Текст книги "Жилище в пустыне"

Глава XXIV. Битва двух змей

Открытие это было встречено восторженными криками. Каждый, не доверяя другим, хотел лизнуть соль. Она осела мелкими кристаллами, белыми, как снег, что указывало на отсутствие примесей. Мы налили в котел около восемнадцати литров воды и получили не менее десяти пинт³⁹ соли. Значит, вода в источнике солонее, чем в море.

Опорожнив котел, мы наполнили его вторично и поставили на огонь. Рядом с котлом мы подвесили чугунок, заменявший нам сотейник, с прекрасным куском дичи, посыпанным собственноручно добытой солью. Трудно описать нашу радость. Отныне благодаря своей сообразительности мы не будем нуждаться в столь необходимом для человека продукте!

Внезапно неподалеку от нас раздался отчетливый свист. То была голубая сойка. Мы не удивились, что ночная птица кричит среди бела дня. В царстве пернатых голубая сойка выделяется раздражительностью, и ее легко взбудоражить.

Однако в минуту опасности сойка испускает своеобразные вопли, которые ни с чем нельзя сравнить. При приближении врага голос ее становится пронзительным и резким. Именно такой крик привлек наше внимание.

Мы взглянули в сторону, откуда доносились звуки. В листве невысокого дерева металась ярко-голубая птица. Причина ее волнения ускользала от нас: ни на этом дереве, ни на соседнем мы не увидали решительно ничего, что могло бы ее напугать.

Но тут внезапно мы обнаружили врага пернатой красотки: медленно извиваясь, бесшумно ползла по настилу сухих листьев омерзительная змея. Золотистая с черными крапинами чешуя сверкала, как солнце. Двигалась змея медленно и, несмотря на извивы, почти по прямой линии. Изредка она останавливалась, вытягивала шею и поводила сплюснутой головой, плавно раскачиваясь, как ручной лебедь; она лизала листья языком огненного цвета, оглядывалась, словно ища дорогу, и снова пускалась в путь. Хвост ее заканчивался твердым придатком длиной приблизительно в полфута, напоминавшим неровные четки или обнаженные почерневшие змеиные позвонки. Перед нами была страшная гремучая змея – Crotalus horridus⁴⁰.

Я остановил своих спутников и отогнал собак. Мне случалось слышать о гипнотической силе змеиного взгляда. Теперь представился великолепный случай проверить эти рассказы. Удастся ли змее «зачаровать» птицу? Мы с интересом наблюдали за пресмыкающимся.

Гремучая змея неуклонно приближалась к птице. Сойка с диким криком перелетала с ветки на ветку, с дерева на дерево. Нас ни та, ни другая не замечали.

Змея подползла к высокой магнолии. Обвившись один раз вокруг ствола и понюхав кору, она не спеша и осторожно опустилась на землю и свернулась в клубок. Теперь она была похожа на свернутый корабельный канат. Только хвост с черным придатком высовывался из-под клубка, а плоская голова увенчивала его. Глаза змеи были закрыты. Казалось, что она спит.

Зрелище утратило для меня всякий интерес, и я уже потянулся за карабином, чтобы пристрелить мерзкое пресмыкающееся, как вдруг движение сойки заставило меня насторожиться. Я понял, что змея не спит, а выжидает.

Что случилось? Я взглянул на дерево. На таких магнолиях обычно белки устраивают свои норки…

В стволе, довольно высоко над землей, я подметил небольшое дупло: гладкая кора вокруг дупла была расцарапана острыми коготками белки. Земля у подножия дерева образовала удлиненную кочку, указывая на направление толстого корня. Присмотревшись к следам на коре, я убедился, что белки карабкались и вылезали из гнезда именно этим путем.

Гремучая змея около кочки подстерегала добычу. Белка не могла от нее ускользнуть. Что случится, когда она высунется из норки?

Я решил подождать и посмотреть, как развернется змеиная охота.

Мы не спускали глаз с дупла, ожидая появления белки. Наконец белка осторожно высунула маленькую мордочку, не больше мышиной; но вылезать зверек, очевидно, не собирался. Должно быть, заметив нас, он струсил.

Мы уже потеряли надежду присутствовать при охоте, но тут внимание наше было привлечено шорохом сухих листьев. Мы оглянулись и увидали вторую белку, спешившую к магнолии. Она бежала то по срубленным стволам, то по траве и опавшим листьям. Мы сообразили, что она спасается от преследования, и тотчас обнаружили ее врага. Следом за ней бежал красивый ярко-желтый зверек с удлиненным туловищем, приблизительно вдвое крупнее белки. Мы узнали в нем ласку⁴¹.

И белка, и ласка мчались с предельной скоростью.

Гремучая змея раскрыла пасть. Нижняя челюсть низко свисала, почти соприкасаясь с шеей. Ядовитые зубы обнажились. Она высунула раздвоенный язык, глаза ее сверкали как алмазы; от волнения она тяжело дышала, и туловище ее надулось и вздрагивало. Казалось, что она выросла вдвое.

Белка бежала к дереву, повернув мордочку к преследователю. Она промелькнула с быстротой молнии, но змея, вытянув голову, успела укусить ее на ходу.

Все это произошло в одно мгновение, и нам показалось, что змея лишь притронулась к белке; но, добравшись до нижней ветки, белка замедлила бег, движения ее стали затруднительными, и наконец она остановилась. Задние лапки ее беспомощно заскользили; она покачнулась, но, выпустив когти, удержалась на гладком стволе. Еще мгновение – и отравленный зверек упал в раскрытую пасть змеи.

Ласка, заметив змею, внезапно застыла на месте, на расстоянии нескольких футов от магнолии. Но тотчас она сорвалась с места и побежала, то распластываясь, как червь, по земле, то выгибая спину и урча, как кошка. Ласка, очевидно, была взбешена тем, что у нее перехватили добычу. Мы подумали, что она набросится сейчас на змею, которая снова свернулась в клубок и приготовилась к атаке, раскрыв пасть и выронив изо рта мертвую белку.

Пушистый зверек лежал на земле, но ласка не могла добраться до него, не будучи укушенной змеей.

Сообразив это, ласка прекратила враждебные действия и, отступив, побежала вприпрыжку по направлению к лесу.

Ее бегство успокоило змею; она развернулась и, вытянув шею, собиралась проглотить добычу. Медленно повернула она белку во всю длину и уложила ее перпендикулярно своей пасти. Затем, высунув раздвоенный язык, она смочила слюной шкурку зверька.

Мы с любопытством следили за приготовлениями; но тут мы услыхали шорох листвы, доносившийся с дерева, под которым лежала змея. Прямо над ней, на высоте двадцати футов, перекидываясь с одного дерева на другое, вилась огромная лиана толщиной в человеческую руку. Среди зеленых листьев мелькали клинообразные малиновые цветы.

В листве шевелилось какое-то живое существо. Мы присмотрелись и увидали вторую змею, в обхват такую же широкую, как ствол лианы.

Еще один гремучник? Нет, гремучие змеи не живут на деревьях. К тому же она отличалась от гремучей и цветом. Новая змея была черная и блестящая, как отполированное дерево. По этим признакам мы узнали удава, или северного констриктора⁴².

Удав обвивался спиралью вокруг лианы; он начал медленно раскручиваться, оборачивая голову вокруг ствола и по одному распуская кольца. Повторив это движение бесконечное количество раз, он развился почти целиком.

Все это проделывалось осторожно и бесшумно. Производил весь этот маневр такое впечатление, будто удав только наблюдает за тем, что делается у подножия дерева.

Гремучая змея все внимание свое сосредоточила на белке и ничего не замечала.

В несколько секунд исчезли головка и передние лапки белки; но обжора была прервана среди пиршества; черный удав спускался с лианы; он свесился во всю длину, и только хвост его еще был обкручен вокруг ствола.

Обжора была прервана среди пиршества; черный удав спускался с лианы

Но вот удав уже на земле и, с невероятной быстротой бросившись на гремучую змею, обвивается вокруг нее своим черным полированным телом.

Это было странное зрелище: змеи сплелись в клубок, катались по траве и бешено боролись. Нелегко было уследить за ходом сражения. Долгое время мы ничего не могли разобрать.

Змеи сплелись в клубок, катались по траве и бешено боролись

В величине между обоими пресмыкающимися не было значительной разницы. Черный удав был, пожалуй, длиннее на фут, но в обхвате тоньше своей противницы. Однако за ним было большое преимущество, которое не замедлило сказаться: он был несравненно подвижнее и проворнее гремучей змеи. Сильный и ловкий, он с легкостью раскручивался и снова обвивал врага, сжимая его в железных объятиях. С каждым разом туловище гремучей змеи как будто усыхало, сплющенное мускулами черного гада.

Гремучая змея располагала единственным оружием, которое с успехом могла бы применить, а именно – ядовитые зубы⁴³; но, на свое несчастье, в минуту нападения она вонзила их в белку и не успела выбросить из пасти лакомую добычу, парализовавшую все ее силы. Во время ожесточенной борьбы то и дело мелькал пушистый хвост белки, словно огненно-рыжий флаг.

Движения змеи замедлялись. Теперь мы явственно различали, как они боролись. Констриктор яростно кусал врага в гремучий придаток, похожий на четки, и своим хвостом ударял по голове золотистую змею, постепенно терявшую последние силы.

Вскоре сражение закончилось. Последние содрогания – и гремучая змея околела. Но черный удав продолжает наносить удары, словно наслаждаясь гибелью противника. Наконец победитель не спеша распутывает кольца, ползет к пятнистой голове гремучей змеи и, вырвав из ее пасти белку, собирается проглотить ее.

Но удаву не удалось вкусить плоды победы, потому что Куджо, питавший вполне естественное отвращение к пресмыкающимся, метким выстрелом уложил его на месте.

Глава XXV. Сахарное дерево

К вечеру мы вернулись домой с большим мешком отличной соли – достойной наградой за все наши труды. Теперь мы могли засолить мясо. Мы были обеспечены солью на несколько недель и знали, где добыть новую, когда запас истощится.

После ужина Генри, весь день сгоравший от любопытства, напомнил матери, что она обещала рассказать ему о своей таинственной и важной находке.

– Уже пора, мать, – сказал он, лукаво улыбаясь. – Поделись с нами своим секретом. Что ты обнаружила? Может ли сравниться твое открытие с находкой соли, которой вы обязаны мне?

– Разве я обещала раскрыть свои карты сегодня вечером? – возразила мать. – Я хотела вас утешить, когда вы падете духом, а сейчас, по-моему, вы достаточно жизнерадостны.

– Нет, нет! – замахал руками Генри. – Говори сейчас же! К тому же я, признаться, не в духе, – прибавил он, нахмурившись. – С утра меня что-то тревожит…

– С тех пор как ты бросил меня одного с чаном, когда охотился за вонючкой, – с громким смехом перебил его Франк, которому весело вторил добродушный Куджо.

Намек на утреннее приключение, которое служило неисчерпаемым источником для шуток, не понравился Генри. Мать, чтобы предотвратить ссору, быстро перевела разговор на другую тему и заявила, к общей радости, что сейчас откроет свой секрет.

– Слушайте, дети, – начала она. – Проходя сегодня утром по лужайке, я заметила на опушке чудесное дерево, одно из самых драгоценных и красивых. Оно принадлежит флоре умеренного пояса, но, приближаясь к субтропическим странам, доходит до огромных размеров. Быть может, и вы обратили внимание на высокие деревья с прямыми стволами и красновато-рыжей сверкающей листвой.

– Совершенно верно, – обрадовался Франк. – Я набрел однажды на такую рощу! У одних листья малиновые, у других оранжевые…

– Да-да, – кивнула мать. – Но эта расцветка листвы объясняется близостью осени. Летом листья с лицевой стороны ярко-зеленые, а с изнанки белесоватые, блеклые.

– Чему же тут радоваться? – вздохнул Генри, разочарованный открытием матери. – Я тоже видал это дерево. Оно красиво, правда, но нам не нужно!..

– Ты думаешь? – усмехнулась мать.

– Какой же прок от этих деревьев? Они не приносят никаких плодов. Я внимательно их разглядел и не понимаю, чему ты обрадовалась. На топливо они годятся, но слишком толсты – не распилишь.

– Умерь свой пыл, Генри, не торопись. В этих деревьях есть кое-что более полезное для нас, чем дрова или плоды.

– Неужели листва? – перебил нетерпеливый мальчик. – На что могут понадобиться листья?

– Листья, действительно, нам не нужны, – невозмутимо продолжала мать. – Но есть нечто другое…

– Так что же? Ведь оно не приносит ни цветов, ни плодов. Впрочем, быть может, ты имеешь в виду маленькие висюльки? Но на что они? У них довольно жалкий вид.

– Это шишки…

– Вот так радость! Точно такие я видел на обыкновенном яворе.

– Ты прав. Эти деревья принадлежат к одному семейству. Ну, гадай дальше!

– Дай подумаю… что может быть ценного в этом дереве? Пожалуй, сок?..

– Наконец-то! – торжествующе улыбнулась мать.

– Значит, это клен? – вскричал Франк.

– Да. Одна из разновидностей клена: так называемый сахарный клен⁴⁴. Что скажешь, недоверчивый сынок мой Генри?

Эта новость произвела огромное впечатление на всю компанию. Франк и брат его слыхали о сахарном клене, но никогда раньше не встречали его. Младшие дети, Мария и Луиза, ничего не знали о кленах, но слово «сахар» звучало для них магически. Девочки весело захлопали в ладоши, увидав, как обрадовались взрослые: им померещились роскошные торты, пирожные и конфеты.

Даже Куджо, не имевший представления о клене, так как дерево это не растет на его родине, но по-детски любивший сахар, живо заинтересовался разговором.

Когда смолкли радостные крики и все постепенно успокоились, Мария подробно рассказала детям о сахарном клене.

– Нетрудно отличить сахарный клен по блестящей гладкой коре и пятилапчатому листу. Летом расцветка листвы, как я уже сказала, светло-зеленая, а осенью оранжевая или красная. Вы заметили, вероятно, некоторое сходство с английским кленом. У них одинаковый ствол, ветви и однотипная богатая листва. Дерево клена отличается прочностью. Из него выделывается высокосортная мебель; оно идет также на постройку кораблей и мельниц. Но главная ценность сахарного клена – в соке. Кленовый сахар вполне заменяет тростниковый и свекловичный. В некоторых странах умеренного пояса, например в Соединенных Штатах, добыча кленового сахара имеет практическое, хотя и второстепенное, значение. Каждый клен приносит в год три-четыре фунта превосходного сахара. Надрезы делают весной: ни зимой, ни летом сока нет. Осенью сок тоже течет, но не так обильно, как весной. Все же надеюсь, что нам удастся запастись достаточным количеством сахара, чтобы дождаться весны…

– Скажи, мать, – перебил любознательный Генри, – каким способом мы добудем сахар?

– Добывается сок и перерабатывается в сахар очень просто. Надо заготовить как можно больше горшков или лоханок, по одной на каждое дерево. Это мы поручим Куджо. Нам понадобится еще камыш, но этого добра здесь сколько угодно. Пробуравив кору в каждом дереве на высоте трех футов от земли мы вставим в отверстие камышинки, чтобы сок стекал по каплям в лоханки. Затем весь сок сольем в котел и вскипятим на медленном огне, как мы это сделали с солью.

– А теперь, Генри, – заключила Мария, – запасайся терпением: с первыми заморозками мы приведем в исполнение наш план.

Мальчику недолго пришлось ждать: на третью ночь, хотя дни стояли еще теплые, поля заиндевели. Такая погода считается благоприятной для буравления сахарного клена. Отложив все дела, мы приступили к добыче сахара.

Куджо заранее заготовил два десятка лубков из коры тюльпанного дерева. Нарезав камышу, мы направились в кленовую рощу. В каждом дереве мы пробуравили по три отверстия, воткнули в них камышинки и подставили под низ лубки.

В скором времени на конце камышовых тросточек показались первые капли прозрачной жидкости. Потом она потекла быстрее и, наконец, полной струей. На вкус она была превосходна. Дети с жадностью пили сок, а Мария и Луиза никак не могли от него оторваться.

Мы принесли с собой большой котел. Разложив костер и установив треножник, мы подвесили его на крюк. Через час полный до краев котел весело кипел на огне.

На каждого из нас была возложена какая-нибудь обязанность.

Куджо ходил с ведром от дерева к дереву, сливая в ведро накопившийся сок. Мария и я поддерживали огонь и снимали пену с кипящего кленового сока, как это делают при варке варенья. Когда сок достаточно сгустился, мы разлили его в глиняные горшочки, чтобы он остыл и выкристаллизировался. Сахар затвердел и приобрел коричневатый оттенок.

Осевшие на дне незатвердевшие остатки мы слили в кастрюлю: то была патока. Она превосходила качеством остатки после тростникового сахароварения.

Франк и Генри тоже были заняты делом: с карабинами в руках они охраняли лубки. Это было крайне необходимо, так как и домашние, и дикие животные падки на сахар; какой-нибудь лохматый незваный гость мог вылакать наше сокровище.

Сок струился несколько дней подряд, и мы трудились не покладая рук. Будь на дворе весна, мы растянули бы работу на несколько недель, так как в это время года сок течет около полутора месяцев. Но осенью нельзя терять времени.

Домой мы заглядывали, только когда являлась надобность в каких-нибудь вещах. Мы раскинули шатер, употребив на него парусину, снятую со старого фургона, и ночевали всей семьей на лужайке.

Рощу мы прозвали Сахарным лагерем. Деятельная лагерная жизнь пришлась нам по вкусу. Мы не заметили, как прошла целая неделя. Нам нравилось проводить дни в лесу, среди огромных деревьев, сплетавшихся кронами над нашими головами. Засыпали мы здоровым сном, убаюканные пением птиц.

Рощу мы прозвали Сахарным лагерем

Однако лесная музыка не всегда бывала безобидной! Однажды нас напугали вой стаи волков, душераздирающий крик филина и жуткие вопли кугуара. В ту ночь мы не сомкнули глаз и до рассвета жгли костер, чтобы отогнать хищников.

Наконец работа была закончена. Сок струился все медленнее, и вскоре сахарный источник иссяк. Тогда мы вернулись домой с богатой добычей: мы собрали сто литров чистого сахара.

Глава XXVI. Кофе и хлеб

Однажды вечером, когда все мы сидели за столом, собираясь ужинать, жена моя заявила, что сегодня заварена последняя щепотка кофе.

Известие это нас огорчило. Среди скромных запасов, которые мы захватили с собой, выезжая из Сент-Луиса, кофе стоял на самом почетном месте.

– Делать нечего, – ответил я с невольным вздохом. – Научимся обходиться без кофе. Будем есть побольше похлебки. Жаловаться не на что. Сколько народу позавидовало бы нам, узнав, как мы живем!.. Какое великолепие, природа!..

– Отец, – перебил меня Генри, презиравший чувствительные излияния. – В Вирджинии наши негры варили кофе из поджаренных кукурузных зерен. Уверю вас, что это недурной напиток. Я не раз пробовал его. Не правда ли, Куджо, маисовый кофе очень вкусен?

– Да, мистер Генри, мои родичи пьют отличный, настоящий кофе.

– Видите, Куджо подтверждает мои слова.

– Что же ты предлагаешь, Генри?

– Употреблять маисовый кофе вместо настоящего.

– Ах ты, глупыш!.. Забыл, что у нас есть более насущные потребности, чем кофе. Будь у нас маис, мы пекли бы из него лепешки. К несчастью, на сто километров вокруг не найти ни одного зерна… Не о кофе думай, а о хлебе!

– Что вы! Я вам покажу кукурузу совсем недалеко от нашего дома.

– Ошибаешься. Верно, ты принял за маис какое-нибудь ядовитое растение. В нашей долине он не растет – в этом я убежден.

– Зерно пропутешествовало с нами из Сент-Луиса. Оно лежит в фургоне.

– Не может быть! В фургоне маис? Ты не спутал его с чем-нибудь?

– Сегодня только я видел его в старом мешке.

– Скорее, скорее! – закричал я, обращаясь к Куджо. – Неси за мной фонарь!

Фургон стоял у самого дома. Я взобрался на площадку. Сверху лежала обветшавшая от многолетнего употребления буйволовая кожа и бычья упряжь. Я отбросил их в сторону и увидал грубый мешок, один из тех, что идут в западных штатах под кукурузное зерно.

Я помнил, что мы везли в нем из Сент-Луиса фураж для нашего скота, но думал, что весь запас давно исчерпан. Нащупав мешок, я, к радости своей, убедился, что в нем хрустит еще немного драгоценного зерна. Часть маиса просыпалась по фургону. Я тщательно собрал его с помощью мальчиков.

Притащив мешок домой, я высыпал его содержимое на стол. Генри был прав: мы располагали приблизительно восемью-десятью литрами кукурузного зерна.

– Теперь у нас будет хлеб, – едва не плача от радости, сказал я.

Как счастлива была в этот вечер моя жена! До сих пор мы пекли буковые желуди и собирали для еды стручки колючей акации; питались мы также фруктами, но ничто не могло заменить нам хлеб.

Зима в этих широтах короткая. Вскоре мы засеем поле. Для начала у нас достаточно зерна. Маис зреет в шесть или семь недель. Дважды в лето соберем мы урожай – и на будущую зиму будем вполне обеспечены хлебом.

Всей семьей обсуждали мы радостные перспективы, как вдруг одни из мальчиков воскликнул:

– Пшеница! Пшеница!

Я бросился к сыну. Разгребая золотистые зерна маиса, он нашел среди них несколько зернышек пшеницы. Заново пересмотрев всю нашу «житницу», мы обнаружили сотню пшеничных зерен.

Конечно, это ничтожное количество для образцовой фермы, но мы вспомнили старую пословицу, что развесистые дубы вырастают из маленьких желудей.

– Судьба положительно благоприятствует нам, – сказал я. – Хоть мы и живем в пустыне, но ни в чем не нуждаемся. Скоро, надеюсь, у нас будут даже излишки.

– Мы будем печь фруктовые торты, – серьезно заметил Генри. – Фруктов здесь хоть отбавляй. Я нашел дикую сливу, вишни и тутовые ягоды величиной с мой мизинец.

– Теперь не стоит огорчаться, что у нас кончился кофе.

– Конечно, нет, – поддерживали меня мальчики.

– Однако и кофе у вас будет, – таинственно улыбаясь, сказала мать.

– Неужели? – удивился Генри. – Верно, ты нашла еще какое-нибудь дерево?

– Ты угадал.

– Настоящее кофейное?

– Нет, но мы получим кофейные бобы.

– Каким образом? Ведь кофейное дерево растет лишь в субтропической полосе.

– Да, это верно относительно карликового дерева, которое приносит настоящий кофе, – тот самый, что мы покупали на родине. Но около нас растет большое дерево, зерна которого вполне заменяют кофе. Вот вам образчик. Надеюсь, вы не станете жаловаться…

С этими словами она бросила на стол продолговатый, изогнутый в форме полумесяца коричневый плод длиной в двенадцать, а шириной в два дюйма. Он напоминал по форме стручок акации, хотя был несравненно больше; внутри, в мякоти, мы нашли несколько крупных серых зерен. Чтобы приготовить суррогат кофе, следовало высушить эти зерна, зажарить и размолоть. Варят их так же, как и кофе, и получается недурной на вкус и здоровый напиток.

– Дерево, которое приносит такие плоды, – сказала Мария, – распространено почти по всей Америке. Вам, наверное, случалось видеть его.

– Да-да, – кивнул головой Франк. – Грубая, шероховатая кора; ветки сгибаются под тяжестью уродливых стручков, что не придает дереву привлекательности. Не правда ли, неказистое растение?

– Да, оно некрасиво. Французы в Канаде прозвали его «шико» (chicot), что значит – пень, а англичане в Соединенных Штатах – «пеньковым деревом» (stumptres). В ботанике оно известно под названием gymnocladus, что значит – обнаженная ветвь. Нередко его называют просто кофейным деревом, потому что пионеры, заселившие эти края, не найдя настоящего кофе, заменяли его зернами этого дерева. Последуем же их примеру.

– Будущее у нас радужное, – сказал Генри, – кофе с тортами; но сейчас мы сидим на бобах.

– Слишком ты много требуешь, Генри, – рассмеялась мать. – Сразу тебе все подавай. Хорошо, что мы постепенно улучшаем наш быт. Нечего роптать на судьбу. Поверь, что бедняки в больших городах трудятся до изнеможения, а питаются хуже нас. Но чтобы развеселить тебя, я расскажу еще об одном дереве.

– О хлебном, конечно? Нет, не может быть: хлебное я знаю – его здесь нет.

– Однако его можно назвать хлебным, потому что в течение всей зимы оно снабжает хлебными лепешками большинство индейских племен. Конечно, это ненастоящий хлеб, но отличный суррогат.

– Никогда не слыхал об этом.

– Не сомневаюсь. Дерево это – хвойное…

– Разве хвоя приносит плоды?

– Где же ты видел хвою без плодов?

– Вы называете плодами, очевидно, шишки.

– Ты угадал.

– А я думал, что это зерна.

– Это и зерно, и плод. Нередко то, что мы считаем плодом, является в то же время и зерном. Например, все сорта орехов. Мы называем их плодами, а сердцевина ореха – просто-напросто зерно. То же самое можно сказать относительно стручковых, например гороха и бобов. В других случаях плод обволакивает зерно: вспомни мякоть груши, яблока, апельсина.

– Вы хотите сказать, что можно употреблять в пищу сухие сосновые шишки?

– Не говори глупостей. Шишки – это хранилище для неспелого зерна. Они охраняют зерно от порчи и раскрываются, как орех, когда оно поспевает; тогда из шишек высыпаются мягкие зернышки.

– Я их пробовал: они невыносимо горьки.

– Ты пробовал зерно обыкновенной сосны; но существуют разновидности, зерна которых годятся в пищу; они питательны и вкусны.

– Что же это за сосны такие?

– Есть много различных видов сосны. Другие страны богаче драгоценной хвоей, чем кряжи Северо-Американской пустыни. В Калифорнии растет сосна, которую испанцы называют «Colorado», что значит – красная. Дело в том, что распиленный ее ствол отличается красноватым оттенком. Красное дерево – одно из самых высоких в мире. Целые леса колорадо покрывают склоны Сьерры-Невады. Там же встречается другая сосна, еще громаднее, которая так и называется – «исполинское дерево»⁴⁵. Она славится величиною своих шишек: каждая из них имеет в длину около полутора футов. Вы представляете себе, как странно выглядит огромное дерево с чудовищными шишками, которые, как коричневые продолговатые хлеба, свисают с веток.

– Как это, должно быть, красиво! – в один голос воскликнули Генри и Франк.

– Существует еще одна разновидность, резко отличающаяся от двух описанных мною видов. Это небольшое деревце с очень мягкими иглами, не похожими на хвою других сосен. Шишки у него крупнее, чем у простой сосны, а зерна маслянисты, как американский орех, и не менее вкусны. Они очень питательны. Многие индейские племена кормятся ими в течение всей зимы. Зерна съедобны и в сыром виде, но их сушат, пропускают через ручную мельницу, толкут в ступке или растирают между камнями. Получается грубая на вид мука, но хлебцы и лепешки из нее выходят очень недурные. Мексиканцы называют это дерево «пиньон», а ботаники – Pinns monophylla.

– А вы уверены, мама, что деревце это растет в долине? Мы никогда его не видели.

– В долине его нет. Я надеюсь найти его на горе. Когда мы сделали привал в лагере «Антилопы», я заметила экземпляр странной сосны, которая росла из расщелины. Думаю, что это и есть «пиньон».

– Хорошо бы подняться на гору, чтобы убедиться в правильности вашей догадки, – сказал Генри.

– Я согласна с тобой. Смастерим повозку, запряжем в нее Помпу и поедем в горы.

Этот проект обрадовал всю семью. Нам давно хотелось забраться на величественную гору, у подножия которой мы жили.