Текст книги "Жилище в пустыне"

Глава XXVIII. Армадил и мертвый олень

Как раз в это время возвратился из лесу Леон, и сестра показала ему на западню, устроенную муравьиным львом. Но мальчик сам был в достаточной мере взволнован всем, что ему привелось видеть в лесу вместе с Гуапо и отцом, и сгорал от нетерпения рассказать сестре обо всем, чему он был свидетелем.

В это утро они открыли новую рощу хинных деревьев и, направляясь туда, наткнулись на дороге на труп большого оленя. Животное, по-видимому, умерло несколько дней назад, так как труп его раздуло до того, что олень стал вдвое больше своих обычных размеров: явление, которое всегда наблюдается в жарких странах, когда труп остается некоторое время на открытом воздухе.

Несколько густых деревьев, в тени которых он лежал, должно быть, укрыли его от проницательных взоров коршунов, так как эти птицы, несмотря на общераспространенное мнение, отыскивают падаль не посредством обоняния, а исключительно зрением. Однако казалось удивительным, что ни одно из животных, также питающихся падалью, не набрело на него, и это обстоятельство заставило дона Пабло призадуматься.

Что же касается индейца, он, очевидно, сразу догадался, в чем дело, и, направившись прямо к трупу, ударил по нему топором; к величайшему удивлению Леона и его отца, вздувшаяся туша издала не глухой звук, как они того ожидали, а сухой треск, причем кожа оленя лопнула, обнаружив совершенно обглоданный костяк.

– Это тату-пойю, – спокойно заметил Гуапо.

– Тату-пойю? – переспросил дон Пабло.

– Конечно, – подтвердил индеец, – вот и его нора; смотрите!

В самом деле, рядом с тем местом, где лежал мертвый олень, они увидали на земле большое отверстие, а в нескольких метрах от него еще такое же.

– Вот из этой дыры он вышел, – продолжал Гуапо. – Теперь его уже нет там. Мясо все уже съедено, кожа высохла, так что армадила давно и след простыл.

Дон Пабло с радостью ухватился за возможность проверить на деле все рассказы, которые он слышал о броненосцах. Эти животные роют землю с такой необыкновенной быстротой, что можно подумать, будто почва разверзается у них под ногами в ту минуту, когда их только успели заметить или когда они почуют какую-нибудь опасность для себя. Но так как зубы у них слабо развиты, а некоторые виды и совсем не имеют зубов, то их пища по необходимости состоит из мелких веществ, среди которых первое место занимает гниющее мясо. Обычно они делают подкоп, который дает им возможность подобраться к трупу снизу, с самой мягкой его части, прогрызть его, войти внутрь павшего животного и не вылезать оттуда до тех пор, пока от туши не останется лишь обглоданный костяк.

Наши каскарильеры продолжали свой путь, и дорогой дон Пабло стал расспрашивать Гуапо об армадилах, с привычками и образом жизни которых индеец был отлично знаком; он не раз охотился на них, как на лакомую дичь, потому что эти животные, хотя и питающиеся падалью, не внушали ему ни малейшей брезгливости. Надо заметить, что американцы даже белой расы не гнушаются армадилом, однако предпочитают те его разновидности, которые питаются лишь растениями. Армадилы же, живущие поблизости городов, часто забираются на кладбища и там без разбора пожирают все, что им ни попадется. Муравьев они уничтожают даже в большем количестве, чем муравьеды, потому что они проделывают в муравейнике не маленькое отверстие, как иуруми, а пробивают в нем широкую брешь и набрасываются на личинки. Для муравьев это является настоящей катастрофой, так как они заботятся о своих личинках больше, чем о поддержании собственной жизни, и, доведенные до отчаяния гибелью своего потомства, навсегда покидают свое убежище, обрекая себя на верную смерть.

Хотя армадилы и питаются падалью, тем не менее их мясо имеет приятный вкус, в противоположность тапиру, употребляющему в пищу только сочные растения, но мясо которого горько и жестко. Армадил напоминает вкусом молочного поросенка, и если его зажарить, не удаляя, как это делают индейцы, его брони, то из него получается более тонкое и нежное блюдо, чем из откормленной свиньи.

Гуапо не называл это животное армадилом, потому что армадил – слово испанское, уменьшительное от слова «армадо», что означает «вооруженный», так как армадил покрыт костяной или чешуйчатой броней, вроде тех панцирей, которые носили некогда рыцари. Индеец называл его тату-пойю. Животное это имеет шлем на голове, латы на спине, и оконечности его защищены нарукавниками и наколенниками. Эти своеобразные доспехи меняются в зависимости от того, к какому виду принадлежит животное, носящее их, между отдельными щитками, из которых состоит это вооружение, пробивается шерсть, покрывающая кожу животного.

Индеец, разумеется, не знал о том, что некогда люди носили такие же доспехи, как тату-пойю, но зато ему были известны не менее интересные подробности обо всех армадилах, встречающихся в этих краях.

Он рассказал Леону, что существуют тату величиною с крысу и другие, ростом не меньше барана. Одни из них, по его словам, двигаются медленно, другие быстрее человека; есть такие, которые еле выдаются над землею, так что их с трудом можно заметить и легко принять за маленькую неровность почвы (к этому виду принадлежал тот армадил, который провел подкоп к трупу оленя), но есть и другие, имеющие почти шарообразную форму и совершенно похожие на мяч.

Глава XXIX. Охота на армадила

Продолжая беседовать, дон Пабло и Гуапо подошли к хинным деревьям и начали работу с тем большим рвением, что эта новая манча оказалась еще богаче первой.

В нескольких шагах от нее находилась поляна, и, приближаясь к ней, они заметили там целую стаю черных коршунов, собравшихся вокруг трупа другого оленя. При первом же ударе топора коршуны улетели, но вскоре опять возвратились, потому что эти птицы совсем непугливы.

Во всем этом не было бы ничего удивительного, если бы не труп оленя, так как это был уже второй олень, которого в то утро они нашли мертвым. Кто бы мог убить их? Какой-нибудь хищный зверь? Но в таком случае почему же он их не сожрал? Или это была пума, которая сплошь и рядом умерщвляет больше животных, чем она может съесть?

Дон Пабло решил, что олени убиты стрелою индейца, и эта мысль сильно встревожила его. Ведь это служило бы доказательством неприятного соседства какого-нибудь враждебного племени индейцев, которые, возможно, уничтожат его плантации и поставят под угрозу самое существование его семьи. Гуапо давно ушел из монтаньи и не мог разуверить его в этом; он не знал, какое из постоянно кочующих индейских племен жило теперь в этой местности.

– Чунчо¹⁰⁷, – сказал он, – также иногда заходят сюда.

Эти слова не могли рассеять страхов дона Пабло, так как чунчо – наиболее опасные из племен, обитающих в тамошних лесах; они ненавидят белых, мстительны и жестоки: это именно они неоднократно уничтожали до тла миссии. Если чунчо действительно поселились поблизости, то нашим беглецам определенно надо было быть готовыми к самым неприятным неожиданностям.

Впрочем, Гуапо не думал, чтобы это были индейцы; будь это так, он уже давно нашел бы какой-нибудь след их пребывания в этих краях; уверенность Гуапо успокоила и дона Пабло, который знал, что он может положиться вполне на верность своего слуги.

Немного времени спустя коршуны снова привлекли внимание наших каскарильеров. Вернувшись вторично, эти отвратительные птицы принялись жадно поедать разложившийся труп, но вдруг они все вспорхнули, видимо, очень испуганные, хотя кругом не было заметно ничего такого, что могло бы внушить им этот страх. Тем не менее они уселись в нескольких шагах от трупа, и по их вытянутым шеям легко было угадать, что причина их страха заключается в самом трупе.

Каскарильеры, не видя ничего, прекратили работу, решив наблюдать за коршунами; хищные птицы, оправившись от испуга, вернулись к добыче и принялись раздирать ее с прежней жадностью, но снова должны были отказаться от пиршества. И в этот раз, как и в предыдущий, ключ к загадке нашел Гуапо.

– Это тату-пойю.

– Где он? – спросил дон Пабло.

– Там, в трупе оленя.

Дон Пабло приблизился к мертвому животному и действительно увидел армадила, которого коршуны встретили на полпути: тату-пойю пожирал снизу труп, верхнюю часть которого расклевали птицы. Армадил продолжал лакомиться падалью, и коршуны, в которых жадность одержала верх над робостью, возвратились снова, на этот раз, по-видимому, не обращая внимания на непрошеного соучастника их пиршества. Однако мир и согласие царили между ними недолго. Что-то вызвало раздражение коршунов: быть может, армадил задел своей чешуей лапу одного из них, быть может, виною здесь было нечто другое, но крылатые хищники вдруг набросились на него. Тату-пойю, не имея возможности отразить нападение, ограничился тем, что пустил в ход свое всегдашнее орудие защиты: прижавшись к земле, животное целиком ушло под свою броню: в таком положении ему нечего было бояться когтей и клюва самого орла.

Коршуны, поняв бесполезность своих усилий, отказались от борьбы. Но если они и не имели возможности уничтожить армадила, в их власти было помешать ему разделять с ними трапезу; всякий раз, как только тату-пойю высовывал голову, чтобы отхватить кусок падали, на него налетал коршун, и армадилу приходилось снова прятаться в свою броню.

Убедившись, что здесь ему нечего делать, броненосец передними лапами стал разрывать землю и через несколько секунд исчез из виду, к крайнему изумлению коршунов, которые были поражены этим не меньше, чем встретив его в трупе оленя.

Едва кончилась эта сцена, как показались два других армадила; они приближались со стороны реки, огибая прибрежные скалы, примыкавшие к лужайке, на которой находились наши каскарильеры. Оба броненосца были крупными экземплярами той же породы; они торопились, желая воспользоваться хотя бы остатками трупа, прежде чем его расхватают совершенно. Но тут уже Гуапо не мог стерпеть: он любил жаркое из армадила и с топором в руке кинулся навстречу броненосцам; дон Пабло и Леон, которым эта охота доставляла удовольствие, последовали за ним.

Армадилы, которые не боялись коршунов, быстро повернули назад, едва заметили охотников. Гуапо ускорил шаги, догнал одного из броненосцев и успел схватить его за хвост как раз в ту минуту, когда тату-пойю собирался зарыться в землю; индеец хорошо знал, что он не извлечет его из ямы, но поклялся, что, по крайней мере, не даст ему возможности уйти глубже в землю.

Другой армадил, за которым погнались дон Пабло и Леон, добежал до края обрыва гораздо раньше их и остановился в нерешительности. Преследователи были очень довольны, что загнали животное в такое место, откуда оно, по их мнению, не сумеет узкользнуть: скала высотою метров в семнадцать была совершенно отвесная, и на ней не росло ни кустика, за который можно было бы уцепиться при спуске.

Они уже протянули руки, чтобы схватить армадила, как вдруг (представьте себе только удивление и разочарование обоих!) броненосец свернулся клубком, скатился по отвесному утесу вниз и, невредимо достигнув его подножия, скрылся в одной из расселин так быстро, что не удалось даже заметить, куда он девался.

Они уже протянули руки, чтобы схватить армадила…

Дон Пабло и Леон вернулись к Гуапо, который продолжал держать своего тату-пойю и давно уже звал их на помощь. Однако даже их соединенных усилий оказалось недостаточно, чтобы извлечь броненосца из ямы, хотя он только до половины зарылся в нее. Легче, казалось, оторвать хвост животного, чем сдвинуть его с места, и такие случаи неоднократно бывали с охотниками.

Поэтому наши каскарильеры решили действовать иначе: дон Пабло сменил Гуапо и держал броненосца, а индеец, раскопав землю вокруг животного, вытащил его из его убежища и, убив ударом топора по голове, отнес домой, где зажарил, не снимая с него брони.

Глава XXX. Оцелот

Все лето Гуапо, дон Пабло и даже Леон проработали над сбором хинной коры, не пропуская ни одного дня. Донья Исидора и Леона также не оставались праздными. Но кроме кухни и хлопот по хозяйству у них тоже было дело, обещавшее в будущем немалые выгоды: заготовление впрок ванили.

Несколько дней спустя после своего прибытия дон Пабло обнаружил в роще, находившейся позади сада, вьющееся растение, покрывавшее целый ряд деревьев. Оно походило немного на плющ и было усеяно зеленовато-желтыми цветами с белой полоской. В этой лиане он узнал ваниль – именно тот сорт, который французы называют «лек» и который ароматом превосходит все другие разновидности. Так как на каждом дереве было по нескольку лоз, он заключил, что растение это посажено теми же миссионерами, которым был обязан своим существованием сам сад.

Летом на смену цветам ванили появились стручки около тридцати сантиметров длиною, каждый не толще лебединого пера. Эти желтые стручки, слегка сплющенные и сморщенные, были наполнены мясистым веществом, окружавшим несчетное количество мелких зерен. Благодаря великолепному запаху, распространяемому ими, они ценятся чрезвычайно высоко – до пятисот франков за килограмм. Собиранием и заготовлением впрок этих-то стручков и были заняты большую часть дня донья Исидора с дочерью.

Они срывали стручки еще не совсем зрелыми и нанизывали их на нитку тем концом, который примыкает к стеблю; затем погружали на минуту в кипяток, благодаря чему они становились совершенно белыми, а потом развешивали на солнце, протягивая нитку между двумя деревьями. На другой день стручки слегка смазывали маслом при помощи бородки пера и обертывали каждый в отдельности в пропитанную маслом вату, для того чтобы не дать им прежде времени раскрыться.

Через несколько дней нитку выдергивали и продевали через другой конец; делалось это для того, чтобы дать возможность вытечь из стручьев клейкой жидкости, заключающейся в стебле. Донья Исидора и Леона, желая ускорить этот процесс, слегка нажимали пальцами на каждый стручок. Высыхая, стручки становились вдвое меньше и приобретали красновато-коричневый цвет. Тогда их вторично смазывали маслом и укладывали в маленькие плетенки, сделанные из пальмовых листьев.

Так донья Исидора и дочь ее не покладая рук работали для будущего благополучия семьи.

Однако, хотя эти занятия и вынуждали их проводить почти все время не удаляясь от дома, с ними также случались всякие неожиданные происшествия.

Однажды, когда Леона, сидя перед дверью, нанизывала на нитку ванильные стручки, а мать ее дома укладывала в плетенку уже готовые, девочка вдруг крикнула:

– Мама, мама! Иди скорее сюда! Посмотри, какая красивая кошка!

Донья Исидора немедленно выбежала на зов, боясь, что девочка приняла за кошку ягуара. Взглянув в том направлении, куда показывала Леона, она увидала на противоположном берегу животное с пятнистой шерстью, похожее на кошку, но гораздо больших размеров, хотя и меньше ягуара. Дикий зверь подошел к воде, как будто желая напиться, но, к величайшему ужасу доньи Исидоры, прыгнул в реку и, переплыв ее, направился прямо к их дому.

Бедная мать в ужасе схватила Леону за руку и, втащив ее в комнату, быстро захлопнула дверь; для большей безопасности донья Исидора забаррикадировала изнутри вход чем только могла – слабая защита от ягуара, который мог бы одним ударом своих мощных лап повалить легкую бамбуковую стену. Исидора была женщина мужественная и не растерялась. Решившись защищать свою жизнь и в особенности жизнь дочери, она взяла пистолеты дона Пабло, которые, как ей было известно, были заряжены, и стала таким образом, что ей сквозь щели между бамбуковыми жердями было видно все происходящее снаружи. Леона держалась вблизи нее, хотя сознавала, что ничем не может помочь матери.

Зверь уже выбрался на берег и в два прыжка очутился под навесом; там он на мгновение остановился, как будто желая ориентироваться. Он был не слишком велик, и это немного успокоило донью Исидору, хотя, разумеется, вид хищника был достаточно страшен: глаза тигра и оскаленные острые зубы могли внушить ужас кому угодно.

После минутной передышки он направился вокруг дома, внимательно осматривая стены с намерением найти в них отверстие, через которое он мог бы проникнуть внутрь. Донья Исидора следила за каждым его движением, приготовившись выстрелить, как только зверь перейдет в наступление.

В нескольких шагах от дома, мирно пощипывая траву, стоял привязанный к дереву мул. Неизвестно, встречал ли когда-либо хищник мула? Вероятнее всего, что нет, потому что, увидав его, с любопытством подошел к нему и стал обнюхивать его со всех сторон. Мул, страшно испугавшись, воспользовался, однако, тем, что хищник находился сзади, и лягнул его с такою силой, что отбросил шагов на десять от себя. Донья Исидора несказанно обрадовалась при виде того, как хищник, вскочив на ноги, бросился опрометью к берегу, и, переплыв реку, скрылся в пальмовой роще.

Оправившись от пережитого испуга, Исидора вышла из дому, чтобы приласкать мула, оказавшего такую незаменимую услугу, и насыпать ему целую меру орехов мурумуру.

Как только мужчины вернулись с работы, донья Исидора рассказала об этом происшествии мужу. Судя по ее описанию, дон Пабло и Гуапо решили, что это не был ягуар, не говоря уже о том, что мул не сумел бы обратить ягуара в бегство, так как тот размозжил бы ему череп одним ударом и утащил бы в лес, а, быть может, ворвавшись в дом, причинил бы там несравненно большие несчастья. Это, по-видимому, был оцелот, пятнистая шерсть которого придает ему большое сходство с ягуаром.

В монтанье водится несколько разновидностей хищников, принадлежащих к семейству кошек; есть среди них пятнистые, как леопард¹⁰⁸, полосатые, как тигр, и сплошь одноцветные. Все это кровожадные животные, однако, за исключением пумы и ягуара, ни один из этих зверей никогда не нападает на человека и только во время охоты оказывает отчаянное сопротивление, которое часто кончается роковым образом для преследователей.

В ряду своих сородичей ягуар по величине и силе занимает третье место, непосредственно за львом и тигром; иногда попадаются отдельные экземпляры, не уступающие в обоих этих отношениях азиатскому тигру, но обычно ягуар мельче. Тем не менее он обладает огромной силой и свободно может протащить целых полкилометра труп задранной им лошади или коровы. Встречается под тропиками он во всех испано-американских владениях, где его ошибочно называют тигром, – ошибочно, потому что шкура у тигра в полосах, а у ягуара пятнистая.

Из всех хищников этой породы леопард более всего походит окраской шерсти на ягуара, но у первого пятна не имеют форму колец, между тем как у второго шерсть покрыта кружками с темным глазком в центре каждого.

Окраска шерсти у ягуаров довольно разнообразная: у одних она желто-оранжевая, и это наиболее красивые экземпляры, у других она бледнее, попадаются иногда и почти совершенно белые. Существуют и черные ягуары или, вернее, темно-коричневые. Эти живут в наиболее жарких областях монтаньи, и некоторые естествоиспытатели считают их самостоятельной породой. Черные ягуары крупнее и кровожаднее желтых; поэтому туземцы боятся их больше, чем остальных.

Владычество ягуара простирается на все леса Южной Америки, где его господство не встречает соперников. Его грозный рев повергает в ужас всех животных, которые, услышав его, разбегаются в смертельном испуге. Даже индеец не может внимать ему хладнокровно, так как ежегодно несколько человек его племени падают жертвами кровожадного зверя. И, однако, среди индейцев встречаются такие, которые не боятся преследовать ягуара до самого его логова и вступать с этим хищником в поединок; их единственным орудием на этой охоте является копье, которым они обыкновенно с первого же раза поражают ягуара насмерть. Но иногда охотник дает промах, и в таких случаях его жизни угрожает неминуемая опасность, которой ему удается избежать только с помощью хитрости: вступая в схватку со страшным хищником, индеец держит в левой руке наготове овечью шкуру, которую он бросает своему кровожадному противнику. Разъяренный зверь тотчас же накидывается на шкуру и с бешенством раздирает ее в клочья: этой минутой и пользуется охотник, чтобы нанести второй удар, на этот раз уже с большим успехом.

Целый ряд причин побуждает человека охотиться на ягуара: прежде всего он делает это из чувства самосохранения; немалую роль играет и стремление к наживе, так как за шкуру ягуара платят по нескольку долларов, а в некоторых местностях за каждого убитого хищника выдается денежная премия. Несмотря на это, число ягуаров, по-видимому, не уменьшается, хотя ежегодно их убивают тысячами. Разведение в Южной Америке крупного рогатого скота послужило для этих хищников мощным подспорьем, доставив им новый источник пропитания; в самом деле, всюду, где находятся стада полудиких животных, которых там разводят фермеры, количество ягуаров и теперь так же велико, как было раньше, несмотря на все средства, которыми стараются их уничтожить.

Кто не жил в тех широтах, не может составить себе даже приблизительное представление о той роли, какую играют эти хищники в жизни страны: в некоторых местностях Южной Америки люди покидают даже целые селения из-за ягуаров, повергающих в ужас не только зверей, но и человека.