Текст книги "Государство всеобщего благосостояния"

Институциональная структура государства всеобщего благосостояния сделала мало или даже совсем ничего для изменения распределения доходов между двумя основными классами: труда и капитала. Несмотря на бесспорно выгодные условия жизни работников, существующий механизм перераспределения в условиях государства всеобщего благосостояния работает не в вертикальном направлении, а в горизонтальном, т. е. в интересах рабочего класса. Другой аспект оценки неэффективности состоит в том, что государство всеобщего благосостояния не устраняет причины отдельных непредвиденных обстоятельств и нужд (таких как профессиональные заболевания, дезорганизация городов капиталистическим рынком недвижимости, устаревание навыков, безработица и др.), но возмещает убытки от некоторых последствий этих случаев (с помощью предоставления услуг здравоохранения и страхования, жилищных субсидий, возможности обучения и переобучения, пособий по безработице и т. д.). В сущности, характер социального вмешательства, наиболее типичного для государства всеобщего благосостояния, всегда можно охарактеризовать как «слишком поздний», поэтому его меры, принимаемые постфактум, затратные и менее эффективные, чем меры более «свободного» типа вмешательства.

Следующий тезис о неэффективности государства всеобщего благосостояния – постоянная угроза, неспособность справиться с последствиями экономических кризисов, являющихся, в свою очередь, отражением циклических и структурных разрывов в процессе накопления. Все страны Западной Европы испытали резкое падение в середине 1970-х, и мы знаем много примеров сокращения затрат на социальную политику в ответ на фискальные последствия этого кризиса.

Бюрократическую форму распределения услуг в условиях государства всеобщего благосостояния также рассматривают среди источников его неэффективности. Бюрократия поглощает больше ресурсов и предоставляет меньше услуг, чем другие демократические и децентрализованные структуры. Причина, почему поддерживается бюрократическая форма управления общественными услугами, несмотря на неэффективность и недейственность, обусловлена функцией социального контроля как неотъемлемой части централизованной бюрократии благополучия. Данный анализ приводит к критике репрессивности государства всеобщего благосостояния и социального контроля как ее выражения. Репрессивность в данном случае означает, что для того, чтобы заслужить некое преимущество или услугу, клиент должен не только доказать свою «нужду», но должен быть, как пишет Оффе, «достойным» клиентом, т. е. соответствовать господствующим экономическим, политическим и культурным стандартам и нормам общества. Чем больше нужды, тем жестче требования.

Таким образом, политика государства всеобщего благосостояния может рассматриваться как некая обменная процедура, при которой материальные услуги предоставляются в обмен на покорное признание нуждающимися «морального порядка» общества, который, собственно, и вызывает эту нужду. Важное условие получения услуг государства всеобщего благосостояния – способность индивида соответствовать стандартам и требованиям бюрократии благосостояния и организациям услуг, способность, которая часто находится в обратном соотношении с нуждой170170
  См.: Offe C. Opus. cit.


[Закрыть].

Триумфальное падение Welfare State. Джеймс Петрас (почетный профессор социологии в Нью-Йоркском университета Бингхамптон) анализирует политические причины возникновения и кризиса Welfare State171171
  См.: PetrasJ. The Great Transformation: from the Welfare State to Imperial Police State // Global Research, July 14, 2012.


[Закрыть].

Упадок полувековой системы западноевропейского и североамериканского социального законодательства, согласно ученому, стал одним из наиболее значимых явлений двух последних десятилетий. Беспрецедентные сокращения социальных услуг, выходных пособий, занятости населения, пенсионного обеспечения, бесплатного здравоохранения и образования усугубляются регрессивным налогообложением, ростом платы за обучение, увеличением пенсионного возраста, а также ростом социального неравенства и ухудшением условий труда. Закат «государства всеобщего благосостояния» не оставляет камня на камне от утверждений ортодоксальных буржуазных экономистов о том, что «зрелость» капитализма, его «передовое государство», высокие технологии и разветвленные услуги принесут огромному большинству населения колоссальный рост благополучия, доходов и уровня жизни. Если «услуги и технологии» на самом деле совершили огромный скачок, то экономика в целом стала значительно более поляризованной – зарплаты рядовых клерков никоим образом не сопоставимы с заоблачными доходами биржевых спекулянтов и финансовых воротил. Компьютеризация экономики привела к электронной бухгалтерии, контролю издержек и ускорению движения спекулятивных фондов в поисках максимальной прибыли, а также способствовала жестокому урезанию социальных программ.

Петрас концентрирует внимание на политических причинах возникновения Welfare State. «После разгрома фашистско-капиталистических режимов и поражения нацистской Германии, – пишет он, – СССР и его восточноевропейские союзники начали осуществлять грандиозную программу реконструкции, восстановления, экономического роста и консолидации власти, основанную на далеко идущих социально-экономических реформах. Западные капиталисты испытали немалый страх, опасаясь того, что западные рабочие захотят “последовать” советскому примеру и начнут поддерживать силы, подрывающие капитализм. Учитывая повсеместную дискредитацию многих западных капиталистов из-за их сотрудничества с нацистами или их запоздалой, вялой оппозиции фашистской версии капитализма, западные режимы уже не могли прибегнуть к жестоким репрессивным методам подавления трудящихся, которые европейская и американская буржуазия охотно практиковала в прошлом. Вместо этого западная буржуазия применила двойную стратегию противодействия советским коллективистским преобразованиям: выборочное подавление местных коммунистов и лево-радикалов сочеталось с уступками в сфере благосостояния. Эти уступки обеспечивали лояльность социал-демократических и христианско-демократических профсоюзов и партий»172172
  Ibid.


[Закрыть].

С восстановлением экономики и послевоенным экономическим ростом усиливалось политическое, идеологическое и экономическое противостояние: советский блок вводил широкомасштабные реформы, включая полную занятость, гарантированные условия труда, всеобщие бесплатные образование и здравоохранение, оплачиваемые отпуска, пенсии, детские оздоровительные лагеря и санаторно-курортное обеспечение для взрослых, а также долговременные отпуска для женщин по уходу за новорожденными детьми. Восточноевропейский социализм подчеркивал приоритет общественного благополучия над личным потреблением. Капиталистическому Западу был брошен вызов с Востока, и Запад ответил расширением индивидуального потребления за счет дешевых кредитов и рассрочки платежей, что стало возможным благодаря более развитой экономике.

Петрас пишет, что с середины 1940-х до середины 1970-х Запад соревновался с советским блоком, придерживаясь двух целей: сохранить лояльность трудящихся господствующему порядку, одновременно изолировав радикальные элементы в профсоюзном движении, и попытаться привлечь рабочих Восточного блока аналогичными социальными программами, помноженными на более высокий уровень личного потребления.

Массами Восточного блока овладела великая иллюзия, что западное обещание потребительского рая можно совместить с теми социальными благами, которые они привыкли воспринимать как нечто само собою разумеющееся.

Тем временем политические сигналы, исходившие с Запада, говорили об обратном. С приходом к власти в США президента Рональда Рейгана и в Великобритании премьера Маргарет Тэтчер буржуазия возвратила в свои руки тотальный контроль над социальной повесткой дня и принялась наносить смертельные удары по завоеваниям трудящихся. Новые лидеры Запада развязали колоссальную гонку вооружений с целью истощить СССР и обанкротить его экономику.

Распад советского блока был ускорен беспрецедентной сдачей горбачевским режимом своих союзников по Варшавскому договору НАТО. Местные коммунистические чиновники мгновенно превратились в неолиберальных пешек и угодливых прислужников Запада. Они немедленно запустили широкомасштабные процессы приватизации государственной собственности, демонтажа социального и трудового законодательства, которое являлось неотъемлемой частью коллективистских отношений между рабочими и их начальниками.

Практически вся структура коллективистского «вэлферизма» была уничтожена. Вскоре пришло массовое разочарование рабочих Восточного блока: их прозападные, «антисталинисткие» профсоюзы устроили им массовые увольнения. Подавляющее большинство боевых рабочих Гданьской судоверфи, связанных с польским антикоммунистическим профдвижением «Солидарность», были уволены и занялись поиском работы на резко сократившемся рынке труда, в то время как их безмерно чествуемые «лидеры», давние получатели материальной помощи от западных профсоюзов и разведслужб, превратились в преуспевающих политиков, редакторов «свободных» СМИ и бизнесменов173173
  См.: PetrasJ. The Great Transformation: from the Welfare State to Imperial Police State.


[Закрыть].

После того как коллективистское социальное государство было уничтожено, у западных капиталистов отпала необходимость конкурировать с кем-либо за создание трудящимся лучших условий жизни. Великий переворот пошел полным ходом.

В течение последующих двух десятилетий западные режимы, либеральные, консервативные и социал-демократические, каждый в меру своих сил и способностей, добивали остатки социального государства: урезали пенсии, увеличивали пенсионный возраст, приучая людей к новой доктрине «работай, пока не помрешь». Исчезли гарантии трудоустройства, защита рабочих мест, были урезаны выходные пособия, а увольнение работников было облегчено до предела. Одновременно быстрыми темпами росла мобильность капитала.

Во имя так называемой «конкурентоспособности» западный капитал деиндустриализировал и перевел за границу целые отрасли промышленности, проделав все это с поразительной легкостью, буквально без малейшего сопротивления со стороны профсоюзов. Перестав соперничать с социалистическими странами за создание лучших условий для трудящихся, западные капиталисты стали конкурировать друг с другом за то, кто сумеет потратить меньше на зарплаты и соцобеспечение работников, на защиту окружающей среды, а также за скорейшее принятие новых законов, облегчающих эксплуатацию труда.

На обломках восточноевропейского социализма возникли самые дикие, вопиющие формы бандитского капитализма. Сильнее всего пострадали от крушения коллективистских режимов женщины-работницы. Они лишились гарантированной работы, отпуска по уходу за детьми, системы бесплатных детских учреждений и законодательной защиты от произвола работодателей. По ним больнее всего ударила эпидемия насилия в семье. Ликвидация системы всеобщего здравоохранения привела к резкому увеличению детской и материнской смертности. Все эти бедствия стали причиной крупнейшего демографического спада в послевоенной истории – падения рождаемости, роста смертности и т. д.

Так, самым большим ударом по программам социального обеспечения, в понимании Петраса, «какими мы их знали и какими они сформировались в период между 1940–1980-ми годами, явилось окончание соперничества между советским блоком и Западом. Несмотря на авторитарный характер Восточного блока и империалистический характер Запада, оба они стремились мобилизовать лояльность масс за счет поддержания высокого уровня благосостояния трудящихся и социально-экономических уступок»174174
  Ibid.


[Закрыть].

СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА VS. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ

Согласно Питеру Тэйлор-Губи (профессору социальной политики университета Кент), резкая критика государства всеобщего благосостояния основывалась на предположении, что обеспечение высококачественных общественных услуг стоит больше, чем экономика может себе позволить. Долгосрочное балансирование между интересами капитала и гражданского населения грозило в конце концов закончиться. На официальной конференции о «кризисе благосостояния» 1980-х гг. было заключено, что социальная политика во многих странах создает препятствия для экономического роста175175
  См.: Taylor-Gooby P. Social Change, Social Welfare and Social Science. Harvester Wheatsheaf, 1991. P. 1–23.


[Закрыть].

Тейлор-Губи отмечает, что основные критические аргументы заключались в том, что эпоха государства всеобщего благосостояния приходит к концу, традиционный образец подобного государства устарел, принципиально изменился социальный контекст происходящего, государству следует оставаться в стороне от обеспечения услуг благосостояния, социальная политика больше не способна эффективно удовлетворять существующие потребности.

Ученый перечисляет главные претензии к государству всеобщего благосостояния. Во-первых, недавняя история государства всеобщего благосостояния показывает, что неудача в достижении его главных целей таилась в стратегиях; другая претензия сводится к тому, что факторы достижения целей (в частности, прогнозируемый рост населения в тех группах, которые предъявляют наибольший спрос на социальное обеспечение, и экономические границы поддержания услуг благосостояния) представляют значительные проблемы для капиталистической экономики; и третья претензия состоит в том, что растущее социальное неравенство демонстрирует некомпетентность государства всеобщего благосостояния и подрывает жизнеспособность коллектива благосостояния на субъективном уровне, так как состоятельные люди не стремятся обеспечивать бедных.

Тэйлор-Губи обозначает морально-этический аспект проблемы. «Новые разработки в теориях социального удовлетворения, – пишет исследователь, – привели социологов к заключению, что стремления и интересы людей представлены более сложными моделями, чем предлагали теории прошлых времен. Структура современного общества слишком сложна для того, чтобы быть управляемой государством всеобщего благосостояния, основанном на перераспределении между социальными классами и доходными группами. Новые подходы к пониманию нужды и социальных прав могут подорвать идею о том, что гарантированный доступ к услугам благосостояния – ключевой компонент гражданской жизни. На уровне нравственной теории это сильнейший аргумент в пользу государства всеобщего благосостояния, который может быть найден и который также подвергается серьезной критике»176176
  Taylor-Gooby P. Social Change, Social Welfare and Social Science. Harvester Wheatsheaf, 1991. P. 1–23. См. также: Taylor-Goody P. Sustaining State Welfare in Hard Time: Who Will Foot the Bill? // Journal of European Social Policy. 2001. Vol. 11. № 2.


[Закрыть].

ИЗМЕНЕНИЕ ПРОСТРАНСТВЕННЫХ МАСШТАБОВ

Среди причин пересмотра основ современного государства всеобщего благосостояния – глобализация и изменение пространственных масштабов. Базовое деление европейского пространства на государства-нации претерпевает серьезные трансформации. Изменения имеют как территориальный, так и управленческий, социальный, культурный характер. В литературе ведется широкая дискуссия о последствиях подобного изменения границ177177
  Storper M. The Regional World. Territorial Development in a Global Economy. N. Y.: Guilford Press, 1997; Scott A. Regions and the World Economy: The Coming Shape of Global Production, Competition, and Political Order, Oxford: Oxford University Press, 1998; Keating M. The New Regionalism in Western Europe: Territorial Restructuring and Political Change. Cheltenham: Edward Elgar, 1998; Brenner N. New State Spaces: Urban Governance and the Rescaling of Statehood. Oxford: Oxford University Press, 2004.


[Закрыть].

Профессор политических и социальных наук Майкл Китинг отмечает, что европейское государство всеобщего благосостояния находилось в неизменном состоянии с момента своего зарождения в явной или неявной модели суверенного государства, отделенного территориальными границами. Общая национальность подкрепляла социальную солидарность и обеспечивала обоснование перераспределения благ. Сильное централизованное государство было способно мобилизовать ресурсы для программ социального вспомоществования и перераспределить их как между отдельными людьми, так и между целыми территориальными образованиями178178
  Keating M. Spatial Rescaling, Devolution and the Future of Social Welfare / Пер. А. В. Костырки // Social Policy Review. 2009. № 21. P. 269.


[Закрыть].

Изменение пространственных масштабов, вызванное глобализацией, начало создавать новые уровни взаимодействия (надгосударственный и подгосударственный) в форме, с одной стороны, глобализации и европейской интеграции, с другой – региональной инволюции (свертывание, обратное развитие, движение назад).

Какими последствиями чреваты подобные изменения? К чему может привести крах суверенного государства? Чем это грозит модели государства благосостояния?

М. Китинг объясняет, что европейское государство-нация – это набор пространственных границ, огораживающий несколько связанных систем, в том числе систему народного хозяйства. Национальное государство соответствовало общей культуре и идентичности, часто развитым самим же государством посредством образования и других политик социализации, а также благодаря единому историческому опыту. Начиная с XX в. именно исторический опыт формировал основу государства всеобщего благосостояния179179
  Keating M. Opus cit. P. 271.


[Закрыть].

Кейнсианское государство всеобщего благосостояния обладало прочной территориальной размерностью: когда в одной части страны дела шли плохо, туда шли дополнительные потоки пособий по безработице и прочих социальных выплат, в то время как сбор налогов сокращался. Региональная политика государства благосостояния переводила ресурсы из богатых регионов в бедные. У региональной политики имелась трехкомпонентная цель, которая объясняет политическую поддержку. Экономически она стремилась задействовать в производстве простаивающие ресурсы из периферии, таким образом, увеличивая национальный выпуск и сглаживая несовершенства рынка. В этом смысле данная мера рассматривалась как временная, существующая для интеграции данных регионов в национальную экономику, после чего они становились бы самодостаточными. В социальном плане это было территориальной экспансией национальной солидарности, так как трансферты по размеру превосходили все, что рассматривалось как способ помощи небогатым национальным государствам. С политической точки зрения это способствовало поддержке действий правительства, проводимых в различных регионах. Данная политика учитывала интересы всех сторон: более бедные регионы начинали развиваться, а более богатые выигрывали от облегчения инфляционного давления и обретали рынки для сбыта своей продукции. Национальная экономика выигрывала от возросшего выпуска и мобилизации незадействованного труда и капитала.

Кейнсианское государство всеобщего благосостояния, таким образом, ассоциировалось с политической и социальной централизацией. Единый народ создавал мотивацию для перераспределения и социальной солидарности. Централизованные институты и политики мобилизовали ресурсы в масштабах всего государства с целью последующего распространения. Территориальное срастание сопровождалось социальным благодаря централизованным и направляемым сверху вниз региональным политикам.

Широко распространено мнение о том, что к 1970-м гг. миссия национальной интеграции в Западной Европе была выполнена. Однако в 1990-е гг. территориальная политика обрела новую значимость в контексте глобальных и панъевропейских изменений.

Итак, что же произошло? Идеал старого государства всеобщего благосостояния, основанный на общем социальном гражданстве, социальные институты, составлявшие основу европейского государства-нации, подверглись опасности в результате пространственных изменений, институциональной децентрализации и ослабления социальных и территориальных солидарностей, что существенно усугубило кризис государства благосостояния в Европе180180
  См.: Bartolini S. Restructuring Europe: Centre Formation, System Building and Political Structuring between the Nation-State and the European Union. Oxford: Oxford University Press, 2005. Цит. по: Keating M. Opus cit.


[Закрыть].

3.4. Социальные последствия политики благосостояния

СОЦИАЛЬНОЕ ИЖДИВЕНЧЕСТВО – ОБОРОТНАЯ СТОРОНА БЛАГОДЕНСТВИЯ

Рост социального иждивенчества в развитых европейских странах – одна из проблем демократии благосостояния. В чем причина этого социального явления? Оно далеко не просто и имеет как экономические, социальные, так и психологические основания.181181
  Иждивенчество – 1) а) Положение иждивенца, иждивенки; б) состояние, пребывание на чьем-то иждивении. 2) перен. Стремление жить, постоянно рассчитывая на чью-либо помощь, а не свои силы и средства. См.: Ефремова Т. Ф. Новый толково-словообразовательный словарь русского языка. М.: Русский язык, 2000.


[Закрыть]

Понятие «иждивенчество» при прочих значениях имеет явный негативный смысл – стремление жить за счет других (людей, общества).

В ХХ в. социальное иждивенчество рассматривается как одно из негативных последствий политики Welfare State. Привыкая к постоянной опеке «заботливого государства благосостояния», граждане не видят необходимости в проявлении социальной активности, принимают заботу государства, социальные трансферты как норму. Проблема социального иждивенчества серьезно обсуждается на политических и экономических форумах: «Политики и эксперты заклеймили реципиентов социальной помощи как безответственных и слабовольных, нежелающих работать до тех пор, пока на это их не спровоцирует реформа Welfare State. В США реформа Welfare изменила программу, именуемую “Помощь семьям с детьми-иждивенцами”, на “Временную помощь нуждающимся семьям”, подчеркивая временные ограничения и необходимость трудоустройства для реципиентов социальной помощи. Политики заявляют, что такие изменения решают проблему зависимости, иными словами, идею, что общество благосостояния делает своих реципиентов (материальной помощи) зависимыми от государства и неспособными обеспечивать себя и свои семьи»182182
  MisraJ., Moller S., Karides M. Envisioning Dependency: Changing Media Depictions of. Welfare in the Twentieth Century // Social Problems. 2003. Vol. 50. № 4 (November 2003), pp. 482-504. С. 482.


[Закрыть].

Существует мнение, что, начиная регулярно получать материальную помощь от государства (например, во время беременности или в связи с сокращением на работе), реципиенты привыкают к обеспечению и деградируют. Способность зарабатывать и нести ответственность за себя и свою семью «атрофируется», и индивиды в всем полагаются на государство. Так, краткосрочная и непреднамеренная (в силу обстоятельств) зависимость перерастает в намеренную и долгосрочную – иждивенчество.

Общество благосостояния медленно, но верно делает людей зависимыми – вот самый распространенный стереотип.

При этом помощь, которую оказывает государство всеобщего благосостояния, касается разных сторон жизни общества, разных групп населения. В таких случаях, как помощь пенсионерам, многодетным семьях, проблема зависимости имеет однозначный характер, тогда как есть множество случаев, когда социальная поддержка государства и ее возможные последствия (в том числе злоупотребления) требуют более детального обсуждения.

ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

Американский исследователь Энди Бланден обращается к рассмотрению понятия «зависимый» в исторической ретроспективе183183
  Blunden A. Welfare Dependency: The Need for a Historical Critique // Arena Magazine. Nbr. 2004, June 2004 [Электронный ресурс]. URL: http://home.mira.net/~andy/works/dependency.htm


[Закрыть]. Так, например, он показывает, что в пре-капиталистическом обществе быть зависимым было абсолютно нормально. Быть зависимым означало быть частью целой системы, встроенным в нее и занятым необходимым трудом. Состояние зависимости было приемлемым и покрывало подавляющее большинство, за исключением лишь высшего слоя дворянства, знати, с одной стороны, и бродяг и иностранцев – с другой. Только спустя десятилетия статус независимого индивида, наемного работника, не встроенного в феодально-вассальную систему, получил признание.

Так, стало возможным выделить два типа зависимости, более не слитые воедино, – экономический и социально-правовой. Среди зависимых – бродяги, рабы, коренное население колоний184184
  Ibid.


[Закрыть].

Бланден пишет, что в ХХ в. появился новый тип зависимости (придуманный именно в прошлом столетии) – домохозяйка. Ведение домашнего хозяйства было институционализировано в качестве новой формы патриархального подчинения. Если наемный труд теперь расценивался как форма независимости, то домашнее хозяйство было формой зависимости, которую полагали более приемлемой для женщин.

Когда же колонизированные нации сбросили с себя мантию зависимости в ходе национальной борьбы за освобождение в 1945–1975 г., зависимость на Западе приобрела коннотацию, отсылающую исключительно к слабому полу. Феминизация зависимости (в экономическом проявлении) усиливала стигматизацию зависимости, навязанной расистскими коннотациями, унаследованными от колониальной политики.

Напомним, что период подъема Welfare State соотносится с институционализацией организованного рабочего движения. Первые профсоюзы были в той же степени «обществами взаимопомощи», в какой они являлись организациями классовой борьбы.

Согласно Бландену, сама организация рабочего класса была воплощена в системе взаимопомощи: 100 лет назад рабочее движение преуспело в институционализации таких программ, как предоставление государством всеобщих прав и льгот. Побочным эффектом такой институционализации было субъективное и объективное порабощение самого рабочего класса185185
  См.: Ibid.


[Закрыть].

Можно считать, что с этого времени проблема зависимости актуализируется. Тогда же и зародилось неравенство и подчеркнуто разное отношение к реципиентам – низшую позицию занимали женщины и коренное население, которое оттеснялось от пользования своей же землей. Претендентов на государственные льготы сразу же непроизвольно поделили на заслуживающих и незаслуживающих материальной поддержки: любой повод оценить одного претендента как «заслуживающего» неизбежно налагает стигму на другого, которого, следовательно, считали не заслуживающим поддержки.

Так, обозначилась дилемма между универсалистским и адресным (целевым) характером социального обеспечения. Первый требует огромных затрат. При этом он не предупреждает возможное иждивенчество, хотя и не способствует стигматизации различных слоев общества.

Идея о том, что Welfare может породить «привычку к зависимости», относится ко времени Великой экономической депрессии 1930-х гг. В 1950-х гг. психиатры начали диагностировать зависимость как расстройство психики, особенно распространенное как форма незрелости, недоразвитости среди женщин, в частности, молодых матерей. Бланден отмечает, что эта психологическая тема сегодня обсуждается повсеместно186186
  См.: Blunden A. Welfare Dependency: The Need for a Historical Critique.


[Закрыть].

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Американский исследователь Дуглас Бешаров приводит результаты широкого исследования последствий политики благосостояния с 1960 по 1995 г. в развитых странах Европы, США, Японии в статье «Две дилеммы социального обеспечения: универсальный характер распределения благ против целевого, поддержка против зависимости» (1998). Основной вывод, к которому приходит автор статьи, состоит в том, что политические программы развитых стран необходимо скорректировать: «Грубо говоря, если универсалистские программы продолжат свою работу в прежнем виде, то они опустошат современное социальное государство187187
  См.: Besharov D.J. Social Welfare’s Twin Dilemmas: Universalism vs. Targeting and Support vs. Dependency. 1998.


[Закрыть]. Обеспокоенность проблемой Welfare state dependency разделяет большинство развитых стран современного мира. Безусловно, государство должно поддерживать своих граждан, тем самым создавая условия для стабильности и развития. Но, видимо, есть предел, после которого это благо и разумное намерение дает обратный эффект. Едва ли не самое распространенное мнение по поводу негативных последствий политики благосостояния может быть выражено следующим образом: Welfare state порождает категорию людей, зависимых от государственной поддержки, иждивенцев. Люди становятся зависимыми от такого образа жизни, вследствие чего этот класс все растет, траты на его содержание увеличиваются с каждым годом, в то время как налогоплательщиков становится все меньше. «Расслабленное», пресытившееся общество деградирует, люди становятся все менее активными – они не видят смысла в том, чтобы обеспечивать себя самостоятельно, и воспринимают материальную помощь государства как должное, а свое зависимое состояние, соответственно, как норму. В результате, во-первых, нет средств на поддержание политики Welfare, а во-вторых, растет уровень безработицы, и в условиях отсутствия конкуренции темпы развития общества, главным образом его экономической сферы, замедляются.

Эта логика понятна, однако в последние годы появляется все больше защитников противоположной точки зрения, которые считают обвинения Welfare policy неоправданными, а масштабы проблемы сильно преувеличенными. Более того, они вообще предлагают сменить акценты в рассмотрении проблемы. Не государство с его благими намерениями нужно «спасать» от класса истощающих его иждивенцев, но, наоборот, необходимо защитить категорию таких «зависимых» граждан, попавших в ловушку Welfare State. Необходимо создать условия для их нормального существования (не умаляющего их достоинства, не подчиненного, не стигматизированного).

Welfare State пророчат далеко не радужные перспективы. В развитых странах растет обеспокоенность по поводу прогрессирующего увеличения расходов на государственное обеспечение и иждивенчества, которому оно, как становится все более очевидным, потворствует. В результате многие эксперты в области социальной политики и национальные правительства пересматривают программы социального обеспечения188188
  Besharov D.J. Social Welfare’s Twin Dilemmas: Universalism vs. Targeting and Support vs. Dependency. 1998. P. 1. P. 13 [Электронный ресурс]. URL: http://umdcipe.org/Journal%20 Articles/twindil.pdf


[Закрыть].

В самом обозримом будущем развитым странам предстоит дискуссия относительно объемов и порядка программ социальной поддержки. Проблема не решена и не может быть решенной в скором времени – ей еще предстоит широкое обсуждение, в котором главным образом будет рассматриваться альтернатива универсалистского и целевого подходов к распределению социальных благ.

Государствам необходимо сделать выбор и найти баланс, который бы обеспечил эффективную поддержку нуждающихся слоев общества без таких негативных последствий, как дефицит государственного бюджета, стагнация экономики и порождение класса иждивенцев. Бешаров отмечает, что проблематика, обсуждаемая в статье, важна и актуальна и для развивающихся стран: «если они хотят избежать таких тяжелых политических последствий, как сокращение бюджета в будущем, то самое время взять на вооружение уроки, уже условленные развитыми странами»189189
  Ibid.


[Закрыть]. Развивающиеся страны должны учитывать опыт более развитых, чтобы не попасть с аналогичную ситуацию.

В течение ХХ в. государственные расходы стабильно росли, а «с конца Второй мировой войны рост этих расходов главным образом был направлен на обеспечение программам социального обеспечения. Между 1969 и 1985 годами доход от налогообложения не мог сравняться с ростом расходов, результатом чего в ряде стран стал дефицит государственного бюджета, т. к. налогообложение достигло своего потолка, т. е. налоги, доходов от которых не хватало, не могли более повышаться. Примерно в середине 1980-х годов развитые страны начитают в значительно мере сокращать расходы на социальные программы поддержки населения и рост государственных расходом постепенно стабилизируется»190190
  Ibid. P. 7.


[Закрыть].

Бешаров приводит примеры сокращений затрат на социальное обеспечение: «В Италии с 1933 г. все не назначенные медикаменты пациенты, независимо от возраста, покупают за свой счет. В Дании льготы по безработице выплачиваются только в период до пяти лет. Во Франции стаж работы для получения полной пенсии должен быть минимум 40 лет, т. е. в среднем на пенсию выходят в возрасте 60–65 лет. В Великобритании обучение в старшей школе стало платным. Дополнительные траты в конечном итоге приводят к уменьшению объема возвращающихся средств и обременяют национальную экономику в целом. Государство тратит огромные средства на социальную поддержку безработных и малоимущих слоев населения, которые, естественно, являясь льготной категорией, не обременены налогами. Так, расходы на содержание таких групп граждан все растут, но средства при этом не возвращаются в казну, так что экономика становится неэффективной – государство более не может реализовывать поставленную задачу»191191
  Besharov D.J. Social Welfare’s Twin Dilemmas: Universalism vs. Targeting and Support vs. Dependency.


[Закрыть].

Проблема, с которой столкнулись многие развитые страны, – долгосрочный дефицит бюджета, связанный главным образом с социальными программами и демографическим спадом. Долгосрочные прогнозы – которые не допускают фундаментальных изменений в политике или экономических условиях, но берут во внимание старение населения – гораздо неумолимее, беспощаднее краткосрочных, которые дают надежду на выход из дефицита госбюджета192192
  Ibid. P. 8.


[Закрыть]. «Возрастная медиана, – пишет Бешаров, – поднимается в развитых странах, что связано с увеличением средней продолжительности жизни, низким уровнем рождаемости…»193193
  Ibid.


[Закрыть]. Налицо «старение» населения, а значит, увеличение льготной группы пенсионеров относительно рабоче– и платежеспособного населения и обременение государственного бюджета. «К 2050 году процентное соотношение пенсионных расходов от ВВП увеличится практически вдвое во многих странах ОЭСР. Общественно-государственные расходы в сфере здравоохранения также возрастут, по мере того как “стареет” население. Предполагается, что к 2030 г. во многих странах ОЭСР государственные расходы в сфере здравоохранения возрастут более, чем на 20 % и на 45 % в США <…> Практически во всех странах ОЭСР предполагаемый рост госрасходов на пенсии и здравоохранение приведет к беспрецедентному дефициту мирного времени (дефициту, нетипичному для мирного времени)»194194
  Ibid. P. 9.


[Закрыть].