Текст книги "Платный сыр в мышеловке"

8

В довольно просторном кабинете помимо сотрудников сидело пятеро добрых молодцев, чем-то неуловимо похожих друг на друга. Все как на подбор коротко стрижены, хорошо выбриты. И никаких признаков темноволосости. Вот тут-то я и поняла причину «окисления» Ивана Романовича. Признаться, мы и сами растерялись, когда нам предложили выбрать из великолепной пятерки «нападающего», который в четверг и пятницу забрасывал нас недвусмысленными угрозами.

Наташка как самая умная тут же нырнула носом в платочек, делая вид, что очень расстроилась. Не важно, по какому поводу – потом придумает. Я этот хитрый ход сразу рассекретила. Выпутывайся, мол, как можешь, я – пас. Выполнение обещания, данного Серегину, оказалось под угрозой, мы не могли опознать его сына. Вот если бы ему вернуть темные волосы и темную же бороду… И тут молнией сверкнула мысль: нужный нам с Наташкой экземпляр должен быть некондиционным. Иными словами, иметь шероховатости, потертости и прочие видимые повреждения. Попов ведь говорил, что при задержании Валерий оказал сопротивление. А всякое подобное действие рождает у стражей порядка очень серьезное противодействие.

До сего момента я считала, что Всевышний не наградил меня актерским талантом. Ему лучше знать – кому, чего и сколько. Но ситуация обязывала, и я выдала такое, чему Наташка удивлялась еще долгое время спустя. Окинув грустным взглядом всех пятерых и выделив среди них своего, с ободранным правым виском и щекой, я укоризненно покачала головой:

– Надо же! А на вид все приличные ребята.

После чего, не мешкая, подскочила к уже окончательно узнаваемому Виталику и основательно шарахнула его своей сумкой по голове. Тут же, не дав опомниться изумленным сотрудникам, рявкнула:

– Придурок несчастный! Где тебя носит?! – Развернувшись в сторону Попова, пожаловалась: – Мы его как человека ждали – у него отец в больнице, думали вместе поехать. Постоянный пропуск только ему как сыну выдали, а он здесь развлекается! В толпе бандитов.

– Достань пропуск в больницу, Виталий, покажи людям, – прогундосила из-под платка Наташка. – А ты, Ирина Санна, не ори на мальчика. Его же силком сюда доставили. Из одного района в другой. Чтобы мы могли его опознать.

– То есть как опознать?

– Как того черного уголовника, который постоянно нас преследовал.

– Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Зачем нам в светловолосом Серегине Виталии Валерьевиче, родном сыне твоего одноклассника, опознавать темноволосого, небритого преступника? Иван Романович!.. Мама дорогая! Получается, что я и в самом деле неудачно пошутила, когда поинтересовалась у вас, не Виталия ли случайно задержали. Он все не ехал и не ехал… А мы все ждали и… вот!

Участковый Попов был несказанно расстроен. Я почувствовала легкие угрызения совести. Ну как ему объяснить, что из двух зол выбирали меньшее. И оно досталось ему. А больше некому. Самое ужасное, что человек тоже ради нас старался. И этот процесс опознания, как и задержания Виталия, наверняка должным образом не оформлен. Никаких официальных бумаг нам на подпись не предъявляли. Попов просто обратился к своим сослуживцам за помощью. Теперь будет для них посмешищем.

– Ванечка, – робко обратилась к нему я, когда мы вчетвером уже вышли на улицу, – отдай мне мой мобильник. Пожалуйста. Мне с тобой надо многим поделиться, а поймать тебя я могу только по телефону.

Иван Романович выудил из кармана мой аппаратик и, не говоря ни слова, протянул его мне. На меня не смотрел, сурово сжав губы, следил за полетом стайки воробьев. Не ответил даже на мое «ну пока!». Немного расслабился только тогда, когда Наташка, дернув его за форменный рукав и наклонившись к самому уху, шепнула:

– Попов, копи деньги на свадьбу и кирпичи для будущего детей. Видение мне было.

Иван Романович разжал губы, но сузил глаза, а когда подошел Виталик, ухватил его за плечо:

– Ты бы, парень, лучше побрился наголо, а то черные верхушки волос не до конца срезаны.

– Это остатки мелирования, – нашлась Наташка. – Но ты, Иван, прав, парню такие выкрутасы совершенно ни к чему.

– Надеюсь, вы знаете, что творите. Но я в этом больше не участвую.

Иван отправился в сторону двенадцатиэтажного дома, на ходу вытаскивая свой зазвонивший телефон. Мы провожали его глазами до тех пор, пока он не скрылся за деревьями.

– Ну что теперь? – уныло поинтересовалась Наташка. – Везем «уголовника» к нам? Где машину-то оставил, мелированный ты наш?

– В гараже. – Похоже, Виталик был не намерен шутить. – К вам на такси добирался. Спасибо, что очередной раз подставили и… выставили. Зачем было устраивать весь этот спектакль с задержанием? Впрочем, он не единственный.

– Тебя просили позвонить перед прибытием! – жестко напомнила ему Наталья.

– Я помню. Встречу назначили у Ирины Александровны, я ей позвонил за полчаса до прибытия.

– И она тебе ответила? – удивилась Наташка.

– Нет. Была плохая слышимость. Я назвал время приезда и обещал еще раз перезвонить от подъезда.

– Видишь ли, Виталий… – вежливо начала я.

– Да ни хрена он не видит! – перебила меня Наташка. – Телефон Ирины Александровны был на прослушке у мента. Он после твоего звонка, между прочим, кинулся нас спасать аж из другого района. И тебе, дружок, большое от нас мерси. Есть за что! А касаемо твоего прямого попадания в «обезьянник»… Короче, мы и сами не могли предвидеть такого. Садись в машину, невинная жертва ареста. Что ты оглядываешься по сторонам? «Шкоду» ищешь? Ничего, доедешь на иномарке попроще. По дороге обсудим всю глубину твоего морального падения.

Несмотря на кажущуюся стройность, Виталий загрузился в машину с трудом. Правда, ссылался не на ограниченные удобства, а на больные ребра, которые ему лихо пересчитали при задержании.

Ехали медленно, вызывая стойкую неприязнь других водителей. Наташка равнодушно гасила всплески их возмущения. Один даже ухитрился выматериться в стихотворной форме. Отговорка подруги была весомой: «Разуй глаза! Баба за рулем». Ситуацию с задержанием Виталия прояснили быстро. Тем более он был свидетелем того, как я выклянчивала у участкового мой собственный мобильник, вольно или невольно умыкнутый им у меня.

Виталий всей правды не рассказывал. Скорее всего, был «закодирован» отцом. Скупо поведал, что Серегин и Кириллов давнишние друзья. В свое время, когда Владимир Родионович покинул службу, Валерий Павлович почти сразу последовал его примеру. Наконец-то прояснилась причина, по которой Серегин покинул «контору».

Многим была известна увлеченность Владимира Родионовича поисками кладов. Он был чистым «теоретиком», к своему увлечению относился серьезно. У него имелась куча литературы по интересующим его темам. Результатами своих открытий поначалу он делился со многими, затем число доверенных лиц уменьшилось, а в последнее время даже единственный друг Серегин точно не мог сказать, чем он занимается.

В Германии Кириллов и Серегин служили в одно время. Иногда после субботних политзанятий навещали друг друга. Жена Валерия Павловича Лерочка, милая жизнерадостная женщина, обожала своих мужчин – мужа и сына – и всегда гостеприимно привечала всех, кого муж считал своими друзьями. Особенно Владимира.

К великому сожалению, судьба не делит людей на плохих и хороших. Такое впечатление, что в суматохе дней она никак не разберется со своими запасами счастья и горя и иногда, разгребая завалы, преподносит очередной специфический «подарок», не глядя, лишь бы отделаться. В том числе тем, кто его явно не заслуживает. Но на нее нет суда, нет управы, и вопрос, принять или не принять подношение, не стоит. Она просто сбрасывает его вам в руки без права передачи.

Диагноз жены «рак легких в мелкоклеточной форме» прозвучал из уст врача местного военного госпиталя, как смертный приговор самому Серегину. Он пытался определить Леру в больницу к немецким специалистам, заронившим крохи надежды на возможность если не выздоровления, то продления срока жизни, но политотдел был против – лечение дорогостоящее, а в Союзе и своих специалистов хватает.

Специалистов и в самом деле хватало. Не хватало денег на импортные лекарства. Вот тогда Владимир Кириллов и проявил себя как истинный друг. В отличие от Серегина, хватавшегося за любую соломинку надежды, он прекрасно понимал, что дни Лерочки сочтены, и тем не менее снабдил Серегина деньгами, продав кому-то два кольца старинной работы, принадлежавших его матери. Это был подарок давно умершей прабабушки, поделившей свое имущество между двумя внучками еще при жизни. Старенькое, пожелтевшее от времени завещание, по которому упомянутые кольца отходили к внучке Анне, впоследствии и помогло восстановить справедливость. Несправедливость же заключалась в том, что вскоре после смерти Лерочки на Кириллова Владимира Родионовича поступила анонимка, в которой неведомый «доброжелатель» уведомлял его руководство о безнравственном и преступном поведении сотрудника столь серьезной организации. Кириллов обвинялся в том, что, обнаружив старинный клад, скрыл это обстоятельство и, преследуя цели исключительно собственной наживы, тайно реализует принадлежащие государству ценности. В качестве доказательства приводился факт продажи частному лицу двух старинных перстней. Далее следовало их описание. Имелось и еще не менее серьезное обвинение – сокрытие Кирилловым факта нахождения родственников за границей.

С родственниками разобрались быстро. Родная сестра матери Владимира была замужем за российским дипломатом и кочевала с мужем и сыном по всему свету. Что касается факта продажи драгоценностей, Кириллов его не отрицал. Мать, которой они принадлежали, приняла сторону сына, а вот жена повела себя до неприличия базарно. В присутствии ответственных лиц Тамара визжала так, что у слушателей закладывало уши. Сквозь этот невыносимый шумовой эффект проглядывали рациональные обвинения: Кириллов безнадежный дурак – бессребренник, продавший второпях за гроши бесценные семейные реликвии и этим непростительным деянием лишивший собственную семью возможности хоть когда-нибудь пожить по-человечески.

Кириллов так до конца и не простил жене этого «концерта», несмотря на то, что Тамара, до момента разборок и не подозревавшая о существовании драгоценных раритетов, таким образом спасала его. По своему разумению. Об этом же ему твердил Серегин. Впустую! Сам он ни словом не обмолвился о личности покупателя, заявив, что продал украшения какому-то случайно подвернувшемуся дельцу.

– Ясное дело, – заметила я. – Покупатель наверняка был упакованный и с положением. При осуществлении сделки потребовал молчания о своей персоне. Откуда у простого советского человека большущая сумма денег в наличии? Наверняка еще и пригрозил, например расправой над семьей, если нарушит обет молчания. Прости нас, Виталик. Честно говоря, мы думали, что анонимщик – твой отец.

– Да вы что?! – подпрыгнул на заднем сиденье Виталик. – Да вы вообще знаете, что за человек мой отец?! Да он жизнью своей рисковал…

– Что ж ты так голосишь-то, родимый? – невозмутимо заметила Наташка. – Если на то пошло, все мы жизнью рисковали. Не ты ли первый обещал нас удавить?.. Ир, он удавить нас обещал или?.. Ой, даже говорить страшно. Ириша, ты лучше свою версию не озвучивай. Мы ведь, милый великовозрастный мальчик, после этой твоей живой картинки в метро тебя Годзиллом обозвали. Кстати, как ты попал на свято место Даниловского монастыря, где у нас была назначена встреча с дочерью Кириллова?

– «Как, как…» На машине. По просьбе отца. Он вечером в среду переговорил с Маринкой о состоянии матери, та ему и сказала, что какие-то сумасшедшие тетки набиваются на свидание в Свято-Даниловом монастыре. Скорее всего, аферистки, выдающие себя за ясновидящих. Отец заподозрил неладное. Вы ведь знаете подоплеку – историю со звонками Владимира Родионовича «с того света». Как мог, успокоил, сказал, что все выяснит. Ваши телефонные номера взял на заметку, ну и попросил меня ему помочь. А меня как раз перекрасили, к съемкам рекламного ролика подготовили. Я изображал одиночку на необитаемом острове, выжившего исключительно за счет витаминизированной жвачки. Ну после съемок я сразу и рванул. С бородой.

– Ты что, артист?! – Я резко развернулась назад и ойкнула. Что-то вступило в поясницу.

– Да нет. Отец деньгами особо не балует. Приятель выручил – дал подработать. За съемку в рекламных роликах хорошие деньги платят… Так вот, на месте вычислил вас сразу, сделал несколько снимков. Даже обрадовался, что все так удачно. Ну, думаю, сейчас рвану за вами и определю среду вашего обитания. А вы оказались «безлошадными», своим ходом отправились. И следом очередная неприятность: переулок, где я пристроил свою тачку, узкий. Какой-то подлец долбанул меня в зад, подфарник вдребезги. Такая злость разобрала! В том числе и на вас. За вами-то все равно пришлось тащиться. В метро вы, конечно, классно ушли от слежки. Отец после моего отчета в восторге был. А жест этот… Ну, бес попутал. Дурацкая угроза, разбитым подфарником рожденная. Простите, если не сложно. Действительно угрожал – хотел, чтобы вы поняли: у Кирилловых есть защитники, следует прекратить эти потусторонние запугивания. Никто ни копейки вам за предсказания платить не будет. Мало того, если не прекратятся издевательства… Словом, голову оторвем.

– Вот те на! – обиделась Наташка. – За ясновидящих, бывало, нас и раньше принимали, но чтобы за аферисток!..

– Так я же говорю, была непростая ситуация.

– И в этой непростой ситуации нам очень просто могли бы оторвать голову! Ирка, ты собираешься, в конце концов, сесть нормально? Только нервируешь.

– За… заклинило, – со стоном пожаловалась я. – Но до дома, наверное, пройдет, тогда и развернусь.

– Давайте остановимся, я помогу, – с готовностью откликнулся Виталик.

– Не надо! Пусть сидит так. Народ меньше на меня отвлекаться будет. Я сегодня прекрасно выгляжу, но все-таки за рулем. А что было потом?

– Потом я вернулся назад за машиной, убедился, что у меня и второй подфарник вдребезги. Пришлось заезжать в магазин. Домой прикатил достаточно поздно. Отец еще днем успел уточнить все детали вашего звонка. Я показал ему снимки, поведал печальную историю моей собачье-розыскной деятельности и завалился спать. Что вас еще интересует?

– Твоя собачье-розыскная деятельность в аэропорту.

Я осторожно, но глубоко вздохнула, в спине что-то щелкнуло, боль отпустила. А в голове окончательно прояснилось – не иначе, как поэтому кое-что вспомнила. С превеликой осторожностью заняла нормальное положение, зарекаясь впредь отслеживать события на заднем плане. Надо себя беречь. В первую очередь для истории с фальшивым золотом молчания. Вернее, с ее разгадкой.

– Закрытая тема! – спокойно, но твердо заявил Виталий и завозился, не зная, куда бы пристроить ноги.

– Хорошо. Тогда что ты делал в бессознательном состоянии в квартире покойного Владимира Родионовича? В субботу, после посещения аэропорта. Про ключ не спрашиваем, его запасной вариант вам мог дать сам покойный или члены его семьи. При жизни.

– А что там делали вы? После посещения аэропорта. И откуда у вас ключ?

– С нами как раз все ясно. Возвращаясь на дачу, я имела глупость ответить на один звонок, звонила якобы Елизавета Марковна. Знакомо это имя?

– Допустим.

– И допускать нечего. В тот субботний день, пользуясь бородатым актерским реквизитом, ты провожал ее, контролируя безопасность отлета домой, за границу. А в это время твой папа вызывал огонь на себя, иными словами, отвлекал внимание людей, ведущих охоту за… Скажем, определенным диском. Интересно, куда Валерий Павлович приобрел билет? Молчишь? Ну, ладно. В данном случае молчание – настоящее золото. И знак согласия. Предчувствуя опасность, отец выдал тебе звонок с мобильника Натальи Николаевны, чтобы ты знал, у кого можно узнать подробности, если оправдаются его опасения в отношении собственной безопасности. На разговоры с объяснениями времени у него не было.

– Елизавета Марковна не могла вам звонить, – уверенно заявил Виталий. – О, ботинок слетел.

Он ощутимо толкнулся ногами в мое кресло, оно моментально сорвалось с места, и в ту же секунду меня чуть не расплющило о переднее стекло. Я обессиленно проводила глазами знакомую машину. Наташка запоздало айкнула, «Ставрида» завиляла, а я, переорав Наташку, дала зарок впредь со всей серьезностью относиться к ремням безопасности. Виталик вообще не подавал признаков жизни. И правильно делал. Зачем парню стойкая утрата трудоспособности, которую, в свою очередь, переорав меня, пообещала ему Наташка. Только голос ее по мере распыления угроз почему-то сходил на нет.

Когда она остановила машину, руки у нее тряслись. На всякий случай я еще раз пообещала быть исключительно пристегнутой пассажиркой – по всем правилам. Подруга не удостоила меня даже сердитого взгляда. Взглянув на нее, я поняла, что ей мои обещания по барабану. Она определенно окосела – безумными глазами таращилась в зеркало переднего вида на то, что творилось сзади. Как оказалось, губы у нее тоже дрожали. Оборачиваться назад я не стала. Догадывалась – ничего хорошего не увижу, да и повторения пройденного не хотелось. Поэтому, озираясь по сторонам, я просто вылезла из машины и стала дозваниваться в «скорую». Виталик потихоньку заваливался на левый бок, но скорее всего этого не чувствовал. Лицо было залито кровью. Помню, я никак не могла понять, откуда ее столько.

Следуя за машиной «скорой помощи», увозившей сына Серегина в Димкину больницу (вопрос с мужем решила быстро), я дала себе еще один зарок: любыми путями найти и обезвредить сволочь, которая нанесла самый страшный удар Серегину. Рядом подвывала Наташка. Пожалуй, ее зароки были пострашнее моих.

9

Мы с Наташкой упорно торчали в коридоре хирургического отделения в ожидании следователя и того момента, когда из операционной выкатят Виталика. Не успокаивало даже Димкино заключение: огнестрельное ранение головы парня – касательное. Пара швов под местным наркозом, и сможет отвечать на вопросы следователя. Не стоило по такому поводу отрывать его, искусного хирурга, от забора.

– Который ты красишь целый месяц, – не удержалась Наташка.

– Забор мой, сколько хочу, столько и крашу. Считай это художественной росписью по дереву.

– Хохлома, блин!..

– Димочка, ты сам будешь шить… штопать? Боже мой, совсем забыла, как называется эта экзекуция. Наталья, прекрати попрекать моего мужа забором.

Мне удалось незаметно подмигнуть подруге. Она что-то пробубнила, но смолкла.

– Только ради тебя, Ирина. Кстати, твоя аллергическая пятнистость замаскировалась под конопушки. Пойду умывать руки. Дома поговорим.

Я кисло улыбнулась и проводила Дмитрия Николаевича, направившегося в операционную, мысленным пожеланием: к моменту сборов домой прикусить язык. К его чести следовало отметить, он пока еще не задал ни одного вопроса по поводу того, как мы заполучили раненого. Вероятно, рассчитывал на длинный и запутанный рассказ, весьма далекий от истины. С налета в нем не разобраться. В свою очередь, я рассчитывала на скорое прибытие следователя, чтобы в отсутствие Дмитрия Николаевича успеть поведать ему усеченную правду. Мало ли какие вопросы начнет задавать. Наш заезд в милицию афишировать не собирались – раз надлежащим образом не оформлен, его и не было. Просто встретились с сыном бывшего Натальиного одноклассника, так как собирались совместно навестить его отца в больнице. Выстрела не слышали. Как просвистела пуля из одного открытого окна в другое, слегка тормознув о голову Виталия, – тоже. Кто и откуда мог стрелять – не знаем. Наверное, из какой-нибудь проехавшей мимо машины. И уж тем более не знаем – почему и зачем стреляли. Мы вообще не сразу поняли, что случилось.

Следователь прибыл за несколько минут до того, как из операционной выкатили Виталика, и торопливо представился Жихаревым. В коридоре раненого поставили на ноги и пожелали счастливого пути. В эти короткие минуты я и Наташка уложились с подготовленными объяснениями.

И почему я решила, что голова у нашего раненого должна быть полностью обмотана бинтами? Длинная полоса широкого пластыря, прихватывающая часть бритой макушки и не скрывающая выступающие за ее пределы следы йода, только и всего. Опять же экономия материалов.

Дмитрий Николаевич, покинувший операционную одним из последних, в своем зеленом прикиде выглядел почти чужим человеком и вызывал у меня чувство робости и восхищения. Из отлично знакомого зануды я мгновенно сотворила себе кумира. Раненый был в полном сознании и смущенно улыбался, словно чувствовал свою вину за пустяковый инцидент. В отличие от нас он до сего момента не понимал, что случилось: нагнулся завязать шнурок и ощутил, как что-то горячо и больно чиркнуло по макушке. Когда немного опомнился, увидел, что все руки в крови. Вот и все воспоминания. Врагов, должников и кредиторов не имеет, бизнес-шоссе никому не перебегал, невесте не изменял. Проезжала ли в момент предполагаемого выстрела мимо какая-нибудь машина, не видел, был увлечен шнурками и мыслями о больном отце, к которому мы все и ехали.

– А почему, собственно, решили, что стреляли? – передернула плечами Наташка, обращаясь к следователю. – Потому что хирург Ефимов сказал? – покосилась подруга на моего великолепного Димку.

– Хирург Ефимов не может ошибаться, – обиделась я за мужа и тут же засмущалась, поскольку он мне подмигнул.

– Ошибаться может каждый, – поправил меня пожилой следователь. Весьма скучным голосом. – Но в данном случае все-таки именно «пуля пролетела, и ага!». Вам, Серегин, крупно повезло. Вы ее почти не задержали, врезалась в ствол дерева перед спортивной площадкой. Проезд довольно узкий. Предположительно выстрел могли произвести из окна проезжавшей мимо легковой автомашины. Расположиться на проезжей части для временной стоянки невозможно – нет места, да и жильцы дома, прогуливавшиеся неподалеку, это подтверждают – никаких машин там не стояло.

– Зря ты, Виталик, рекламировал жвачку с витаминами, – попеняла раненому Наташка. – И не хватайся руками за пластырь! Наверное, твой ролик уже запустили в прокат. Какой-нибудь идиот поверил, но даже сутки на жвачке не продержался, или необитаемый остров не нашел, вот и решил отомстить.

– А можно более подробно? – оживился следователь.

– Наталья Николаевна шутит, – помрачнел Виталик. – Скажите, я могу быть свободным?

– Ты свободен уже с момента своего рождения! – торжественно объявила Наташка и вывернулась из-под моей руки. – А в нашей стране все свободны. Что ты, Ирина Санна, смотришь с таким изумлением? Думаешь, я не права? Да ни фига! Какой-то чокнутый кретин развлекается на свободе, стреляет куда вздумается и гуляет себе дальше. Ну так вот: я тоже свободна и еду домой. Поездка к однокласснику отменяется, ему сейчас куда лучше, чем мне. Кто со мной?

Я вопросительно взглянула на следователя, затем на мужа. Жихареву и самому не терпелось удрать, поэтому он спешно заявил, что вопросов у него нет. Когда надо, вызовет. А Димка всерьез задумался. Было над чем. Рванув второпях по моему зову в свою родную больницу, наплевательски бросил на даче краску, кисти и двадцать пять метров провода. Какое отношение провод имел к забору, непонятно, но Димке видней, что и с чем бросать. Влезать с советами я не решилась – обругает за любой вариант. Если порекомендую вернуться на дачу – сделает скорбный вывод, что краска и провод мне дороже его самого. Посоветую наплевать на материальные ценности и остаться дома, в Москве, – обвинит в полной бесхозяйственности. «Кумир» развенчивался на моих глазах: чувствуя мое безвыходное положение, стоит и выжидает, к какому варианту готовиться.

– Решай быстрее, Ефимов. У тебя всего два выхода, а ты стоишь и пытаешься отыскать какие-нибудь лазейки. Мне еще Виталика домой завозить, – не выдержала подруга.

– Наталья, успокойся. Ирина, помоги ей переодеть жилетку, она у нее надета изнаночной стороной, и по-моему, я ее раньше видел на Борисе. Езжайте вместе, вечером созвонимся… Возможно, я ближе к ночи вернусь домой. Мне не нравится, когда одни Натальины одноклассники случайно погибают, другие следом случайно попадают в больницу, а их родственников случайно пытаются подстрелить.

Проклятая жалость! Только не разобрала, кого жалела больше – мужа или себя. Мне сразу же захотелось составить компанию Димке. Наверное, это желание четко проявилось на моей физиономии. Еще эта страшилка о возможном возвращении ближе к ночи… Перевесил рационализм. Наташкин. Отказавшись от моей помощи, она стащила с себя жилетку и, недоуменно ее разглядывая, посоветовала Димке не шастать по ночам за рулем. Грядет утро. Нам-то что? Сейчас посадим раненого на такси, а сами через полчаса будем дома. Я рискнула кивнуть головой и промямлить что-то про опасность на ночных дорогах. В сторону мужа не смотрела, зачем ловить его инквизиторский взгляд?

Мы с Виталиком так и не договорили по старой теме, а тут, можно сказать, наклюнулся еще один интересный вопрос. Не хотелось бы откладывать ответ на завтра. На улицу выходили с предосторожностями – сначала я, затем Наталья и через рекламную паузу – раненый. Рекламировалась долговечность старого свитера Бориса, от которого Наташка отрезала протершиеся на локтях рукава. Получилась универсальная жилетка. Спасительные сумерки портило хорошее освещение территории.

– Тебе куда, мытарь? – не оглядываясь, поинтересовалась подруга у Виталия и тяжело вздохнула, взглянув на свою пятнистую «Ставриду».

– Ну если не на такси, тогда лучше к вам. Только мне позвонить надо. Ничего, что буду не один? А завтра мы окончательно определимся и оставим вас в покое, – не колеблясь, заявил потенциальный гость, открывая мне дверь и предлагая занять свое бывшее место сзади.

– Ну уж нет! – возразила Наташка. – Ты у нас стреляный воробей, туда тебе и дорога. Там где-то маленькая подушечка завалялась, можешь прилечь. Только ноги в коленках согни. Лестницу-стремянку когда-нибудь видел? Будешь косить под нее. Голову не высовывай. Стремянки – они безголовые. А насчет нашего гостеприимства можешь не сомневаться. Надо же довести до конца увлекательную беседу. Желательно большое количество друзей с собой не приводить. Ир, ты все вокруг осмотрела? С точки зрения безопасности.

– Едва ли убийца будет здесь околачиваться. У него праздничное мероприятие – день вечной памяти очередной жертвы. Ты меня слышишь, Виталик? Тебя касается. Думаю, он уверен, что не промахнулся.

– Мне надо позвонить… – задумчиво отозвался Виталик и вдруг заорал: – Немедленно!!! Мне немедленно надо позвонить!!!

Наташка с испуга нечаянно просигналила и громко помянула дорогую маму.

– Да кто тебе не дает?! Звони, – в свою очередь вскинувшись от неожиданности, но, изо всех сил стараясь казаться спокойной, сказала я. – Если не поздно. А еще лучше давай я позвоню. Участковому, который тебя сегодня арестовал. Отличный парень. Мы его на Маринке женим. Прекрасная пара. Или ты другого мнения?

Кажется, Виталик и вправду имел другое мнение, но что он там намеренно тихо бурчал, разобрать было невозможно.

– Иван Романович вполне может съездить к тебе домой и забрать что угодно. Вернее, кого угодно. От тебя нужно только адрес и пароль. В его квартире точно никого не достанут. У входной двери объявление: «Осторожно, злой мент!»

– А кого ему угодно забрать?.. – Виталий завозился на заднем сиденье, пытаясь привстать. – Кроме меня.

– Лежать! – гаркнула Наташка. Со временем ее собачья команда стала настолько отработанной, что валила с ног всех собак в пределах слуховой досягаемости. Иногда падали и хозяева. Возня стихла.

– Ну что? Говоришь адрес? С ответом желательно поторопиться.

– Говорю. Только самому участковому. Мне надо объяснить, как проехать.

Иван Романович моему звонку неприятно удивился. Не стоило обращать на это внимание, я и не обратила. Просто пояснила, что надо переместить знакомого ему человечка из одного опасного местечка в другое – безопасное. Иван Романович, не дослушав, отключился. Спрогнозированный вариант. Пришлось послать эсэмэску с просьбой немедленно выйти на связь. Бесполезно!

– Есть другой вариант, – если я и расстроилась, то не надолго. – Виталик, твой заложник или заложница обстоятельств может немедленно покинуть явку и скрыться в каком-нибудь…

– …мусорном контейнере, – подсказала Наташка. – Самое оно. Желательно переодеться в старье и рванье. Пусть подойдет к наиболее неприметному и роется там якобы в поисках пустых бутылок.

– Отлично! – одобрила я предложение подруги, протягивая мобильник Виталию. – Кстати, а где твой?

– Вырубился. Зарядка кончилась.

Прислушиваться к переговорам не имело смысла, Виталик вещал на современном сленге, а переводчика, само собой, у нас не имелось. Да прослушка и ни к чему. Важен конечный результат.

Для начала по указанию раненого путеводителя мы развернулись в противоположную от нашего дома сторону. Наташка мрачно пожаловалась на неисправный датчик бензина. Машина была заправлена до отказа, а стрелка – почти на нуле.

– Да у нашей с Димкой росмарки эта стрелка изначально у нуля болтается. Ничего страшного, – попыталась я успокоить подругу.

– А у меня еще и спидометр неисправный.

– За последние пять лет пора бы и привыкнуть. Доложи о неполадках инспектору при прохождении техосмотра. Пусть хоть он будет счастлив. И я ни за что не поверю, что у тебя в багажнике нет заначки бензина. Виталий, ты в состоянии говорить?

– Голова болит. Заморозка отходит.

– Туда ей и дорога. И все-таки постарайся вспомнить, кого из знакомых ты мог видеть в аэропорту? За исключением отца и Елизаветы Марковны.

– Я ни о чем не могу думать. Давайте сначала сделаем одно дело, потом будем обсуждать другие вопросы. Еще долго до Пролетарского проспекта?

– Ир, дай ему баралгин, чтобы не дергал меня своим «долго». Странно, что твой Ефимов не вколол ему на прощание какой-нибудь анальгетик.

– Да все мне вкололи. На Пролетарский нам не надо. – Виталий с усилием приподнялся. – Все правильно. Сейчас мы едем по маршруту третьего трамвая. Я скажу, когда повернуть.

Чем дальше мы ехали, тем больше возрастало напряжение. Теперь уже Наташка донимала парня вопросом, скоро ли поворот?

– Метров через триста. Попытайтесь обойти трамвай – у него будет остановка, и сразу налево, на разворот в обратную сторону.

– Это нарушение правил!

– У нас сейчас одно правило – действие на выживаемость.

– Бли-ин!

Наташка не только «обскакала» трамвай, но и, ловко развернувшись, успела огрызнуться на водителя грузовика. В ответ на его миролюбивое: «Во баба дает!» – вяло заявила: «Сам такой».

Окончательно забыв о своем намерении не оборачиваться назад, я всю шею отвертела в попытках отследить погоню. Мои усилия были оценены по достоинству.