Текст книги "Жилище в пустыне"

Глава IV. Ужин Гуапо

Гуапо один не дотронулся до говядины и не поел своей части оки. У индейца был свой ужин, лежавший у него в мешке, который он предпочитал всякой другой еде. Это была кока⁴⁶.

Кока – небольшое деревцо, не больше двух метров высоты, растущее в самых жарких долинах Анд; листья его очень мелки и блестяще-зеленого цвета, цветы белые, а плоды представляют собой небольшие пунцовые ягоды. Растение это родом из Перу и встречается там в диком состоянии, но вместе с тем его старательно разводят на особых плантациях. Когда впервые посеянная кока достигает сорока пяти сантиметров высоты, ее пересаживают, стараясь предохранить от знойных лучей солнца, для чего сажают между грядками пальмовые деревья или сеют маис; через каждые пять-шесть дней, когда нет дождя, коку поливают, и после двух с половиной лет заботливого ухода она приносит первую жатву.

Растение разводят только из-за листьев, которые собирают с такими же предосторожностями, с какими в Китае производят сбор чая. Делом этим, как в Китае, занимаются преимущественно женщины. Когда листья созревают, то есть когда они совершенно распускаются и становятся ломкими, их обрывают и сушат на солнце, разложив на куски грубой шерстяной ткани.

После сушки эти листья приобретают бледно-зеленый цвет; их укладывают в мешки, в которые сверху насыпают совершенно сухой песок; в таком виде они готовы к продаже, и цена их на месте не бывает ниже одного франка с четвертью за полкилограмма.

Кока дает три сбора в году, каждые четыре месяца, и участок земли в сто квадратных футов приносит при каждом сборе около двенадцати килограммов сушеных листьев. Плантация коки довольно долговечна, если только не подвергается нашествию муравьев, что, к сожалению, случается довольно часто.

Я потому так подробно остановился на уходе за этим растением, что оно играет весьма важную роль в домашнем хозяйстве южноамериканских индейцев. В каждой местности земного шара разводят те или иные растения, опьяняющие или возбуждающие свойства которых, по-видимому, отвечают насущной потребности человека: чай в Китае, бетель⁴⁷ в южных странах Азии, опий⁴⁸ на Востоке, а также табак и целый ряд других веществ, которые жуют или курят.

Но для индейца кока не только источник забвения и развлечения: благодетельные листья ее служат главной его пищей. Питаясь ими, он может продержаться до шести дней без всякой другой еды, и бедные перуанские рудокопы, которые поголовно употребляют коку, не могли бы без нее выносить свою тяжелую работу. В большом количестве кока может подорвать здоровье, но, принимаемая в умеренных дозах, она не вызывает тех пагубных последствий, какие влечет за собой курение опиума и даже табака.

Убежденный в своей правоте, Гуапо пошел искать себе место для ночлега подальше от опасных деревьев. Пройдя немного, он заметил большой выступ скалы, нависавшей над пропастью, и решил провести ночь на нем. Долгое время индеец сидел неподвижно, устремив взоры в сторону площадки, на которой расположились его хозяева, и с ужасом думал о том, что, может быть, они уснули вечным сном. Однако уверенность дона Пабло, который был очень знающим человеком и не рискнул бы подвергнуть какой бы то ни было опасности свою семью, мало-помалу успокоила верного слугу. Так как голод начал властно заявлять о себе, Гуапо снял с шеи мешочек из кожи шиншилла, достал оттуда полдюжины листьев коки и принялся жевать их. Потом, действуя зубами, языком и губами, он скатал шарик, который несколько раз переложил во рту. Откупорив маленькую фляжку, висевшую на ремешке и заткнутую деревянной пробкой, которая вместе с тем служила головкой длинной булавки, он послюнил острие, опустил его во фляжку и через минуту вытащил булавку, уже покрытую белым порошком. Этот порошок был не что иное, как мелко истолченная негашеная известь или, быть может, зола молле или банана⁵⁰, употребляемая индейцами Южной Америки в виде приправы к листьям коки.

Взяв снова конец булавки в рот, Гуапо несколько раз проткнул ею шарик, который лежал у него на языке, причем старался не прикасаться губами к булавке, чтобы не обжечь их. Затем он вытер булавку, заткнул фляжку и минут сорок спокойно жевал свою жвачку. Сорок минут – это как раз время, потребное, чтобы прожевать как следует порцию коки, и это до такой степени точное мерило, что индеец, путешествуя, пользуется им, определяя пройденное расстояние. Прием порции коки продолжается ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы пройти пешком три километра.

Поужинав, Гуапо завернулся в свое пончо, прислонился к скале и уснул глубоким сном.

Глава V. Пума

Гуапо пробудился на рассвете. Позавтракав так же, как ужинал накануне, он направился к деревьям, где все еще спали. Лошадь и мул паслись рядом с обеими ламами, которые со вчерашнего дня ничего не ели, так как эти животные ночью никогда не пасутся.

Гуапо спустился вниз с замиранием сердца. Чего бы только он ни дал, чтобы услыхать голос дона Пабло! Удерживая дыхание, он остановился и начал прислушиваться. Но с площадки не доносилось до него ни единого звука, и все члены семьи спали в позах, в каких он оставил их накануне. Неужели болезненная бледность их лиц была последствием только утомительного путешествия? Гуапо вздрогнул от ужаса и, наклонившись над своим хозяином, окликнул его; спящий не просыпался, и индеец, дотронувшись до него, окликнул его еще громче, а затем стал трясти за плечо. Но все было напрасно. Обычно сон у дона Пабло был очень чуткий, и Гуапо испугался не на шутку.

Наконец спящий с трудом пошевельнулся.

– Что такое? – почти нечленораздельно пробормотал он.

– Вставайте, сударь! Солнце уже высоко, нам надо трогаться в путь.

– Я совсем сонный, не могу открыть глаз. Почему я чувствую такое странное оцепенение?

– Это действие ядовитых деревьев. Разве я не говорил вам?

Слова Гуапо сильно потрясли дона Пабло; он сразу вскочил, но с трудом мог держаться на ногах. У него было такое ощущение, словно он недавно принимал опиум.

– Так оно и есть, Гуапо, ты был прав. Но что с моей женой, с детьми?

Боязнь за своих близких окончательно привела в себя дона Пабло; он поспешил к ним и нашел их погруженными в сон, еще более глубокий, чем тот, от которого он сам только что очнулся.

– Несомненно, от этих деревьев исходят какие-то наркотические испарения. Исидора, проснись! Уйдем скорее отсюда: мы позавтракаем в горах; нужно немедленно покинуть эту смертоносную тень; Гуапо был прав.

Мало-помалу живительный утренний воздух рассеял это опьянение, которое могло бы оказаться смертельным, если бы продолжалось дольше; подкрепив немного свои силы вяленой говядиной и окой, беглецы продолжали путешествие так поспешно, как только позволяли им громоздившиеся по обеим сторонам тропинки стены черного порфира, из которого главным образом состоит гигантская цепь Андов.

Над головами наших путешественников покрикивали маленькие птицы в ярком оперении, принадлежащие к породе каменных попугаев, которые устраивают гнезда на вершинах скал, в отличие от своих сородичей, обитающих в лесах. Точно так же есть земляные белки, которые никогда не поднимаются на деревья, где обычно живут эти зверьки, и обезьяны, селящиеся в пещерах и прозванные поэтому троглодитами⁵¹.

Солнце уже близилось к закату, когда дон Пабло и его семья достигли самого высокого пункта на горной тропинке, которая привела их к большой равнине, расположенной на высоте трех тысяч семисот метров над уровнем моря. Равнина эта со всех сторон была окружена горами, возносившими еще на много тысяч футов вверх свои снежные вершины. Почва была здесь совершенно бесплодна: ни одного дерева, только сухая пожелтевшая трава, голые скалы да холод, дополнявший эту картину скудной природы. Наши путешественники вступили в одну из тех больших равнин, которые в этой части Анд называют пунами; живут здесь только индейцы-пастухи, но их так мало, и они рассеяны на таком большом пространстве, что можно ехать в течение нескольких дней и не встретить ни одного из них.

Гуапо, родившийся по ту сторону Анд, в большом лесу, где укрылись многие туземцы после резни при Писарро⁵², отлично знал всю эту местность и вспомнил, что неподалеку отсюда живет один из его друзей, в хижине которого их ожидает самый радушный прием. Но как раз в этот момент ламы остановились. Казалось, они не собирались двигаться дальше, считая, что их сегодняшний трудовой день окончен. Гуапо опустился перед ними на колени, стал ласкать их, обнимать, расточая перед ними самые нежные слова, и в конце концов заставил их снова тронуться с места.

Вскоре они прибыли к домику индейца, убогой хижине, более похожей на копну сена, чем на человеческое жилье. Построена она была очень просто: на земле был выложен круг из больших камней, поверх камней – слой травы, затем опять камни, и так до тех пор, пока высота стены не достигла пяти футов. К стене было прислонено несколько жердей с соединенными вверху концами, жерди эти были сделаны из цветущих стеблей агавы⁵³ – рода алоэ⁵⁴, которую индейцы называют «магей» и которая произрастает только в Америке. Поверх жердей были положены планки, прикрытые соломой и привязанные к верхушке крыши жгутами из грубой травы. Отверстие, служившее входом, было целиком завешано шкурой быка и имело не больше двух футов высоты, так что проникнуть во внутрь можно было только ползком.

Леон еще раньше сошел с лошади, но, как только наши путники подъехали к хижине, Гуапо заставил его снова сесть верхом, потому что опасался собак пуны, которые хотя и невелики ростом, но превосходят в лютости всех своих сородичей. Животные эти называются собаками инков; они полудики, необычайно свирепы и уродливы; морда у них заостренная, хвост задран кверху, а шерсть длинная и жесткая. Они так яростно набрасываются на чужих, что только их хозяин в состоянии защитить своего гостя от нападения этих псов, относящихся к белым еще с большей враждебностью, чем к индейцам. Потому-то так опасно приближаться к этим одиноким хижинам обитателей пуны, которые всегда держат трех-четырех таких собак, стерегущих их стада и неизменных их спутников на охоте. Особенно искусно они преследуют юту – род куропаток, которые живут в болотной траве и которым собаки перегрызают горло, прежде чем те успевают улететь.

Гуапо осторожно приблизился к хижине, окликнул несколько раз своего друга, но, не получив ответа, направился к входу; не выпуская из рук ножа, он приподнял бычью шкуру и, заглянув во внутрь, убедился, что в хижине никого не было.

Глава VI. Дикий бык

Гуапо это ничуть не огорчило. Он знал, что может располагать жилищем своего друга, как своим собственным, и переночевать там даже в том случае, если хозяин не вернется, чтобы разрешить ему пользоваться его кровом, и он вошел в хижину. Так как индеец не был женат, жилище его оставалось пустым всякий раз, когда он отправлялся в горы, чтобы наблюдать за своими стадами баранов и альпака⁵⁵. Все его движимое имущество состояло из необходимой утвари: двух глиняных горшков – одного, чтобы варить суп, другого – для маиса⁵⁶, кружки с водой, нескольких тыкв, разрезанных поперек на различной высоте.

Некоторые из них служили тарелками, остальные заменяли чашки. Что же касается мебели, ее нигде не увидишь в хижине пастуха пуны. Два камня, расположенные на небольшом расстоянии друг от друга, составляли очаг; когда индейцу нужно было готовить себе пищу, он разводил в этом очаге огонь, и топливом ему служил сухой коровий помет, так называемый такья; две в достаточной степени грязные бараньи шкуры являлись единственным ложем, но глаза Гуапо радостно заблестели, когда он увидел висевший на стене мешок, наполненный маками – кореньями, которые разводят в этих возвышенных областях, где не растет ни ока, ни картофель, и которые служат главной пищей бедным обитателям пуны. Величиной с большие каштаны, они напоминают их своим вкусом, если их сварить в молоке; высушенные на солнце, они могут в открытом месте сохраняться более года. Индейцы готовят из них суп и едят его с поджаренным маисом. Гуапо еще не успел хорошо исследовать свою находку, как другой мешок, доверху наполненный маисом, привлек его внимание и еще удвоил его радость.

– С этим да с остатками вяленой говядины нам не придется голодать сегодня! – воскликнул он. – Теперь у нас будет чем поужинать!

Он вышел из хижины и сообщил остальным путешественникам о своем открытии.

Как всегда бывает на такой высоте, холод давал себя чувствовать, и донья Исидора с детьми вошла в хижину, чтобы развести огонь. На равнине не росло ни одного кустика, и они стали собирать сухой коровий помет, который, как мы уже говорили выше, обычно служит в этих краях топливом для индейцев. Внезапно Гуапо выпрямился, и с уст его сорвался крик ужаса. Послышался рев быка, а быки пуны необычайно свирепы. Животное вскачь неслось прямо на них с горящими глазами и угрожающе уставленным в землю лбом.

В испанской Америке быки более дики и злы, чем в каком-либо другом месте земного шара. Именно из них выбирают быков для боев, и свирепость породы еще больше увеличивается оттого, что в качестве производителей обыкновенно берут быков, уже бывших на арене, и ярость которых уже доведена до крайности. Кроме того, испаноамериканские пастухи так жестоко обращаются с животными, что они дичают; даже коровы их бывают иногда так опасны, что «вакеро» пасут свои стада, не слезая с лошади. Но, конечно, не все американские быки одинаково свирепы: в льяносах⁵⁷ Венесуэлы⁵⁸ и пампасах⁵⁹ Буэнос-Айреса⁶⁰ животные эти уступают в лютости быкам пуны, которые считаются самыми злыми из всех; они никогда не пропускают человека, и не один пеший индеец, застигнутый врасплох быком пуны, пал жертвою этой роковой встречи.

У Гуапо и дона Пабло не было даже палки, чтобы защитить себя; они оставили свое оружие и ножи в хижине и отошли от нее на такое расстояние, что не могли надеяться добежать туда прежде, чем бык нападет на них. Как избавиться от этой опасности? Ярость животного, казалось, увеличивалась с каждым скачком; с бешеным ревом бык мчался вперед. Он был уже не больше, чем в тридцати шагах от дона Пабло, как вдруг одна и та же мысль осенила одновременно и Гуапо, и его хозяина. Они быстро скинули с себя пончо и застыли в ожидании быка, чтобы набросить плащи ему на голову, как это делают матадоры. Пока бык будет сбрасывать с себя панчо, они рассчитывали добежать до ближайшей скалы и взобраться на нее.

Дон Пабло, к которому несся бык, привлеченный, вероятно, более ярким цветом его пончо, ловко кинул плащ на голову животного и без труда достиг скалы, на которую успел вскарабкаться и Гуапо. Но каков же был его ужас, когда, обернувшись к долине, он увидел свою жену и детей, которые, услыхав крики мужчин, вышли из хижины и находились уже на довольно далеком расстоянии от нее. Донья Исидора, заметив быка, бросилась обратно к хижине, пропустив вперед детей, но вход был так узок, что пройти в него всем сразу было совершенно невозможно.

– Ах! Что с ними будет! – только и мог выговорить дон Пабло.

Животное, сбросив с себя пончо и совершенно обезумев от ярости, мчалось теперь к бедной матери, старавшейся протолкнуть в хижину своих детей: ничто, казалось, не могло ее спасти.

Вдруг раздался конский топот, и дон Пабло увидел странного всадника, который размахивал над головой необычным оружием. В ту же минуту три ремня, связанные вместе и оканчивавшиеся каждый ядром, просвистав в воздухе, обвились вокруг ног быка, и животное покатилось на землю, тщетно стараясь освободиться от этих пут. Всадник испустил торжествующий крик, соскочил с лошади и, подбежав к поверженному животному, всадил ему в шею лезвие своего мачете; струя крови хлынула из раны, и через несколько секунд бык уже был мертв.

Незнакомец спокойно снял ремни – «болы», обвившиеся вокруг ног животного, и подошел к нашим путешественникам.

Глава VII. Вакеро

Спасителем доньи Исидоры оказался друг Гуапо, хозяин хижины; он приветствовал гостей и сказал им с любезностью, свойственной туземцам, что его дом и все его имущество в их полном распоряжении.

Маки, маис и мясо убитого быка составили отличный ужин, в благодарность за который дон Пабло дал вакеро довольно внушительную сумму, Гуапо же поделился с ним своим запасом коки, и пастуха этот щедрый подарок обрадовал несравненно больше, чем деньги, полученные от дона Пабло.

После ужина, когда индейцы вполне насладились кокой, Гуапо, абсолютно доверявший вакеро, объяснил ему причину их бегства в эту пустыню. Вакеро не только дал слово хранить тайну, но даже обещал сбить со следа солдат, если бы они очутились где-нибудь здесь поблизости. Слухи о доне Пабло уже успели дойти до него. Он знал, что это горячий патриот, враг испанцев и друг угнетенных индейцев, и готов был пожертвовать за него жизнью, потому что индейцы умеют отплачивать беззаветной преданностью друзьям своего племени. О скольких благородных подвигах, примерах исключительной верности и героических смертях свидетельствует история этого народа со времени покорения страны жестоким Писарро и его кровожадными приспешниками…

Тяжелое положение изгнанника, в котором находился дон Пабло, еще сильнее увеличило желание индейца оказать ему гостеприимство, и он сделал все возможное для того, чтобы путники могли спокойно провести ночь в его хижине; затем он вывел своих собак, связал их попарно и, окончив все эти приготовления, сказал, что сейчас пойдет расставлять силки для шиншилл и вискаш⁶¹. Леону очень хотелось отправиться вместе с ним, и разрешение отца очень обрадовало его.

Шиншиллы и очень похожие на них вискаши – мелкие четвероногие из породы грызунов, живущие на высоких склонах Перу и Чили⁶². Они почти одинакового роста с кроликом, с которым у них много общего в образе жизни и в привычках; вообще они похожи на него, только хвост у них длиннее, а уши короче. Цвет шиншиллы всем известен, женщинам очень нравится его нежный и бархатистый мех, который можно найти у любого скорняка. Вискаша не так красива. Она коричневого цвета, без малейшей примеси белого, голова ее по форме похожа на заячью, щеки черные, а усы длинные и торчат, как у кошки. Живут эти зверьки в расселинах скал, на склонах самых высоких вершин Анд. Днем они прячутся и только в сумерки или рано утром выходят на поиски пищи. Ловят их силками, сплетенными из конского волоса, расставляя их у входа в нору, точно так же, как мы ловим кроликов, с той лишь только разницей, что у нас силки делаются из тонкой и гибкой проволоки.

Леон был в восторге; расставляя силки, вакеро рассказывал ему о жизни животных в пуне и о способах охоты на них. Проходя болотистым берегом, они увидали плавающего посредине озера замечательно красивого дикого гуся – хуагуа; туловище у него было белоснежное, крылья зеленые, впадающие в фиолетовый оттенок, а лапы и клюв ярко-красные; они видели еще ибисов и водяную курочку⁶³ величиной не меньше индейки; оперение у нее темно-серого цвета, а у основания ее красного клюва находится желтый нарост в форме боба; индейцы так и называют эту породу «бобовый клюв». В долине, на берегу болота, они заметили дождевестника; он был почти такого же цвета, как хуагуа, и его зеленые крылья отливали на солнце, как полированный металл. Над их головами пролетела какая-то хищная птица из породы соколов; вакеро назвал ее «хуарахуа» и рассказал, что она совершенно безобидна и ничуть не боится человека. В самом деле хуарахуа сидела на камне, и Гуапо прошел так близко от нее, что мог бы ударить ее своей палкой, но она даже и не подумала улететь.

В первый раз Леон видел такую отважную птицу. Вакеро прибавил еще, что она ест только падаль и питает отвращение к свежей крови.

Гуапо был в такой же степени натуралистом, как и вакеро, и знал всех животных пуны не хуже, чем настоящие лесники знают всех обитателей своего леса. Он показал еще Леону, слушавшему его с неослабевающим вниманием, дятла, названного им «пито» и обитающего среди скал. Подобно каменным попугаям, о которых мы уже говорили, этот дятел является исключением в своем семействе, другие представители которого живут в лесу. Пито – маленький, коричневого цвета и с желтым животом. Их было очень много в той местности, где находились Леон и вакеро.

Но больше всего приковала внимание мальчика птичка величиною не больше скворца, коричневая, с черными полосами на спине и на белой грудке. Леона заинтересовало не ее оперение, хотя оно и было довольно красиво, а рассказ вакеро об ее привычках. Ночью она через каждый час издает один и тот же меланхолический звук, и индейцы, которые называют ее петухом инков, не говорят о ней иначе как с суеверным страхом.

Когда они поднимались на гору, из узкой расселины выбежала лисица, спешившая к болоту, где, без сомнения, ей предстояла удачная охота. Это была представительница отвратительной породы лисиц, которая водится во всей Южной Америке и производит большие опустошения в стадах баранов и альпака. Пастухи ведут с ней борьбу, тем более ожесточенную, что за каждую убитую ими старую лисицу владелец стада дает им барана, а за молодую – ягненка. Вакеро пожалел, что не взял с собою собак, которые, без сомнения, загнали бы животное, но он оставил их дома, боясь, что они искусают Леона; и лисица на этот раз избежала угрожавшей ей опасности.

Они вернулись в хижину уже ночью; рассказав своим близким обо всем, что он сегодня видел, Леон сразу улегся и немедленно заснул. Его примеру последовали все, в том числе и вакеро.