Текст книги "Жилище в пустыне"

Эпилог

Предложение радушного фермера было принято; оно как нельзя более устраивало моего шотландского приятеля Мак-Кнайда, не желавшего разлучаться с дочерью. Мы знали, с какими трудностями сопряжена зимняя дорога в прериях. Но зима в этих широтах, по справедливому замечанию мистера Ролфа, короткая, и до весны оставалось недолго. Первобытная жизнь на цветущей ферме имела свои прелести, и мы прервали наше путешествие.

Ролф сдержал свое обещание и потешил нас большими охотничьими экспедициями; особенно интересной была облава на бобров: около двух тысяч трофеев.

Весной мы собрались в дорогу. Приготовили три фургона: два – для пушнины и драгоценного кастореума, третий – для женщин. Мы с мистером Ролфом и его сыновьями должны были ехать верхом. Предварительно разломали изгороди и вернули свободу зверям; однако мы позаботились о животных, отвыкших промышлять себе пропитание, и на первое время оставили им запас корма.

Выступив на север старинной тропой на Сент-Луис, мы прибыли туда в мае; насколько я помню, Ролф удачно продал свою пушнину…

Целые годы отделяют нас от этих событий. Автор повести провел их в отдаленной стране, куда не доходили вести о мистере Ролфе и его семействе. Всего несколько дней назад пришло письмо от Ролфа: в обычном жизнерадостном тоне он извещал меня, что все здоровы и жизнь складывается удачно. Франк и Генри окончили курс в колледже. Отцу не приходится за них краснеть, когда он их сравнивает с изнеженной городской молодежью. Луиза, дочь Мак-Кнайда, только что вышла из пансиона с нареченной сестрой своей Марией. Затем мистер Ролф сообщал мне о целом ряде предстоящих свадеб. Читателя вряд ли интересуют эти семейные радости, но я уверен, что дочь миссурийского плантатора, выходившая замуж за Франка, сделала выбор более удачный, чем все ее подруги. Как вы помните, мальчик Генри всегда покровительствовал черноокой Луизе: еще одна счастливая чета. Белокурая Мария выходила замуж за какого-то степного коммерсанта, и хотя это был грубоватый джентльмен, мистер Ролф не противился браку. Куджо тоже нашел себе подругу по сердцу.

Мистер Ролф сообщал мне, что намерен вернуться на ферму в прериях, как только схлынет волна семейных торжеств: таково было желание молодоженов и мистера Мак-Кнайда. Они вернутся с фургонами, лошадьми, быками и сельскохозяйственными орудиями. Ничто не могло поколебать их решения обосноваться в степях дружной маленькой колонией.

Письмо дышало здоровьем и радостью, и, вчитываясь в него, я вспомнил дни, прожитые мною в обществе этих славных людей, и поблагодарил судьбу, которая привела меня на «ферму в прериях».

Изгнанники в лесу

Глава I. Самый обширный в мире лес

Мне говорили, мои юные читатели, что вам не слишком скучно со мною; взаимно могу вам признаться, что ваше общество мне исключительно приятно. Разве не лучшим доказательством правдивости моих слов служит то, что я еще раз предлагаю вам проделать со мною одно из тех дальних путешествий, которые сопряжены с бесчисленным множеством всяких приключений? Вы согласны, не правда ли? Так станьте лицом к западу, пересечем Атлантический океан и причалим к берегам Нового Света. «Как, опять Америка!» – воскликнете вы. О, не бойтесь, что я приведу вас в знакомые места. Нас ожидают другие картины; я обещал показать вам новую фауну, новую флору. Мы найдем там совсем иную зелень и совсем иное небо.

В последний раз мы с вами совершили путешествие на север; ныне же мы отправимся на юг. Мы жили тогда в деревянном срубе, заделав тщательно малейшие отверстия и щели в его стенах; теперь же мы охотно предоставим ветерку гулять в нашем коттедже, сооруженном из пальмовых деревьев и тростников, а на смену густому меху явятся легкие одежды. Вместо укусов мороза нам придется испытывать укусы москитов¹[3]3
  См. примечания к роману в конце книги.


[Закрыть], пауков, муравьев и змей. Однако не бойтесь: каждая рана будет исцелена, для каждого яда найдется противоядие.

Страна, куда я зову вас, сплошь залита лучами солнца. Вспомните, как мы дрожали от холода по ночам, прижимаясь друг к другу в углу нашего мрачного жилища и задыхаясь под тяжестью буйволовых² шкур, которые нас совсем не согревали. Теперь мы будем спать в тени пальмовых деревьев и папоротников, тихо покачиваясь в гамаке, и над нашей головою будет уже не свинцовый свод северного неба с созвездием Большой Медведицы, а лазурный купол с ослепительным Южным Крестом. Еще недавно мы бродили по голой, бесплодной пустыне, переправляясь через озера, болота и реки, скованные льдом, отныне же мы будем находиться среди роскошной природы, будем плыть по величественным рекам, орошающим счастливые края, в которых жизнь всюду бьет ключом.

Вместо песчаных равнин и безлюдных пространств, покрытых снежной пеленою, с редкой и убогой флорой, мы проникнем в огромный лес, самый обширный, какой есть на земле, с вечнозелеными деревьями и непрерывно цветущими растениями. Чтобы дать вам представление о размерах этого девственного леса, я скажу, что поверхность, занимаемая им, равна поверхности целой Европы: если в самом широком месте его провести прямую, она окажется в длину не меньше трех тысяч девятисот километров, а диаметр круга, вписанного в него, будет больше тысячи шестисот километров. Вся эта колоссальная площадь образует сплошной океан зелени и пересечена только реками и ручьями.

Какое бесконечное разнообразие форм царит в этой единственной в мире долине, где гигантские деревья, вроде хлопчатника³, заманга⁴, кообы, переплетены лианами⁵, не уступающими толщиной стволу, вокруг которого они обвиваются и который как будто хотят задушить в своих объятиях; где коровье дерево⁶ изливает целые потоки молока, ювия⁷ дает огромные орехи, хинное дерево⁸ – свою кору, воладор⁹ – летучие семена, орлянка – арнато¹⁰ (красящее вещество), ваниль – трехгранные благовонные стручки; где пальмы поднимают на пятьдесят метров от земли свои кроны, где виктория-регия¹¹ рядом с ненюфарами и ирисами раскидывает на поверхности воды свои широкие листья, где в зеркальную гладь смотрятся исполинские тростники, бамбук¹² и канна¹³, соперничающие вышиною с лесными деревьями.

Там, укрывшись в тени или греясь на солнце, лежит ягуар¹⁴ с пятнистой шерстью, оцелот¹⁵ и пума; тут же можно встретить тапира¹⁶ и морскую свинку¹⁷, муравьеда¹⁸ и армадила¹⁹, всевозможные виды обезьян, начиная с огромных ревунов²⁰ и кончая уистити²¹ величиною с белку. Бесчисленное множество птиц порхает с ветки на ветку: попугаи, аракари²², куруку²³ и туканы²⁴; близ воды – ибисы²⁵, голубые цапли и ярко-красные фламинго²⁶; в воздухе парят коршуны и орлы, а в реках плещутся кайманы²⁷, крокодилы, черепахи и электрические угри²⁸; на стволах деревьев – отвратительная на вид игуана²⁹, возле озер – неподвижно застывшая в ожидании добычи анаконда³⁰, огромный водяной удав, притаившийся на ветке, которая выступает над водой, и подстерегающий пекари³¹, морскую свинку, или агути³²; между тем как его сородич, любитель оленей, обвившись вокруг ствола дерева, растущего в сухом месте, высматривает, не пройдет ли косуля³³ или олень. Мы увидим там еще, как муравьед роет в песке ямку, которая послужит ему западней и куда попадет неосторожный муравей, если только полюбопытствует заглянуть в нее; мы с удивлением будем разглядывать пирамиды, сооруженные термитами³⁴; найдем висящие на ветвях гнезда некоторых муравьев, покрывающие целые деревья, и гнезда иволги и трупнала³⁵, похожие на цилиндрические кошельки.

Все это, юные мои читатели, и много чего другого мы увидим в колоссальном лесу, покрывающем долину Амазонки³⁶.

Глава II. Беглецы

Много лет назад, в один прекрасный вечер, несколько путников взбиралось на склоны Анд³⁷, расположенные к востоку от древнего города Куско. Это все была одна семья: отец, мать, двое детей и верный слуга.

Глава этой семьи был высокого роста сорокалетний мужчина, черты лица которого обнаруживали его испанское происхождение. Он и в самом деле был испано-американцем, или креолом; не забудьте при этом, что в жилах креола нет ни капли африканской крови: потомки американских негров называются мулатами, квартеронами, квинтеронами, метисами, но никогда их не называют креолами; это наименование присвоено исключительно американцам, потомкам европейцев³⁸.

Итак, наш путешественник, которого звали дон Пабло Рамеро, был креол, уроженец Куско, древней столицы перуанских³⁹ инков⁴⁰.

Дон Пабло казался старше, чем был в действительности: усиленные занятия, заботы и горести согнали румянец с его щек и наложили печать усталости на его черты, но, несмотря на серьезный и печальный взгляд, его глаза порой загорались ярким блеском, а изящная, легкая походка изобличала силу. Как у большинства испаноамериканцев, волосы его были коротко острижены, борода сбрита; густые усы были черного цвета. На нем были бархатные штаны, отороченные внизу кожей, сапоги ярко-желтого цвета, темная, застегнутая на все пуговицы куртка с красным шелковым поясом, длинные концы которого, обшитые бахромой, свисали с левой стороны; к поясу были пристегнуты испанский кинжал и два пистолета с серебряными ручками. Но все это было скрыто под широким «пончо» – одеждой, которая в Южной Америке днем служит плащом, а ночью – одеялом. Представьте себе кусок материи величиной с обыкновенное одеяло, с разрезом посредине, через который продевают голову, – это и есть пончо. В виде общего правила, его ткут из разноцветной шерсти, образующей определенный рисунок. В Мексике почти все без исключения носят подобную же одежду, называемую там серапе. Пончо дона Пабло, ручной работы, вытканное из отборной шерсти вигони⁴¹, стоило около пятисот франков и спасало своего владельца не только от холода, но и от дождя, так как было совершенно непромокаемо. Головной убор дона Пабло ничем не уступал его пончо: это была панама, или гуаякиль, называемая так по имени местности, где живут индейцы, выделывающие эти шляпы из особого сорта морской травы. Хорошая панама защищает не только от дождя, но и от лучей тропического солнца, что имеет особенное значение в этих знойных странах; она очень прочна и может служить двадцать пять, а то и тридцать лет. Панама дона Пабло была одна из самых дорогих и, подобно другим частям его одежды, указывала на то, что он человек богатый и знатный.

Жена его, смуглая, красивая испанка, была одета так же богато, как и он: на ней было черное шелковое платье с бархатным корсажем, мантилья и шляпа вроде той, что носил дон Пабло. Сын ее был мальчик лет тринадцати-четырнадцати, с густыми темными волосами, из-под которых блестели большие черные глаза; он был старший. У его сестры, смуглой, как и он, также были большие, красивые глаза, но у нее они имели мечтательное выражение и были оттенены длинными ресницами, придававшими особенную глубину ее кроткому взгляду. Во всем мире нет, вероятно, таких красивых детей, как маленькие испанцы: их смуглая бархатистая кожа изумительно нежна, а широко раскрытые глаза светятся такой величавой гордостью, какую редко можно встретить у других народов. Женщины долго сохраняют это выражение благородства: мужчины же утрачивают его гораздо раньше, потому что их слишком свободные нравы и сильные страсти не могут не отражаться на их наружности.

Но даже среди испанских детей навряд ли можно было бы найти более красивую пару, чем Леон и Леона, сын и дочь дона Пабло и доньи Исидоры.

Последний из спутников, о которых мы говорим, не был креолом. Он был почти такого же роста, как дон Пабло, но худощавее и угловатее, а его длинные черные прямые волосы, медно-красный цвет кожи, острый взгляд и странный костюм изобличали в нем индейца Южной Америки. Потомок благородных перуанских инков, Гуапо был тем не менее слугою дона Пабло; но между старым индейцем и креолом существовала короткость, по-видимому, объяснявшаяся более близкими отношениями, чем те, которые обыкновенно бывают между господином и слугой.

Этот индеец в свое время принял участие в одном из восстаний – против испанцев. Его схватили, заключили в тюрьму и приговорили к смерти, но помиловали благодаря заступничеству дона Пабло. Это обстоятельство сделало из Гуапо не только ревностного слугу, но самого искреннего и преданного друга дона Пабло и всего его семейства.

Вместо сапог Гуапо носил сандалии, и потому его голые ноги были изборождены множеством шрамов, причиненных кактусами и кустами акаций, которые на каждом шагу попадаются в перуанских горах. Короткая юбка из грубой саржи, спускавшаяся до колен, заменяла ему штаны; верхняя же часть его тела была совершенно обнажена, и под медно-красной кожей, являющейся отличительным признаком для туземцев Нового Света, можно было разглядеть его мощные, стальные мускулы. Когда свежесть воздуха давала себя чувствовать, Гуапо набрасывал на свои плечи пончо такого же вида, как и плащ дона Пабло, но сделанный из грубой шерсти лам⁴². Головного убора он не носил никогда. Его выразительное лицо свидетельствовало о несомненном уме, а твердость походки обещала ему, по-видимому, еще много лет здоровья и силы.

В распоряжении путников было четыре животных: Леон сидел верхом на лошади, донья Исидора и ее дочь – на муле, а две ламы, эти перуанские верблюды, везли на себе тюки с багажом. Пабло же и индеец шли пешком.

Дон Пабло казался утомленным. Но почему же он не имел лошади, несмотря на свое богатство? Мало того, выражение его лица было грустно, а во взгляде сквозило беспокойство; в глазах его жены светилась та же тревога; дети тоже печально молчали, хотя и не догадывались о причинах волнения своих родителей. Даже Гуапо был серьезен. На каждом повороте крутой горной тропинки он оборачивался назад, с беспокойством поглядывая в сторону Куско. Что же было причиной этой тревоги и печали? Дело в том, что дон Пабло спасался бегством и боялся погони. Совершил ли он преступление? Напротив, он проявил себя героем и теперь, павши жертвой собственного мужества и любви к отечеству, вынужден был бежать в пустыню, чтобы избавиться от позорной смерти.

На каждом повороте крутой горной тропинки он оборачивался назад, с беспокойством поглядывая в сторону Куско

События, о которых идет речь, происходили в конце восемнадцатого века, еще до освобождения испано-американских колоний из-под власти метрополии. Эти страны в ту пору управлялись вице-королями – наместниками испанского короля, действовавшими еще более самодержавно, чем их властелин. Они окружали себя пышным двором и жили со всею роскошью, свойственной правителям варварских государств: имея право жизни и смерти, они пользовались им крайне несправедливо и произвольно.

Являясь сюда из Испании, эти развратные фавориты окружали себя лишь выходцами из старой Европы и устраняли креолов от всяких должностей, хотя бы это были люди способные и знатные. Алчные слуги беспечного самодержца, они соединяли в своем лице презрение к местному населению со всею разнузданностью и беспощадностью тиранической власти. Таковы были причины всеобщего недовольства, породившего великую революцию, которая после пятнадцати лет кровавой войны привела наконец к полной эмансипации испанских колоний и которой задолго до того предшествовал ряд отдельных восстаний, всякий раз подавлявшихся с невероятной жестокостью.

Вам, конечно, скажут, что Южная Америка ничего не выиграла от этой независимости и что с тех пор этой прекрасной страной овладела анархия. Немного найдется вопросов, о которых высказано столько поверхностных и ложных суждений, как о народной свободе. Глубокое заблуждение считать, что народ наслаждается миром и благоденствием только потому, что он находится в состоянии внешнего покоя. В царской России пока нет никаких народных волнений⁴[4]4
  Автор писал эти строки в 1854 году. (Примеч. переводчика.)


[Закрыть], ничто в ней, по-видимому, не нарушает гражданского мира и тишины. Но миллионы рабов, стонущих под бичом господ, находятся в состоянии беспрерывной войны и не выйдут из него, пока это хваленое спокойствие не завершится нежданной бурей. Раб никогда не может примириться со своими угнетателями и беспрестанно ведет с ними систематическую борьбу, сплошь и рядом более ужасную по своим последствиям, чем открытая война и кровавая анархия. Эта ежедневная классовая война приводит к миллионам погубленных жизней, и эти жертвы голода, жертвы преступных правительств не менее многочисленны, чем те, что остаются на поле брани. Я не могу в настоящее время свободно говорить об этом; возможно, настанет некогда день, когда я сумею еще вернуться к этому вопросу, и тогда, мои юные читатели, я освещу его так, как надлежит.

События, о которых я веду речь, происходили в конце минувшего столетия, когда влияние Великой французской революции стало сказываться даже в испано-американских колониях. Одно за другим вспыхивали в них восстания, но эти преждевременные народные возмущения всякий раз кончались неудачей. Если бы дону Пабло не удалось бежать, он разделил бы печальную участь своих несчастных собратьев; все его имущество было конфисковано и стало добычей хищников, от которых он хотел избавить свою родину.

Мы застаем его как раз в момент бегства, взбирающимся на гору вместе со всей семьей и верным Гуапо; этим и объясняется та скромность, с которой он путешествует, и выбор дороги. Он решил добраться до восточного склона Анд и поселиться в необитаемом лесу. Ему до сих пор удавалось избегать встречи с солдатами, гнавшимися за ним по пятам, но кто мог поручиться, что так будет продолжаться и в дальнейшем и что эти искусные ищейки не нападут вскоре на его след?

Глава III. Ядовитые деревья

Наши путники, продолжая взбираться по неровной тропинке, извивавшейся по горному склону, находились на высоте нескольких тысяч футов над уровнем моря. Окружавшая их растительность становилась все более и более редкой; деревьев в собственном смысле слова уже не было. Попадались лишь тощие кустарники, главным образом почешуйник и ратания⁴³, покрывавшие скалистые склоны. Индейцы пользуются этими карликовыми деревцами в качестве топлива, ратания служит, кроме того, очень распространенным средством против дизентерии и кровохарканья. Из корня этого растения добывают сок, экспортируемый в Европе и пользующийся в медицине широкой известностью благодаря своим кровеостанавливающим и вяжущим свойствам.

Дон Пабло был выдающийся натуралист. Как и большинство его соотечественников, принимавших участие в колониальных восстаниях, он был глубоко образованным человеком и с усердием предавался научным занятиям. Быть может, в этот раз он впервые путешествовал, не обращая никакого внимания на фауну и флору окружавшей его местности; встревоженный опасностью, угрожавшей ему и его семье, он даже не удостаивал взглядом предметы, попадавшиеся ему навстречу, и не заметил прелестного кустарника с пунцовыми цветами, который перуанцы называют за его цвет «христовой кровью». Он думал лишь о том, чтобы увеличить расстояние, отделявшее его семью от разъяренных врагов; но тропинка, по которой они двигались, была не что иное, как высохшее русло горного потока, и взбираться по ней можно было лишь с величайшим трудом; кроме того, этот переход был слишком продолжителен для лам, которые редко в состоянии пройти больше пятнадцати-двадцати километров в день. Эти бедные животные совершенно выбились из сил и останавливались на каждом шагу, несмотря на все старания Гуапо, голос которого, хорошо знакомый им, до сих пор подбодрял и поощрял их; особый звук, похожий на звук эоловой арфы, который ламы издают, когда они переутомлены, становился все громче и громче; иногда он превращался в рев, и наши путешественники уже стали опасаться, что не сумеют до наступления ночи выбраться из узкого ущелья, в котором они очутились, когда вдруг они достигли небольшой горной площадки, покрытой низкорослыми деревьями, широко распространенными в Андах, где их называют «молле».

Эти деревья редко имеют в высоту больше трех-четырех метров; перистые листья их напоминают листья акации, а плоды представляют собой кисти небольших ярко-красных ягод, которые индейцы употребляют для приготовления лечебного напитка, похожего на пиво. Самое дерево идет на топливо и ценится тем более, что оно растет в местности, где другие деревья очень редки. Особенное значение оно имеет в сахарном производстве, так как пепел его обладает сильными щелочными свойствами, благодаря чему более пригоден для рафинирования сахарного сиропа, чем пепел других пород. Листья молле очень ароматичны и издают сильный запах, если их растереть на ладони.

– Вот здесь, под защитой этих деревьев, – сказал дон Пабло, обращаясь к Гуапо, – мы проведем эту ночь.

– Здесь? – удивился индеец.

– А почему бы нет? Если мы опять войдем в ущелье, мы можем больше не встретить подходящего места для ночлега; притом же наши ламы не в состоянии идти дальше.

– Но взгляните же вокруг! – продолжал Гуапо.

– Что такое?

– Да эти деревья…

– Ну, что ж? Их листва только защитит нас от ночной сырости, и мы отлично выспимся под ними.

– Невозможно, сударь, это ядовитые деревья: кто засыпает в их тени, тот больше не встает.

– Какая чушь, Гуапо! Ты суеверен. Все это чистейший вздор. Мы останемся здесь; ламы уже легли, и я не сомневаюсь, что сегодня они дальше не пойдут.

Гуапо обернулся к ламам в надежде, что, если ему удастся сдвинуть их с места, он убедит дона Пабло продолжать путь. Но отличительной чертой этих животных является то, что их невозможно заставить сделать хотя бы шаг сверх расстояния, которое они считают достаточным; равным образом, когда их слишком перегружают поклажей, они отказываются встать на ноги, если тяжесть превышает шестьдесят-семьдесят килограммов. В таких случаях ничто не в силах побудить их подняться – ни удары, ни ласковые уговоры.

Гуапо, увидав, что ему не удастся ничего добиться от лам, все же продолжал упрашивать дона Пабло последовать его примеру и взобраться на скалу, чтобы там провести ночь под открытым небом. Но чем больше индеец настаивал, тем больше дон Пабло желал доказать ему, что его суеверие не имеет под собой никакой почвы: все убеждения Гуапо только укрепили дона Пабло в намерении переночевать под этими опасными деревьями. Развьючили лам, расседлали лошадь и мула и пустили их всех пастись на свободе.

Нашим путникам очень хотелось поужинать; все они проголодались, так как не ели с самого утра, но они бежали из Куско с такой поспешностью, что не могли взять с собой достаточных запасов провизии. Весь провиант заключался лишь в нескольких кусках вяленой говядины, которую Гуапо предусмотрительно захватил с собою. Это мясо да несколько корней «ока», вырытых индейцем по дороге, – таков был убогий ужин наших беглецов.

Корень ока представляет собою клубень овальной формы бледно-красного цвета снаружи и белый внутри; он похож на артишок⁴⁴, но длиннее и тоньше; у него довольно приятный, сладковатый вкус, напоминающий вкус тыквы; едят его в вареном или жареном виде. Перуанцы употребляют в пищу еще другой корень: индейский кресс⁴⁵, который они называют «уллукой». Он более клейкий, менее приятен на вкус и бывает разной формы: шаровидный, продолговатый, прямой, скрюченный; снаружи он красновато-желтого цвета, а внутри зеленый; если варить его, он теряет всякий вкус, но, приправленный перцем, он великолепен.

Дон Пабло начал искать по сторонам каких-нибудь растений, которыми можно было бы скрасить неприглядный ужин, и вскоре заметил киноа, зерна которого похожи на рис, но только мельче, обладают питательными свойствами и приятны на вкус, особенно если их варить в молоке. До открытия Америки киноа заменяло туземцам пшеницу, которая была им совершенно неизвестна. Теперь киноа даже разводится в Европе не без успеха. Молодые листья этого растения употребляются как шпинат, который принадлежит к тому же семейству.

Когда сумерки сгустились настолько, что дым не мог быть заметен издали, беглецы развели костер, и донья Исидора, которая была отличной хозяйкой, умело взялась за приготовление ужина. Он скоро поспел, и проголодавшиеся путешественники с аппетитом принялись за него; подкрепив силы едой, все завернулись в свои пончо и вскоре заснули глубоким сном.