 1921 году и опубликованной Л. Шателеном. Этот ансамбль помещений (69x74 м) построен прокуратором Ульпием Виктором во время правления Гордиана III (238-244). Одна из достопримечательностей Волюбилиса – кардо необычной ширины с массивной аркадой на широких каменных столбах.

Внимательный читатель может заметить, что из поля нашего зрения в значительной мере выпал Карфаген. Подобное упущение не случайно. Оно диктуется стремлением коснуться лишь некоторых городов античной Африки, современное состояние которых создает представление об их облике, ансамблевом решении, основных памятниках зодчества, доносит до нас в той или иной мере дух эпохи, своеобразие архитектурных образов. Осуществить подобную задачу фактически невозможно на материале Карфагена. Ж. Фрадье очень точно передает впечатление, которое испытывает человек, впервые попавший в современный Тунис на то место, где некогда возвышался римский Карфаген: «...даже и теперь путешественник, бродя вдоль берега, не размытого еще морем, или по частично обезображенным холмам, среди пригородных вилл, окруженных крошечными садиками, сталкивается с руинами древнего Карфагена. То здесь, то там высятся колонны, устремленные к небу, сквозь траву проглядывает мрамор и мозаика; поверженные здания, кажется, пробиваются вверх сквозь песок и камень: их стены, едва видные из-под земли, смутно напоминают о когда-то правильной планировке древнего города»³¹. Но города как единого целого не существует. О грандиозности и величии построек Карфагена позволяют судить руины терм Антонина Пия, амфитеатра, цирка, одеона, жилых домов. Это был густо заселенный город имперского размаха, ядром которого был квадрат (1776 м по стороне) с главными магистралями шириной в 12 м, украшенный множеством храмов и необычайно эффектно расположенный у моря, на подъеме горы, в окружении пышных садов. В течение семи веков он непрестанно обстраивался, богател, укреплял свои широкие торговые и культурные связи со странами Средиземноморья.

Однако, после того как Карфаген в 698 году был захвачен арабами, он превратился в поистине грандиозную и, казалось бы, неисчерпаемую каменоломню. Камень, мрамор, античные колонны использовались при строительстве не только в Африке, но и в Омейядской Испании. Завоеватели «целых тринадцать веков выламывали колонны и капители для своих дворцов и мечетей, бросали обломки статуй в жерла печей для обжига их на известь, крышками саркофагов мостили улицы. Все это делалось не из злых побуждений – просто жизнь не может стоять на месте, каждый последующий этап цивилизации возникает на развалинах предыдущего. Те немногие памятники, которым удалось уцелеть и которые давали приют вражеским войскам, были уничтожены в 1270 году по приказу султана аль-Мостанейра после Крестового похода, возглавленного Людовиком Святым»³². Проходили века, и свидетельства былого величия Карфагена исчезли. На месте храма Юпитера Капитолийского, который венчал холм Бирсу, – напомним, что здесь находилось древнее пуническое святилище бога Эшмуна, – в 1890 году воздвигли тяжеловесный собор Людовика Святого.

В противовес подобной разрушительной тенденции общество все глубже проникалось идеей великой культурной традиции, и вклад Карфагенской державы пунического и римского времени все отчетливее обретал свое непреходящее значение в истории мировой цивилизации. Этому в первую очередь способствовали широкие исторические и археологические изыскания. Создание рядом с собором музея Лавижери (ныне Национальный археологический музей), многочисленные и плодотворные раскопки, организация в термах Антонина Пия Национального музея, разрабатываемая ЮНЕСКО проблема защиты Карфагена – все это звенья одной прочной цепи исследований и широкой популяризации прошлого древнего города.

Но в Северной Африке сохранились другие центры, которые по своей красоте и державному величию в известной мере восполняют пробел в представлении о Карфагене. Это города Триполитании, и в первую очередь – Великий Лептис.

Однако, прежде чем покинуть круг архитектурных памятников, созданных в эпоху римского владычества именно в Алжире, Тунисе и Марокко, и обратиться к Триполитании, исторической области, которая имела свои особенности по сравнению с этими странами, нельзя ограничиться лишь упоминанием такого выдающегося сооружения, как амфитеатр в тунисском городе Эль Джеме.

Древний Тиздр принадлежал к числу немногих городов, которые поднялись в южных областях провинции, в районе огромных латифундий. Первоначально это было незаметное и бедное поселение. Когда через него проходили войска Юлия Цезаря, жители могли отдать победителям лишь свои запасы зерна.

Но уже при Флавиях Тиздр вступил в пору расцвета. О могуществе земельной аристократии этого далекого от метрополии африканского города свидетельствовало восстание Гордианов. Хотя город еще не весь раскопан, археологам удалось найти следы его былой жизни. Были обнаружены остатки терм, еще одного небольшого и, видимо, более древнего амфитеатра, цирка, цистерн для воды. На основании завершенного в 1960 году большого цикла раскопочных работ можно судить о богатстве жилых построек, украшенных разнообразными и интересными мозаиками. И все же обширный Тиздр исчез бы с лица земли, если бы не сохранился его грандиозный амфитеатр, который был, вероятно, воздвигнут до 238 года, во время проконсульства Гордиана Старшего. Время в значительной мере пощадило это сооружение. Однако оно дошло бы до нас в гораздо лучшей сохранности, если бы в XVII веке не было подвергнуто обстрелу из пушки тунисским деем, который пытался таким образом сломить сопротивление одного из берберских племен, укрывшегося за его массивными стенами. Обстрел нанес сильные повреждения северо-восточной части амфитеатра. Долгие годы он служил каменоломней для жителей Эль Джема и окрестностей.

Местность, где расположен современный Эль Джем, относится к полосе предсахарской пустыни, которую французские географы обычно называют степью. Это плоское и безводное плато, покрытое то рядами оливковых деревьев, то несколько напоминающей ковыль травой альфой. Опаленная солнцем земля с редкими белыми пятнами селений томительно однообразна. В появлении на горизонте амфитеатра, поистине каменного великана, который царит над всей округой, есть что-то неправдоподобное. Впечатление это трудно преодолеть, находясь и в самом городе. Маленький, прозаичный, с характерной низкой застройкой, Эль Джем живет повседневной жизнью. Дует горячий ветер, вздымающий вихри колючего песка. Амфитеатр подавляет все. Он существует как бы в другом измерении, в другом мире.

В его просторной чаше могло поместиться более тридцати тысяч зрителей. Ощущение огромного внутреннего пространства, охваченного цельным объемом, и сейчас не утратило своей властной силы. Ныне сложная конструкция этого объема предстает в обнаженном виде. На первое место вышли мощные сводчатые галереи, которые некогда поддерживали ряды скамей, сбегавших исполинской воронкой к овалу арены. Высокая каменная ограда как бы одной могучей линией ограничивает место зрелищ. Высокие входы для вступавших на арену навстречу друг другу двух отрядов гладиаторов подчеркивают направление главной оси. Над восточным входом расположена императорская ложа, а под ареной можно видеть вскрытые подвальные помещения, которые пересекались в виде двух сводчатых галерей. Вокруг них находились комнаты гладиаторов и сполиарий, куда до погребения складывали их трупы, а также помещения для клеток с хищниками.

Наряду с гладиаторскими боями одним из популярных зрелищ были venationes – кровавые схватки бестиариев с дикими зверями. Последние в Африке водились буквально за околицей города. Нередко тысячи зрителей могли созерцать мучения беззащитных людей – это были христиане, но иногда и пленные мятежные берберы, брошенные на растерзание голодным хищникам. Venationes, по-видимому, широко применялись в африканских амфитеатрах. Причисленные впоследствии к лику святых, знатные карфагенянки Перпетуя и Фелицата с группой слуг погибли именно такой мучительной смертью на арене амфитеатра в Карфагене 7 мая 203 года. В африканской среде, в которой еще жила идея ритуального жертвоприношения, эти жестокие зрелища, возможно, приобретали особый смысл и оставляли особое впечатление. Облачение приговоренных к смерти в одежды жрецов и жриц Сатурна и Целесты как бы обозначало, что душой и телом они отныне принадлежат всевластным богам. Дикие звери, которых выпускали на арену, посвящались: лев и бык – Сатурну и Юноне, пантера – Дионису, медведь – Диане. В ряде мозаик можно увидеть изображения «зверей для амфитеатров» в пышных медальонах.

Своего рода штампом стало утверждение о том, что тунисский амфитеатр по своим размерам лишь немногим уступает римскому Колизею. Однако если сопоставить главные оси эллипса, то в Колизее они имеют соотношение 188х 156 м, а в Эль Джеме – 149x124 м. Соответственно размеры арены в длину 86 м и 65 м, количество арок 80 и 60. Оба сооружения состоят из трех ярусов, но в Колизее четвертый ярус в виде каменной стены (видимо, построенный позднее) увеличивает его высоту до 48,5 м, тогда как высота тунисского амфитеатра вместе с остатками аттика достигает только 36 м. Следует учесть также, что, непрестанно засыпаемый песком, он на 3 м утоплен в землю, так что сейчас его высота 33 м. Совершенно очевидно, что амфитеатр Тиздра уступал в своих размерах Колизею, а также некоторым италийским амфитеатрам, но среди провинциальных сооружений оставался одним из самых крупных и вместительных, значительно превосходя дошедшие до нашего времени в прекрасной сохранности амфитеатры Галлии – в современных французских городах Арле, Ниме – и амфитеатр Истрии – в современном хорватском городе Пуле. В Африке он занимал второе место после амфитеатра Карфагена.

Исследователи обычно отмечают в образе римского амфитеатра слияние утилитарной и эстетической функции, органическое единство конструктивных и художественных задач, глубокую взаимную связь между внешним обликом и решением внутреннего пространства, сочетание гигантской масштабности целого и пропорциональной человеку соразмерности отдельных архитектурных элементов – сочетание, выявляющее общественный, массовый характер здания.

Общая архитектурная композиция тунисского амфитеатра эффектно воспринимается с более отдаленной точки зрения. Трехъярусная массивная аркада, которая состоит из полуколонн, примыкающих к арочным столбам, поддерживает непрерывно тянущиеся антаблементы, которые дважды опоясывают тело здания и четко отделяют один ярус от другого. Еще внушительнее выглядит «фасад» амфитеатра с близкого расстояния. Именно здесь сильнее всего ощущается могуче круглящийся цилиндрический объем, который захватывает своим движением. Ритмическое повторение одного и того же мотива не кажется монотонным. Напротив, пластический образ строится на выразительности этого повтора, который как бы выявляет единую форму архитектурного организма. Элементы ордера не только подчеркивают структуру и масштабные соотношения здания, но и словно порождены его каменной, густо-золотистой массой. Пластика архитектурных форм не нарушает его целостности. На редкость внушительна эта залитая солнцем поверхность «фасада» с высокими, погруженными в глубокую тень арочными пролетами.

Вместе с тем архитектура амфитеатра в Эль Джеме далеко не безупречна и достаточно тяжеловесна. Воздвигнутый без подия, он кажется особенно осевшим в землю. По сравнению с Колизеем это сооружение провинциального характера. Достаточно сказать, что здесь нарушается отличающее Колизей расположение по ярусам ордеров: внизу строгий тосканский, над ним более легкий ионический, затем нарядный коринфский, что создает впечатление постепенного убывания тяжести и определяет тектоническое построение архитектурного образа. В тунисском амфитеатре первый и третий ярусы выполнены в формах коринфского ордера, второй – в формах более пышного и декоративного (причем довольно редкого в Африке) композитного ордера. Значительно большая, чем в Колизее, тяжеловесность каменного массива объясняется и тем, что здесь резко возрастает расстояние между колоннами, которое достигает 9 м. Это происходит за счет расширения арочных столбов, тогда как арки становятся более узкими и стройными. Камень словно вытесняет пространственные просветы. Впечатление суровости, которое производит тунисский памятник, связано с тем, что он построен из известняка-ракушечника, который не допускает тонкой обработки поверхности и вместе с тем требует повышенной прочности. Так, толщина стен у основания достигает более 4,5 м, а трактовка профилей отличается ремесленным характером.

Черты провинциализма вполне естественны для амфитеатра, воздвигнутого в далеком Тиздре. Изумляет другое, а именно создание в такой глуши сооружения поистине имперского размаха. Если даже представить себе, что древний Тиздр был богатым и заселенным городом, то амфитеатр все же слишком велик, чтобы он мог быть должным образом использован в своем объеме. Однако чувство изумления вызывается не столько его абсолютными размерами, сколько силой образного воздействия, самим характером архитектуры. Римский Колизей входит в жизнь теснящего его великого города. Величие тунисского амфитеатра еще острее ощущается по контрасту с первозданностью окружающей его природы.

Сооруженный, казалось бы, на задворках цивилизованного мира, древний Тиздр на самом деле отстоял не столь далеко от морского побережья, той именно его части, которая была наиболее судоходной и обладала удобными гаванями. Эта часть средиземноморской береговой полосы, которая простиралась к востоку, издревле служила приманкой для многих мореходных народов. Здесь располагались три древних, основанных финикийцами города – Эа, Лептис Магна (Великий Лептис) и Сабрата. Именно эти три города (полиса) дали западной части нынешней Ливии название Триполитания. После того как Триполитания вошла в состав Проконсульской Африки, издавна процветавшие города выдвинулись как крупные центры земледелия и торговли. Далеко не всеми принятое включение Ливии в регион Магриба тем боле условно на страницах этой книги, в целом посвященной искусству Алжира, Туниса и Марокко. Однако рассмотрение африканского искусства античного периода вне памятников ливийской области Триполитании резко обеднило бы его общую картину развития, исказило бы представление о взаимопроникающих художественных традициях. При этом следует отметить, что художественное наследие другой восточной области Ливии, Киренаики, оказалось за пределами исследования в связи с принадлежностью ее к греческому миру (вплоть до объединения с греческими провинциями в период римского владычества). В отличие от Киренаики Триполитания, колонизированная финикийцами, издревле находившаяся в сфере влияния и под властью Карфагена, затем вошла в состав Римской Африки.

Что же касается трех указанных городов, то в их судьбах было немало своеобразных черт. Расположенные у моря и как бы растущие от моря, от гавани и торгового рынка в глубь материка, они в силу своего географического положения были особенно тесно связаны с общим развитием средиземноморской цивилизации. В истории этих стран немалую роль играли давние контакты с Финикией и Египтом и, с другой стороны, с Грецией, чье влияние шло не только через ее колонию Кирену, но и должно было ощущаться сильнее, чем в странах Магриба, опять же в силу географической близости. Хотя влиянию «римского образа жизни» в Триполитании противостоял целый комплекс сложных встречных влияний и традиций, во многих отношениях Триполитания оказалась более развитой для усвоения античного наследия. Искусство ее достигло такой степени художественной зрелости, что в определенный период превзошло искусство самого Рима.

Эти красивейшие в Африке города ждала общая участь: разрушение набегами кочевников, вандалами, некоторое возрождение при византийцах, вновь разрушение арабами, многовековое забвение и погребение в песках, а затем – расхищение европейцами, которые производили здесь первые раскопки. Некоторые здания Европы, особенно резиденции монархов, украсились вывезенными из Великого Лептиса колоннами и статуями.

Значительные археологические раскопки, которые велись в Кирене английскими учеными, относятся к 1860-м годам. Найденная в 1913 году знаменитая эллинистическая статуя Афродиты Киренской усилила интерес к ливийской археологии. Уже с начала 1920-х годов здесь начались систематические раскопки, главным образом итальянскими, а также английскими археологами. Однако молодой Ливийской Арабской Республике предстоит еще немало сделать в области изучения своего древнего прошлого – здесь поистине огромное поле деятельности, масса неисследованного материала.

На месте древней Эа вырос современный Триполи, столица современной Ливии. Зато руины Великого Лептиса и Сабраты производят огромное впечатление не только в историческом, археологическом и художественном аспекте. Само зрелище их незабываемо.

Оба города расположены на гладкой, плоской, пустынной прибрежной полосе у моря, густая синева которого постепенно блекнет и сливается с линией горизонта. Кругом ощущение необычайного простора, беспредельности Вселенной. Но древние города не кажутся затерянными. Обращенные лицом к морю и как бы неразрывно связанные с ним, они вросли в его песчаный берег массивами своих широко раскинувшихся, опаленных солнцем руин. Словно овеваемые ветрами всего мира, их камни ловят отсветы закатных зорь, тени набегающих облаков, шум морского прибоя. То, что в природе Ливии, в отличие от Магриба, нет высоких гор, и то, что в ней преобладают огромные пустынные плато, сообщает образу ее древних городов, стоящих на грани бескрайнего простора пустыни и моря, особое величие. Таким городам под стать крупные масштабы застройки, большие и сложные ансамбли, длинные прямые улицы.

Воздвигнутый в устье реки Лебды, которое образовывало удобную закрытую гавань, Лептис Магна был назван Великим в отличие от Малого Лептиса, расположенного в Тунисе, недалеко от Хадрумета. Город был в самом деле большим и богатым. Основанный финикийцами раньше Карфагена, он издревле славился своими оливковыми плантациями и был крупным торговым центром, куда по караванным дорогам из Сахары и из глубинных областей Центральной Африки доставлялись золото, слоновая кость, рабы и редкие звери для амфитеатров. Август освободил жителей Лептиса от огромного налога, которым их обложил Юлий Цезарь за поддержку помпеянцев. Город стал быстро разрастаться. Приобретя в 109-110 годах, при Траяне, ранг колонии, он стал именоваться Colonia Ulpia Trajana fidelis Lepcis Magna (начертание Leptis появилось в эпиграфических памятниках только со второй половины IV столетия). В пору своего расцвета Великий Лептис насчитывал около восьмидесяти тысяч жителей и занимал площадь в 4 кв. км. Следуя пунической традиции, первоначально во главе городского управления стояли два суфета, которые в римское время превратились в деумвиров, в то время как старая административная должность контролера (mzm), следившего за рынками и собиранием штрафов, перешла в ведение эдила. В этой части африканской провинции долго сохранялись ливийский и пунический языки, бытовали местные имена и древние религиозные культы. Смешение различных народов и культур приобрело здесь еще более причудливые и сложные формы, чем в других областях Римской Африки, что особенно сказалось в почитании различных божеств, египетских, финикийских, греческих и римских.

Ранний этап истории Великого Лептиса связан со строительством его более древней части, восходящей к I веку. Основным ядром формирования города стал расположенный у моря, недалеко от гавани, старый форум. Эта неправильной формы площадь первоначально служила рынком. Самый ранний воздвигнутый здесь храм посвящался Либеру Патеру (Дионису), наряду с Гераклом одному из покровителей города. От форума в глубь материка пошли улицы, был проложен кардо, вдоль которого выросли общественные здания: прекрасный театр, который датируется первым годом н. э., его особенностью был маленький храмик Цереры, сооруженный на верхнем ярусе несколькими десятилетиями позже, затем обширный прямоугольный рынок с двумя толосами, а к югу от театра еще одна рыночная площадь с большим колонным портиком, называемым Халцидиком. Театр и рынок были построены на средства богатого горожанина Аннобала Руфа, храмик Цереры – его дочерью Суфинабал, а Халцидик в 11-12 годах воздвигнут Иддибалом Кафадой Эмилием. Необычные имена этих жертвователей свидетельствовали об их происхождении из старых пунических родов. Камни многих построек сохранили неопунические надписи. Центр города защищала древняя земляная стена. Уже в I веке стала активно обстраиваться гавань.

Театр в Великом Лептисе. Фрагмент. Начало II в.

Кардо проходил как бы по «краю» старой городской застройки. Главную улицу украшали мемориальные арки, которые отмечали исторические вехи в развитии города – арка Тиберия 35-36 годов, а далее на изломе кардо – стройная четырехпролетная арка Траяна, ознаменовавшая возведение Лептиса в ранг колонии. Во II столетии город продолжал расширяться. На берегу Лебды к востоку от кардо в 126-127 годах при Адриане воздвигли роскошные термы (реставрированы в 180-193 годах). Строго симметричная композиция объединяла обширный комплекс традиционных помещений. По оси с юга на север располагались открытый плавательный бассейн, великолепный крытый сводами фригидарий с монолитными мраморными колоннами и статуями, небольшой тепидарий, сводчатый кальдарий, парильня-лаконик с абсидной нишей. Многочисленные помещения терм от раздевален до глубоких, предназначенных для ныряния бассейнов охватывались боковыми проходами. На севере к термам примыкала палестра, обрамленная длинным коринфским портиком, с полукружиями на узких сторонах и прямоугольными экседрами – на длинных. Здания Лептиса строились из местных пород известняка и песчаника, которые добывались в карьерах, расположенных в нескольких километрах к югу от города. Но во второй половине II века в Африке повсеместно стали применять мрамор для облицовок стен, изготовления колонн, замощения полов. Вкусы времени отразились при реконструкции Адриановых терм. Старые здания Лептиса (храмы форума, театр, Халцидик) также получили новое убранство.

Период самого яркого расцвета города относится к эпохе Северов. Основатель династии Септимий Север родился в Великом Лептисе в 146 году в семье Публия Септимия Геты, отец которого был одним из суфетов-деумвиров, возглавлявших городское управление во времена Траяна. Из семьи Северов происходили и римские сенаторы, но многие родственники Септимия Севера, после того как он юношей уехал в Рим, остались жить в Триполитании. Приглашенная ко двору сестра императора шокировала римское общество своей ужасной латынью. Сам император говорил с сильным акцентом. Он благоволил к провинциям, особенно выделяя Африку, Дакию и Сирию, и не забыл свой родной город. Лептис был перестроен, украшен новыми зданиями, приобрел тот имперский размах, который поражает и сейчас всех, кто видел его величественные руины.

Говоря об африканских городах, нам неоднократно пришлось касаться памятников эпохи Северов, которая ознаменовалась оживлением художественной жизни провинции и ярко обозначенными стилевыми особенностями. Общеизвестен тот факт, что в данную эпоху возросло определившееся еще во II веке стремление римского общества к религиозному, философскому и культурному синкретизму. Та духовная атмосфера, которая воцарилась при династии Северов, в значительной мере определялась вкусами и стремлениями императорской семьи. Тон задавала супруга Септимия Севера Юлия Домна. Сириянка по происхождению, дочь верховного жреца бога Солнца в сирийском городе Эмессе, Юлия Домна была женщиной выдающегося ума и безмерного честолюбия. Она оказывала влияние даже на Септимия Севера, не отличавшегося ревнивой приверженностью исконным римским традициям. После его смерти, в правление Каракаллы, по натуре своей жестокого и грубого солдата, Юлии Домне, его мачехе, была предоставлена довольно значительная политическая власть. Эта родоначальница семьи Северов более известна той ролью, которую она играла в религиозной, культурной жизни римского общества. Вокруг императрицы группировалась интеллектуальная элита – поэты и ученые, философы, историки, ораторы. Увлечение литературой и искусством здесь составляло как бы фон для поисков нового религиозного идеала. «Кружок» Юлии Домны – одно из типичных порождений времени, звено в общей цепи противоречивых явлений, характеризующих многоликую кризисную эпоху в истории Римской империи. Правление, как ее иногда называют, «ливийско-сирийской династии» Северов еще более усилило процесс поглощения древнеримских традиций приливом шедших с Востока влияний, еще более укрепило космополитический характер огромной, по существу уже великодержавной, империи с ее давно угасшей общественной жизнью, где многие одинаково хорошо писали, говорили по-гречески и на латыни и где почитание императоров и греко-римских богов сливалось с изощренными таинствами восточных культов.

Широкое строительство и создание грандиозных общественных сооружений в городах, тяга к роскоши и прославлению обожествленной императорской семьи, привлечение выдающихся зодчих, скульпторов, мастеров монументальной живописи – все это свидетельствовало об огромном размахе художественной политики Северов.

В искусстве самого Рима эпоха правления Северов представляла собой противоречивое явление. Это искусство принято характеризовать чертами нарастающего упадка: показной величественностью и преувеличенной масштабностью архитектурных образов, а в декоративной скульптуре – утерей вкуса и высокого художественного уровня. Обычно в качестве примеров приводятся воздвигнутая в 203 году на римском форуме триумфальная арка Септимия Севера и особенно известный только по рисункам и гравюрам XVI века Септизоний у подножья Палатина – род нимфея, декоративная, украшенная трехъярусным портиком стена. Вместе с тем в Риме были сооружены и великолепные термы Каракаллы, сложнейший архитектурно-пространственный организм, где величественность замысла сочеталась со строгой логикой композиции, красота убранства со зрелостью инженерного мастерства.

Широко и щедро обстраивались в эпоху Северов города провинций. К тому времени искусство римской периферии опередило искусство метрополии.

Особенно активную роль сыграла эпоха Северов в формировании культуры африканских городов. Она развивалась в рамках общих тенденций эпохи, впитывала ее противоречивый дух, отражала новые веяния и вкусы с их стремлением к декоративной пышности и повышенной зрелищности образа. Но многое здесь приняло более здоровые и привлекательные формы, чем в самой метрополии, как бы внутренне уже исчерпавшей свои силы. Африканская культура утратила в этот период свойственный ей налет провинциальности и вместе с тем с гораздо большей силой обнаружила местные художественные черты.