Текст книги "Жилище в пустыне"

Глава XX. Дом без гвоздей

Наутро мы с Куджо возобновили постройку. Весь день мы выводили крышу. Прежде всего мы уложили дощатый навес, позаботившись о стоке для воды. Скат крыши был закреплен длинной рейкой, проходившей из конца в конец дома, Мы подвязали ее к основанию крыши ремнями из лосиной кожи, размоченными в воде, рассчитывая, что когда ремни просохнут и скорежатся, то еще плотнее прижмут рейку. Второй ряд досок мы уложили на первый, считая с края крыши, оставив концы досок для третьего ряда и закрепив кладку второй рейкой, и так далее – до конька крыши.

Другой скат мы вывели тем же способом, причем конек сам собой оказался предохраненным от дождя дощатым гребнем, образовавшимся на стыке досок.

Жилье было вчерне готово и снабжено крышей; но промежутки между столбами в стенах оставались незаполненными, и все вместе походило скорее на клеть, чем на дом.

Весь следующий день мы заканчивали сруб с расчетом на окно и дверь. Решено было прорубить только одно окно.

Дверная коробка получилась очень просто. Вначале мы укрепили боковые стойки двери, а затем распилили поперечные бревна. Если б не пила, по счастью, оказавшаяся в нашем инвентаре, пришлось бы возиться гораздо дольше. Выпилив отверстие для двери, мы соорудили дверную коробку. Так же точно поступили с окном. Потом распилили на доски для самой двери и для ставней окна великолепный экземпляр тюльпанного дерева. Пригнав друг к другу доски, мы их соединили шипами, взяв для этого дерево колючей акации, известное своей твердостью. Прикрепив окно и дверь к рамам ремнями из лосиной кожи, мы перенесли под кровлю весь свой хозяйственный скарб и отдохнули на новоселье.

Жилье далеко еще не было закончено. Оставалось построить очаг и дымоход. Трубу, конечно, надо было вывести на крышу, и мы выбрали для нее северный скат; фасадом наш дом был обращен к востоку.

Поставив два опорных столба, подобно тому, как мы это сделали для двери, мы выпилили выемку в стене до обычной высоты дымохода. Затем в промежутке между столбами мы построили остов дымохода, расположив крестовиной бруски дерева, уменьшавшиеся от основания к верху. Сравнительно легкая верхняя кладка не представляла угрозы для основания. Заполняя пустоты щебнем, мы тщательно обмазали глиной внутренность дымохода, и теперь он возвышался над домом подобно миниатюрной фабричной трубе.

Что касается самого очага, то мы сложили его из камня и щебня позади дома, снаружи, опять-таки сделав выемку в бревнах и закрепив их стойками.

Хотя на дворе было не особенно холодно, мы затопили очаг, и в нем весело затрещал хворост.

Наутро мы заложили щели сруба стружками и камешками, смазанными глиной, так что ни одна мышь не могла к нам проникнуть.

Пол мы оставили земляным, так как почва была совершенно сухая, но для большего удобства покрыли его настилом из свежих пальмовых листьев.

Теперь мы могли отпраздновать настоящее новоселье в доме, построенном без единого гвоздя.

Оставалось только приютить лошадь. Ввиду сравнительно теплой осенней погоды Помпо могла еще ночевать под открытым небом; но мы боялись, что какой-нибудь хищник прокрадется ночью на лужайку и расправится с бедной кобылой, как барс с быком.

Конюшню мы построили в два дня, употребив уже заготовленные бревна и оставшиеся доски. Об окнах и печи думать не приходилось, так как в климате прерии незачем отапливать конюшню. Куджо выдолбил корыто для корма.

Начиная с этого времени Помпо по вечерам запиралась в конюшню.

Покончив с конюшней, мы начали мастерить стол и полдюжины прочных стульев. Как вы уже знаете, у нас не было гвоздей; но, к счастью, мы располагали ножницами, ножами и еще кое-какими инструментами, привезенными из Вирджинии в большом ларе, в расчете на то, что они нам понадобятся на пресловутой каирской ферме. При помощи этих инструментов мы, с плотницкими талантами Куджо, наделали сколько потребовалось шипов и гнезд. Из лосиных рогов и копыт мы сварили великолепный клей. Не мешало бы иметь рубанок, чтобы обстрогать стол, но кусками пемзы, подобранными в котловине, мы отполировали его поверхность, как стекло.

Находка пемзы навела меня на мысль, что снежная гора, сверкающая над долиной, является потухшим вулканом.

О бобрах мы, однако, не забыли: они с возрастающим усердием сбрасывали большие ветки в воду и копили их в своих жилищах, запасаясь провизией на зиму. Понемногу они приручились и нередко показывались на лужайке. Мы решились вознаградить доверчивость этих животных угощением, которое они вряд ли надеялись получить из наших рук.

Я наметил два прекрасных дерева на краю луговины, поблизости от нашего дома; они были тоненькие и гибкие, футов тридцать вышиной, с овальными листьями дюймов шести в длину; зелень их отливала голубым. Цветы этого дерева напоминали шиповник, но сверкали снежной белизной. Их запах был чрезвычайно приятен, и Мария по утрам ставила свежие букеты из этих цветов в кувшины с водой.

Жена объяснила мне природу и свойства этого благоуханного дерева.

Это была разновидность магнолии, но не той, которая славится огромными цветами, а так называемой Magnolia glauca. Иногда ее называют болотным сассафрасом. Но охотники и трапперы прозвали ее «бобровым деревом», потому что бобры чрезвычайно лакомы до ее корней, которыми охотники часто пользуются как приманкой, завлекая их в капкан.

Мы с Куджо немедленно принялись за дело и с помощью копья и топора в несколько часов выкорчевали из земли эти деревца с их цепкими корнями; потом перетащили их к запруде. Деревья погрузили в воду на месте, обычно посещаемом бобрами.

Аромат корней не ускользнул от обоняния бобров, они явились толпами, и было весело глядеть, как они возвращаются в свои жилища с душистыми корешками в зубах.

Глава XXI. Битва с черными хвостами

Больше мы ничем не могли побаловать наших бобров, хотя берегли их, как сокровище, зная цену чудесному меху. Убить бобра или употребить его мясо в пищу нам казалось кощунством.

К тому же мы не собирались терпеть недостатка в дичи, так как на влажной земле повсюду виднелись отпечатки копыт оленей и других животных.

Покуда мы строили дом, запас лосиного мяса подошел к концу, и мы решили предпринять большую охоту. На эту охоту мы также смотрели как на разведочную экспедицию: ведь до сих пор нам была знакома часть лощины, непосредственно примыкающая к жилью. В охотничий «отряд» вошли только я и мальчики; Куджо остался дома со своим длинным копьем – охранять от всяких напастей женское население.

Закончив сборы и прихватив карабины, мы выступили верхней тропой. Проходя под большими деревьями, мы видели множество белок: они сидели, поджав лапки, как обезьяны, грызли миндаль; одни резвились, как щенята, другие прыгали с ветки на ветку; стремительностью своей они напоминали скорее птиц, нежели четвероногих. Белки, карабкаясь на дерево, садились обычно на противоположную нам сторону, считая ее более безопасной. Но иногда любопытство пересиливало страх, и на первой или второй ветке снизу белки задерживались, украдкой на нас озирались и распускали веером пушистые хвосты. Ничего не было легче, как подстрелить их; но я строго-настрого приказал мальчикам не тратить ни одного заряда на дичь мельче лося или оленя.

Поднявшись над потоком на высоту километра, мы заметили, что чаща постепенно редеет. Появились прогалины. В таких местах должен водиться олень: здесь он чувствует себя уверенней, чем в сплошном лесу, где ему грозит неожиданное нападение барса или кугуара.

А вот и свежие следы! Скорее отпечатки кабаньих, чем оленьих копыт, но размерами приближающиеся к следам лося.

Мы продвигались с осторожностью, укрытые лиственной завесой. Наконец в просвет деревьев мы увидели лужайку, более обширную, чем все прежние. Бесшумно прокравшись к опушке, мы, к великому нашему удовлетворению, обнаружили мирно пасущееся стадо.

Животные эти, несомненно, принадлежали к семейству оленей; об этом говорили их длинные точеные ноги и большие ветвистые рога; но они отличались и от обычного типа оленя, и от лося; размерами они превосходили рыжего или пегого оленя, сложением и шерстью почти не разнились от него. Своеобразны были их уши и хвосты: уши длинные, как у мулов, достигали почти половинной высоты рогов; хвосты были короткие и пушистые, с белыми концами, но у основания и посередине цвета вороньего крыла. Черные крапины были разбросаны по крупу, и такие же полосы шли от шеи к лопаткам; два черных кольца – вокруг ноздрей. Все эти черты несвойственны вирджинскому или английскому оленю.

Я кое-что читал об этих животных, малоизвестных зоологам и называемых «чернохвостыми оленями Скалистых гор».

Однако мы не увлеклись наблюдением: слишком горячо было желание подстрелить дичь. Но как приблизиться к ним?

Стадо из семи голов паслось посреди лужайки, в трехстах шагах от нас – на расстоянии, недосягаемом для длинноствольного карабина.

Я обратил внимание на прорезь в деревьях по ту сторону луга, уходившую в глубину леса. По всей вероятности, прогалина сообщалась с другой, и если мы спугнем оленей, они воспользуются лесным коридором. Чтоб отрезать им путь к бегству, я крадучись обошел луг, оставив Франка на прежнем месте, а Генри – спрятанного за деревом, на полпути.

Таким образом олени были захвачены в треугольник облавы, и мы были уверены, что кто-нибудь из стрелков достанет их из карабина, не допустив до бегства.

Не успел я добраться до «просеки» – простите мне это неточное выражение в применении к девственному лесу, – как стадо, щипля траву, направилось в сторону Франка. С каждым шагом олени к нему приближались. Внезапно над листвой взвился дымок, и блеснул огонь: грянул выстрел, и рванулись собаки. Один из оленей подпрыгнул и свалился замертво. Другие заметались в смятении по лугу и, сделав несколько кругов, бросились к коридору, возле которого я стоял на посту. В своем паническом бегстве они поравнялись с Генри, в кустах пронзительно просвистела пуля, и еще один чернохвостый свалился как подкошенный.

Не желая отставать от сыновей, я выстрелил в бегущих оленей и, как мне показалось, промахнулся. Но через мгновение Кастор и Поллукс, травившие оленей, кинулись на отставшего зверя и повалили его. Я поспешил им на помощь и, схватив раненого оленя за рога, прикончил его ударом ножа. Он был ранен в бедро, чем и объяснялся успех собак.

Я выстрелил в бегущих оленей и, как мне показалось, промахнулся

Затем мы все трое сошлись и поблагодарили судьбу, которая послала нам настоящую «облаву». Мы справедливо могли гордиться: ни один заряд не пропал даром, и в несколько мгновений мы надолго запаслись отборной дичью. В самом деле, мы далеко не с легким сердцем умертвили красавцев оленей: нас к этому вынудила властная необходимость – страх перед голодом. Каждый из нас поздравлял других с удачным выстрелом, хотя все отличились. Мы справедливо увенчали Генри: он подстрелил свою дичь на ходу, а это было не так-то легко с чернохвостыми оленями, которые бегут не иноходью, как все прочие, а прыжками устремляются вперед, взметая на воздух все четыре ноги, как скачущие бараны.

Бережно почистив и разрядив карабины, мы прислонили их к дереву и начали свежевать дичь.

Во время этой работы Генри пожаловался на жажду, сказать по правде, нам всем хотелось пить, так как мы совершили порядочный путь под палящим солнцем. Вблизи сочного луга должен был протекать ручей. Генри взял чугунок и пошел искать воду. Не успел он скрыться в лесу, как мы услышали его зов. Мы с Франком схватили карабины и побежали к нему. Генри спокойно сидел на берегу прозрачного ручья, держа в руках чугунок, полный воды.

– Зачем ты позвал нас? – спросил его Франк.

– Попробуй, – ответил ему брат, – вода соленая, как в море.

– Да, она солона! – разочарованно воскликнул Франк.

Это открытие было негаданным счастьем. Дети, мучимые жаждой, не разделяли моей радости. Конечно, они предпочли бы хорошую пресную воду соленой влаге. Но я объяснил им всю важность этой находки. Дело в том, что нам остро не хватало соли; в запасах наших не было ни крупинки этой драгоценной приправы, и с момента прибытия в лощину «соляной голод» ощущался нами, как настоящее лишение. Люди, никогда не терпевшие недостатка в соли, лишь с трудом себе представляют, как мучительно полное отсутствие этой грубой, но, безусловно, необходимой для нашего организма приправы.

Лосиное мясо, которым мы питались последние дни, было безвкусным, потому что его нельзя было посолить; без соли никуда не годилась овощная похлебка; но теперь у нас будет ее сколько угодно.

Я объяснил мальчикам, что, выпарив соленую воду в котле, мы получим вещество, в котором так сильно нуждаемся.

– То-то обрадуется мать, – повторяли мальчики.

Нам не терпелось вернуться домой и порадовать счастливым открытием хозяйственное сердце Марии.

Работа спорилась, как никогда, и вскоре все три чернохвостых оленя были освежеваны, а туши их, разрезанные на части, подвешены к деревьям, чтобы до них не дотянулись волки. Потом мы вскинули на плечи карабины и направились домой.

Глава XXII. Скунс

Радость Марии, узнавшей о нашем открытии, была велика. Соль в хозяйстве – продукт первейшей необходимости, а я обещал жене назавтра же превосходную соль. Мы задумали перенести чан на берег ручья и там же, на месте, приступить к выпариванию соли: это было удобнее, чем таскать воду домой. Так как до ночи было еще далеко, мы захватили с собой Помпо, чтобы перевезти домой мясо чернохвостых оленей; это пришлось сделать в несколько приемов: ведь каждый олень был весом с крупного теленка. Однако мы справились до захода солнца; одни только шкуры остались висеть на деревьях.

Куджо, покуда я с мальчиком работал, не сидел сложа руки: он срубил большое тюльпанное дерево, и к тому времени, когда мы явились домой с последней партией мяса, негр выдолбил в дереве громадное дупло, в котором могли поместиться все три оленьих окорока, засоленные впрок. Приспособление, к которому прибегнул Куджо, напомнило нам корыта, блюда и другую деревянную утварь, употреблявшуюся неграми на нашей плантации в Вирджинии: подобного рода грубоватая посудина могла отлично обслуживать наши потребности, и мы решили немедленно обзавестись ею.

После завтрака отправились к ручью. Никого не оставили дома. Мария поехала верхом; мы с Куджо несли на руках девочек; Генри и Франк тащили на шесте чан для кипячения воды. Собаки, разумеется, поплелись за нами, и жилище было брошено на произвол судьбы.

Ландшафт очаровал Марию. Как вы уже знаете, она была у нас ботаником, а потому внимательно приглядывалась ко всем деревьям, встречавшимся на пути. Вдруг она радостно вскрикнула, точно ей удалось сделать существенное и приятное открытие.

На вопрос, чему, собственно, она обрадовалась, Мария ограничилась ответом, что находка ее может поспорить в важности с соленым источником, – ответом, который не только не удовлетворил, но лишь раззадорил наше любопытство. Нам пришлось смириться: Мария твердо решила хранить свою тайну до вечера, когда мы вернемся домой.

– Вы устанете после дневных трудов, – сказала она, – и тогда я вас порадую!

Я похвалил в душе здравый смысл и выдержку жены, приберегавшей утешительную новость к той минуте, когда мы будем наиболее способны ее оценить.

Смеясь и болтая, мы шли небольшой лужайкой. Вдруг какое-то животное выскочило из чащи и поплелось за нами. Это был очаровательный зверек величиной с кошку, с темным полосатым мехом, но с голыми шеей и головой. Спина зверя была в белых полосках. Вскоре животное остановилось и, размахивая пушистым хвостом, взглянуло на нас, грациозное и резвое, как котенок. Генри не выдержал, опустил на землю чан и побежал к зверьку.

Напрасно я приказывал ему вернуться: крики мои были заглушены лаем собак, уже преследовавших изящного зверька, или же мальчик слишком увлекся его поимкой, – так или иначе Генри меня не послушал. Погоня продолжалась недолго: зверек, вне себя от ужаса при виде страшных врагов, гнавшихся за ним по пятам, остановился, как будто выжидая. Генри прибавил ходу, чтобы осадить собак; ему непременно хотелось взять зверька живьем, и он боялся, что псы его растерзают. Но в эту минуту животное стало на задние лапы, покрутило длинным хвостом и, неожиданно перейдя в наступление, бросилось навстречу преследователям. Последствия этого странного выступления не замедлили сказаться: во-первых, собаки позорно отступили; их торжествующий лай сменился жалобным воем. Бедные псы тыкались мордой в траву и, точно в судорогах, катались по земле. Генри, конечно, остановился, но вскоре и с ним случилось неладное: вдруг он закрыл лицо ладонями, вскрикнул и побежал ко мне. Зверек, обрызгав врагов вонючей жидкостью, которая вырабатывается у него особой железой, тоже остановился и поглядел назад через плечо: казалось, он издевался в лицо над моим сыном; затем, победоносно взмахнув хвостом, он прыгнул и был таков.

Мы едва унесли ноги с лужайки, отравленной противным, удушливым запахом. Генри с Франком подхватили чан, и мы энергичным маршем удалились с злополучного места. Но собаки распространяли зловонные испарения, и мы отгоняли их камнями, заставляя держаться на почтительном от нас расстоянии. Генри еще дешево отделался, так как животное, обороняясь, почти весь свой яд потратило на них. На долю Генри пришлось как раз достаточно, чтобы наказать его за непослушание.

По дороге я сообщил детям кое-какие сведения о странном животном.

– Как вы успели заметить, – обратился я к Генри и Франку, – ехидный зверек величиной с кошку, но крепче сложением и мясистее, с короткими лапами и заостренной продолговатой мордочкой. Он пятнистый и полосатый; расцветка шкуры у всех вонючек различная. Это резко выраженный хищник, гроза и бич многих представителей животного царства. У него длинные, острые когти и зубы троякого рода, причем клыки, предназначенные для раздирания мяса, – характерный признак хищника – сильно развиты у американской вонючки, или скунса³⁶. Вы знаете, что наклонности животных распознаются по их зубам: например, травоядные – лошади, бараны, кролики и олени – лишены клыков; у грызунов четыре сильных резца, по два на каждой челюсти.

Скунс охотно лакомится яйцами: он выкрадывает их на птичьих дворах, в гнездах фазанов и диких индеек и умерщвляет наседок, когда застает их врасплох. Его, в свою очередь, преследуют волки и филины, росомахи, а также фермеры. Он сравнительно неуклюж и медлителен и спасается только вонючей жидкостью, которой опрыскивает врага, выбрасывая ее посредством сокращения мускулов. Жидкость эта, вырабатываемая внутренними железами, хранится у него в двух маленьких мешочках под хвостом, с двумя выводными каналами шириной с ручку гусиного пера; через эти каналы извергается совершенно прозрачная влага, бесцветная днем, но в темноте светящаяся, как струи фосфоресцирующего фонтана. Американская вонючка, выбрасывая свой яд на расстояние пяти шагов, обращает обычно в бегство волков, собак и даже самого человека. Иногда ее жидкость вызывает болезненные явлении, тошноту и рвоту. Рассказывают об индейцах, которые ослепли вследствие воспаления сетчатки, пораженной ядом вонючки. Собаки, обрызганные этой злокачественной жидкостью, по нескольку недель страдают опухолями и лихорадкой. На месте убийства вонючки запах держится месяцами, нередко под густым покровом снега. Но если убить ее сразу, пока она не перешла в «наступление», ничего подобного не замечается.

В странах с умеренным климатом скунс на зиму забивается в нору и погружается в спячку. В жарком климате он промышляет круглый год, подобно большинству хищников, обращая ночь в день. Живут вонючки в подземных норах, на глубине нескольких футов, семействами, штук по десять-двенадцать. У самки – своя отдельная нора, выстланная травой и листьями; здесь она пестует детенышей, которых в выводке бывает от пяти до девяти. Говорят, что мясо вонючки очень нежно на вкус и – жареное – напоминает свинину.

Но вернемся к нашей соли.

Глава XXIII. Соленый источник

Мы подошли к берегам соленого ручья; но так как возвышенность, с которой он спускался, была тут же, перед нашими глазами, мы решили, что по соседству находится и самый ключ, питающий ручей, и направились к истокам.

У подошвы горы мы наткнулись на множество кругляков, похожих на расколотые кегельные шары; цветом они напоминали куски кварца, а размер их колебался от пушечного ядра до чайного блюдца. В этих кругляках были небольшие воронки, нечто в роде кратеров маленького вулкана, в которых, точно на жарком невидимом огне, кипела голубоватая вода. Таких кругляков по соседству мы насчитали двадцать, но большинство были лишены воронок; эти старые кругляки давно иссякли и воды в ручей не источали. Кругляки с кипящей в них водой были, по всей вероятности, нанесены самим источником. Питаясь влагой, кругом росли сочные травы и цветущие зеленые деревца. Круча была увита ползучими растениями и пестрела пурпурно-красными цветами; кусты дикой смородины освежали воздух своей пахучей листвой.

Удовлетворив свое любопытство, мы приступили к добыванию соли. Генри с Франком собирали хворост для костра, а Куджо устанавливал приспособление для подвески котла. Укрепив котел над костром, мы наполнили его соленой водой из ручья. Вскоре затрещал огонь, и нам осталось лишь ждать, пока вся вода испарится.

Можете сами вообразить, с каким нетерпением, скажу больше – с тревогой, мы ждали результатов нашего опыта. Каков-то будет осадок. Настоящая соль или нет? Вкус у воды был, правда, соленый, но он мог объясняться примесью сульфата³⁷ или глауберита. Что, если к концу выпаривания на дне котла осядет одно из этих веществ?

– Что такое сульфат? – спросил у меня Франк.

– Он, кажется, тебе знаком в качестве слабительного, так называемой английской соли, – улыбнулась мать.

– Брр! – поморщился Франк. – От души желаю, чтоб его не оказалось. Но что же такое глауберит?

– Это научное обозначение глауберовой соли.

– Еще одно слабительное, отец! Неужели они нам понадобятся в таком большом количестве? Что скажешь, Генри?

– Ну их совсем! – отмахнулся Генри, скорчив кислую рожицу при воспоминании об этих известных лекарствах. – Лично я предпочитаю селитру, чтобы изготовить из нее порох.

Подобной болтовней старались мы заглушить свое нетерпение. Неужели котел не оправдает наших надежд?

Я надеялся довольно крепко. Мне казалось, что природа расположила минеральные вещества таким образом, что соль, этот необходимейший для органической жизни продукт, встречается более или менее повсюду: в горных породах, в источниках, в больших озерах, не говоря уже о морях и океанах. На земном шаре нет сколько-нибудь значительного пространства, лишенного соли. Я заметил, что внутренние плато Северной Америки, где море настолько далеко, что животные не в состоянии до него добраться, изобилуют солеными источниками. Источники эти служат местом сборищ диких насельников леса и прерии; звери утоляют в них свою жажду, а иногда лижут соленую гальку ручья. Некоторых животных охотники прозвали за это «лизунами».

Таким образом, цветущая лощина, в которой мы обосновались, была населена четвероногими, навсегда прикрепленными к ее пределам. Природа окружила их здесь всем необходимым для жизни, в том числе и солью. Если бы данный ручей оказался несоленым и если бы по соседству в долине не было никаких соленых источников, мы бы не встретили здесь такой богатой фауны.

Я поделился этими соображениями с детьми.

– Отец, – обратился ко мне Франк, горячо интересовавшийся природоведением, – как случилось, что вода в этом ручье соленая?

– По всей вероятности, – ответил я, – вода, которую ты видишь, проложила себе дорогу в соляных скалах и пропиталась солью.

– В соляных скалах? Разве столовая соль добывается в скалах?

– Не вся, но в большом количестве. На земном шаре немало залежей соли. Между прочим, пустыня, по которой мы странствуем, таит огромные соляные богатства. Места добычи каменной соли называются соляными копями. Самые богатые копи находятся в Галиции, неподалеку от Кракова³⁸. Освещенные тысячами рудничных ламп, они сверкают, как дворец. Фантастическое зрелище!..

– Как хотел бы я хоть одним глазком взглянуть на это великолепие! – воскликнул Генри.

– Разъясни, отец, мое недоумение, – заметил пытливый Франк, всегда стремившийся до конца исчерпать затронутую тему. – Я никогда не видел соляной глыбы. Отчего соль доходит к нам в кристаллах или ровных брусьях, словно перетопленная на огне?

– В некоторых местонахождениях, – ответил им я, – вся работа сводится к дроблению скал; но в большинстве случаев каменная соль встречается в природе не в чистом виде, а с посторонними примесями, например с глиной или окисью железа. Тогда соль растворяют в воде и выпаривают.

– Какого цвета каменная соль?

– В чистом виде – белая, но бывает самых различных оттенков, в зависимости от примесей: желтая, голубоватая, бурая.

– Как она красива, должно быть! – всплеснул руками Генри. – Я убежден, что эта соль похожа на драгоценные камни…

– Соль действительно драгоценный камень, – серьезно возразил Франк. – Я предпочту ее всем алмазам мира.

– Ты прав, мой мальчик, – улыбнулся я. – Соль несравненно полезнее бриллиантов. Впрочем, они служат не только пустой забавой и украшением для взбалмошных богачек, но играют также некоторую роль в искусстве и производствах. Это их безусловная ценность.

– Я задам тебе еще один вопрос, – перебил Франк, интересовавшийся солью больше, чем бриллиантами. – Я слыхал, будто соль добывается из морской воды. Правда ли это?

– Добывается – и в огромных количествах.

– Каким же образом?

– Существуют три способа. В жарких странах морскую воду перегоняют в глубокие бассейны, где она быстро испаряется под влиянием солнечных лучей; остатки воды выкачиваются насосами. Так поступают на юге: в Испании, Португалии, во Франции и вообще в области Средиземного моря. Второй способ в общих чертах напоминает первый; только вода испаряется не в искусственных запрудах, а на пространствах, заливаемых морем во время высоких приливов. Море, отступая затем от берегов, оставляет огромные лужи; вода в них испаряется, и чистейшую соль можно загребать лопатами. Соль эта по качеству выше той, что осаждается в искусственных бассейнах; но ни та, ни другая не сравнится с каменной, добываемой в копях. Морскую соль прозвали «серой», в отличие от каменной, белой. Огромные участки покрыты «серой» солью, отложившейся естественным путем в незапамятные времена, вокруг Зеленого Мыса, на острове Сан-Мартина, в Вест-Индии и в других странах. Третий способ заключается в том, что воду кипятят; но он хуже других и требует наибольших затрат.

– Отчего морская вода содержит в себе соль?

– Трудно сказать. Ученые до сих пор не столковались на этот счет. Выдвинут целый ряд гипотез. Одни предполагают, что на дне моря находятся соляные равнины и верхние пласты соли постепенно растворяются в воде. Думаю, что эта догадка не выдерживает критики. Другие утверждают, что морская вода – первичное вещество и всегда была такой же, как сейчас. Эта гипотеза сводится к переливанию из пустого в порожнее: морская вода солона, потому что всегда была соленой. Третьи думают, что существуют соленые течения, которые разносят соль по всему океану…

– А морская вода всюду содержит одинаковое количество соли?

– Нет. В тропических морях раствор насыщеннее, чем в полярных. В заливах и вблизи берегов соли меньше, чем в открытом океане. Но различие это ничтожно и почти незаметно.

– А какой процент соли в морской воде?

– Два с половиной приблизительно. Это значит, что сто литров воды дают осадок соли в два с половиною литра…

– Существуют, кажется, озера, где вода еще солоней?

– Совершенно верно. Их немало. К северо-западу от нас лежит так называемое Соленое озеро. Вода его содержит до тридцати процентов соли. Будем надеяться, что наша вода не менее насыщенна. Однако пора заглянуть в котел, мы о нем совершенно позабыли.

Мы подошли и сняли крышку. На дне колыхалась белесоватая гуща, напоминавшая кристаллики талого снега. Зачерпнув гущи, мы лизнули ее: о, радость – то была настоящая соль!