Текст книги "Жилище в пустыне"

Глава XVII. Бобры

Уже совсем рассвело, но таинственно поднявшаяся вода держалась на прежнем уровне. Я называю подъем воды таинственным лишь потому, что причина его нам была неизвестна. Как я уже сказал, мы объясняли наводнение обвалом какой-нибудь кручи в нижней части ущелья. Нам не терпелось разобраться в этом странном явлении, и с восходом солнца я решил пробиться сквозь чащу и разъяснить сомнение. Явление было не только странным, но и в высшей степени тревожным.

Я отправился один, поручив охрану лагеря Куджо с его длинным копьем и мальчикам с их карабинами. Сам я захватил ружье и наш кухонный топорик, чтобы расчистить дорогу в зарослях.

Дорогу в лесу мне освещали первые лучи солнца. Я направлялся на юго-запад, рассчитывая выйти к ручью немного ниже, а затем следовать по его течению. С трудом продираясь в диком сплетении ветвей, я через два приблизительно километра внезапно вышел к ручью.

Представьте себе мое удивление: ручей не только не разбух, но стал даже мелководнее, чем раньше. В то же время я заметил, что вода в нем помутнела и что в ней плавали зеленые листья и свежие стебли, увлекаемые потоком.

Я поднялся вверх по течению, думая найти там запруду, и ломал голову над тем, какое же именно явление природы могло задержать течение ручья: случайное падение ствола дерева, даже самого массивного, не могло объяснить происшедшего. Берега ручья были пологие, и возможность обвала или оползня исключалась. Я начинал уже думать, что здесь замешаны люди, и нагнулся к земле, ища человеческих следов. Их, правда, не оказалось, но следов зверья – сколько угодно.

Я продвигался с осторожностью: не обнаружив никаких признаков человека, я все же опасался встречи с индейцами, считавшими всякого белого врагом. Наконец я достиг излучины, выше которой, по моим воспоминаниям, русло суживалось и начиналась довольно глубокая теснина. Это я помнил великолепно, так как, проникая в долину, мы были вынуждены именно в этом месте покинуть с фургоном русло потока и поехать лесами в обход. Здесь, по всей вероятности, я выясню, каким образом был запружен ручей.

Я подбирался к излучине, крадучись вдоль берега, и осторожно заглянул вниз, раздвинув чащу.

Странное зрелище представилось моим глазам.

Как я и предполагал, ручей был запружен именно в том месте, где русло суживается. Но плотина была не случайной помехой, а правильным искусственным сооружением.

Поперек ручья был опрокинут большой ствол. Сильно надломленный, он не окончательно отделился от основания, но держался на многочисленных уцелевших волокнах.

На том берегу ручья, куда запрокинулась крона надломленного дерева, ее припечатывала куча камней, смазанных илом, чтобы она держалась прочнее. Дерево подпиралось длинными колышками. Они образовывали подобие частокола, снизу заваленного для устойчивости камнями. Позади этого частокола новые колышки, перехваченные ветками и закрепленные камнями и опять-таки обмазанные илом. Вся постройка представляла собой плотину в шесть футов толщиной, с плоским верхом и некоторым уклоном к нижнему течению ручья; к верхнему она обрывалась почти отвесно. Крыша плотины была покрыта илом. Два узких шлюзовых отверстия скупо пропускали воду, стекавшую на парапет.

Казалось, это архитектурное сооружение было делом человеческих рук. На самом же деле – ничего подобного.

Строители находились у меня перед глазами. В данную минуту они как будто отдыхали. Их была по крайней мере сотня; они растянулись на земле и на крыше новой плотины.

Строители находились у меня перед глазами. В данную минуту они как будто отдыхали

Коричневые или темно-каштановые зверьки напоминали гигантских крыс; не хватало лишь длинных, заостренных хвостов. У них были выгнутые спинки и плотные закругленные туловища, как у всех животных, родственных крысам; зубы острые, режущие, характерные для семейства грызунов³²; эти зубы я хорошо разглядел, так как животные пользовались ими ежеминутно. По два широких и острых клыка на каждой челюсти выпячивались даже при спокойном положении рта. Уши были короткие, наполовину прикрытые шерсткой. Все тело в длинном лоснящемся меху. По сторонам ноздрей росли пучки щетины, словно кошачьи усы. Глазки маленькие и высоко посаженные, как у выдры. Передние лапы короче задних, но и те и другие – с пятью коготками. Однако на задних лапах, больших и широких, пальцы были связаны перепонкой.

Так вот чьи следы я видел, приближаясь к ручью.

Самой интересной частью у этих животных был хвост, совершенно обнаженный, темно-коричневого цвета, как будто обтянутый шагренью. В длину он имел не больше фута, несколько дюймов в ширину и в толщину и напоминал ракетку для игры в гольф, только потолще и с закруглением в конце.

Зверьки эти были крупнее и в то же время короче и толще выдр.

Хоть я и впервые сталкивался с этими созданиями, но сразу узнал в них бобров³³.

Тайна теперь разъяснилась: колония бобров эмигрировала в долину, и построенная ими плотина вызвала внезапное наводнение.

Сделав это открытие, я остался на месте – понаблюдать интересных зверей.

Плотина казалась вполне законченной, но это отнюдь не явствовало из того, что зверьки отдыхали. Дело в том, что бобры производят свои строительные работы только по ночам. Вообще они очень редко появляются днем на суше, так как боятся охотников; но эти звери, очевидно, были не знакомы с огнестрельным оружием, и они как будто отдыхали от ночных трудов. Без сомнения, вся плотина не могла быть воздвигнута за одну ночь, и лишь верхняя часть ее, возведенная бобрами накануне, послужила причиной наводнения. Так как ручей в этом месте почти подступал к берегам лужайки, достаточно было небольшого препятствия, чтобы его запрудить и вызвать громадный разлив.

Одни бобры лежали на сооруженной ими постройке, грызя листья и стебли, торчавшие из массы ила, другие купались и кувыркались в воде, третьи, наконец, сидя на пнях по сторонам плотины, били время от времени по воде своими тяжелыми хвостами, подобно прачкам, полощущим белье.

Это было любопытное и комическое зрелище. Насладившись им вдоволь, я хотел было выступить из засады, чтоб посмотреть, какое впечатление произведет появление человека на четвероногих строителей, когда внезапно внимание их было привлечено каким-то предметом.

Один из них, сидевший на пне на некотором расстоянии от запруды, по всей вероятности дозорный³⁴, соскочил и трижды ударил тяжелым хвостом: это был, конечно, сигнал; тотчас зверек нырнул с головой в воду, как будто его преследовали, а вся прочая стая, услышав хлопанье и плеск, вздрогнула и, с ужасом оглянувшись, пустилась к берегам и юркнула в воду. Каждый перед тем, как нырнуть, щелкал хвостом.

В поисках причины этой внезапной тревоги я заметил в направлении, где сидел сторожевой бобр, животное странной формы. Оно двигалось медленно и бесшумно, крадучись за деревьями и прижимаясь к воде. Оно направилось к шлюзам, и я стал наблюдать за ним. Достигнув плотины, оно медленно взобралось на парапет, стараясь остаться незамеченным со стороны озера.

Тут я разглядел его подробно. Это был неуклюжий зверь, немного крупнее бобра и в некоторых отношениях похожий на него. Различия, однако, бросались в глаза. Во-первых, несколько иная окраска: спина и живот у пришельца были почти черные; две светло-коричневые полосы шли по бокам, встречаясь сзади. Лапы и нос были совершенно черные, тогда как грудь и шея – белые, и глаза обведены белыми кругами. Ушки маленькие, густые, усы топорщащиеся и короткий пушистый хвост.

Мех у него густой и длинный, лапы сильные, мускулистые и настолько короткие, что при ходьбе он как будто волочит тело по земле: кажется, что он ползает, а не ходит. Это объясняется его принадлежностью к животным стопоходящим. Его удлиненные ступни были хорошо развиты и снабжены блестящими загнутыми когтями. Во всей повадке его чувствовался хищник.

Это была росомаха – смертельный враг бобров.

На середине плотины она остановилась, положила передние лапы на бруствер из частокола и глины, медленно подняла голову и заглянула в запруду.

Хотя бобры полжизни своей проводят под водой, они лишены способности оставаться в ней подолгу и время от времени вылезают на поверхность подышать воздухом. Бобры уже повысовывали головы в разных местах запруды. Некоторые настолько осмелели, что взобрались на маленькие островки, торчавшие там и сям над водой; животные были вполне уверены, что виверра, будучи плохим пловцом, здесь их не настигнет. Однако никто из бобров не обнаруживал желания вернуться к плотине.

Между тем росомаха как будто перестала поджидать бобров на плотине; она больше не таилась, хотя была отлично видна со стороны запруды. Теперь она зорко огляделась вокруг, точно хотела наметить жертву и предпринять более решительные шаги. Наконец, выработав план нападения, она смело вскочила на парапет и по крыше плотины вернулась к тому месту, откуда пришла. На некотором расстоянии от плотины она остановилась, потом резко повернулась спиной к запруде и исчезла в лесу.

Мне было крайне любопытно, вернутся ли бобры на плотину, и я решил помедлить в своей засаде. Выждав минут пять, я заметил, что некоторые бобры, из тех, что сидели на островках, погружаются в воду и плывут, направляясь в мою сторону. Покуда я наблюдал за ними, внезапно раздался глухой шум в листве возле плотины. Оглянувшись, я увидел росомаху, спешившую к частоколу. Однако вместо того, чтобы, как в первый раз, ползти, крадучись, вдоль бруствера, она схватила своими когтистыми лапами поваленный поперек ручья ствол и вскарабкалась на него, стараясь держаться стороны, противоположной запруде. Ветви этого дерева свисали горизонтально над парапетом. В одно мгновение виверра достигла одной из этих ветвей и, утвердившись на ней плашмя, заглянула вниз.

Но едва утвердилась она на этой новой позиции, как с полдюжины бобров, предполагая, очевидно, что враг далеко, вскарабкались на парапет, щелкая, как раньше, длинными тяжелыми хвостами. Едва они подошли к свисавшей ветке, как росомаха поднялась, насторожилась и приготовилась ринуться на добычу.

Теперь пришла моя очередь: я вскинул карабин и прицелился прямо в сердце зверю. Бобры, ошарашенные громом выстрела, нырнули в воду, а раненая росомаха свалилась с плотины. Я подбежал к ней и ударил ее прикладом; но каково было мое удивление, когда свирепое животное вонзилось клыками в дерево приклада и чуть не расщепило его. Я закидал его большими камнями, ловко увертываясь от клыков, и наконец прикончил топором.

Чудовищный зверь похож был на барса, который задрал нашего быка возле лагеря, но размерами поменьше. Я не соблазнился его тушей, не видя в ней никакого прока. Так как убитый зверь испускал отвратительный запах, я поспешил от него удалиться, оставив его там, где он свалился, и кратчайшей дорогой вернулся в лагерь.

Глава XVIII. Жилища бобров

Я избавлю вас от описания восторга жены и детей, услыхавших от меня рассказ обо всем виденном и о приключении с виверрой. Теперь, когда выяснилось, что причиной наводнения была плотина, воздвигнутая бобрами, зашлюзовавшими ручей, мы окончательно укрепились в нашем смелом намерении – обосноваться в котловине.

Бобры являлись для нас источником благосостояния, несравненно более существенным, чем служба в мексиканских рудниках, и даже чем самые рудники. Бобровая шкурка ценилась в два фунта стерлингов. В открытой мною колонии было не меньше ста бобров, а пожалуй, и больше; но, так как бобры размножаются необычайно быстро, давая ежегодно приплод в пять-шесть детенышей на самца и самку, не было никаких сомнений, что число их дойдет до многих тысяч.

Мы будем их охранять, поставлять им пищу, а также займемся истреблением виверр и других врагов бобра, которые окажутся в долине. Все это, конечно, будет способствовать их размножению, и, чтобы остановить чрезмерный прирост, мы будем убивать бобров постарше, бережно снимая с них драгоценный мех. Несколько лег такой работы – и мы вернемся в цивилизованный мир, нагруженные чудесными бобровыми шкурками, которые составят значительную ценность.

Местность, облюбованная для поселения, сильно выиграла в наших глазах. Я проникся уверенностью, что лучшего выбора сделать нельзя. Если бы даже мне дали сейчас выносливых здоровых быков, я, сказать откровенно, остался бы на месте. Шутка Марии оправдывалась: мы можем разбогатеть в пустыне.

Итак, решено: мы остаемся.

Во-первых, надо было построить жилье. В этих обстоятельствах можно было думать только о бревенчатой хижине. Воздвигнуть ее для Куджо было детской игрой. В Вирджинии, на моей злополучной ферме, он выстроил несколько таких хижин, и никто не мог с ним сравниться в искусстве сооружения этих временных построек. Никто не умел лучше Куджо обтесать бревна, прочно пригнать их друг к другу; он с необычайным мастерством делал в них шипы и гнезда, и его бревенчатая кладка отлично держалась без помощи гвоздей; наконец, Куджо умел придать прочность степам, выложить плиту из глины, поставить дверь, прорубить окно. Ручаюсь вам, что в умении построить простой бревенчатый дом Куджо мог поспорить с любым архитектором.

Строительного материала в нашем распоряжении было сколько угодно. Особенно выделялись тюльпановые деревья с высокими мачтовыми стволами, шестьдесят футов высоты, без единого сучка или ветки до самой кроны.

Топор Куджо неумолчно стучал в лесу. Треск падающих стволов отдавался эхом по всей долине. Мы с Генри и Франком, приспособив для этой цели нашу заслуженную кобылу Помпо, перетаскивали стволы к месту, назначенному для постройки дома.

На третий день Куджо забил колья, а на четвертый мы вывели сруб. Пятый день ушел на размещение балок и стропил.

Весь шестой день Куджо провозился с большим дубовым бревном, которое он заготовил и распилил на четырехфунтовые обрубки еще в начале работы. Дерево к этому времени совершенно просохло и легко расщеплялось. Куджо быстро с ним сладил при помощи топора и стамесок. К вечеру у нас была целая груда досок длиной с нашу повозку и подходящих для кровли. Я провел этот день в заготовке глины, чтобы обмазать стены и выложить печь.

На седьмой день мы отдыхали. Было ли то воскресенье – сказать затрудняюсь, но нас это мало интересовало: после шести дней напряженного труда человек вправе отдохнуть, не справляясь с календарем и пасторскими указаниями.

День отдыха прошел, как настоящий праздник. Дети благодаря стараниям Марии нарядились в чистое платье. Всей семьей мы отправились на прогулку к бобровой плотине.

Бобры были не менее озабочены своей постройкой, чем мы сами: их конусообразные жилища уже поднимались над водой, один – поближе к берегам, другие – на островках. К одной из этих «хижин» нам удалось подойти поближе, и мы рассмотрели ее с живейшим любопытством. Она была почти правильной конической формы, похожа на пчелиный улей и построена из камней, сучьев и мелкой гальки, смешанной с водорослями. Основание этих сооружений уходило под воду, и хотя заглянуть внутрь не представлялось возможным, мы все же заключили о существовании подводного этажа, так как из воды торчали жерди, на которых держалась вторая переборка. Вход в жилище был под водой, так что бобр, вылезая из дому, каждый раз по необходимости нырял; однако это его ничуть не смущало и скорее доставляло ему удовольствие. Со стороны берега жилище бобра было, как нам часто приходилось слышать, наглухо замуровано. И в самом деле, бобр поступил бы опрометчиво, оставив открытую лазейку для врага. Все эти сооружения были осыпаны галькой, плотно прибитой тяжелыми хвостами бобров и их широкими ластами: она производила впечатление хорошо утрамбованной. Мы знали, что изнутри жилье бобра отделано таким же образом, а потому является теплым и удобным зимой.

Их конусообразные жилища уже поднимались над водой

Некоторые постройки уклонялись от правильной конической формы в яйцевидную; иногда попадалось по две постройки под одной крышей, для большей устойчивости в воде и в целях архитектурной экономии. Все они были достаточно просторными. Многие поднимались в человеческий рост над уровнем воды и были снабжены широкими навесами, под которыми бобры любят отдыхать и греться на солнце. Каждое жилье было построено своими обитателями – самцом и самкой; иногда семейство бобра состояло из пяти-шести членов. Бобры, успевшие справиться с постройкой раньше других, заготовляли на зиму провизию, то есть листья и стебли различных древесных пород: ивы, березы и шелковицы. Они во множестве плескались в воде у входа в свои жилища.

Поздняя осень была не слишком благоприятным временем для сооружения новой плотины. Строительная горячка у бобров начинается обычно весной. Несомненно, что прибывшая в наши края колония была изгнана с насиженного места трапперами или индейцами; возможно также, что они покинули старую плотину, расположенную в нескольких стах километров отсюда, оттого, что пересох или переменил течение ручей.

По нашим предположениям, они поднялись по течению реки, направлявшейся на восток.

По всей вероятности, они появились в долине за несколько дней до того, как я их обнаружил; ведь требовалась неделя-другая, чтобы надломить прибрежные деревья и накопить всю эту кучу материала для постройки внезапно выросшей плотины. Некоторые стволы имели целый фут в диаметре. Большинство камней весило по двадцати фунтов; однако бобры перекатывали их по земле или же переносили, прижимая ластами к груди.

Итак, бобры пришли сравнительно поздно, но усиленной работой наверстали свое опоздание.

Глава XIX. Умная белка

Покуда мы наблюдали за движениями бобров, вникая в нравы этих любопытных созданий, случилось нечто весьма интересное, подтвердившее нам, что не одних только бобров природа наделила высокой сообразительностью.

Почти посредине запруды возвышалась купа больших деревьев, погруженных на два-три фута в воду. Деревья эти до образования озера стояли на берегу ручья; теперь их со всех сторон омывала вода, и, по всей вероятности, они были обречены на гибель, так как являлись разновидностью тополей, быстро загнивающих, чуть только корни их погружаются в воду.

На этих деревьях мы заметили каких-то маленьких животных, которые с изумительной ловкостью перепрыгивали с ветки на ветку и с дерева на дерево. Это были белки.

Казалось, все они находились в состоянии сильнейшего возбуждения. Можно было подумать, что покой их нарушен близостью врага. Однако ничто им не угрожало; они прыгали с дерева на дерево, спускаясь вниз по стволу до самой воды; затем быстро оглядывали воду, как бы собираясь прыгнуть в нее, и вновь карабкались на высоту. Их было штук двенадцать, но благодаря быстроте, с которой эти проворные зверьки мелькали в листве, создавалась иллюзия, что их в десять раз больше. Ветки и листья непрерывно гнулись и шуршали под белками – ни дать ни взять в деревьях жила целая стая маленьких птичек.

Взгляд наш упал на зверьков, шнырявших по деревьям; но, не найдя в них ничего замечательного, мы не стали приглядываться к их движениям. Во всяком случае, для нас было очевидно, что эти нежные животные, избегающие без серьезной необходимости всякого соприкосновения с водой, были встревожены в своем привычном убежище появлением шлюза и очутились в плену на зеленом островке. Почти вся листва на деревьях была обглодана белками, а с более тонких веток была содрана и кора. К этому белок вынудила голодовка; они боязливо озирались вокруг, ища спасения.

Только внимательно присмотревшись, мы поняли, что именно обнадежило их и привело в возбужденное состояние. Неподалеку от затопленной купы, в верхней части запруды, плавало дерево. Неизвестно как попавшее в ручей, оно было увлечено потоком и приближалось к зеленому островку, на котором ютились белки; двигалось оно крайне медленно, так как течение посреди запруды почти сводилось на нет. Именно это дерево было причиной беличьей тревоги. Зверьки явно задумали, как только оно подплывет к ним, воспользоваться им для передвижения.

Мы уселись и приготовились наблюдать дальше. Дерево медленно подплывало. Белки сгрудились на ветках, поджидая его; вместо того чтобы лазать вверх и вниз, как раньше, они теперь неподвижно сидели на кончиках ветвей.

Дерево между тем проплывало мимо затопленной купы; одна из веток нагибалась к нему. Но мы рассчитали, что спасательный «плот» проплывет шагах в двадцати от этой ветки. Однако белки ожидали в полном сборе, устроившись цепью, одна за другой, и передняя белочка как будто готовилась прыгнуть.

Белки ожидали в полном сборе, устроившись цепью, одна за другой

– Неужели она отважится на такой безумный прыжок? – прошептала Мария.

И мы затаили дыхание, боязливо выжидая, что произойдет.

– Да, миссис Ролф, – ответил Марии Куджо, – они в самом деле собираются прыгнуть. В Вирджинии они прыгали еще дальше. Глядите, одна уже прыгает!

Не успел Куджо договорить, как первая белка, описав дугу в воздухе, упала на плывущее дерево; за ней – другая, третья, и вскоре все белки, подобно птичьей веренице, мелькнули в воздухе и очутились на «плоту». Дерево, усеянное белками, продолжало плыть как ни в чем не бывало.

Вначале нам показалось, что белки перекочевали все до одной; но мы ошиблись: на затопленной купе оставалась одна.

По всей вероятности, она не успела вовремя добежать до конца ветки. Длинная ветка, понемногу сгибаясь под тяжестью белок, ожидавших на ней переправы, сильно пригнулась к воде, и расстояние от ее конца до проплывавшего мимо дерева таким образом увеличилось. Для последней белки прыжок оказался рискованным.

Зверек в безумном смятении бегал взад и вперед, огорченный своей неудачей и подавленный одиночеством. Несколько минут он прыгал с дерева на дерево, метался из стороны в сторону, то и дело останавливаясь и печально провожая глазами удалявшихся подруг.

Вдруг белка начала спускаться с дерева, отличавшегося необычайно толстой корой; кора эта была расколота на крупные чешуи, более фута в длину каждая и в несколько дюймов шириной, и почти свободно отделялась от ствола. За эту особенность дерево, на котором сидела белка, прозвано охотниками «чешуйчатым». Белка наметила самую большую чешую, вклинилась между ней и деревом, и вскоре кора зашевелилась. Зверек выбивался из сил, чтобы отодрать кору от дерева; он хлопотливо выглядывал из-за ширмочки, подгрызал кору, расшатывал ее коготками.

Наконец чешуя почти отделилась от ствола и повисла на нескольких волокнах, которые белка не замедлила перегрызть своими острыми зубками. Кора шлепнулась в воду, а белка с грациозной легкостью прыгнула на нее. Течение в этом месте почти отсутствовало, и вряд ли белка на куске коры уплыла бы далеко от зеленой купы; но зверек не смутился затруднением: покачавшись, белка распушила свой большой хвост наподобие паруса, и ветерок начал медленно подталкивать своеобразный кораблик. Вскоре зверек миновал купу; ветер направил кораблик к нижнему течению запруды, и, подхваченная потоком, лодчонка умчала белку к остальным.

Те уже приближались к плотине. Генри хотел было преградить им дорогу, но мать удержала его за руку, объявив, что чудесные умные белочки, доставившие нам такое пленительное зрелище, вполне заслуживают свободы.