Текст книги "Жилище в пустыне"
Автор книги: Томас Майн Рид
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)
Глава XXXVIII. Опоссум
В скором времени одна из лесных прогулок едва не кончилась для нас трагически. На этот раз меня сопровождал Франк, а Генри остался с матерью дома. Мы отправились на поиски испанского мха, который паразитирует на дубах в низменных частях долины. Высушенный и очищенный от колючих стебельков, мох этот служил нам для набивки тюфяков, вполне заменяя волос и морскую траву.
Пошли мы пешком, потому что лошадь нужна была Куджо для полевых работ: только что был снят первый урожай кукурузы, и мы готовились ко вторичному посеву.
Захватили мы с собой только длинные ремни, чтобы можно было взвалить на плечи перевязанную груду мха.
Долго бродили мы по рощам в поисках подходящего дерева. Наконец, почти у подножия горы, нам попался развесистый дуб; испанский мох густо облепил низко растущие ветки и свисал, как лошадиная грива.
Мы оборвали мох сначала с нижних веток, а затем, вскарабкавшись на дерево, очистили дерево от шелковистого паразита.
Во время работы внимание наше было внезапно привлечено щебетом и писком небольших птичек, порхавших в ветвях вяза, росшего рядом с нашим дубом. Мы оглянулись и увидели щебетуний. То были трупиалы, или балтиморские иволги59.
Франк вспомнил, что, подходя к дубу, мы спугнули этих хорошеньких пичужек. Но что сейчас встревожило трупиалов? Они перескакивали с ветки на ветку и жалобно пищали.
Охваченные любопытством, мы спрыгнули с дерева и подбежали к вязу.
На земле, почти под деревом, мы заметили странный движущийся предмет. Не сразу поняли мы, что это такое. Неужели животное? Нет, мы никогда не видели такого зверька. Топорщилась сплошная масса голов, ушей, хвостов… Мы насчитали более полудюжины хвостов. Нелепое существо медленно подвигалось к вязу.
Внезапно все головы и хвосты рассыпались во все стороны, и на земле запрыгало множество зверьков величиной с мышь, а в центре мы увидали матку, стоявшую на задних лапках.
Да это самка опоссума60. Размерами она была с кошку; мне понравилась ее серебристо-серая шкурка с низким густым волосом. Тупая мордочка напоминала свиной пятачок, но была значительно тоньше, а длинные усы торчали, как у кошки; прямые короткие уши рожками стояли на голове; сверкали острые зубки, а небольшие и толстые лапки заканчивались острыми когтями и напоминали скорее руки, чем ноги. Нелепый длинный чешуйчатый хвост, похожий на крысиный, ниточкой волочился по земле.
Но самым странным в этом диковинном зверьке было нечто вроде кармана или сумки на животе, откуда только что выпрыгнули детеныши. По этому признаку опоссума относят к животным сумчатым61.
Детеныши до смешного походили на матку: та же шерстка, лапки, узкие мордочки и длинные чешуйчатые хвосты. Мы насчитали тринадцать веселых зверьков, прыгавших и игравших в траве.
Самка, освободившись от своей ноши, быстро забегала вокруг вяза. Трупиалы в тревоге метались в листве. Иногда они с размаху бросались вниз, длинными крыльями почти задевая мордочку серебристого опоссума. Но напрасно они пытались спугнуть разорителя птичьих гнезд. Опоссум не обращал внимания на враждебные действия пичужек. Насторожившись, самка разглядывала вяз. Внимание ее было сосредоточено на гнезде, свисавшем с верхней ветки, как узкий мешок, или, вернее, чулок, набитый сеном62.
Наконец опоссум приступил к действиям. Он приблизился к детенышам, игравшим в траве, и созвал их пронзительным писком. Несколько штук прыгнули в сумку, которую мать гостеприимно распахнула; двое, обмотав свои тоненькие хвосты вокруг материнского, вскарабкались на ее спину и почти потонули в густой шерсти. Двое или трое взобрались на плечи.
Забавно было смотреть, как крохотные зверьки облепили мать, ползали по ней и высовывали лукавые мордочки из сумки.
Мы думали, что самка повернет обратно со своей ношей. Не тут-то было: с необычайной ловкостью она взлезла на вяз. На первой же ветке она остановилась. По одному вытаскивая детенышей из сумки, она заставляла их обвиваться хвостами вокруг ветки, пока все не повисли на дереве головами вниз.
Внизу еще прыгали пять-шесть маленьких опоссумов. Самка спустилась за ними и втащила их на дерево. Через минуту тринадцать зверьков качались, подвешенные в ряд на ветке, и, казалось, чувствовали себя превосходно.
Это было такое комическое зрелище, что мы с Франком невольно улыбнулись при виде этих своеобразных живых подвесок. Однако мы не проронили ни слова, чтобы не спугнуть опоссума, все манеры которого нас живо интересовали.
Пристроив детенышей на нижней ветке, самка полезла наверх, обнимая дерево передними лапками, как обезьянка, и цепляясь острыми когтями. Наконец она забралась на ветку, где находилось гнездо трупиала. Самка остановилась и нащупала лапкой ветвь, словно пробуя ее крепость. Предосторожность была не излишней: вяз был одним из крупнейших экземпляров этой породы, какие только нам случалось видеть; тонкая ветка росла одиноко, и в случае падения зверьку не за что было бы зацепиться.
Однако птичьи яйца возбудили аппетит лакомого опоссума, и он осторожно пополз к гнезду. Не успел зверек добраться до своей цели, как сухая ветка затрещала под его тяжестью. Это обстоятельство, да еще крики птиц, кружившихся над его головой, заставили опоссума отступить. Затем, оглядевшись вокруг, он заметил, что ветки соседнего дуба нависают над самым гнездом. Слезть с вяза и вскарабкаться на дуб было делом одной минуты. Серебристая шкурка исчезла в густой листве, но вскоре зверек показался на дубовой ветке, простиравшейся над старым гнездом.
Обкрутившись хвостом вокруг ветки и повиснув головой вниз, самка опоссума сильно раскачалась, надеясь таким образом добраться до гнезда. Она раскрывала рот, выпускала когти, вытягивала передние лапки, но, несмотря на все усилия, не могла схватить гнезда.
Постепенно она распускала кольца хвоста, чтобы уменьшить расстояние между передними лапками и приманкой; но ничего не помогало. Мы ожидали, что она вот-вот сорвется с ветки, в охотничьем пылу позабыв об осторожности. Однако опоссум благоразумно отказался от своей затеи и, вскочив обратно на ветку, со злобным писком спустился вниз.
Злость неудачливого охотника не поддается описанию: самка ворчала, крутила головой, скалила зубы. Вскарабкавшись на вяз, где висели детеныши, она грубо побросала их на землю и сама спрыгнула вниз. В одно мгновение детеныши расположились для путешествия, спрятавшись в сумку и забравшись к матери на спину.
Опоссум важно удалялся под торжествующие крики трупиалов, праздновавших легкую победу.
Пора было нам вмешаться в дело. Мы выступили вперед, отрезав зверьку отступление.
При нашем появлении самка свернулась в клубок, так что нельзя было различить ни головы, ни лап и упала ничком, притворяясь мертвой. Некоторые детеныши последовали примеру матери. Казалось, будто в траве валяется большой клубок шерсти и пять или шесть маленьких.
Хитрость бедной самки не удалась: она недооценила наших умственных способностей. Уколотая острием стрелы, она зашевелилась, вскочила на задние лапки и попробовала кусаться. Но сопротивление было сломлено. В один миг мы обуздали опоссума. Надев на него намордник, мы привязали его к дереву, решив на обратном пути забрать домой все семейство.
Глава XXXIX. Мокассиновая змея и пекари
Мы вернулись к дубу, чтобы продолжать сбор мха. Весело обсуждали мы забавную сцену, которую нам довелось подсмотреть. Франк радовался, что благодаря опоссуму нашел гнездо иволги балтиморской. Для его коллекции не хватало именно этих птиц, и он собирался завладеть птенцами, как только они вылупятся из яиц. Но вдруг птицы, совершенно успокоившиеся после поражения опоссума, снова разволновались; на этот раз крики их звучали еще тревожнее.
– Вероятно, появился второй опоссум, – заметил Франк. – Уж не самец ли разыскивает свою семью?
Мы прервали работу, заинтересовавшись новым птичьим бедствием. Виновник тревоги не замедлил обнаружиться: это был крупный экземпляр одной из самых ядовитых змей. Большая плоская голова, выдающиеся клыки, блестящие глаза – все это внушало глубокий ужас и отвращение. Змея высовывала раздвоенный влажный язык, сверкавший на солнце, как пламя. Она направлялась к дереву, на котором висело гнездо.
Мы, притаившись, следили за ее движениями, не подавая признаков существования. У подножия дерева она остановилась.
– Как по-твоему, отец, – шепотом спросил Франк, – эта гадина полезет сейчас на дерево, чтобы разорить гнездо?
– Нет, – ответил я, – мокассиновые змеи на деревья не карабкаются – иначе птицы и белки не имели бы шансов на спасение. Змея преследует только одну цель – еще больше запугать пичужек, если это возможно… Смотри!
Действительно, змея обвилась вокруг дерева и, вытянув шею, высунула язык, словно собираясь лизнуть кору.
Трупиалы, решив, что она сейчас полезет на дерево, спустились на нижние ветки; они хлопали крыльями, перескакивали с сучка на сучок, и в неистовом гомоне их слышался и страх, и гнев.
При их приближении змея широко распахнула омерзительную пасть, готовясь проглотить неосторожных пернатых дикарок. Она не спускала блестящих глаз с беспомощных красавиц, словно гипнотизируя их.
Птицы, вместо того чтобы сидеть, притаившись около своих гнезд, кружили над ее головой, лишь изредка присаживаясь на ветки, но ни на минуту не выпуская из поля зрения своего врага. Постепенно они снижали круги; движения их становились медленнее, крики – глуше.
Наконец одна из них, выбившись из сил и, быть может, завороженная взглядом змеи, как подстреленная, упала на землю рядом с пресмыкающимся.
Что за странность! Змея, вместо того чтобы наброситься на свою жертву, внезапно отползла от дерева, даже не глядя на поверженную птичку.
Трупиалы, оправившись от испуга, вспорхнули на верхние ветки и умолкли.
Мы не могли опомниться от удивления: что за странная развязка охоты?
– Кто еще появится на смену змее? – спросил у меня Франк, заинтересованный нелепым поведением змеи.
Я не успел ответить, потому что разгадка явилась сама собой: из густых, казалось, непроницаемых зарослей колючего кустарника вылезло животное величиной с волка, с серой, с черным отливом шерстью.
Туловище у него было плотное, упитанное и покрытое не шерстью, а грубой жесткой щетиной, на спине доходившей до шести дюймов в длину и слегка спадавшей на одну сторону, как лошадиная грива. Короткие уши, полное отсутствие хвоста; на ногах копыта, а не кости, как у хищников; сильно развитые челюсти. Торчащие наружу белые клыки придавали животному устрашающий вид. Рыло необычайно напоминало свиное. И действительно, это был мексиканский дикий кабан, или пекари64, как его называют.
Мы заметили, что по его пятам следуют два поросенка; значит, как и опоссум, то была самка с детенышами. Нам везло сегодня на четвероногих матерей.
Пришельцы остановились под деревом. Трупиалы при виде их снова разволновались и подняли крик. Но кабаниха не обратила ни малейшего внимания на птиц. Она рыла пятачком землю, ища зерен или желудей. Другая пожива ее не интересовала.
Внезапно пекари почуял змею65; он поднял голову и принюхался: мерзкий запах мокассиновой змеи привел его в ярость. Он метался из стороны в сторону, ища следов. Сначала он направился в ту сторону, откуда приползла змея, но, тотчас заметив ошибку, пошел по второму следу.
Тем временем змея удирала со всей прытью, на которую была способна. На свое несчастье, мокассиновая змея не умеет карабкаться на деревья, поэтому ей оставалось надеяться только на свою быстроту.
Мы заметили ее между группой деревьев; она каждую секунду поднимала голову и с тревогой оборачивалась назад; спустившись по пологому склону, она направилась к невысокому холму, отстоявшему на небольшом расстоянии от нашего пригорка.
Она была еще на полпути, когда услышала, что ее догоняет кабан, который бежал с опущенной головой, принюхиваясь к помятой траве.
Со своей наблюдательной вышки мы внимательно следили за этими своеобразными гонками.
Приблизившись к змее, кабан остановился и взглядом измерил пространство, отделявшее его от врага. Взъерошенная щетина дыбом встала на спине, словно иглы дикобраза.
Змея, видимо, перепугалась. Глаза утратили свой властный, жестокий блеск, так волновавший несчастных птиц. Даже чешуя, казалось, поблекла и обесцветилась.
Внезапно кабан рванулся, подбежал к змее и навалился на нее всей своей тушей. Пресмыкающееся вздрогнуло и вытянулось на земле. Кабан с неожиданной для него легкостью отпрыгнул, снова налетел на змею и изо всей силы стал топтать ее копытами. Змея только извивалась. Наконец кабану удалось вонзить клыки в шею пресмыкающегося и в несколько мгновений покончить с ним.
Бездыханная змея вытянулась на траве. Победитель-кабан испустил громкий торжествующий крик, очевидно, призывая детенышей. Поросята вылезли по его зову из высокой травы, где они прятались во время боя, и с веселым хрюканьем подбежали к матери.
Глава XL. Бой кугуара и пекари
Мы с Франком радовались исходу сражения. Сам не знаю, почему, мы были на стороне кабана, хотя он, если бы мог, сожрал бы птиц и разорил бы их гнездо. Да и птицы не такие уж невинные щебетуньи. Сколько букашек и бабочек уничтожают эти прожорливые создания! В сущности, и каждое животное, и птица – настоящий хищник и сочувствия не заслуживает. Но таков уж закон природы. С незапамятных времен змея внушает человеку глубочайшее инстинктивное отвращение. Все рассказы о злобе, силе и вреде, приносимом змеями, сильно преувеличены. Она чрезвычайно редко бросается на человека, а он преследует змею, как кровного врага. Вокруг змей созданы тысячи легенд, и путешественники охотно рассказывают об удавах, душивших в своих объятиях людей, об укусах, причинявших немедленную смерть, и прочих ужасах. Встретив змею на дороге, всякий вскакивает с повозки, чтобы размозжить ей голову камнем. Даже неядовитые змеи разделяют общую участь. Не знаю, справедливо ли это, но так повелось с древних времен, и мы, уже обогащенные опытом и познаниями, с таким же отвращением взираем на змею, как и дикари.
Несмотря на сочувствие победителю, мы решили убить его. В сущности, нас соблазняли детеныши. Их жирные окорока внесли бы некоторое разнообразие в наше скромное меню. Они вполне бы заменили нам домашних поросят, хотя мясо их по вкусу скорее напоминает заячье. Чтобы оно стало съедобным, нужно, убив животное, вырезать одну железку около самого крестца, которая распространяет неприятный мускусный запах. Поросят тотчас после этой операции жарят, так как через некоторое время мясо снова становится непригодным в пищу.
Мы с Франком ломали голову над тем, как взять живьем двух хрюкающих детенышей, даже не подозревавших о грозившей им опасности; мы уже облизывались, предвкушая редкое угощение.
Пока поросята находятся при матери, нечего надеяться на успех. Ведь к свирепому пекари нельзя подступиться. Даже с собаками мы не отважились бы на безнадежную борьбу, зная, как силен и зол кабан. Самая смелая собака в ужасе отступает перед ним.
Итак, нам не завладеть поросятами, пока мы не избавимся от их матери. Но как приступить к делу? Самое простое, конечно, пристрелить…
Тут Франк впал в нестерпимую сентиментальность. Он стал доказывать, что жестоко без нужды убивать зверей, хотя бы кабанов, которые, как он знал, отличаются свирепостью и не щадят ни оленей, ни козулей, ни других беззащитных тварей.
Кабаны, между прочим, развелись в большом количестве в окрестных лесах, а это было очень опасным соседством. Мне не раз приходилось слышать об охотниках, искалеченных и убитых этими страшными зверями. Поэтому нельзя было упускать живьем кабана, и, не обращая внимания на разглагольствования сына, я вытащил карабин.
Тем временем кабан разделывал убитую змею. Первым долгом он оторвал голову от туловища и, придерживая его передними лапами, содрал чешую, точно рыболов, который чистит скользкого угря. Потом он с жадностью набросился на белое мясо змеи, изредка бросая убогие подачки хрюкающим от удовольствия поросятам. Семейный обед, признаться, производил отталкивающее впечатление.
Я зарядил карабин и уже собирался спустить курок, когда взгляд мой упал на неожиданно подкравшегося зверя. Один вид его наполнил меня смятением и ужасом.
Кабан находился приблизительно в пятидесяти шагах от дерева, на котором мы сидели, а в тридцати шагах от него я заметил зверя совершенно другой породы.
Размерами он был с теленка, но приземистей, подвижней, с более гибким и вытянутым туловищем. Шкура была темно-коричневая, с красным оттенком, но на груди и животе выделялись светлые, почти белые пятна. Уши темные, небольшие; морда напоминала кошачью. Но спина, не выгнутая, как у кошки, казалась скорее вдавленной и была значительно ниже сильно развитых плеч. Хищник этот, действительно, принадлежал к кошачьей породе.
Мы никогда раньше не видали этого зверя, внушившего нам глубокий ужас, но тотчас догадались, что перед нами кугуар, или пума.
Впервые со дня приезда в эти места мы испытали настоящий животный страх, к слову сказать, вполне обоснованный.
Дикий кабан – грозный и опасный враг, но мы знали, что благодаря своей неповоротливости на дерево он вскарабкаться не может, и потому не тревожились за свою участь. С кугуаром дело обстояло хуже. Ловкий, увертливый и подвижный, как белка, он легко вскакивает на деревья и, подстерегая добычу, сплошь и рядом маскируется в листве, чувствуя себя, пожалуй, более уверенно на гибких ветвях, чем на твердой земле.
Обернувшись к сыну, я знаком приказал ему не шевелиться и молчать, чтобы ни одним звуком не выдать своего присутствия.
Кугуар, крадучись, приближался к увлеченному пиршеством кабану. Хищный зверь полз на брюхе, не спуская глаз с тупорылой обжоры, и размахивал длинным хвостом, как кошка, подстерегающая жаворонка, греющегося на солнце.
Кабан с жадностью пожирал змею, не подозревая о надвигающейся опасности. Вся эта сцена происходила на открытой поляне, не поросшей даже кустарником; только одинокий дуб простирал свои ветки невдалеке от места, где пировал кабан.
Кугуар полз в высокой траве, маскировавшей его движения; внезапно он остановился, как бы обдумывая план нападения. Очевидно, скелет змеи, павшей жертвой кабана, напоминал ему о силе страшных белых клыков. Чтобы парализовать движения кабана, нужно было внезапно вспрыгнуть ему на спину. Расстояние было еще настолько велико, что одним прыжком кугуар не мог покрыть его.
Сейчас хитрый зверь изыскивал способ подкрасться незамеченным.
Тут он заметил дуб, ветви которого нависали над полем недавней битвы кабана и змеи. Решение принято: кугуар повернул обратно, бесшумно прополз по траве и обходным движением достиг противоположной стороны дерева.
Вот он выпрямился и с молниеносной быстротой вскарабкался наверх. До нас донесся едва уловимый шорох – это когти кугуара цеплялись за кору.
Посторонний звук обеспокоил кабана; оторвавшись на секунду от своего занятия, он с грозным хрюканьем повернул голову; но, не заметив врага, подумал, очевидно, что покой его нарушен белкой, и, успокоившись, снова принялся за еду.
Тем временем кугуар взлез на дерево и, осторожно ступая, пробрался на нижнюю ветку. Затем, напружинившись всем телом, как кошка перед прыжком, с диким ревом обрушился на кабана. Когти его вонзились в затылок врага, и всей своей тяжестью он прижал его к земле.
Кабан жалобно завизжал и сделал попытку сбросить кугуара. Оба зверя покатились по земле. Эхо подхватило вопли кабана. Подбежали поросята; они в испуге заметались, оглашая воздух хрюканьем и визгом.
Кугуар сражался молча. Он взвыл только в минуту нападения и больше не издал ни звука. Дело в том, что он вцепился зубами в свою жертву и ни на секунду не выпускал ее. Когтями же он нещадно терзал кабана.
Битва продолжалась недолго. Кабан внезапно умолк и свалился набок. Высвободиться от страшного врага ему не удалось. Кугуар, прильнув к затылку убитого кабана, жадно пил теплую кровь, потоком струившуюся из раны.
Мы сочли неблагоразумным мешать кровожадному зверю. Не желая разделить участь кабана, мы сидели, притаившись, на ветке, боясь шелохнуться или неосторожным движением выдать свое присутствие.
Кугуар находился теперь шагах в тридцати от нас, так как во время битвы продвинулся в нашу сторону. Я не прочь был подстрелить его, воспользовавшись тем, что он поглощен едой, но боялся, что одной пулей не уложишь, а только раздразнишь сильного зверя. Если рассвирепевший кугуар набросится на нас, то очень сомнительно, на чьей стороне окажется победа. Рисковать я не хотел и предпочел выжидать, надеясь, что кугуар, насытившись, уйдет, не заметив нас.
Недолго пришлось мне наблюдать за пиршеством кугуара: едва окончился поединок, как раздались странные воинственные крики. Они доносились из лесу. Кугуар тотчас их услышал, вскочил и в тревоге насторожил уши.
Одну секунду хищное животное колебалось, видимо, не желая бросать свою добычу. Наконец, приняв внезапное решение, он впился зубами в кабана, вскинул его на спину и побежал.
Не успел он сделать нескольких шагов, как звуки, долетевшие до нас, стали явственнее, и на прогалине появилось множество черных животных.
То было стадо пекари в двадцать или тридцать голов; они сбежались, привлеченные предсмертным визгом убитой самки. Со всех сторон надвигались они с грозным хрюканьем.
Бежать в лес кугуару не удалось. В одну секунду кабаны, сгрудившись, окружили его; воинственное хрюканье не предвещало ничего хорошего. Прорваться через оцепление без боя было невозможно.
Кугуар, видя, что отступление отрезано, освободился от ноши и прыгнул на ближайшего кабана, который, не выдержав стремительной атаки, тяжело рухнул набок. Но в ту же секунду его родичи набросились на обидчика, и земля оросилась кровью кугуара. Раненый зверь мужественно защищался в течение нескольких минут и нанес нападающим крупный ущерб. Круг постепенно суживался. Уже многие кабаны выбыли из строя, и кугуар сделал последнюю попытку перескочить через живую баррикаду.
Кабаны, внимательно следившие за каждым его движением, загораживали ему проход и терзали клыками его гладкую шкуру.
Наконец героическим усилием кугуар прорвался сквозь вражеский строй. Кровь заледенела в наших жилах, когда мы увидали, что он несется к нашему убежищу. Непрочна была наша крепость!
В полном отчаянии я поднял карабин, готовясь к безнадежной борьбе. Не успел я выстрелить, как над моей головой, как стрела, пущенная из лука, пронесся кугуар. Когти его задели дуло моего карабина. Я почувствовал горячее звериное дыхание на своем лице.
Кабаны преследовали его до подножия дерева. Перед этим неодолимым препятствием неповоротливые животные остановились. Одни с поднятой головой бегали вокруг дерева, другие в бешенстве грызли кору и подрывали корни. Все они нестройным хором хрюкали и ворчали: то была музыка разочарования и злобы.
От страха мы с Франком буквально оцепенели. В горле пересохло, язык не повиновался, в глазах рябило. Мы не знали, на что решиться…
Сверху нас сторожил хищный кугуар, который одним прыжком мог добраться до нас и перегрызть нам горло. Я не спускал с него глаз, и мне показалось, что он готов броситься.
Внизу шумело многоголовое кабанье стадо. Это был не менее страшный враг, и, спустись мы на землю, кабаны растерзали бы нас на куски.
Не все ли равно: умереть от кабаньих клыков или от когтей кугуара? Надо было действовать. Мне понадобилось полминуты, чтобы принять решение.
Я пришел к выводу, что для нас наибольшую опасность представлял кугуар. Для кабанов мы были недосягаемы. Дольше оставаться во власти кугуара было безумием. Прежде всего нужно отделаться от него.
Кугуар застыл на ветке, куда он скрылся от разъяренного стада. Если бы не ужас, который ему внушали кабаны, он, конечно, напал бы на нас. Очевидно, он боялся, оступившись, сорваться с дерева, прямо на головы своих врагов. Вот чем объяснялось его миролюбие.
Но я знал, какая участь нас ждет, если кабаны, наскучив ожиданием, отойдут от дерева. Как это ни странно, но только благодаря их присутствию мы уцелели.
Сын мой был безоружен. Он захватил, правда, из дому лук и колчан, но оставил их под деревом, и кабаны уже растоптали хрупкое деревянное оружие.
Я пересадил Франка за свою спину, чтобы самому отразить нападение кугуара, если мне не удастся уложить его первым выстрелом.
Мы быстро поменялись местами, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не испугать злобного зверя, ворчавшего над нашей головой.
Затем я осторожно поднял карабин и, опираясь рукой на соседние ветки, нацелился в голову кугуара, туловище которого было скрыто густой листвой.
Грянул выстрел. Дым ослепил меня, и я не сразу узнал, какие результаты имело мое выступление; но я услыхал сухой треск веток, шелест листьев и, наконец, шум падения тяжелого тела.
Тотчас кабанье стадо подняло отчаянный вой.
Я взглянул вниз. Окровавленный кугуар отбивался от кабанов; но сопротивление его было сломлено, и белые клыки вонзились в тело хищника.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.