Текст книги "Жилище в пустыне"
Автор книги: Томас Майн Рид
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)
Глава XXIV. Каскарильеры
Первый удар топора нанес Гуапо: это было началом работы, которая могла растянуться на несколько лет, и вместе с тем началом благосостояния тех, кто ее предпринимал. Когда первое дерево было срублено, индеец тотчас же взялся за второе, стараясь подсечь его как можно ближе к корню.
Дон Пабло между тем, вооружившись острым, хорошо отточенным ножом, сделал несколько параллельных надрезов вокруг ствола на определенном расстоянии один от другого, а потом одним продольным paзрезом пересек их под прямым углом; также поступил он и с ветвями. Эта операция была проделана поочередно над всеми деревьями, поваленными Гуапо. Дня через три или четыре кору предстояло удалить со ствола и ветвей, после чего, просушив ее на солнце, следовало перенести в сарай, специально выстроенный для этого возле дома.
Работа шла быстро и весело. Донья Исидора, сидя на поваленном стволе, следила с большим интересом за всем происходившим. Будущее рисовалось ей в самом радужном свете, а настоящее казалось уже не таким мрачным, как раньше.
Леона все время держалась подле Гуапо, и индеец, быстро орудуя своим топором, рассказывал ей всякие истории, одна занимательнее другой.
Леону нечего было делать в этот первый день; ему предстояло выждать, пока подсохнет кора; тогда он сумеет быть полезным, перенося ее на солнце или сопровождая мула, который будет перевозить ее в сарай. Но, так как это был мальчик очень живой, не способный ни минуты сидеть сложа руки, он отправился на лужайку взглянуть, что сталось с ленивцами: он не мог себе представить, чтобы животные, наделенные чувством самосохранения, не были в состоянии вырваться на свободу и пробежать двадцать-тридцать метров, отделявших их от их убежища.
Жалобные крики, которые он услыхал, приближаясь к месту, где Гуапо оставил обоих айев, во всяком случае доказывали, что ленивцы не успели уйти далеко; эти крики с каждой минутой становились все громче и громче. Между тем, айи не издали ни звука, когда Гуапо бросил их: чем же объяснялись эти душераздирающие вопли? Не напал ли на них новый враг? Вскоре Леон заметил обоих зверьков, но не увидел никого подле них. Однако несчастные создания все время в каких-то страшных судорогах катались по земле, испытывая, по-видимому, жесточайшие мучения.
«Вероятно, их ужалила змея», – подумал Леон, крайне удивленный этим зрелищем и не будучи в состоянии объяснить иным образом то, что происходило с ленивцами.
Желая проверить свои предположения, он, соблюдая все необходимые предосторожности, пробрался вдоль опушки до того места, где находились айи. К его величайшему удивлению, судороги и крики мало-помалу затихли, и бедные животные умерли.
Тогда Леону, не обнаружившему поблизости никакой змеи, пришла в голову новая мысль; он решил, что несчастные твари были голодны в тот момент, когда их поймал Гуапо, и наелись какого-нибудь ядовитого растения. Подойдя к трупам ленивцев, он с изумлением остановился в нескольких шагах от них: ему показалось, что вся трава движется вокруг них и что они сами покрыты какой-то движущейся корой.
– А! – воскликнул Леон, догадавшись наконец в чем дело. – Это белые муравьи!
Земля в буквальном смысле слова была покрыта, ими, так же как и трупы обоих животных; муравьи с жадностью разрывали их на мельчайшие части, унося добычу в свои темные убежища.
Леон с дрожью смотрел на это отвратительное зрелище. Он слышал, что термитам достаточно нескольких минут, чтобы растерзать и унести в свои норы труп любого, самого крупного животного. Желая проверить это, но вместе с тем боясь самому стать жертвой этих опасных насекомых, он влез на дерево, ветви которого, расположенные горизонтально, позволяли ему удобно усесться и наблюдать за всем, что происходит внизу.
Вскоре он заметил, что муравьи действовали в строго определенном порядке. В то время как одни правильно построенными колоннами направлялись от трупов к муравейнику, другие, выйдя оттуда такими же сомкнутыми рядами, двигались им навстречу и, взобравшись на трупы, заменяли тех, которые удалялись, нагруженные добычей. Каждый уносил то клочок мяса, то кусочек кожи, покрытый шерстью, причем Леона поразило, что груз размерами и весом значительно превосходил самое насекомое.
Глава XXV. Пума103 и большой муравьед
Внезапно внимание мальчика, у которого уже закружилась голова от беспрерывного движения муравьев, было привлечено легким шумом, послышавшимся в листве; ветви кустарника заколыхались, и минуту спустя из них показался какой-то странный предмет цилиндрической формы, имевший в длину сантиметров сорок пять.
Никто, в том числе и Леон, не принял бы этот предмет за морду животного, если бы на верхней стороне его не находилась пара блестящих черных глаз и два коротких уха. Мало-помалу из чащи показалось и все туловище животного. Оно было ростом с большого ньюфаундленда104, но резко отличалось от него по форме.
Коричневатая шерсть его была длинна и очень груба; на плечах у него была широкая черная полоса с белой каймою; большой хвост, имевший в длину не меньше метра, покрытый густой шерстью, был приподнят кверху и загибался на спину. Но самой странной особенностью в наружности этого животного была его морда, которую Леон заметил прежде всего. В сравнении с нею морда борзой собаки показалась бы курносой; она была вдвое длиннее и тоньше и заканчивалась крошечным, совершенно беззубым ртом, не более трех сантиметров шириною.
Ноги животного также обращали на себя внимание. Задние были широки и сильны, однако казались короче передних, так как животное во время ходьбы опиралось на всю ступню, подобно медведю и некоторым другим четвероногим, так называемым стопоходящим. Передние лапы были совершенно другого устройства: четыре когтя на каждой из них не были выгнуты вперед, как у кошки или собаки, а вогнуты вовнутрь так, что животное, чтобы не ступать на них, ставило лапы боком, что мешало ему быстро двигаться и сообщало странный характер всей его походке. Когти его, приспособленные для разрывания земли, выпрямляются, когда это нужно, и в таком положении напоминают зубья на граблях.
Леон никогда не видел это странное животное, но он читал о нем в естественной истории и несколько раз встречал его изображение в книгах, поэтому он сразу узнал в нем иуруми, или большого муравьеда. Однако он не мог сообразить, что это за горб у него на спине, которого он ни разу не заметил на рисунках; к тому же пышный приподнятый хвост муравьеда мешал разглядеть этот нарост. Но вот животное, повернув голову назад, стряхнуло концом морды этот горб, и он упал на землю; тут Леон увидал, что это маленький муравьед, как две капли воды похожий на свою мать.
Самка сбросила детеныша у самого муравейника. Освободившись от коши, иуруми приблизился к одной из пирамид, встал на задние ноги и, прислонившись передними к коническому возвышению, он внимательно, по-видимому, рассматривал мельчайшие подробности, как будто стараясь открыть в этом сооружении его слабое место. Эти огромные конусы, построенные из земли и песка, так прочны, что только ломом и киркой можно пробить их. Но когти муравьеда не уступают этим орудиям, и наш иуруми, не колеблясь, приступил бы к делу, если бы, оглянувшись вокруг, не убедился, что все белые муравьи в этот момент были вне своего убежища.
Тогда, переменив ранее составленный план, животное возвратилось к тому месту, где оно сбросило детеныша, и частью подталкивая его мордой, частью направляя передними лапами, привело его к тропинке, по которой двигались обе колонны термитов. Там, распластавшись, на земле таким образом, что конец его морды подходил вплотную к движущейся цепи термитов, иуруми, которому во всех движениях подражал его детеныш, высунул язык, похожий на большого червяка и покрытый липкой слюной; через минуту муравьед втянул его обратно, сплошь усеянный муравьями.
Дважды в течение секунды этот язык, тридцати сантиметров длиною и в обхвате не толще гусиного пера, высовывался и втягивался обратно, захватывая всякий раз новую партию насекомых. Время от времени мать останавливалась, чтобы руководить детенышем в этой охоте, сильно занимавшей Леона. К сожалению, появление нового персонажа положило конец этому роскошному пиршеству.
Животное, смутившее покой иуруми, походило на большую кошку; желто-рыжая шерсть его была совершенно гладка, без малейшего рисунка; туловище длинное, голова круглая, с большими усами и блестящими глазами, сверкавшими в темноте.
Леон несколько раз видел это животное на улицах Куско, по которым его водили индейцы: это была пума, или безгривый американский лев. Те, которых водили индейцы, были уже приручены, но Леон слышал, что в диком состоянии пума опасна и свирепа. В некоторых местностях так оно и есть, тогда как в других это довольно пугливый зверь, который бежит при виде человека. Однако во время охоты, когда пуму преследуют, она оказывает отчаянное сопротивление, так что собакам и охотникам не раз приходится расплачиваться жизнью за малейшую неосторожность.
Леон нисколько не испугался муравьеда: он знал, что это животное не лазит по деревьям, хотя в Южной Америке есть две другие породы, – правда, более мелкие по величине, которые обладают этой способностью. Но при виде пумы его невольно охватил страх: пума легко взбирается по самому гладкому стволу, и, если бы ей вздумалось напасть на Леона, тому никогда не удалось бы спастись от нее.
Первой мыслью мальчика было спуститься на землю и кинуться к хинным деревьям, но пума шла как раз в том направлении, куда ему надо было бежать. Дерево, на котором он сидел, высилось одиноко на краю лужайки, и он не мог добраться до леса, не будучи замеченным своим страшным противников, который в два-три прыжка нагнал бы его. Оставалось только одно: притаиться на дереве в надежде, что пума, быть может, не обратит на него внимания. Это было единственное, на что мог рассчитывать Леон.
Оставалось только одно: притаиться на дереве в надежде, что пума, быть может, не обратит на него внимания
Однако нет никакого сомнения, что пума обнаружила бы его присутствие, если бы, выйдя на лужайку, она не заметила двух муравьедов. При виде их она остановилась, растянулась на земле и замерла в неподвижности, как кошка, собирающаяся наброситься на мышь. Как раз в эту минуту мать обернулась, желая что-то внушить своему детенышу; увидев пуму, она поднялась на задние лапы, вскинула детеныша себе на плечи и прислонилась спиной к одному из муравейников. В таком положении, защищая своим телом драгоценную ношу, она приготовилась встретить врага, уткнувшись мордой в грудь и прикрыв ее длинным хвостом, который она выставила вперед.
Пума сделала прыжок и перешла в атаку, но муравьед когтем оцарапал ей щеку, и эта рана, хотя и заставила пуму относиться с большей осторожностью к своему противнику, в то же время усилила ее ярость. Две-три новые попытки пумы также не привели ни к чему: всякий раз она напарывалась на острые когти иуруми. Однако муравьед не столько думал об отражении натиска противника, как о том, чтобы завлечь его в свои мощные объятия и раздавить, как это делают медведи; таков обычный способ защиты муравьеда, и пума, казалось, знавшая о нем, все время держалась настороже. Борьба продолжалась с одинаковым успехом для обеих сторон и, вероятно, затянулась бы надолго, если бы не неосторожность маленького муравьеда, который, пожелав узнать, что происходит, выглянул из-за спины матери. Пума немедленно завладела им и, подмяв под себя, в один миг раздробила ему череп своими мощными челюстями.
С этого момента мать потеряла всякую осторожность и, казалось, совершенно позабыла о страхе. Хвост ее опустился, и в то время, как она кинулась вперед, стараясь схватить пуму, та, более проворная, чем муравьед, ловким движением опрокинула своего противника на спину, вскочила на него и растерзала в клочья свою добычу. Несмотря на то что Леону было жалко бедного иуруми, он не посмел, однако, вмешаться в схватку и волей-неволей продолжал бы молча смотреть на то, как пума пожирала бедное животное, если бы острая боль, которую мальчик почувствовал в лодыжке, не заставила его громко вскрикнуть.
Глава XXVI. Нападение белых муравьев
Леон взглянул вниз, желая узнать, что причинило ему эту боль, и замер от ужаса: муравьи, окружив дерево, на котором он сидел, уже начали взбираться вверх; ствол со сказочной быстротой покрывался бесчисленным множеством насекомых. Некоторые уже всползли мальчику на ноги, и именно укус одного из них заставил его вскрикнуть.
Участь ленивцев, растерзанных термитами на его глазах, наполнила страхом все его существо. Продолжая кричать, он взобрался почти на самую верхушку дерева, но полчища насекомых неуклонно продолжали подниматься по стволу и вскоре должны были настигнуть свою жертву. Он уже собрался бежать, раздавив муравьев, которые попадутся ему на пути, но вспомнил о пуме и оглянулся в ее сторону. Трупы обоих муравьедов лежали на прежнем месте, но пумы там уже не было.
В первую минуту Леон подумал, что зверь, испуганный его криками, скрылся в лесу, но этой надежде вскоре суждено было рассеяться: он заметал пуму, крадущуюся в траве прямо к нему. Что делать? Через какое-нибудь мгновенье пума набросится на него. Леон счёл себя погибшим и не был даже в состоянии позвать на помощь: от страха у него совсем отнялся голос. Однако хищник не прыгнул на дерево, как ожидал того Леон, а снова лег и пополз на брюхе, ударяя себя хвостом по бокам и полуоткрыв пасть, красную от крови муравьедов. Было похоже на то, что пума придумывает способ поймать эту новую добычу и заранее наслаждается тонким и нежным вкусом человеческого мяса.
Вдруг Леон услыхал, что в воздухе что-то просвистело, точно стрела. Пума подскочила, неистово зарычала и стала зубами выдирать впившееся ей в бок острие. Новый свист – новая стрела, и вот уже раздаются хорошо знакомые голоса дона Пабло и Гуапо, которые прибежали на вопли Леона, один с топором, другой с сарбаканом.
Пума обратилась в бегство и уже достигла опушки леса, как вдруг зашаталась и упала наземь. Опасаясь, что яд окажется недостаточно сильным, дон Пабло топором рассек пуме череп, затем подошел к Леону, которого Гуапо, усадив к себе на плечи, торжественно нес домой.
Дон Пабло поволок за собой мертвую пуму, желая снять с нее ее красивую шкуру, а муравьедов предоставил поедать термитам, которые уже успели окружить их со всех сторон. Когда наши каскарильеры, окончив утреннюю работу, вернулись к обеду, – от обоих ленивцев и муравьедов осталось только несколько клочьев шерсти да обглоданные скелеты; все остальное муравьи успели уже унести в свои подземные кладовые.
По всей вероятности, стук топора разбудил муравьеда и заставил его выйти из логова, которое обычно он не покидает днем; та же причина, по-видимому, вызвала и пуму из ее убежища, хотя она чаще показывается днем, чем муравьед. Когда наши каскарильеры подходили к дому, Гуапо заметил муравьеда-самца, который, очевидно, также был разбужен и покинул свое ложе из сухих листьев. Индеец и не подумал убить его, но, решив позабавить всех любопытным зрелищем, спрятался в ветвях и произвел в них шелест, похожий на шум дождя, падающего с листьев.
Муравьед тотчас поднял свой пышный хвост и распустил его над головою наподобие зонтика. Тогда Гуапо приблизился к иуруми и повел его, точно козу или овечку, к самому дому. Он старался при этом не раздражать животное, потому что в таких случаях муравьед способен обратиться в бегство или даже накинуться на человека.
Мы видели, что иуруми – существо безобидное для тех, кто его не трогает, – оказывает вместе с тем мужественное сопротивление нападающему на него противнику. Он часто одерживает верх над оцелотом и мелкими хищниками из породы кошек. Нет никакого сомнения, что самка муравьеда, о которой выше шла речь, сумела бы справиться с пумой, если бы при ней не было детеныша.
Некоторые утверждают, что иуруми может задушить в своих мощных объятиях даже ягуара; этому, однако, верится с трудом, так как ягуар слишком сильное и проворное животное; мы склонны объяснить подобные рассказы сходством, существующим между этим хищником и другими его сородичами, напоминающими его окраской шерсти и живущими в тех же местах, хотя силой и отвагой они значительно уступают ему.
Кроме иуруми, в Южной Америке встречается еще две-три породы муравьедов. Эти разновидности резко отличаются своей внешностью и привычками от иуруми и, собственно говоря, должны были бы быть отнесены совсем к иной категории. Это прежде всего ползуны. Они питаются муравьями, строящими себе гнезда на ветвях деревьев, а также осами и пчелами. С этой целью природа снабдила их цепкими, бесшерстными хвостами, как у обезьян и двуутробок, – особенность, резко отличающая их от иуруми.
К ним прежде всего принадлежит тамандуа, имеющий в длину не больше метра и пятнадцати сантиметров, то есть вдвое меньше иуруми. Морда тамандуа много короче морды большого муравьеда, когти его также меньше, и расположение их иное, что позволяет ему не только лазить по деревьям, но вообще ступать увереннее и двигаться проворнее; шерсть его коротка и шелковиста, а хвост, как мы только что запоминали, голый и цепкий.
Обыкновенно тамандуа бывает тускло-желтого цвета, но иногда окраска его так резко меняется, что некоторые естествоиспытатели высказывали мнение, будто существует несколько отдельных разновидностей этого семейства. Большую часть времени тамандуа проводит на деревьях и к обычной пище прибавляет также пчелиный мед. Подобно иуруми, самка тамандуа мечет только одного детеныша, которого носит на спине, пока он не подрастет настолько, что сам может добывать себе пищу. Тамандуа называют также трехпалым муравьедом, так как у него только по три пальца на передних ногах, между тем как у иуруми их четыре.
Существует муравьед еще меньших размеров, у которого на передних ногах только по два пальца, почему его и называют двупалым. Этот зверек не больше серой белки; хвост у него цепкий, как у тамандуа, но в некоторых местах покрыт шерстью. Уцепившись им за ветку, он пользуется передними лапами, как руками, поднося пищу ко рту. Живет он на деревьях и питается пчелами и осами, в особенности их личинками. Язык у него не высовывается так сильно изо рта, как у других муравьедов.
Шерсть двупалого муравьеда блестяще-желтого цвета, с коричневыми тонами на спине, впрочем, окраска этого зверька бывает довольно разная, попадаются и снежно-белые экземпляры. Мех его мягок, шелковист и слегка завивается; хвост в кольцах – тех же цветов, что и на всем теле.
Глава XXVII. Муравьиный лев
Муравьи всюду неприятны, но в тропических странах более, чем где бы то ни было. Их прожорливость, их отталкивающая внешность, а главным образом боль, причиняемая их укусами, – они ведь не жалят, как осы, а кусают своими челюстями и вливают яд в нанесенную рану, – все это делает этих насекомых почти невыносимыми.
Не следует, однако, думать, что муравьи совершенно бесполезны и что природа, создавая их, не преследовала никакой цели. Что сталось бы без них с теми огромными количествами разлагающихся веществ, которые скопляются в целом ряде мест? Гниющие остатки растений и трупы животных вызвали бы появление чумы и других заразных болезней, если бы не муравьи, которые поедают все эти органические вещества, и перерабатывают их в своем теле.
Существует множество разновидностей муравьев, и большая часть их встречается в жарких странах; в этих же местностях они оказываются полезнее всего. Некоторые из этих видов отличаются такими интересными нравами, что есть немало естествоиспытателей, посвятивших всю жизнь изучению и описанию их.
У меня нет возможности изложить здесь все, что нам известно теперь об образе их жизни, который еще любопытнее, чем жизнь пчел. Я расскажу вам только об их необыкновенных постройках, об этих замечательных конусах, достигающих шести с половиной метров в высоту и которые так прочны, что дикий буйвол может взобраться на их вершину, нисколько не повредив их.
Другие муравейники бывают цилиндрической формы и не превышают одного-двух метров; мы уже говорили, что некоторые виды муравьев живут на деревьях, где они строят гнезда, подвешивая их на самых высоких ветвях; другие обитают в стволах старых деревьев, третьи, наконец, живут в подземных галереях, которые сами же сооружают.
Нравы каждой из этих пород способны вызвать у наблюдателя живейшее изумление; трудно даже поверить, каким образом эти крошечные существа проявляют столько ума, или, как это обычно называют, инстинкта.
Человек – далеко не единственный враг, которого им приходится опасаться, иначе они вскоре сделали бы землю необитаемой для него: они так быстро размножаются, что, если бы предоставить их самим себе, наша планета вскоре превратилась бы в сплошной муравейник.
К счастью, природа мудро позаботилась о том, чтобы положить предел чрезмерному размножению этих насекомых, создав им бесчисленное количество врагов.
Среди млекопитающих первое место в этом отношении занимает человек, не только истребляющий их с целью предохранить себя от их нападений, но в некоторых местностях также употребляющий их в пищу. Целый ряд индейских племен Южной Америки питается сушеными термитами, которых сначала растирают в тесто, а затем поджаривают на огне. Муравьи составляют единственную пищу муравьедов, так же как и ящеров, живущих в восточном полушарии. Уничтожают их в огромном количестве также птицы, змеи и ящерицы, и, что может показаться даже странным, они становятся добычей некоторых насекомых.
Однажды, оставшись одна с Леоной, донья Исидора рассказывала ей то, о чем я только что говорил. Мужчины работали в хинной роще, а мать с дочерью были заняты приготовлением обеда; они сидели перед дверью, потому что в жарких странах кухня большей частью устраивается под открытым небом. Донья Исидора сидела в тени огромного банана, занимаясь шитьем и в то же время присматривая за плитой, а Леона забавлялась тут же рядом соломинкой, поддразнивая муравьев.
После приключения с Леоном девочка испытывала к ним неодолимое отвращение, которое еще больше возросло после того, как один из них укусил ее накануне. По этому-то поводу Исидора и завела речь о муравьях; во время разговора ее взор упал на странное насекомое, ползавшее тут же на песке. Мать обратила на него внимание дочери, заметив, что оно имеет прямое отношение к предмету их беседы.
Это была гусеница, сантиметра в три длиной, с овальным туловищем и сплющенной головой, вооруженной двумя парами клещей, похожих на циркуль; ножки насекомого были чрезвычайно коротки и, по-видимому, не приносили ему особенной пользы, так как оно двигалось с большим трудом, да и то только пятясь назад. Окраска насекомого совершенно подходила под цвет песка, в котором оно копошилось, и, должно быть, Леона и не заметила бы его, если бы мать не указала ей.
– Что это такое? – спросила девочка, наклонившись к земле, чтобы получше рассмотреть странную гусеницу.
– Муравьиный лев, моя дорогая!
– Лев, мамочка? А я думала, что червяк.
– Ты права, но этот червяк, или, вернее, личинка, получил такое прозвище вследствие своей кровожадности, и если принять во внимание ее относительную величину, то это крошечное создание окажется сильнее и свирепее царя зверей.
– А почему его зовут муравьиным львом?
– Потому что он питается почти исключительно этими насекомыми.
– А как же он ловит их? Ведь он ползает так медленно, что ему за ними не угнаться.
– Это правда, а все же он умудряется справляться с этой задачей. Не всегда в жизни одерживает успех самый проворный. Пускай этот хищник неповоротлив, зато он хитер. Сядь здесь и наблюдай хорошенько за ним. Ты скоро увидишь, каким образом он ловит свою добычу.
И в ожидании, пока насекомое само не обнаружит свою тактику, донья Исидора прибавила:
– Муравьиный лев всего лишь личинка; вполне развитое насекомое, которое выйдет из нее, резко от нее отличается; оно имеет крылья и очень длинные ноги и принадлежит к семейству сетчатокрылых106, то есть таких насекомых, крылья которых испещрены жилками. Крылья эти, когда насекомое находится в состоянии покоя, сложены у него на спине и имеют вид кружева или сетки, откуда и происходит самое название семейства. Темные пятна, расположенные красивым узором на более светлом фоне, придают насекомому даже нарядный вид. Разнице в наружности между личинкой и развитым насекомым соответствует и разница в нравах. Вполне развитое насекомое живет только несколько дней, мирно порхая с цветка на цветок. Это самое безобидное из всех насекомых, тогда как муравьиный лев… Но вот, смотри сама.
И донья Исидора указала Леоне на гусеницу. Попятившись несколько назад, муравьиный лев начертил на земле своими клещами круг около семи сантиметров в диаметре и немедленно принялся рыть песок внутри этого круга, по-видимому, желая сделать ямку. С этой целью одной из передних лап он копал песок, подхватывал его своей плоской головой, как лопатой, и сильным толчком выбрасывал его за пределы круга. Когда попадался маленький камешек, насекомое брало его своими клещами и швыряло в сторону. Если же груз оказывался слишком тяжелым, оно взваливало его к себе на спину и вывозило за границу очерченного круга. В результате такой работы через час получилась ямка в виде воронки, такой же глубины, как и ширина отверстия.
Теперь оставалось только притаиться на дне этой западни и терпеливо поджидать свою жертву. Донья Исидора и Леона с живейшим интересом следили за всем происходившим. Муравьи в этом месте сновали по всем направлениям в поисках пищи. Вот один из них приблизился к ловушке, подошел к самому краю ее, заглянул вниз: нельзя ли там чем-нибудь поживиться? Ямка не так уж глубока, в конце концов из нее всегда можно выбраться. Что-то там копошится внутри. Посмотрим, что это такое. И жадная тварь наклоняется все больше и больше, колеблясь сделать решительный шаг. Но отступать и бежать назад уже поздно: таинственный предмет выпрямляется во весь свой рост, и вот уже целая туча песку вихрем налетает на неосторожного муравья, увлекая его в глубину бездны. Еще мгновение – и острые клещи муравьиного льва хватают его, и хищник высасывает муравья так, что от него остается только пустая оболочка, которую маленькое чудовище кладет себе на голову и выбрасывает из воронки.
Затем муравьиный лев снова замирает в своем логове и, зарывшись в песок, поджидает следующую жертву.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.