Текст книги "Паница"

Аня, когда услышала это первый раз, рассмеялась. И затаённо ждала: не оговорится ли гостья ещё разок. Оговорилась, и не разок.

Когда Дрон засобирался в обход лесного участка, Леда попросилась с ним.

– У меня большой участок, устанешь с непривычки и не успеем засветло вернуться.

– Успеем. Не беспокойся обо мне. Ещё и уток постреляем.

– О, ты и стрелять умеешь? – уважительно переспросил Дрон.

– Дорогой мой! Легче перечислить, чего я не умею.

На следующее утро, чуть забрезжил рассвет – выдвинулись. Дрон шёл обычным шагом. Нет, неправда, чуть притормаживал, опасаясь, что немолодая гостья будет отставать. Но через некоторое время убедился, что и прибавив шагу, гостья от него не отстаёт, мало того, ничуть не запыхалась. Он успокоился и взял привычную для себя скорость.

Движение, похоже, не только ему доставляло удовольствие. Леда явно наслаждалась утренней прохладой, прозрачным лесом и быстрой ходьбой.

Перебирая сундук в горнице на втором этаже, они с Катериной весело болтали, как девчонки-не-разлей-вода. Только и слышалось: «а ты помнишь… а ты знаешь». Катерина давно не была так счастлива. Она на глазах помолодела, походка стала лёгкой, и куда-то пропала сутулость. Это все замечали и непременно её за это хвалили.

– Это она годики в тот сундук скинула. Пусть ещё полежат, – улыбалась Леда.

Даже сурьёзный мужичок Степан Игнатьевич не устоял перед обаянием гостьи после того, как та провела с ним весь день на повети, разбирая и штопая запутавшиеся в сезон снасти. За работой переболтали обо всём, что ему было интересно.

Он только заведёт разговор, а она уже понятливо поддакивает. Нить разговора (ну, по-честному то монолога) не прерывает и, главное, не спорит. Как есть, лучшего собеседника не встречал старик уже много лет. Конечно, не считая верного Мухтара. Вот тот тоже хороший собеседник.

В общем, гостья всем пришлась ко двору.

Глава 3

Заботы осени – сбор урожая. Последний рывок и напряжение сил в преддверии зимнего покоя. Северная зима длинная и запасов должно хватить до следующего урожая. Тяжёлый крестьянский труд оправдывается при взгляде на ссыпанные в сухие ямы картошку, морковку, свеклу. Радуется сердце глядя на сусеки заполнены житом и ячменём. А в подполье стоят бочки с огурцами, грибами, квашеной капустой и берёзовым квасом; бочонки с мочёной морошкой и брусникой; банки с пареной черникой, голубикой и смородой. Весёленькими рядками вдоль стен красуются литровые баночки варенья: малинового, земляничного, и, конечно, любимого всеми рябинового.

Сентябрь катился к закату. Уже через месяц Осенние Деды. А там и Велесова ночь присыплет землю первым снежком.

Гостья не скучала. По-прежнему с удовольствием принимала участие во всех домашних делах. И была не в тягость домочадцам: она знала всю деревенскую работу без особой подсказки. Но и вечера в доме с ней стали веселей. Теперь уже никто не спешил расходиться после ужина. И затейница Леда Николаевна с загадочным видом выталкивала из-под стола невесть когда задвинутый ею туда дорожный ридикюль.

Порывшись в его поистине необъятных недрах, она извлекала под свет лампы красиво расшитый гладью мешочек, а уж из него под торжественное: «та-дам», расписную коробочку лото.

– Так-так-так, господа, тянем жребий: кто сегодня банкует? Кто сегодня кассу держит?

Начинали перебираться к столу, рассаживаться, выбирать карточки, трясти кошельки с мелочью. Вечер проходил замечательно, и все расходились довольные. А если выигрыш выпадал Степану Игнатьевичу, то домочадцы имели удовольствие послушать в его исполнении арию Мефистофеля с непременным: хо-хо-хо!

Всё было бы замечательно, если бы в воздухе не витала лёгкая паутинка ожидания. Какой-то недоговорённости.

Уже больше месяца семья с удовольствием принимая правила игры гостьи в добрую тётушку и подспудно ждала объяснений, понимая, что приезд её не случаен, и что гостья только выбирает момент для разговора, ради которого она приехала, но по каким-то, одной ей ведомым причинам, оттягивает его.

В одну из суббот, когда все собрались за ужином после бани, Леда попросила:

– Завтра начинаются Осенние Деды. Мне бы хотелось сходить на кладбище, проведать своих.

– Давай. Я блинов напеку, кутью сделаю, и сходим, – отозвалась Екатерина Васильевна.

– И я бы хотела попросить вас соблюсти все обряды этой недели. И даже воскресные.

Обряды этого тихого праздника уважения смерти, и поминания предков семья и так соблюдала: шли последние дни годового перехода и заручиться помощью предков было святым делом. Скоро на землю придёт зима. Долгих полгода за окнами будут трещать морозы, и бушевать метели. Дома занесёт снегами по самые окна. Безрадостно оставаться одним в этой заснеженной юдоли. И в Осенние Деды люди просили предков не оставлять их наедине с суровой Мореной.

Екатерина Васильевна поджала губы, но промолчала. Зачем горожанке знать про наши отношения с предками… «Блажит Николаевна, играя в старину».

Леда резко обернулась и, глядя Катерине прямо в глаза проговорила твёрдым голосом:

– Вега – Пи – Эта – Тау – Иота – Тубан – Кохаб. Кохаб – Ферказ. Матка. Кола.

От неожиданности Катерина побледнела, удивлённо взглянула на гостью, но через мгновение совладала с растерянностью, выпрямилась и тихим, ровным голосом в тон Леде ответила:

– Альраи – Альфирик – Альдерамин – Денеб – Садр – Вега. Матка. Кола. Ты – эфор?

– Эфор Северо-Запада.

– Почему сразу не сказала? – как-то вдруг охрипшим голосом спросила Катерина.

– Прости. Я подумала, что официальное представление нам не понадобится. Мы же с детства знаем друг друга. И… тебе бы это не понравилось.

– Мне и не понравилось. Но это не имеет значения. Как вижу, я не всё про тебя знаю… Тебя надо представить семье?

– Да. Теперь это необходимо.

Во время этого короткого резкого диалога домашние ошарашенно молчали и лишь недоумённо переводили взгляды с одной женщины на другую.

А те стояли напротив друг друга в весёленьких халатиках, с разноцветными тюрбанами из полотенец на головах – только что пришедшие из бани, блаженно разморённые лёгким паром милые тётушки… вдруг непостижимым образом, в одно Слово преобразившиеся в готовых к сражению воинов.

Так кошки, только что такие милые и пушистые, в одно мгновение превращаются в боевую машину при виде чужака, забредшего на их территорию.

Смысл сказанных слов был непонятен, но напряжённые позы, побелевшие костяшки пальцев Катерины, мёртвой хваткой вцепившихся в изогнутую спинку старого венского стула; и, вдруг ставшее неузнаваемо чужим, жёсткое выражение лица Леды; тон их, до предела странной беседы, скорей даже перепалки – всё было наэлектризовано до предела.

– Позвольте вам представить, мои дорогие, Леду Николаевну Журавлёву, – процедила сквозь зубы Катерина. – Лада Николаевна не просто приехала к нам погостить, она в командировке. И, видимо, по очень важному делу.

Катерина обернулась к Леде, как бы приглашая ту продолжить. Леда кивнула, но молчала, обдумывая, с чего начать:

– Мне очень-и-очень жаль, что наше знакомство произошло вот так. Признаю – это полностью моя вина: мне надо было ещё в письме обозначить свой статус. Но времена нынче неспокойные. И я специально приехала в Паницу на несколько недель раньше оговорённого договором срока, чтобы немного побыть просто Ледой, как когда-то в детстве. Простите меня. Катюша, и ты прости. Раз уж всё так вышло я сейчас представлюсь официально. Дайте мне, пожалуйста, несколько минут, чтобы я привела себя в порядок.

Леда отступила к двери и вышла из комнаты. Никто не прерывал молчания. Никто не сменил позы. Все застыли в ожидании второго действия.

Через несколько минут открылась дверь боковой избы, в которой поселили гостью, и в комнату вошла статная дама, одетая по последней моде в бордовый жаккардовый костюм, украшенный брошью в виде птицы. На ногах лайкровые чулки и лакированные туфли, вокруг шеи нитка крупного жемчуга. Элегантная причёска, лёгкий макияж, и в довершение образа облачко дорогих духов.

– Царица, – выдохнул Степан Игнатьевич. – Как есть царица.

Леда посмотрела на него ласково, и улыбнулась наивному комплементу.

Но, похоже, дед выразил мнение всех присутствующих. Даже Катерина, всё ещё напряжённо сжимавшая губы, не могла не признать очарования созданного Ледой образа. Позволив себе насладится произведённым эффектом Леда попросила всех присесть к столу и выслушать её.

– То, что я прибыла сюда по служебным делам, не отменяет того небольшого отпуска, который я себе позволила. И надеюсь, что даже после моего официального представления вы не станете плохо обо мне думать. Со своей стороны заверяю вас, что я и впредь буду относиться к вашей семье с теплом и любовью, и буду защищать вас не только по долгу службы, но и по велению сердца.

– От кого защищать? Нас опять надо от кого-то защищать? Бандиты снова хотят купить нашу деревню? – при упоминании о какой-то неведомой ей опасности, Анна встрепенулась

Леда улыбнулась. Ей нравилась эта способность Анны мгновенно реагировать на происходящее.

– Итак, я представлюсь снова: Журавлёва Леда Николаевна – эфор Северо-Запада.

– Эфор – это что?

– Куратор, наблюдатель, полномочный представитель с бо-оо-льшими полномочиями, – ответила за Леду Анна.

– Да, всё так.

– Что тебя привело к нам, эфор? Мы ведь можем разговаривать с тобой на ты? Или теперь надо держать дистанцию? – опять перебил Леду Дрон.

– На ты, конечно. Нам предстоит большая работа. И у нас очень и очень мало времени, чтобы к ней подготовиться. Поэтому, чем доверительней будут наши отношения, тем быстрей и качественней мы её сделаем.

– Что за работа? – подала голос Катерина.

– Чей ты посланник? – опять вмешался Дрон.

– Меня прислал Совет Северных земель. Его штаб-квартира находится на Соловецком архипелаге. В совет входит шесть человек: глава и пять эфоров.

– Кто сейчас возглавляет совет? – угрюмо спросила Катерина.

– Снова дариец Александр Белояров. На выборах его поддержало большинство эфоров.

– Когда были выборы?

– Девять лет назад.

– Значит, до сто сорокового года будут дарийцы рулить.

– Да, если не облажаются.

Дрон что-то подсчитал в уме и недоумённо проговорил:

– Вы ничего не путаете? По вашим словам, выходит, что глава ваш раз в сто пятьдесят лет переизбирается? Ну, и не с рождения же он правит…

– Старейшему эфору Севера почти шестьсот двадцать лет. Дрон, я потом отвечу на все ваши вопросы, а пока просто напомню семье, что на планете семь уний, их возглавляют Советы. Глава каждой унии входит в Верховный Совет планеты. Северная уния одна из самых старых и уважаемых. Она, как и все остальные, разделена на пять областей и ограничена шестидесятой параллелью северной широты. Я курирую земли от двадцатого до шестидесятого меридиана, другими словами – северо-запад.

– Позвольте, позвольте, – опять вмешался Дрон, – это всё, конечно, очень интересно и познавательно, но мы-то, простите, какое ко всему этому имеем отношение?

Степан с Катериной переглянулись, но промолчали.

– Самое что ни наесть прямое и непосредственное. Дело в том, что Паница расположена в одном из самых древних на территории Гипербореи месте силы. И на протяжении последних семи тысяч лет здесь находится школа, в которой обучают магов и готовят их к жизни в среде людей. Семья, в которую ты вошёл – потомки рода расенов – они прирождённые воспитатели и учителя. Их знания и умения передаются из поколения в поколение буквально с молоком матери и поддерживаются самим воздухом этого места. До поры эти знания дремлют невостребованными. И тогда семья проживает обычную крестьянскую жизнь, не сильно выделяясь на общем фоне. Но, когда у Вселенной возникает потребность в их знаниях, Совет присылает к ним эфора. За несколько месяцев до появления ученика эфор должен помочь восстановить способности семьи воспитывать и обучать.

Последний раз прибегали к помощи Паницы триста лет назад. Тогда понадобился сильный маг для работы в новой столице государства. Пётр пренебрёг нашим советом отстраивать столицу в испытанном месте силы – в Старой Ладоге. Пришлось выровнять искажения энергий. И для этой работы выбрали Паницу. Здесь мы воспитали сильного мага, и он блестяще справился с поставленной задачей. А ведь ему пришлось заново тянуть струну и соединять по тридцатому меридиану восточной долготы новую столицу российского государства, пирамиды на плато Гизы и Соловецкий архипелаг. Довольно быстро энергия региона была выравнена, и это позволило ему развиваться гармонично.

– Тот маг – Михайло Ломоносов из Холмогор?

– Да. Только не из Холмогор, а из Мишанинской. Ему пришлось сильно постараться, чтобы исправить ошибки отца-императора… Вот и сейчас возникла необходимость в сильном маге. Через несколько лет планета подойдёт к границам пространств. Эфоры всех уний активируют свои школы и готовят магов к предстоящей работе.

– Или войне, – вставил Степан.

– Может и так. В любом случае на Совете решили, что воспитанием северного мага займётся школа Паницы. И поэтому, начиная с недели Осенних Дедов, я буду активировать ваши спящие знания. Перед каждым из вас будет поставлена задача. И общими усилиями вы должны подготовить мага к возложенной на него миссии. Вообще-то, ожидается, что их будет четверо. И это дети от пяти до семи лет. Но это детали. У вас будет десять лет на их подготовку. Завтра мы поговорим подробней о предстоящей работе. А пока, я думаю, нам всем надо отдохнуть. Сегодня был хороший день и очень напряжённый вечер. Спокойной ночи.

Леда развернулась и ушла в свою комнату, а семья расходиться не спешила. Слишком большое потрясение они испытали для того, чтобы думать, что удастся уснуть.

– Аннушка, завари-ка ты нам, голубушка, кипрея. А ты, Андрюша, сходи в сени, принеси плошку с голубелью. И мёд захвати.

– Что скажешь, Игнатьич? Пришла беда – отворяй ворота?

– Ну, зачем ты так, Катюша. Мы люди служивые. Нас с детства к этой службе готовили. И тебя и меня. Мы всегда знали, что можем понадобиться в любой момент. А уж когда эта чехарда в стране началась, то всякие сомнения отпали в скором призыве. Разве не так?

– Так, Степан, так. Признаться, не ожидала Леду увидеть в качестве эфора… Хм… Соседская девчонка – эфор.

– И для меня это было полной неожиданностью. Помнится, я её последний раз видел у бабки Петровны на летних каникулах. Она тогда приезжала после первого курса института. И с тех пор мы о ней ничего не слышали. Петровна ведь всегда хвасталась своими внуками, но о Леде никогда ничего не рассказывала. Да мы, в общем-то, и не спрашивали.

– Да, надо признать, мы ничего о ней не знаем. Хоть она для нас и троюродная, но всё же она наша семья. Почему же мы остались в стороне, когда принималось такое судьбоносное для семьи решение, как выдвижение одного из её членов в эфоры?

– Времена изменились. Уже и не спрашивают мнения семьи. Остаётся надеяться лишь на то, что случайностей в нашем деле, по-прежнему, не бывает. Вот и Андрюшка не случайный человек. Хоть и темнит маленько про своё невежество.

В комнату вошла Анна. Она, так же как и все, была озадачена событиями вечера:

– Значит сказки бабы Софы – не сказки.

– Не сказки, а учебный материал. Ты, по большому счёту, всё с самого детства знаешь. Только до поры не знала, что знаешь. Потому и знания свои не применяла – надобности в этом не было. И слава богу.

– Так уж и не применяла. В Петербурге, когда автобус долго не приезжал, я стояла на остановке и шептала, как Василиса из бабушкиной сказки: двадцать-двадцать-двадцать… и автобус быстренько появлялся из-за угла.

– Вы что, устроили вечер воспоминаний? – улыбнулся вернувшийся из сеней Андрей. В одной руке он нёс баночку с мёдом, в другой голубичное варенье.

– Ты, Андрюша, зря посмеиваешься-то. Вот смотри, в руках у тебя наисильнейшее оружие, если об этом знать.

Андрей недоумённо посмотрел на свои руки:

– Запустить в недруга банкой с мёдом – пусть у него всё слипнется.

– Вот ведь, балбес какой! – рассердилась Катерина. – Все обряды на меду сильнодействующие. Ведь в медок природа заложила силу огромную. И не только простуды им лечат, но и удачу, и любовь с его помощью привлекают.

– О, куда не ткни – всюду магическая хрень, – простонал Андрей.

– Так и есть, дорогой, так и есть. Только профаны живут в одном-то измерении. А нормальные люди в повседневной жизни постоянно используют их два, а то и три. Те, кто пользуется четырьмя-пятью – обладают выдающимися талантами. А кому открыт доступ в семь и более – те маги да ведьмы.

– Ага, это потому, что они семи пядей во лбу, – поддакнул Андрей, не отпуская шутливого тона, и не желая переходить на серьёзный лад.

Это его веселье каждый раз раздражало Катерину: «Что ж такое-то, уже второй год живёт в семье. И всё никак не возьмёт в толк простые, казалось бы, вещи. Ведь с самого начала, как только протестировали и приняли в свой круг, Игнатьич начал обучать его магии леса. Аннушка давала уроки любовной магии, а я обыденной, бытовой. Как же он может насмехаться и всем своим видом демонстрировать неверие?»

Катерина поднялась, поджав губы, и стала накрывать стол для свежего чая. Достала аккуратно свёрнутую скатерть, вышитую по строгим правилам изготовления магических вещей ещё её прабабкой Фаиной.

Принесла из буфета чашки. Не простые, заветные. Она доставала их только в особых случаях: когда семья не просто собиралась за столом перекусить, а обговаривала важные дела.

Чашки были из костяного фарфора, тонкой, старинной работы Императорского фарфорового завода. Они были подарены семье их воспитанником, вошедшим к тому времени в силу молодым белым магом, выполнявшим важную работу в новой столице государства. Он прислал их с оказией: посылку передал ехавший по почтовому тракту в Архангельск, с поручением от государыни Елизаветы Петровны, курьер.

С тех пор сервиз бережно хранится. И пользуются им только в особых, важных для семьи, случаях.

Катерина накрывала на стол и чувствовала, как проходит, налетевшая было, обида на Андрея.

Торжественно водворили во главу стола латунный тульский самовар и семья расселась вокруг стола. В нежные чашечки, расписанные лиловыми светиками, Катерина разлила капорский чай. Первую чашку выпили молча. И уж только налив по второй, хозяин дома начал озвучивать вопросы, незримым роем жужжащие над столом.

Глава 4

Осенние Деды прошли тихо. Никто не обещался приехать в Паницу, чтобы навестить могилы предков и посидеть с родственниками за поминальным столом. Женщины с утра напекли блинов, приготовили нехитрое угощение и пошли в раду.

Леда Николаевна больше не заводила разговора о предстоящей миссии. Но уже неделю в доме не звучал дробный северный говорок. Северяне и так-то не больно охочие до разговоров, сейчас и вовсе переговаривались лишь по необходимости. Держаться старались вроде свободно, но старались ежеминутно, и потому накал, внешне почти незаметный, сковывал движения.

Мужчины, и без того много работающие вне дома, чаще обычного стали уходить на дальние заимки, или допоздна стучали молотками в кузне на берегу Речки.

Катерина сразу после завтрака садилась за прялку. Анна уходила к себе в комнату, читала или занималась рукоделием. В доме стояла тяжёлая тишина.

– «Беда-то какая, – думала Катерина, жужжа веретеном, – и принёс же леший напасть. И ведь не отнекаться, не спрятаться. К чему нам эти дети. Чему мы их научим? Как землю пахать, как с лесом в ладу жить? Что за блажь! Коли хотите великого мага воспитать, пусть его и учат Великие Учителя. Может, наши предки таковыми когда-то и были, да все вышли. Вон, полна рада магов великих в земле лежит. Ой, неладное придумали».

Думы невесёлые окутали Катерину плотным облаком, и не заметила она, как подошла Леда. Присела на низенькую скамеечку у ног и также, молча, произнесла:

– «Не печалься, Катерина. И не унижай своих способностей. Наша семья по-прежнему владеет огромными знаниями, позволяющими влиять на пространство и время. Другое дело, что мы этими знаниями почти не пользуемся. Но это не потому, что утратили их, а потому, что приобрели мудрость не вмешиваться в ход событий без особой надобности. Для вмешательства мы выращиваем воинов-магов, которым передаём часть своих знаний – равновеликую предстоящей им миссии».

Катерина взглянула на притулившуюся у ног Леду.

– «Сколько тебе лет, сестра?»

– «Я совсем молодая ведьма – мне всего-то триста шестьдесят», – улыбнулась такая знакомая и такая далёкая сейчас от Катерины, женщина.

– «Я тебя маленькой девочкой знала и молоденькой девушкой… Ты алконоста – волшебная птица!», – догадалась Катерина.

– «Верно алконоста, зимородок, по-простому, если», – опять улыбнулась Леда – «триста лет я храню знания нашей семьи и триста лет стою на страже: не подпускаю чужаков, отгоняю любопытных. До меня эту службу несла моя мать, тоже с именем Леда, а до неё – её мать, и так уже пятнадцать поколений женщин нашей семьи служат Панице. Они лежат в Раде рядом с вашими предками. Мы ведь тоже, наравне с вами учимся и учим, оберегаем и охраняем эту землю и этот куст – нашу семью. А заодно помогаем Вселенной поддерживать равновесие на этой планете – при необходимости выращиваем и воспитываем Воинов Света, как другие семьи выращивают и воспитывают Воинов Тьмы».

– «Какую же роль вы отводите нам, скоро проживающим свой век?»

– «Дорогая моя, не ставь всё с ног на голову. Это ваша прерогатива – определять нам задачи. Вы – стремительно проживающие свой век – отвели для нас роль хранителей ваших знаний. Дело в том, что по природе своей мы – алконосты, русалки, йети, длаки, не такие, как вы. У нас был момент, когда мы переродились и утратили свою человеческую природу. И речь тут вовсе не о продолжительности проведённых на земле лет в одну единицу воплощения. Всё гораздо прозаичней: переродившись, мы утратили магию Искры. К великому сожалению, нам не свойственно проявлять творчество ни в каком деле, в нас больше нет Искры божией, что заложена в вас. Зато мы великолепно воспроизводим всё, что когда-либо от вас увидели или услышали. Иными словами, мы – ремесленники. Очень хорошие, возможно, даже гениальные, но – ремесленники. А вы – творцы. Таков мировой расклад сил. Каждому выдан свой инструмент, с помощью которого он наилучшим образом воплощает задуманное Вселенной. А вместе мы сила – „Сол-Эйваз“ – которую ничто в мире не может одолеть».

– «Почему я этого не знаю?»

– «Ты не „не знаешь“, ты не помнишь. Для этого я и нужна тебе – чтобы хранить знания и вовремя о них напоминать. Ты – моя вспышка, я – твоя рутина».

– «Как же рутинная часть меня попала в совет, да ещё и эфором стала?» – насмешливо спросила Катерина.

– «Это в семье я второстепенный член, а во внешнем мире я представляю собой элемент выдающейся силы, с которой нельзя не считаться. Я напоминаю миру о мощи, которой обладает наша семья», – улыбнулась в ответ Леда.

– Ну, и долго вы собираетесь так молчать? – спросила Анна. Оказывается, она уже третий раз заглядывает в столовую и застаёт одну и ту же картину: мать сучит веретено, задумчиво глядя в окно, а Леда сидит перед ней на низенькой скамеечке, старательно чапает клочок шерсти и мурлычет себе под нос песенку самоедов: «ёханте-ёхкнте, тырдыр-мырдыр-перестройка, ёханте-ёханте, тырдыр-мырдыр Горбачёв» – не один день можно ехать на оленях по тундре и мурлыкать эту несуразицу.

Женщины недоумённо подняли на неё глаза:

– Мы не молчим. Мы очень даже неплохо поговорили. Расставили все точки над «I».

А ты давай-ко, собирайся, пойди-ко, баньку затопи. А мы в доме обрядимся. Надо достойно завершить Осенних Дедов и готовиться к Велесовой ночи. И сходили бы вы завтра с Дроном на Великое Велесово болото. Надо бы навестить париху – Ваську-болотницу. Гостинец ей снесёте, а она даст вам корешки да травы. Я ещё по весне просила её заготовить кое-что для меня. Да, чуть не забыла, ещё мне нужен будет вереск – трёхлетка. Там, возле избушки Болотницы, как раз есть куст нужного возраста.

Анна и не подумала тронуться с места – стояла, как вкопанная и только недоумённо переводила взгляд с матери на тётку.

– Что случилось-то, пока сидели, молчали? Настроение ваше меняется быстрее, чем ветер-слободка по весне.

– Много чего случилось. Мы поговорили. И теперь я, даже больше, чем Леда, уверена, что у нас совсем мало времени и очень большая работа впереди. Опосля, в бане всё расскажу.

Анну этот ответ ничуть не устроил, но, глядя как рьяно сестрицы принялись за уборку дома, она поняла, что боле из них и слова не вытянешь. Накинула душегрейку, захватила в сенях коромысло с бадейками и, зачерпнув на углу дома из бочки поточницы, стала спускаться по косогору к баньке.

Возле кузни курили мужики.

– Что там дома-то? Не передрались ещё наши тётушки? Что-то сегодня и из дома не выходят. Как бы чего не вышло, а то останемся без обеда.

– Что ты, батя, они нынче лучшие подруги. Моют-прибирают, праздничный обед готовят. А вы кинули бы сетку, может, и ушицы сподобимся похлебать.

– Морда стоит. Опосля схожу, проверю. Чаю, щучку принесу к обеду.

Дрон молча слушал перекличку.

«Значит, улучила Леда момент подойти к Катерине», – с облегчением вздохнул он. Эти несколько дней напряжённого внимания всем дались нелегко. Но Дрон переживал их особенно болезненно. Немногословный по природе, он чаще всего использовал слова, как маскировку – ширму, за которой прятал своё сокровенное. В разговоре был нарочито насмешлив, а то и грубоват. Из-за этого многие его сторонились, опасаясь едких, всегда поразительно точных, и от этого особенно обидных словечек, на которые он, если разозлят, не скупился. А уж если человек совсем ему не нравился, тут он и вовсе не церемонился, и словом бил нещадно, наотмашь. В посёлке тихонько злословили: Андрею Жихареву самое место в лесничих ходить. Ёлки да сосны – они толстокожие – сдюжат крепкое Андрюшкино словцо.

Андрей понимал происходящие вокруг него события, не нуждаясь в словесных комментариях. Ему достаточно было просто подумать об интересующем его предмете, чтобы вся картина, как на ладони, предстала перед его мысленным взором. Причём картина динамичная, с сюжетами и вариантами развития событий. А недостаток информации восполнялся живым воображением. Ну, или интуицией. Как ни назови – всё равно ясновидение, чудный дар, доставшийся ему от матушки, оборотной стороной которого была способность видеть события помимо воли. А, следовательно, вовлекаться в них полностью, без возможности выйти, пока сюжет себя не изживёт. Поэтому ему тяжело было находиться среди людей. Пустой гомон их маленьких жизней болезненно раздражал. Нет – бесил. Совсем другое дело – лес. Какие чудесные сказки рассказывает Андрею его тишина! Эти сказки он пересказывал по ночам Анне.

Поначалу, когда они ещё только сходились, он и её водил в лес слушать эти сказки. Уловив в воздухе очередную волшебную историю, он восторженно шептал:

– Ты слышишь? Эта старая ель рассказывает про упавшую с неба звезду.

– Нет, Андрюша, про звезду я не слышу. Зато слышу, как ветер перебирает иголки в её старых ветках, вижу, как малыш-клёст порхает с шишки на шишку, – улыбалась ему Анна.

– Да ты не так слушай, – закрывал он Анне глаза своими огромными ручищами, – ты по сторонам не смотри не отвлекайся на детали, ты целым слушай, – учил он, прикладывая ладонь к её груди. – Хочешь, я попрошу, и ель расскажет нам сказку про нас?

– Андрюшка, а давай, ты сейчас послушаешь, и я не буду тебе мешать, а ночью расскажешь, что услышал. И это будет твоя сказка, а ты будешь моим Шехерезадом, – улыбалась Анна, высвобождалась из его объятий, отбегала и тут же возвращалась, чтобы, привстав на цыпочки, поцеловать. И он оставил попытки научить дружку слушать лес.

– «Пусть так, – думал Андрей, – моя любовь не бесталанна. Она пишет стихи и играет на гитаре. Вкусно готовит и чертовски хороша в постели. И, это даже хорошо, что она сама не слышит эти сказки. У меня-то они никогда не кончатся. И я буду рассказывать их для неё каждую ночь, до конца наших дней».

– Баня, баня, баня! Как я не любила в детстве банные дни, – откровенничала, блаженно растянувшись на полке, Леда.

– И я не любила. И Анютка не любила, – поддержала её Катерина, – жарко, разморит так, что двигаться неохота.

– Зато, какое блаженство выйти из бани: тело лёгкое как пёрышко. Кажется, вот подхвати меня ветерок и не будет для него усилием перенести меня через Речку.

– Да я и сейчас из бани выхожу прозрачная. Весь мир сквозь меня струится – ни за что не зацепится, – подала голос Катерина.

– Да уж. До некоторых блаженств надо дорасти. А некоторые, не будем говорить кто, хотя это и Андрюшка, до сих пор не доросли. Я его и веничком, и массажик, и спинку потереть. И верчусь перед ним, вся такая ровненькая, распаренная: вот она я! А он на дверь смотрит, как бы выскользнуть, да в речку плюхнуться.

Дружный хохот не дал Анюте дорассказать об их с Андрюшей банных приключениях.

– А не искупаться и нам? – предложила Катерина.

– Купаться, купаться, – весело подхватили остальные.

И, недолго думая, вся троица гуськом, как есть, нагая, потрусила к речке.

– Я с разбега, пустите, разойдитесь! – Анюта пробежала по мостикам и, свернувшись колобочком, плюхнулась в воду, вздыбив за собой фонтан тёмной октябрьской воды. Следом прыгнула Леда и аккуратненько, по ступенькам, прошла в воду Катерина.

Вволю наплававшись и наоравшись в сумеречное, набухшее дождевыми облаками небо, залихватских частушек, дамы в том же порядке, гуськом, потянулись обратно в баню.

Как же описать блаженство от раскалённого воздуха, окутавшего их свежие, охлаждённые осенней Речкой тела? Как передать перламутровое их свечение? Шум, ввалившийся в баню вместе с купальщицами, постепенно умолк и сменился блаженным молчанием.

– Эй, поморозницы, не угорели там? А может, к лавкам примёрзли? – раздался за окном голос Игнатовича.

Они с Андреем пошли на Речку проверить морды перед ужином, ну и свернули на тропинку к бане – послушать, что-то долго моющихся девок.

– Не надо вам водицы с речки принести? – спросил Андрей. В ответ раздался дружный хохот:

– Зачем нести воду – мы и сами до воды сбегали.

– Купались, что ли? Ай да поморозницы! – с удовольствием крякнул дед, – Скоро вы? У нас самовар закипел и чай свежий заварили – вас ждём.

– Выходим уже.

В предбаннике долго вытирались, облачались в ситцевые халатики, накинутые на тонюсенькие рубашки-белоземельки. Пристраивали половчее на головах высокие тюрбаны из цветных полотенец. Ноги совали в катаночки и в галоши. Завершали наряд цигейковые душегрейки. Перед уходом выставили у порожка бадейку с чистой водой. Сверху положили свежий, нехлёстанный веник – это приглашение предкам попариться.