Текст книги "Жилище в пустыне"

Глава XLII. Пиршество в лесу

Так как предыдущую ночь наши путешественники спали мало, то они остановились в этот день ранее обыкновенного, причалив к месту сравнительно более открытому, чем те, мимо которых они плыли уже долгое время. Эта перемена декорации была тем более приятна, что нашим путникам представлялась, наконец, возможность пройтись немного по суше и размять затекшие от продолжительного сидения ноги. Наскоро пообедав, все отправились погулять.

Пройдя несколько сот шагов, они вдруг услыхали смутный гул разнообразных голосов, словно все обитатели леса, собравшись, вели между собой оживленную беседу. Заинтересовавшись этим странным явлением, наши герои направились в ту сторону, откуда доносился шум.

Пробравшись через не слишком густую чашу кустарников, они очутились на краю лужайки, посреди которой возвышалась огромная ювия, обремененная массою крупных плодов; большинство из них уже созрели и начали падать на землю.

Вокруг дерева находилось множество разнообразных животных и птиц, которые были чем-то заняты; вся эта компания представляла в высшей степени странное зрелище.

Во-первых, здесь были пакиш, агути и водосвинки – три вида из породы грызунов. Паки – немного больше зайца, на которого они очень похожи, с той только разницей, что уши у них короткие; на груди и брюшке шерсть у них белого цвета, а на спине темно-коричневая; на боках у них белые пятна, идущие правильными полосами; усы у них длинные и белые, как у кошек, а хвост представляет собою едва заметный отросток.

Это были не змеи, а какие-то странные животные с овальным туловищем.

Агути очень похожи на них, но мельче, и шерсть у них темная, с красновато-бурым оттенком, причем пятен, как у паки, у них нет совсем.

Эти два вида животных встречаются во всех тропических областях Америки, где они наряду с шиншиллами и тушканчиками¹³⁴, занимают такое же место, какое кролики и зайцы в северных странах. Переселенцы из Европы сохранили за ними даже эти названия и охотятся на них теми же способами, как на зайцев и кроликов у себя на родине. Мясо паки и агути чрезвычайно вкусно и употребляется в пищу как чужестранцами, так и туземцами.

Было тут и несколько пород обезьян, среди которых обращал на себя внимание оринокский капуцин¹³⁵ – крупная обезьяна, достигающая метра высоты, сплошь покрытая коричневой шерстью и с широким, пушистым, но цепким хвостом. Живет она на деревьях, однако спускается на землю чаще, чем ревуны, и резко отличается от других родственных ей видов формою головы и лицом. Во всей Америке нет другой обезьяны, черты которой имели бы такое сходство с человеческими; на лбу у капуцина торчит вихром клок волос, а усы, и в особенности длинная борода, спускающаяся на грудь, делают его похожим на обитателя Ближнего Востока.

Возле ювии была лишь всего одна пара таких обезьян, потому что эта порода не живет стаями, как другие; самку легко было отличить от самца, так как она меньшего роста, и борода у нее короче, но оба они, по-видимому, придавали большое значение этому украшению, отличающему их от других пород, и очень о нем заботились: самец время от времени подносил руку к бороде, точь-в-точь как это делают некоторые щеголи, поглаживающие свои искусно завитые усы.

В нескольких шагах от дерева находилось небольшое озеро, и капуцины то и дело подходили к нему, чтобы напиться, но пили они, не втягивая воду губами или лакая ее, как другие животные, а набирали воду горстями и подносили ко рту, стараясь при этом не пролить ни одной капли на свою драгоценную бороду.

Немного поодаль, держась в стороне от остальных, находились другие обезьяны, длинные хвосты которых, обнаженные к концу, были так же цепки, как у маримонд.

Это были гуарибы¹³⁶ из семейства ревунов, почти сплошь покрытые черною шерстью, за исключением рук, которые были у них желтого цвета. Они расселись кругом, и один из них, по-видимому, вожак, должно быть, обращался к ним с какой-то речью. Звуки, которые он при этом издавал, были так разнообразны, что можно было подумать, будто все его слушатели говорили одновременно с ним. Иногда это так и бывало, и в подобные моменты поднимался такой шум, что его можно было слышать чуть ли не за полтора километра.

Гуарибы, так же как и все ревуны, обладают очень сильным голосом благодаря особой перепонке, находящейся у основания их языка, вследствие чего они производят впечатление зобатых.

Были там и обезьяны иных пород, а также попугаи ара и другие птицы, питающиеся плодами. Высоко над лужайкой парил орел, выжидая удобного cлучая схватить паку или агути, являющиеся его обычной пищей.

Наши путешественники, укрывшись в кустарнике, с живейшим интересом наблюдали за этим странным сборищем; прежде всего им бросилось в глаза, что ни одно из этих разнообразных животных не приближалось к подножию дерева, привлекавшего их всех; напротив, каждый старался держаться как можно дальше от ветвей ювии. Не успели наши герои объяснить себе это странное явление, как на землю упал созревший плод. Уже по одному стуку можно было определить, как велика его тяжесть. После этого стала вполне понятной осторожность животных, опасавшихся приближаться к дереву: одного такого ядра, упавшего с высоты двадцати метров, было бы вполне достаточно, чтобы размозжить череп взрослого человека. Поэтому индейцы, предпринимая сбор плодов ювии, надевают на голову деревянные шлемы, прикрывающие их до плеч, так как знают, что это дело далеко не шуточное. Все звери и птицы неистово обрадовались при виде упавшего ореха, однако предстояло еще раскрыть его, что было нелегкой задачей, так как скорлупа его имеет не меньше четырех сантиметров ширины, и нужна пила, чтобы удалить твердую, как камень, оболочку.

Леон спросил Гуапо, каким образом обезьянам и птицам удастся разбить орех.

– А вот увидите, – ответил индеец, и взоры всего семейства устремились на собравшихся вокруг ювии животных.

К крайнему удивлению путешественников, обезьяны и птицы не тронулись, однако, с места и, по-видимому, не собирались принять ни малейшего участия в предстоявшей работе: за это дело взялись грызуны – паки, агути и водосвинки, которые острыми зубами стали перегрызать скорлупу ореха. Вскоре они проделали достаточно широкое отверстие в твердой оболочке, и из него выпали трехгранные зерна, рассыпавшиеся во все стороны. Тут все накинулись на них, и те, что были бойчее и проворнее, захватили лучшую часть добычи, позабыв о паках и водосвинках, которым пришлось выжидать падения другого ореха, чтобы снова остаться ни с чем.

Обезьяны, правда, принимали известное участие в общей работе: когда падал орех, одна из них бросалась к нему и что было сил толкала его перед собою со всей поспешностью, на какую только была способна. Едва она выбиралась из опасной зоны, где каждое мгновение она рисковала оказаться раздавленной упавшим плодом ювии, к ней тотчас присоединялось несколько товарок, и все они, схватив орех, бросали его о камень, повторяя этот маневр по нескольку раз; в тех случаях, когда скорлупа была не особенно толста, она разбивалась. Однако сплошь и рядом обезьяны ничего не могли сделать, и тогда инициатива переходила к грызунам, у которых потом обезьяны отнимали зерна; к счастью, орехов было столько, что каждый мог надеяться получить свою долю.

Но вдруг раздался страшный рев, покрывший сразу все голоса и в одно мгновение положивший конец радостному пиршеству: это был рев ягуара! Уже слышно было, как грозный хищник, ломая ветви кустарников, пробирался к месту веселого сборища.

Лужайка сразу опустела. Водосвинки нырнули в озеро и исчезли под водой, паки и агути скрылись в свои норы, обезьяны забрались на верхушки ближайших деревьев, а птицы улетели, оставив у подножия ювии только разбитую скорлупу пустых орехов.

Путешественники также поспешили к месту своей стоянки, развели большой костер и заботливо поддерживали его до самого утра, чтобы отпугнуть ягуара, угрожающий рев которого не раз в течение ночи заставлял их вскакивать на ноги.

Глава XLIII. Яйца на пространстве нескольких акров

На следующий вечер наши герои причалили к песчаной мели, которая тянулась вдоль одного из берегов реки, на пространстве нескольких миль. Песок там был сухой и чрезвычайно мелкий, так что на нем можно было удобно улечься, как на постели. Однако поблизости не было деревьев, и потому путники не имели возможности развести костер, ввиду чего решили бодрствовать всю ночь, по очереди сменяя друг друга.

Леон, по обыкновению, должен был дежурить в первую смену, так как начало ночи – время наименее опасное. Устроив себе нечто вроде сиденья из кучи песка, мальчик твердо решил не засыпать. Первый час прошел сравнительно легко, но потом глаза Леона мало-помалу стали смыкаться, и он чувствовал, что им против воли овладевает такая же неодолимая потребность во сне, как и в знаменитую ночь нападения вампира.

Тщетно употреблял он все средства, к которым прибегал тогда: несмотря на твердое решение, он все же крепко уснул.

Он проспал около получаса, как вдруг скатился с кучи песка, на которой сидел, и упал набок. Пробудившись от внезапного толчка, он протер глаза, мысленно выругал себя за свою слабость и стал осматриваться кругом, желая убедиться, не угрожает ли какая-либо опасность спящим.

Посмотрев сначала в сторону леса, Леон не нашел ничего подозрительного; но, повернувшись к реке, он заметил при свете догоравших углей пару блестящих глаз, устремленных на него, а рядом с ним другую пару, а там еще и еще: со всех сторон на него были направлены сверкающие зрачки; они были очень малы, и Леону при свете угасающего костра показалось, что это смотрят на него змеи. Такое предположение, разумеется, не могло его успокоить, и смущение бедного мальчика было тем сильнее, что он боялся малейшим шумом обратить на себя внимание пресмыкающихся.

Тем не менее он поднялся. Теперь ему лучше были видны окружавшие его предметы, и он заметил, что это были не змеи, а какие-то странные животные с овальным туловищем; весь берег был буквально усеян ими; черные тела их резко выделялись на фоне белого песка, образуя блестящую линию в том месте, где точно в подвижном зеркале отражался лунный свет.

Леон никогда не видел ничего подобного и не знал, чем объяснить это странное явление. Не на шутку встревоженный, он разбудил Гуапо и всех остальных. Звук его голоса испугал животных, и они стремглав кинулись в воду.

– Карапа, – сказал Гуапо со своим обычным лаконизмом.

– Черепахи? – переспросил дон Пабло, догадавшийся, что хотел сказать индеец.

– Да. Вероятно, они явились сюда для кладки яиц, как делают это каждый год.

Гуапо успокоил всю семью, уверив ее, что черепахи¹³⁸ – совершенно безобидные создания, но все так переволновались за эти несколько минут, что сон их сняло как рукой, и вместо того, чтобы ложиться снова, они стали слушать рассказ Гуапо об этих странных животных.

– Большие черепахи, – начал он, – так называемые арау, или тортуги, ежегодно собираются со всей реки, образуя целые полчища, вроде того, какое вы здесь видели. Каждый из этих многочисленных отрядов выбирает себе место, удобное для кладки яиц, – какой-нибудь остров или песчаную отмель. Однако, прежде чем класть яйца, черепахи несколько дней подряд занимаются обследованием намеченного места, причем высовывают для этого из воды только головы. Этот предварительный осмотр они производят с величайшим вниманием. Убедившись, что выбранное место представляет все необходимые условия, они отправляются туда ночью, высаживаются на сушу несчетными стадами, и каждая тортуга загнутыми когтями своих задних лап роет в песке яму около девяносто сантиметров в диаметре; в эту яму она кладет яйца, количество которых колеблется у каждой от семидесяти до ста двадцати штук. Они белого цвета, и скорлупа их очень тверда. Величиною черепашьи яйца немного крупнее голубиных и несколько мельче куриных. Снеся яйца в яму, черепаха тщательно заравнивает ее песком, чтобы ни коршун, ни ягуар, ни иной хищный зверь не могли обнаружить это сокровище. Покончив с этим делом, все несметное стадо погружается обратно в реку и рассеивается по всем направлениям. Все остальное довершает солнце, и приблизительно недель через шесть после кладки из яиц вылупляются маленькие черепахи величиною около трех сантиметров в диаметре. Едва разбив скорлупу, они сразу же устремляются к воде. Поселяются они сначала только в мелких озерах и прудах, часто довольно далеко от места, где они появились на свет, причем можно считать доказанным, что в первые годы жизни они не рискуют жить в большой реке. До сих пор представляется загадкой, каким образом маленькие черепахи добираются до этих озер: сами ли они находят их или мать приводит туда своих детенышей, как это делают крокодилы и аллигаторы. Для самки крокодила это не представляет особенного труда, потому что она кладет свои яйца отдельно от других и возвращается на место кладки к тому времени, когда из яиц вылупляются маленькие; она криком сзывает детенышей и ведет их к пруду, где они остаются, пока не достигнут известного возраста. Но каким образом черепахи могут узнать свое потомство среди миллионов совершенно одинаковых существ, вылупившихся в одном и том же месте и сразу же ныряющих в воду? Правда, не редкость встретить старую черепаху в сопровождении сотни детенышей; но ее ли это потомство, или она взяла их без разбора из общего приплода? По-видимому, невозможно, чтобы ей удалось различить своих детенышей в общей массе крошечных созданий, только что появившихся на свет; однако не следует забывать и о материнском инстинкте, который, разумеется, свойствен и черепахам. Но, несмотря на все старания черепахи спасти от гибели свой выводок, яйца ее беспощадно истребляются: ежегодно миллионы их уничтожаются множеством врагов, самым ярым из которых является человек. Когда индейцы наталкиваются на одно из мест, куда черепахи собираются положить яйца, они отправляются туда целым племенем и, как только животные удалятся, выкапывают все яйца до последнего. Они употребляют их не только в пищу, но также добывают из них так называемое черепашье масло. Приготовляют его следующим образом: яйца кладут в большое корыто и разбивают деревянной лопаткой; несколько минут их взбалтывают, а затем ставят на солнце, пока жировые частицы не всплывут наверх; тогда этот жир снимают и некоторое время кипятят, после чего сливают его в кувшины, так называемые ботихи, и везут на рынок. Масло это прозрачно, бледно-желтого цвета, и некоторые находят, что оно не уступает самому лучшему оливковому; качество его зависит главным образом от времени, в какое были собраны яйца, так как, если масло добыто из уже лежалых яиц, оно имеет крайне неприятный запах. Количество яиц, уничтожаемых таким образом, не поддается никакому учету, а сколько ежегодно кладут их черепахи – даже невозможно себе представить. Так, в течение года на берегах Ориноко¹³⁹, и то лишь в трех местах, было собрано по меньшей мере тридцать три миллиона; общее же количество яиц, идущих на выделку черепашьего масла, достигает ста миллионов. Вообразите теперь, что было бы, если бы из этих ста миллионов яиц вышли животные, которые, достигши зрелого возраста, весят от двадцати пяти до тридцати килограммов и плодятся с такой чудовищной быстротой. Помножьте это количество на число лет, которое живет черепаха, и вы поймете, что через сравнительно небольшой промежуток времени все реки были бы запружены мириадами этих пресмыкающихся: их было бы не меньше, чем песчинок на берегу Ориноко. Но природа предупредила это бедствие, создав черепахе целый ряд врагов: ягуара, крокодила, журавля и коршуна, которые питаются ими. У карапы, или аррау, желтые лапы, спина темно-зеленого цвета, а брюшко – оранжевого. В реках Южной Америки водится много других видов черепах, но у них самки кладут яйца в отдельном месте каждая. Некоторые из наиболее мелких видов ценятся выше аррау, так как мясо и яйца их вкуснее. Однако ввиду того, что яйца этих пород попадаются гораздо реже, их собирают только для собственного употребления и в продажу не пускают. Белок черепашьего яйца не свертывается при варке, а потому едят только желток, который, как говорят, не уступает вкусом куриному. Мясо многих черепах составляет любимое блюдо индейцев, которые жарят его на черепашьем же масле, а потом дают ему застыть в другом сосуде, где его можно сохранять долгое время.

Окончательно успокоившаяся семья с интересом выслушала рассказ Гуапо, после чего все снова улеглись на песке и заснули, поручив индейцу дежурить до рассвета.

Глава XLIV. Битва

Проснувшись, наши путешественники увидели, что Гуапо возится с котелком, за которым внимательно наблюдает. Оказалось, он нашел черепашьи яйца и теперь варил их к завтраку. Кроме того, тут же лежало штук шесть черепах, опрокинутых на спину, которых индеец собирался заготовить впрок и взять с собой в дорогу на случай надобности; это была отличная мысль.

Все черепахи уже скрылись, что им удается не всегда; часто многие из них не успевают закончить кладку до рассвета и так бывают поглощены этим важным делом, что не замечают приближения даже самых страшных своих врагов.

В то утро на берегу не осталось ни одной замешкавшейся черепахи, но немного поодаль путешественники заметили несколько штук, лежавших на спине, подобно тем, которых поймал Гуапо.

Заинтересовавшись этим странным явлением и желая выяснить, кто мог привести их в такое положение, все направились к лежащим животным; подойдя поближе, наши герои увидели, что большинство этих черепах представляют собою лишь одни остовы, лишенные мяса: кто-то, должно быть, совсем недавно с замечательным искусством произвел эту операцию. Все это казалось совершенно непонятным, но Гуапо объяснил, что черепах опрокинул на спину ягуар и что он же съел некоторых из них. По словам индейца, этот хищник всегда поступает таким образом, зная, что перевернутая черепаха не в состоянии снова стать на ноги. Обыкновенно он опрокидывает на спину всех этих животных, сколько бы ни встретил, рассчитывая, что возвратится после и сожрет тех, которых ему не удалось уничтожить сразу.

Но чаще всего он оказывается обманутым в своих ожиданиях, потому что другие пользуются плодами его трудов; как бы в подтверждение справедливости этих слов, Гуапо отнес к месту стоянки всех уцелевших черепах, чтобы приготовить из них колбасы, потому что ему уже приелась конина, которая, кстати сказать, подходила к концу.

Возвращаясь обратно, путешественники заметили издалека на берегу реки две темные фигуры животных, которых они приняли сначала за черепах. Одна из них действительно была черепаха, и притом самой крупной породы, так как она имела около метра в диаметре, но другое животное был небольшой алигатор, вступивший с нею в ожесточенную борьбу.

Крокодил, так же как и кайман, истребляет множество черепах в том возрасте, когда они еще не в состоянии защищаться, и, наоборот, черепахи пожирают в огромном количестве маленьких крокодилов. Разумеется, это делается не столько из жажды мести, сколько из желания полакомиться, потому что оба эти пресмыкающиеся поедают все без разбора, а старые самцы пожирают даже собственных детей.

Черепаха, вступившая в борьбу с кайманом, принадлежала к числу самых кровожадных, вследствие чего натуралисты даже дали ей название свирепой черепахи. Она пожирает рыб, крабов, раков – словом, все живое, что только ей попадется в реке, где она живет. Обычно она прячется в воде, среди корней ирисов и кувшинок, и, заметив добычу, плывущую мимо, бросается на нее и хватает так крепко, что жертве никак нельзя от нее ускользнуть.

Если этой черепахе что-либо попадется в челюсти, то вырвать у нее это можно, лишь отрубив ей голову. Не раз бывало, что она перекусывала толстую дубину с такою легкостью, словно это был тростник.

По этому поводу рассказывают, что какой-то вор забрался в кладовую ресторана, рассчитывая там поживиться; он увидел огромную корзину, наполненную съестными припасами; желая взять оттуда что только удастся, он запустил в нее руку. Но в эту минуту пальцы его схватила черепаха и стиснула так крепко, что он никак не мог их вырвать, несмотря на все свои старания. Разбуженная шумом прислуга сбежалась и поймала несчастного вора на месте преступления.

К таким именно кусающимся черепахам принадлежала и та, которая на глазах путешественников боролась с кайманом. Как мы уже сказали, это был очень крупный экземпляр: между тем кайман имел в длину не больше двух метров и был ненамного тяжелее своего противника. Без сомнения, они вступили в схватку не с тем, чтобы пожрать один другого, и нападающий не видел в своем противнике добычи; весьма вероятно, черепаха заметила, что алигатор разыскивает яйца, положенные ею где-нибудь по соседству, и этим объяснялась ее ярость.

Поединок продолжался уже довольно долго, судя по следам, отпечатавшимся на песке вокруг обоих противников, но оба они, ослепленные бешеной злобой, не обращали ни малейшего внимания на приближение свидетелей. Кайман прилагал все старания, чтобы схватить черепаху за голову, но та всякий раз прятала ее в броню с тем, чтобы через минуту снова высунуть свою зияющую пасть. Нападая, в свою очередь, на аллигатора, черепаха норовила укусить его за горло. Однако, не довольствуясь этими ранами, разъяренное животное стремилось схватить острыми челюстями хвост противника, рассчитывая оторвать его.

Кайман угадывал намерения черепахи и старался не допустить этого; из всех движений, которые он может производить вне воды, самое трудное для него – это перемена фронта, так как благодаря особому устройству позвоночного столба ему, как и всем его сородичам, приходилось в таких случаях описывать полный круг, поворачиваясь вокруг самого себя. Этому обстоятельству черепаха и была обязана тем, что ей удалось добиться своей цели: встав на дыбы, она обрушилась всей тяжестью своего тела на хвост аллигатора и, крепко вцепившись в него зубами, уже не выпускала его.

Кайман, не будучи в силах освободиться от противника, пытался опрокинуть его на спину, с энергией отчаяния ударяя направо и налево могучим хвостом; черепаха со своей стороны, упершись в землю своими широкими желтыми лапами, стремилась сохранить равновесие, так как, окажись она на спине, ей пришел бы конец.

Время от времени аллигатор в изнеможении останавливался на одно мгновение, и черепаха пользовалась этой краткой передышкой, чтобы вырвать у него еще кусок мяса из хвоста.

Доведенный до отчаяния кайман бросился наконец к реке, несмотря на противодействие черепахи, которая понимала, что в воде перевес окажется на стороне ее врага. Нырнув на самое дно, аллигатор увлек с собою и черепаху, не желавшую выпустить хвост пресмыкающегося.

Кто из них обоих вышел победителем, так и осталось тайной для зрителей: вероятнее всего, оба пали жертвой этой беспощадной схватки.