Текст книги "Офицерский гамбит"

Артеменко все так же помалкивал, а на его лицо опустилась тень угрюмости.

– Да, первая глупость, которая все предопределила, – это несоответствие образа Ющенко той исторической миссии, на которую Украина претендовала. Отсюда все внутренние распри, губительные не столько для его политической карьеры, сколько для будущего страны. Вторая – впрочем, уже не глупость, а действие – это работа путинских ястребов. Не так тут, как в Европе. Но я вам вот что скажу – все бы это ничего и все бы это провалилось, если бы не американцы. Американцы Украину сдали, и это очень обидно.

– Но разве они не слишком разочарованы завершающейся пятилеткой «оранжевой» власти, чтобы отказаться от поддержки страны?

– Разочарование в одной личности – еще не повод для отказа от идеи. Они могли бы поддержать Юлю, кого-то из новых политиков. Впрочем, виноват, новых-то у нас так и не появилось достойных… Но все равно не повод. Вы, вероятно, читали выводы американского аналитика и бывшего посла в Украине Пфайфера?

Артеменко детально проработал доклад, появившийся в начале года. Он написал аналитическую записку Центру, в которой высказал уверенность, что доводы Пфайфера администрации американского президента покажутся весомыми, и она, скорее всего, предпримет меры для тайной поддержки Украины. Но он ошибся, новый президент так пока и не принял ни одного решения в пользу Киева. Артеменко и сам был озадачен, ведь Соединенные Штаты вместе с Канадой он считал оплотом поддержки украинской национальной идеи. И вот Мишин предлагал ему иное решение ребуса.

– В чем тогда, по-вашему, причина отказа американцев от Украины?

То, что Артеменко сразу задал этот вопрос, ясно свидетельствовало, что он не будет отпираться от изложенного Мишиным по поводу своей принадлежности к российским спецслужбам. Лучше не заострять на этом внимания, рассудил Алексей Сергеевич, так проще. Просто сделать вид, что никто ни о чем не говорил. Он знал, что до тех пор, пока он сам вслух не признает, что выполняет миссию разведчика, слова останутся просто словами. Хотя внутри он содрогнулся, но не выдал своего беспокойства.

– Мой дорогой друг, повод находится на другом конце света. И имя ему – Китай.

Артеменко подумал, что, пожалуй, Мишин уже перестарался. Бредит, да и только. При чем тут Китай?

– По оценкам американских аналитиков, Китай настолько набрал обороты, что уже к 2020–2025 годам будет составлять политическую, экономическую и военную угрозу Соединенным Штатам. Вот и подумайте! В Российской Федерации, которая все еще заигрывает с Китаем, уже давно начались необратимые процессы. Дальний Восток активно, невероятными темпами китаизируется. Демографическая проблема, как удавка, душит Москву. Исламский мир зверино ощерился, наступает. Вам процитировать пару строк? – И не ожидая ответа собеседника, быстро и безошибочно вытащил из стопки исписанный лист бумаги. – Вот послушайте! Это листовка «чеченского Геббельса» Удугова, и она на многое открывает глаза: «Исламские народы России живут в тех же условиях, что и русские, но они не вырождаются от водки и разврата, так как исповедуют истинную веру. Их число растет на фоне ежегодного сокращения русских на 1 миллион человек. Но Запад знает, что XXI век станет веком ислама в России. Исламская модель экономики ближе России, нежели западная. 30 миллионов мусульман России и идея исламского законодательства дадут нам ввести в Государственную думу свою, одну из крупнейших, фракцию… Поиск истины приведет Русь либо к исламу, либо к вырождению. Нас в одной Москве около 3 миллионов человек, и многие среди нас – русские… Либо через сознание, либо через рост рождаемости ислам все равно победит…» Как видите, наступление НАТО и Запада – лишь малая и далеко не самая главная часть угроз.

– А почему вы думаете, что возникла возможность вовлечения России в скрытое или реальное противостояние с Китаем? Ведь сегодня уровень сотрудничества России с Китаем на беспрецедентном уровне.

– Откройте глаза, Алексей Сергеевич. – Тон Мишина стал снова надменным, менторским, не терпящим возражения. – Проблемы мироустройства начались с 2001 года, когда пали небоскребы-близнецы. Америка стала нуждаться в партнерах, и не только в вопросах противостояния терроризму. Россия может быть партнером в глобальной антитеррористической коалиции, и потому Запад закрыл глаза на права человека в Чечне. Изменилась вся геополитическая конструкция мира. Путинская Россия начала заполнять мир сателлитными государствами, и Украина – одно из государств, которые будут принуждать к любви. Китай же наступает на Дальнем Востоке – там китаизация региона угрожающая. Китай сделал точную копию современного российского боевого самолета и этим доказал, что технологически уже на одном уровне с Россией. Еще несколько лет, и технологический скачок оставит Россию далеко позади. Вот почему американцы во главе с Обамой так легко отдали Украину – за счет поглощения Украины, согласно их расчетам, Россия сможет сдержать развитие Китая лет эдак на 20–30. Все сегодня заняты попыткой выиграть время. А вы и такие, как вы, – лишь оловянные солдатики в тактических играх, до стратегии тут не дойдет.

Артеменко снова долго думал над темами, затронутыми в разговорах с Мишиным. Его все еще живой аналитический ум кипел, как проснувшийся, но еще не вырвавшийся наружу вулкан. Но этот вулкан уже искал возможности выбросить забродившую лаву.

В самом деле, слишком много подтверждений кризиса российского общества. Неуклонное, неисправимое сокращение населения. Неудержимое бегство его части за границу – в разные стороны, как от чумы. Нравственная деградация, небывалый рост наркомании и алкоголизма. Умопомрачительный рост бытовой агрессивности, часто направленной уже и на детей. Тотальная коррупция, ставшая единственным регулятором отношений во всем сообществе. Ну не результат ли это адаптации российского населения к насилию, которое власть практиковала по отношению ко всему окружающему миру? И все это на фоне наступления Китая на Востоке, истощения возможностей на Кавказе, бесконтрольного распространения ислама…

Еще один неоспоримый признак кризиса России: два последних десятилетия являются вопиющими свидетельствами деградации научно-технологической мысли. Ничего нового не построено. Ни современного самолета, ни конкурентоспособного автомобиля, ни даже сносной бытовой техники, ни дорог – ничего. Налицо деградация всей социальной инфраструктуры. Кто-то сказал, что у нас нет ни одной настоящей автострады, а дорог с твердым покрытием меньше, чем было в Римской империи. Стагнация культуры, литературы, искусства и экспорт бессилия на пространство бывших Советов. Сцена все больше наполняется аматорами. А что появилось в литературе значительного, эпохального после Ивана Чонкина Войновича?! А что снято такого, что выходит за рамки примитивного?! Кризис общечеловеческого породил распространение бессилия во все сферы, как будто эта духовная анемия – заразная инфекция. Вот почему Мишин не верит, что тот, кто назовет себя новым украинским лидером, станет делать вклады в культуру, в идею, просто в живую национальную мысль. Потому что львиная доля времени, усилий и ресурсов пойдет на копирование доминирующего, властного образа – того смертного, которого хотят сделать святым. И вот тут-то Путин прав. Тем, что апеллирует к вниманию толпы. К зачумленным массам, живущим под чужой ответственностью. А мифом о построении великой державы, новой Руси как раз и решается проблема отвлечения внимания от всех тех далеко не безобидных хворей, что завладели сознанием и интеллектом современного россиянина. Но есть еще один нюанс, который упустил Мишин. Он не заметил, что Украина во всей этой геополитической игре становится пробным шаром. Если реакция Запада окажется мягкой, на деле она будет восприниматься Путиным и компанией не иначе, как разрешение восстановить свой контроль над всем пространством, которое когда-то было Советским Союзом. Украина может возвратиться к копированию российского бытия. Россия ведь уже ясно продемонстрировала, что намерена выступить неоколонизатором следующего поколения, и весь вопрос для него, Алексея Сергеевича Артеменко, да и для каждого обитателя Украины, заключается лишь в одном: хотим мы жить в отдельном государстве или нас устроит империя Путина… Лично для себя Артеменко уже все решил.

Глава седьмая

(Межирич, Черкасская область, конец ноября 2009 года)

1

Осень победоносно вошла в древний город на Днепре. Наступили те совершенные дни, наполненные глубокой, многозначительной задумчивостью, смешанные с самодовольным аккомпанементом бесподобного, сугубо осеннего озорства, когда фактурные изменения застывают, замирают на короткое время, а открывшиеся взорам аскетически оголенные, кажущиеся обездоленными деревья безмолвно вещают о грядущих переменах. В такие дни одинаково хочется петь или плакать без причины, а необъяснимая смена настроений вызывает то жажду переосмысливать ход времени, то смутный импульс кружиться вместе с застывшим миром в диком первородном танце.

День был не выходной, но такая щемящая пятница, которая всегда создает предвкушение близкого отдыха, неизъяснимой праздничной торжественности, приближения уже через несколько часов периода безвременья, а затем и короткого, бесноватого отрезка неги. Радость полковника Артеменко должна была бы усилиться – ранним утром в субботу из Москвы поездом приезжали жена с дочерью. Они намеревались пробыть с ним в Киеве всю следующую неделю, до самого отпуска, обещавшего стать длинным привалом. Но чувство радости почему-то было притупленным, ощущение счастья не приходило, хоть он и звал его в тайных мольбах и визуальных представлениях. Напротив, внутри была странная, тягучая тяжесть, и даже намеченная семейная поездка в Швейцарию и Испанию не будоражила его, не щекотала приближающимися переменами, как это бывало раньше. Он ощущал, что его сознание странно забито непроходимой грязью и пылью, подобно фильтру, который следует немедленно заменить из-за неспособности пропускать свежие мысли. Поле его мировосприятия заросло высоким сорняком с цепкими корнями, и оттого он часто просыпался среди ночи от беспричинного беспокойства. Появилось тревожное ощущение чего-то неотвратимого и дикого, несопоставимого с его природой и внутренней экологией. Вороньими стаями над ним кружились мысли с вечными вопросами: зачем, для какой такой цели он живет, в чем тайный смысл его предназначения? Когда он устраивал себе беспристрастный допрос, вопрошая, в чем заключается логика его поступков, то все чаще думал об отце. Представлял себе его жизненную диаграмму и сравнивал со своей… В Москву его теперь совсем не тянуло, последние новости оттуда отвращали, теперь вот эта невыносимая, трепетная и навевающая своим умиротворением невыразимую тоску погода… Уж лучше бы рвало ветром, хлестало изможденными, изодранными ветвями по стеклам окон, или пусть бы он жил в пространстве черствого, механического, холодильного дыхания кондиционера. И то бы так не была возмущена его душа! Но эта непристойная красота, совершенство и мощь природы вместо ощущения счастья подавляли его, слишком земного, слишком погрязшего в своих языческих ритуалах современного витка цивилизации.

Последнее время Артеменко жил в двух измерениях одновременно, в двух параллельных мирах. В одном измерении присутствовал полковник военной разведки, суровый и осмотрительный, истый профессионал, машинально фиксирующий все, относящееся к выполнению заданий Центра. В другом находился тревожный, запутавшийся человек, стиснутый обстоятельствами, временем, туманным будущим и неразрешимыми загадками собственного пребывания в этом мире. Сжатый жестоко, со всех сторон, так, что тело распрямиться не может, – почти как заживо замурованный в темнице из стереотипов, установок и ощущения несвободы и подавленности. Успешный полковник жил без ограничений на поверхности бытия; сомневающийся, страдающий человек прятался глубоко внутри его естества. Раньше он никогда не позволял тревожному, мифическому миру заблудшего сознания, миру воображения завладеть им полностью. Но теперь этот мир буйных фантасмагорий и переживаний того зажатого, задыхающегося существа неотвратимо часто наступал в виде странных, необъяснимых и одновременно страшных снов. Один из них в последнее время повторялся все чаще – после него Алексею Сергеевичу не хватало воздуха, он был точно выброшенная штормом на берег рыба, беззащитная и безнадежно гибнущая в чуждой среде. В этом сне ему мерещилось, будто он способен перемещаться в пространстве и времени, двигаясь подобно птице в полете-скольжении. Он постоянно спасался от кого-то темного и страшного, его он не видел, но ощущал позади себя в виде приближающегося и отдаляющегося тепла, расплывчатого тела, излучающего злую, разрушительную энергию. Движения рук и ног, очень похожие на гребки пловца, уносили его прочь с невероятной быстротой в неведомую даль. Но и погоня не отставала, и оттого ужас усиливался, угнетенность бегства возрастала. Наконец, подстегиваемый заячьим страхом, объятый трусливой дрожью, он ускользал от погони. И когда это происходило, он вдруг обнаруживал, что забрался в какую-то мрачную бездну. Везде была непроглядная темень, он перемещался в этой легкой среде, чувствуя, как после каждого взмаха рукой голова, лицо ощущают холодный поток невообразимой скорости. Но, несмотря на скорость, пространство никак не изменялось, оставаясь одинаковым, пугающе прохладным, далеким от привычного. Как безнадежно заблудившийся в необъятном космосе, без приборов и ориентиров, он начинал метаться в разные стороны, но среда не изменялась. От ужаса он начинал кричать, но крик был еще большим безумием, чем молчаливое скольжение в надежде отыскать землю. Крик поглощался пустотой, всеобщим чудовищным безмолвием. Весь этот вакуумный, невесомый мир надвинулся на Артеменко необъятным пространством, цепко взял в плен. Никаких картинок, ничего ясного, только безграничный сумрак, непостижимый простор, в котором он был затерявшейся одичавшей песчинкой. Когда он просыпался после космических видений, его охватывало неприятное, непреодолимое беспокойство, которое очень долго не проходило.

И вдруг сегодня он решил спасаться бегством. Да, вот что! Он поедет к Игорю, и пару часов воспоминаний, всего несколько глотков бальзама прошлого полностью восстановят его. Дорога до Черкасс и обратно Артеменко нисколько не смущала. Напротив, так хотя бы можно поиграть со временем. Его теперь вообще ничего не смущало. Он решил это мгновенно, безошибочно определив рецепт своего будущего душевного успокоения, а возможно, выздоровления. Да, ему надо было выпутаться из паутины собственных тревожных раздумий. И в данный момент только к старому другу он мог так запросто навязаться со своими душевными переживаниями, это вам не современные городские деятели с их экивоками, секретаршами и целым ритуалом согласований. Артеменко решительно набрал номер друга со своего мобильного, отчего-то ощущая странный трепет внутри. Он почему-то подумал о себе как о неискушенном юноше, который звонит девушке договориться о свидании. Нет, скорее как пациент, который просит доктора о внеплановом приеме, поправил он себя в мыслях. И только когда Игорь Николаевич ровным голосом сказал ему: «Ничего не объясняй, просто приезжай, и потолкуем», Артеменко с облегчением выдохнул и прошептал сам себе: «Ну, ты, дружище, и эгоист. А ведь он мог быть на работе». К его радости, выяснилось, что отставной полковник сегодня не на работе, и даже не в Черкассах, а в захолустном Межириче. По его собственному военному определению, «приводит в порядок территорию». Почти радостно Артеменко направил автомобиль к выезду из мегаполиса – теперь, по меньшей мере, у него был маленький заменитель цели, искусственно созданный эрзац.

Дорога была сухая и не капризная, удивляющая непривычной пустынностью и унынием. Ее порочную монотонность Артеменко подавлял непривычной для себя скоростью да обществом многозначительно хрипящих бардов, которые по очереди бомбили его градом песен, начиненных вечными, не портящимися от времени словами.

«Вишни цвет, не замечал его я много лет…» – напевал забывшийся Алексей Сергеевич себе под нос, когда протекторы его автомобиля отметились возле старинной реки Рось. Вот и приехал. Ему стало легче, в автомобиле теперь сидел полковник, а до вечера было далеко.

Алексею Сергеевичу надо было подумать еще об одном немаловажном деле, которое стало дополнительным раздражителем и импульсом беспокойства. Сегодня утром он узнал о провале представителей Федеральной службы безопасности, своих коллег, которые работали под прикрытием. Контрразведывательный режим в Украине, который он всегда считал тропическим, как если бы российские спецслужбы действовали в своей колонии, стал ожесточаться довольно давно, но даже когда этим летом официальная украинская власть приняла решение выслать российских дипломатов Черноморского флота, полковник Артеменко отнесся к этому событию спокойно. Ведь Киев, а вслед за ним и Прага вынудили покинуть территории своих стран официальных представителей специальных служб. Нелегалы, если только они действовали осмотрительно, оставались недостижимыми для угасающих на глазах «оранжевых». Куратор также не проявил беспокойства, а дополнительный инструктаж полковник Круг провел скорее для галочки. Так перед прыжком из самолета инструктор напутствует словами парашютистов, которые имеют не меньший опыт, чем он сам, – машинально, с целью фиксирования момента. Но теперь, когда на территории Украины был задержан на горячем в полном составе весь отдел контрразведки ФСБ в Приднестровье, ситуацию можно было характеризовать как повсеместную эрозию. По оперативным каналам связи Артеменко получил подробности этого дела, а чтобы не привлекать к его персоне излишнего внимания, в Центре решили не вызывать его в Москву. Формально Алексей Сергеевич знал, что за ним нет и не может быть ничего такого, за что можно было бы схватить за руку и напялить наручники. Он был проинформирован, что эфэсбэшники проявили себя крайне легкомысленными дилетантами, не позаботившись об элементарных мерах безопасности. Но разве сам он действовал не так, полагая, что живет ныне на своей второй родине, где дозволено если не все, то почти все. А вдруг его уже давно «пасут», а он в силу своей растущей беспечности не позаботился о перепроверках и дополнительных мерах самоконтроля. У Алексея Сергеевича похолодело в груди, и в памяти невольно стали всплывать эпизоды, когда он мог бы, но не принял дополнительные меры страховки. «Да чего ты дрейфишь? – возмутился его извечный спаситель, дерзкий внутренний голос, который был способен по-другому представить любую ситуацию, – ты же прекрасно знаешь, что ряд влиятельных людей, обитающих в шаге от украинского политического олимпа, вступились за этих потерянных эфэсбэшников. Все будет в норме, ну, пожурят там начальников, и обойдется». – «А если не обойдется?» – испуганно и ошеломленно спрашивал тот глубокий голос, что порой опасливо и сконфуженно выдавал правду. В самом деле, думал Артеменко, а если «оранжевые», исчезающие как политический вид в Украине, все-таки расправятся с нарушителями, операция без анестезии дорого обойдется участникам разведывательного фарса. В том, что это был фарс, он не сомневался. Иначе на сомнительную операцию не подалась бы сразу вся группа. Артеменко не знал этих людей, но был уверен: то были тупоголовые рвачи, которые жаждали орденов за выполнение специальных операций. Потом, спустя годы, они бы с пафосом рассказывали, как с риском для жизни спасали Украину от наступления на нее вражеского военно-политического блока. Кучка бездарностей! Алексею Сергеевичу было не жаль их. Но становилось муторно страшно за себя – ему не хотелось в украинскую тюрьму, но еще больше не хотелось ассоциаций своего имени с причинением вреда Украине. Ведь мифы будут создавать обе стороны, и приписать схваченному за руку можно все что угодно! Провал ФСБ ясно свидетельствовал, что страсти накалились до предела. Этот шпионский скандал уже попал в газеты, а одна из них написала, что за наглость и глупость руководителя расшифрованной группировки будут судить по всей строгости. Только глупец может не понимать, что новые шпионские страсти любого размаха могут разбушеваться подобно урагану.

Теперь он знал, что украинская контрразведка не дремлет и что сам он вполне может стать следующей добычей. Алексея Сергеевича навязчиво беспокоил Мишин, который в любой момент мог позвонить куда следует, и удавка тотчас затянется на его шее. Перспектива казалась трагикомичной. Чтобы человек, родившийся и выросший на территории Украины, теперь был тут взят за ведение подрывной работы, за разведывательную деятельность против Украины – это выглядело так же, как в идеологическом кино пятидесятых годов, в котором на столбе вешали предателя. Артеменко только на миг себе представил, что его, арестованного, покажут по телевизору, и его увидит старушка-мать. Да она с ума сойдет! Не говоря уже о тех людях, которые его знают здесь, с которыми он вырос на одной улице. Беспокойство, доходившее до головокружительной тошноты, стало расползаться по всей душе Артеменко, вызывая непроизвольный озноб в теле. Ему срочно надо было переключиться, любым доступным способом. Может, разговор с Игорем ему поможет?.. Ведь, возможно, осталось работать тут считаные дни…

2

Игорь Николаевич был облачен в поношенные серые шаровары, широкие, с отвисшими коленками. На нем, как на огородном пугале, болталась старая футболка с небольшой дырой под мышкой, почему-то надетая поверх свитера. На голове же красовалась широкополая камуфлированная шляпа, какие в советское время носили пограничники в жарких районах. Алексей Сергеевич невольно подумал, что вот эта старая, выцветшая шляпа, казалось бы, нелепо нахлобученная не по сезону, ох как отражала сущность Игоря Николаевича – из-под ее краев глаза его друга могли выглядывать, как из укрытия наблюдателя, все оценивая и почти не выдавая собственные эмоции. Отставной полковник Дидусь приветливо улыбался глазами. Он даже не отложил лопату и, наблюдая за пристраивающейся машиной, оперся о лопату грудью, совсем как в училище, когда они перед выпуском копали на стрельбище траншею. Глядя на своего старого друга сквозь тонированные стекла «лексуса», Алексей Сергеевич не мог не отметить: недавний боевой командир выглядел пристойно. Если и не счастливым, то умиротворенным, органично вписывающимся в новый жизненный контекст. Он словно переключил тумблер в сознании, и мысли его текли другим потоком и в другом направлении. Да, система вопиюще несправедливо его отвергла, но он нашел в себе силы отбросить саму эту систему в ответ, взорвать ее образ. Не отвергая и не теряя самого себя. В себе самом, в семье, в земле родины он отыскал новый смысл – тот резерв, который позволил заменить жизнь героическую на жизнь… м-м, счастливую. Может быть… Алексей Сергеевич подивился этому, потому что сам он не чувствовал в себе сил для такого превращения. По меньшей мере сейчас.

Артеменко быстро выскочил из автомобиля, небрежно хлопнув дверцей, бросился к другу; они крепко, по-братски обнялись, молча потузив друг друга. И вдруг Алексей Сергеевич сам явственно почувствовал запах земли – самый лучший из запахов, который когда-либо приходилось ощущать человеку. Запах, возвращающий его в первозданное состояние, всякий раз напоминающий о тленности, о преходящем, о происхождении из праха, с неотвратимым спокойствием ожидающего живущего. Запах, своей пряностью и терпкостью очищающий сознание от всех иных тревог, кроме одной – вечного вопроса о том, зачем ты тут, человек? Всё очищают лишь две вещи: смерть и любовь. Но и они, словно скованные одной цепью, в конце концов имеют запах земли. Этот запах отразился в сознании Артеменко мгновенной волной воодушевления и беспричинного восторга.

– Слушай, да у тебя тут настоящий рай! Человеку для счастья, оказывается, очень мало нужно. Приблизиться к земле, почуять ее исцеляющий запах…

– Про исцеляющий запах это ты здорово сказал. Да, – тут он глубоко вздохнул, – конечно, есть благо в том, что твоя семья, родители и сам ты живы и пока здоровы. Но не стоит преувеличивать.

– Да брось ты! Тот, кто прикасается к божественному, проникается им, сам на какое-то время может почувствовать себя божеством.

– Брат мой, – Игорь Николаевич вдруг посмотрел на него назидательно, с какой-то суровой серьезностью и колючим взглядом. Он приподнял свою шляпу и передвинул ее на затылок, как когда-то заламывал голубой десантный берет. – Тебе как брату, потому ты такой же мне брат, как и родной, – скажу. – Он глубоко вздохнул, многозначительно посмотрел на небо, чистое и бесконечное. – Не может прикоснуться к божественному, и уж тем более стать божеством, тот, кто обнимался с дьяволом, кто в хмельном припадке заключал с ним сделки. Эта скверна навсегда, до конца моих дней! И неважно, что сделки эти заключались по велению другого демона…

Только после этих слов Алексей Сергеевич сполна осознал, что его друг все еще находится в плену тревог. Он только внешне освободился от былых оков и притязаний, душа же его все еще изнывает и только на пути к обретению покоя. И Артеменко осенило: не только ему, но и Игорю Николаевичу такая встреча была нужна.

Сам же Игорь Николаевич, посмотрев на дорогую машину, на безупречный костюм товарища, на его холеные руки, с грустью подумал, что время меняет людей даже тогда, когда кажется, что человеческое упорство успешно в схватке со временем.

– Ладно, пошли в дом…

– А может, лучше посидим на воздухе – тут такая благодать!

– Не холодно?

– Холодно! Но все равно так лучше. Хочется воздуха, дышать хочется. Почувствовать дыхание земли и ее сердцебиение. Лучше всего, по-моему, это получается ранней весной и поздней осенью, в моменты перехода состояний.

– Да, пожалуй. – Игорь Николаевич с присущим ему ироничным прищуром улыбнулся. – По чарке?

– Конечно. Я давно не пробовал домашнего, ведь у тебя есть что-нибудь отцовского прогона? В домашнем самогоне, если он качественно сделан, и энергетика другая. Возвращающая к жизни.

– Так-то оно так, только больно крепкий отцовский, пятьдесят пять градусов. Не боишься, ты ведь за рулем?

– А мы ровно по три маленьких хватим, чтоб не более ста двадцати граммов было. Тогда как раз будет. Тем более гаишники у нас одинаковые… А я не понял, ты что, сам, что ли, тут в селе?!

– Сам. – Дидусь улыбнулся своей извечной простоватой улыбкой, и Артеменко снова увидел проступающую на его лице едкую иронию ко всему происходящему, такую близкую ему еще с невозмутимых училищных времен. – Все остались в городе, а я подался на природу. Поработать, побыть в одиночестве…

Именно такого, незамысловатого объяснения и ждал Артеменко – его товарищ оставался хозяином собственной судьбы. Игорь Николаевич тем временем принес зимнюю камуфлированную куртку и накинул ему на плечи. Еще одну, почти такую же, только несколько поношенную, но с тремя полковничьими звездами, небрежно набросил на плечи себе.

Вот он, настоящий полковник, непритязательный и всегда одинаковый и снаружи и внутри, подумал Артеменко. Вот как они выглядят, эти великолепные и одновременно бесполезные звезды – на чужих плечах. На своих он не видел ни разу и вряд ли увидит – таково правило той игры, в которую он играл. Но в мыслях Артеменко не было ни досады, ни восхищения: полковник, как и солдат, является всего лишь винтиком системы и, как только выходит из строя, заменяется другим, новым.

– Скажи мне, брат, тебе сейчас уже… полегчало? Отошел уже от прежней жизни? – спросил Артеменко друга, когда тот принес и поставил прямо на пенек маленький хрустальный графинчик, напоминающий своими резными боками о славном советском времени и авторитетном офицерстве времен утвердившихся стереотипов в виде глобальных амбиций, постоянной боевой готовности и когда-то модного чешского хрусталя. Тут же, на пенечке ловко угнездились несколько маленьких тарелочек – с черным хлебом, домашним украинским салом, колбасной нарезкой и чесноком. И конечно, огурчиками сельского ручного засола, без которых не может обойтись ни одно украинское застолье, независимо от масштаба.

– Давай, брат! – сказал Игорь Николаевич вместо ответа и протянул товарищу маленький, тоже хрустальный стаканчик, по всей видимости из того же набора, наверняка привезенного его родителями из какой-нибудь страны бывшего социалистического лагеря.

Они залпом опрокинули рюмки и быстро закусили.

– Ух, какая! Прямо жжет, как напалм! – Алексей Сергеевич даже прижал тыльную сторону ладони к губам.

– Давай-давай, огурчик бери, сало бери. Это тебе не… Знаешь, что я тебе отвечу? Если ты так прямо спрашиваешь, значит, и тебе сейчас несладко. Угадал?! Не отвечай, знаю, что угадал, иначе б так не примчался. Вот кем бы ты стал и чем бы ты занимался в жизни, если бы не родился в конкретной стране СССР, с его сумасбродными генсеками? Я долго думал над всем этим и пришел к выводу, что наша судьба очень сильно ограничена той исторической ситуацией, тем контекстом, из которого мы произошли. Ну что бы с тобой было, если бы ты однажды в детстве не посмотрел фильм «В зоне особого внимания» – про непобедимых десантников?! Если бы его просто не было? Если бы не было лозунгов? Подумай сам над этим на досуге. Вот ты спрашиваешь, отошел ли я. Да я просто из контекста выпал, оставил его позади, в истории, только и всего.

– Ты мне зубы не заговаривай, – возразил Алексей Сергеевич, поднимая уже вторую рюмку (по отработанной привычке он собирался выпить три как можно быстрее и потом уже не прикасаться к зелью), – ограничителей у нас предостаточно, болезнь или смерть, например. Но мы почему-то все равно выбираем борьбу. А исходный, стартовый контекст, как и наследственность, как гены, – это всего лишь материал, из которого человек строит сам себя. И как всякий материал, он может быть использован или не использован строителем…

– Нет, ты вот мне честно скажи, ты для чего в Рязань подался? Не любя, не понимая и даже презирая армию?

– Ну, у меня все проще… Хотел стать сверхчеловеком…

– Ага! – почти крикнул Дидусь, видя, что смутил друга, но не жалея об этом. – Стал?!

– Увы… – честно признался Артеменко. – Но узнал, что ВДВ – это обман в масштабе государства. И что сверхчеловека не существует в природе. Ницше врал, сокрушаясь о недостижимом для себя и создав мираж для других.