Текст книги "Платный сыр в мышеловке"

– Ирка! Ты можешь сидеть спокойно? Выскочка! Из-за твоих колебаний «Ставриду» качает, как парусное судно в штормовую непогоду. У меня все под контролем.

– Поворот направо, доезжаем до конца этого дома, еще один поворот налево, остановка у огороженных мусорных контейнеров. Подбираем бомжа, и в путь.

– Та-ак… Снижаем скорость… Доезжаем до концаа-а… – плавно пела Наталья. – Цивильная свалка… Ну и который из этих бомжей наш? Тут их три штуки дерутся. Не иначе как территорию и добычу делят. Видите, в сторонке шесть бутылок валяется? Между ними своя междоусобица, неодушевленная – бой стеклотары. Одна, по-моему, уже грохнута.

На короткое мгновение боевые действия были прерваны – из чистого любопытства противоборствующих сторон. Одна из нелепых фигур оказалась женского сословия. К ней я и обратилась, приоткрыв дверь и пригласив в машину. Она испуганно попятилась, вытерла рукавом бывшего пиджака нос и тут же изобразила руками неприличный жест. Этого ей показалось мало, она потребовала подтверждения получения информации: «А это видела?!!» Пришлось подтвердить. Двое ее соперников наперегонки кинулись ко мне. От страха я ойкнула, инстинктивно попытавшись захлопнуть дверь, но Наташка, поддавшись уговорам Виталия, воспротивилась. Так я и оказалась на улице. Один на один с хмельной бомжихой, даже отдаленно не похожей на молодую девушку, которая, по моему предположению, должна откликаться на имя «Марина». Мы стояли и препирались, выясняя между собой один и тот же вопрос – «чё те надо, чё те надо», пока Наташкин окрик не заставил меня ретироваться к машине. Задом, естественно. В руках у женщины неведомо откуда появился батон белого хлеба, она им недвусмысленно помахивала. Если он являл собой давнюю окаменелость… Какая низость! Так обращаться с хлебом.

Юркнув на свое место, я увидела второго представителя «богемы». Он нагло и требовательно выпрашивал у Наташки деньги, а она безуспешно пыталась тронуться с места, отказываясь верить тому, что кончился бензин. Я оглянулась назад. На сиденье «навалом» торчали две живые фигуры. Не сразу поняла, что они просто обнимались.

– В багажнике канистра с бензином. Неприкосновенный запас – пять литров. Сможешь заправить в машину? – спросила подруга. – Я пока отобьюсь от этой весьма нечистой, судя по убойному запаху, силы. Блин, даже водка, которой этот экземпляр нажрался, не дезинфицирует. Наверное, паленая. Ир, заправишь и быстро назад. На войне как на войне.

Часть четвертая
Воскрешение истины

1

– Домой не поедем! Возражения бесполезны, – отрезала Наташка, благополучно отделавшись от просителя. Помогла демонстрация флакончика с дезодорантом и предложение почувствовать разницу между запахом «презренного металла», которого ему маловато показалось, и свежестью альпийских лугов.

Мужик задумался – предложение показалось странным и витиеватым. Особенно вторая часть.

– Ясно, – сказала Наташка, – свежесть альпийских лугов пугает. И правильно. Зачем нам заграничные ароматы? А ну, отойди от машины! Сейчас как пшикну газовым баллончиком, долго будет Карелия сниться! Ир, пристегнись, взлетаем! Знать бы еще, от кого весь этот длительный улет.

Человек без определенного места жительства в три прыжка одолел солидное расстояние до угла дома. Одолел бы и больше, но решил испытать судьбу и встал как вкопанный. Какие слова он при этом говорил, едва ли, протрезвев, и сам вспомнит. А все потому, что очень торопился высказаться. Вот и соединял начало одного слова с началом второго. Наташка сдала назад, развернулась, и мы покатили на главную дорогу старым маршрутом.

– До всех дошло, что я сказала? К нам домой не поедем! Кому не нравится, может вылезать.

Все молчали.

– Понятно. Вылезать могу я одна. Мне единственной не нравится мое предложение. Интересно, почему так бензином воняет?

– Какое же это предложение? – с грустью возразила я. – Это ультиматум. Будь любезна, сообщи, куда тебя несет.

– Дача твоя и дача моя. Третьего не дано. В Городец, а равно в Копенгаген, не поеду. Даже не предлагай. Представляю, как тебе твой Ефимов обрадуется.

– Жаль, не на всю оставшуюся жизнь! Мне бы лучше в Городец. А на худой конец, сошел бы Копенгаген. С другой стороны, если мы обе сбрендили, зачем своим неожиданным визитом подталкивать к тому же собственных детей? Димка другое дело – привычный. Дня не проходит без заявлений о том, что я свожу его с ума. Будем надеяться, что ума у него в заначке еще хватает. Марину и Виталика поселим у тебя, постарайся сделать это незаметно. Не хочется лишних вопросов. А ты переночуешь в нашем доме. Заодно пожалуешься на самовольный захват мною твоего транспортного средства. Угнала тебя вместе с машиной.

– Ты сказала «Марину»? Интересно… Мариночка, привет!

– Привет, – низким голосом поздоровалась Мариночка.

– Ты что, простужена? Такое впечатление, что не Марина, а сбежавший от охотников Серый Волк из «Красной шапочки». Перетрусил, перестал притворяться и заговорил своим голосом.

Наташка попыталась разглядеть обстановку на заднем сиденье в зеркало переднего вида, но ей это не удалось. Я его настроила по своему разумению. Все равно она пользуется им, только чтобы полюбоваться собой.

– Не отвлекайся от руля и дороги! – предостерегла я подругу. – Несмотря на всю катавасию, выглядишь как кинозвезда. Зачем намеренно искать изъяны? Отвлечешься – испортишь свой внешний вид. И мой тоже. Виталик, как ты там?

– Уже значительно лучше. Только в сон тянет. И бензином воняет до тошноты. Можно открыть второе окно?

– Оно не открывается. Вернее, открывается бесконтрольным обрушением вниз. Стеклоподъемник починить некому. Ничего, сейчас проснешься. И к бензину привыкнешь. Ко всему, говорят, привыкаешь. Я вот тоже… привыкаю. До тошноты. Хочешь, расскажу, что ты делал в квартире Владимира Родионовича, прикатив туда из аэропорта? Все в ту же знаменательную субботу после проводов… пожилой женщины. Если ошибусь – поправишь.

– Сделал дело – болтай смело, – ответила за Виталия Наташка. – Ир, ты точно канистру в бензобак вылила?

– Ну так ведь едем же.

Я немного повозилась на сиденье, устраиваясь удобнее. С этим спешным бегством от благоустроенной помойки заскочила в машину как могла и с чем могла – с пустой канистрой из-под бензина. Не было времени укладывать ее в багажник. Даже пробку окончательно не завинтила. Так и сидела в тесной близости с канистрой, завидуя другим, пока не догадалась спустить ее вниз, к ногам. Кажется, пробка совсем отвинтилась.

Наташка, обратив на мою неусидчивость непосредственное секундное внимание, громко ахнула и сразу притормозила. Как оказалось, у какого-то магазина на Кольцевой. Обращаясь со мной так, как будто меня рядом не было, заочно призвала наших попутчиков в свидетели, чтобы подтвердить непутевость «этой Ирки», которая сидит и безалаберно высиживает угрозу токсикологического отравления парами бензина всего коллектива, чудом спасшегося в невероятно трудных условиях. Я хотела было достойно ответить «этой водительше», но отвлек звонок мобильника. Теперь уже громко ахнула я: Дмитрий Николаевич интересовался, почему меня нет дома.

– Откуда ты знаешь? – взбудораженная не меньше Наташки, запальчиво огрызнулась я. Ну не подумала хорошенько.

– Из дома, вестимо! Что за дурацкие маневры? Где вас носит? Отвечай немедленно!

– Только не кричи на меня… – едва прошептала я в трубку. Наверное, плохо выглядела в этот момент. Даже в темноте. Поэтому подруга, с усилием вытащившая из-под моих ног канистру, бросила ее на асфальт и выхватила у меня телефон…

Переорать Наташку не возможно. Тем более когда справедливость на ее стороне. Или она так считает. Подруга обозвала Димку изощренным садистом и в два счета обосновала это. Да так, что даже я стала испытывать чувство вины. Не за канистру, нет. Получалось, что она, несчастная Наталья Николаевна, по наивности своей верящая в то, что ей говорят, имела глупость поверить славящемуся своим непостоянством Ефимову, который намеревался сегодня остаться на даче. И исключительно по своей доброте вняла мольбам идиотки жены Ефимова, на коленях умолявшей доставить ее к мужу, которого она не видела уже довольно давно – часов пять. И сейчас еще более несчастная Наталья Николаевна ни за какие коврижки не развернется в обратную сторону, потому как она устала мотаться, слишком поздно, до дачи рукой подать, а бензин на исходе – только до ближайшей заправки в дачном направлении. А если садист Ефимов желает лицезреть свою жену в не столь отдаленное ночное время, Наталья готова отпустить ее в столицу пешком. Ефимову всего-навсего следует обеспечить план «перехват».

Наталья вернула мне трубку как раз в тот момент, когда я вообразила себя одинокой путницей на дороге, которую все принимают за… Словом, с трудом могла выговорить «алло?». Буква «а» растянулась надолго, до невероятных размеров. Я тут же получила по телефону утешительный приз: встретимся завтра при более благоприятных обстоятельствах. Вот тогда и поговорим. Под словом «поговорим» подразумевалось эксклюзивное право Дмитрия Николаевича на критику моего недостойного поведения. Мне в основном следовало молчать и слушать. Жаль, что он не многодетный отец. За свободное от основной работы время так бы уболтался в борьбе за совершенство детей!

«Ну а пока сама поговорю», – мстительно подумала я и повеселела от предоставленной отсрочки отбывания наказания.

– Виталий, когда ты или твой отец заметили разницу в содержании прощального письма Владимира Родионовича, адресованного Наталье?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, – немного помедлив, сказал Виталик.

– Будем считать, что ты на него ответил.

Честно говоря, иного я и не ожидала. Несчастный Кириллов! Неужели за все прошедшие годы его чувства к Наталье так и не остыли? Впрочем, учитывая его упрямый характер… Я с силой зажмурила глаза. Лицо сморщилось, ну да кому на меня любоваться? А мне короткая примерка этой маски помогла сосредоточиться. «Разгладив» физиономию, выдала свою версию событий, связанных с письмом: изменения в текст были внесены Мариной либо в среду, сразу после нашего звонка, либо в четверг, но очень поздно. А самое вероятное – в ночь с четверга на пятницу. Тамара Васильевна в силу своего плохого самочувствия сделать этого не могла. Можно предположить, что в квартиру отца девушка заехала с определенной целью. Допустим… решила перед отъездом кое-что захватить. Но мне почему-то кажется, Марина, вопреки стараниям участкового инспектора Попова, просто намеревалась какое-то время отсидеться в квартире отца, а не катить с этой целью к родственникам Попова. Рано или поздно, но телефонным шантажистам или надоест названивать в пустоту, или их вычислит Серегин.

Компьютер девушка включила специально – хотела проверить, не осталось ли каких-нибудь документов, подлежащих удалению. Лист абракадабры с рисованной фигой и предупреждением неким господам более не беспокоиться по поводу поисков интересующих их сведений ее насторожил. Получалось, что квартира покойного совсем не безопасна. А его послание Наталье – рабская дань какой-то эфемерной за гранью давности, просто нереальной любви, носившее прощальный характер, окончательно выбило из колеи. Мама Марины – альтруистка, прошедшая с ним сравнительно долгий и тернистый путь, всегда приносившая себя в жертву, жившая только его интересами, поддерживавшая в трудные минуты, причем без всяких надежд на взаимность, не удостоилась и короткого «прости-прощай». А наглая Наталья, виноватая уже в том, что всю жизнь стояла между мамой и отцом, еще смеет лезть со своими советами и утешениями!

На этом месте моего печального рассказа Наташка громко возмутилась и отпустила пару нелицеприятных фраз в адрес дочери Кириллова. Та не смогла ей возразить, а посему возразила я, предложив подруге поставить себя на место Марины. Наташка нашла в себе силы посочувствовать и себе, и ей. Благо Марина не возражала. Я спокойно продолжила. Тем более что слушателям мое изложение событий, похоже, нравилось. Еще бы! Не сухая констатация фактов, а почти электронная версия интересного романа…

Марина кинулась к историческим истокам жизни отца – фотографиям. Найти в общей куче фотографии юной Натальи Николаевны было не сложно. Имелось несколько школьных снимков всего класса, на обратной стороне которых каждый из одноклассников был строго поименован. Первым желанием девушки было разорвать все фотографии Наташи на мелкие кусочки и спустить их в туалет, пусть следуют в небытие. Отца нет, не останется следов и от этой фотобумажной, мастерски прикидывающейся наивной девицы. Но на смену первому инстинктивному порыву пришла умная мысль. Если квартиру отца навестят неизвестные ей злоумышленники, можно направить их катиться в своих поисках в ложном направлении. Прекрасное решение вопроса. Они оставят в покое семью Кирилловых, зато лишат его семью Натальи, которая должна ответить за то, что всю жизнь господствовала в отцовских мыслях. Фотографии Натальи Марина удостоила отдельного места на диване, чтобы «господам», которые, похоже, слишком хорошо знакомы с личной жизнью Кирилловых, легче было отыскать конкретную Наташеньку.

Оставаться в квартире далее было невозможно. И не только потому, что незваные гости могли нагрянуть в любой момент. Нет, девушка обнаружила еще кое-что! И испытала ужас. Воспользоваться адресом, предложенным Иваном, Марина, хоть и дала согласие, не собиралась – замучает своими визитами, она нашла где укрыться.

В ту же самую пятницу, только днем, перед самым нашим с Натальей наездом, квартиру навестили еще три человека.

– А что еще обнаружила Марина? Чему она ужаснулась? И почему три человека? – подала голос подруга. – Ты уже определилась и с количеством и с качеством, в смысле, личностями?

– Можно я об этом потом расскажу? Когда приедем. Тем более что немного осталось. А пока будем исходить из состава трех человек.

– Ирка, ты меня пугаешь. – Наташка быстро оглянулась назад. – Причем только одну, сзади, похоже, все спят. То-то я думаю, почему девчонка даже не вякает? Ты их убаюкала! Странная, однако, эта Марина.

– Нормальная девчонка. Дочь не только своего отца, но и своей матери. Дальше продолжать?

Я не стала доказывать подруге, что наши попутчики совсем не дремлют. Просто у них нет другого выхода, как делать вид, что «клюют носом».

– А як же! В отличие от остальных меня твой рассказ будоражит. За рулем – самое оно!

– Ты знаешь, я, пожалуй, повременю. Вышли на финишную прямую. Будем ужинать, тогда и поговорим – за нашим столом и при нормальном освещении. Что-то меня познабливает.

– От неосознанного чувства голода. У меня, кстати, холодильник пустой. Я всегда перед отъездом его освобождаю и электричество отключаю. Надо же, прямо разгрузочный день. Как это ты говорила? «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Наташкиной диете!»

– Я говорила о протечке в туалете. Своем. Что касается ужина – возможно, Димка не все умял.

– От мужиков в этом плане нельзя ждать милости. В крайнем случае оставят сковородку, залитую водой с моющим средством.

– Вспомнила! Можно будет сделать яичницу.

– Ты потише радуйся. И постарайся без рук. Такое впечатление, что обнаружила их после долгого отсутствия. Надо же, какая на этом участке дороги темнота. И ни одного встречного или попутного скутера. Вот что значит будний день. Одни пенсионеры на дачах.

Последний отрезок пути дался мне с большим трудом. Я нервничала и без конца ерзала на сиденье, не зная, как предотвратить кошмарную развязку. Решение пришло только в самый последний момент. Наверное, от отчаяния. Защитная реакция организма.

Наташка подъехала к моему участку и отправила меня открывать ворота, намереваясь оставить машину у нас, ближе к месту собственного ночлега. Уверенно припарковалась и звонко предложила попутчикам просыпаться и выметаться. Виталику желательно помнить про нашлепку на голове. Я быстренько подскочила и откинула кресло со своей стороны, пообещав проконтролировать десантирование раненого.

– Сам вылезет! – отрезала Наташка, покидая машину и убирая ключи в сумку. – А я помогу Мариночке.

– Стой! – завопила я не своим голосом, чувствуя, что запоздала с воплощением своего решения в жизнь. Проклятые ворота! Мне даже показалось, что от моего крика качнулась верхушка растущей у нас в беседке ели, вернее, беседка выстроилась вокруг нее. Да я и сама невольно присела. – Там… не совсем Мариночка, – замялась я, резко уменьшая громкость. – Там… – Для продолжения пришлось перевести дух. – Скорее всего, там ее совсем живой папа…

2

В темноте я не видела выражение Наташкиного лица, тем более что подруга все дальше и дальше пятилась от машины в сторону крыльца. Я медленно шла за ней следом, пытаясь уговорить ее остановиться. Все равно дальше ехать некуда. Наташка продолжала идти своим путем и начала уже восхождение на лестницу, но вдруг остановилась, лихорадочно расстегнула сумку, достала ключи и швырнулась ими в меня. Заикаясь от волнения, тут же сообщила, что я насчет «ехать некуда» глубоко ошибаюсь. На свете много путей и дорог. Пусть весь присутствующий здесь коллектив катится в разные стороны. Для этого ей и машины не жалко.

– Наташа… – раздался незнакомый мне голос второго попутчика. Мягкий такой, ну просто завораживающий. – Извини. Я не знал… А когда сел в машину, было уже поздно. Мы сейчас же уйдем. Спасибо вам за все.

– А яичница? – Со слезами в голосе Наташка поднялась вверх еще на одну ступеньку. – Яичница же!

И тут подруга разразилась такими рыданиями, что даже мне стало жутко. Нет, пожалуй, жутковато стало от того бреда, который она несла. Похоже, обвиняла Кириллова в том, что он обманул ее надежды и не умер по-настоящему. А он, остановившись у ворот, только согласно кивал головой. Рыдания оборвались в тот момент, когда я поинтересовалась, действительно ли вместо него похоронили брата. Ответил не он, а Виталий, как-то выпавший из моего внимания.

– Может, хватит мучить человека? Да, в могиле Андрей Рудольфович, двоюродный брат Владимира Родионовича.

– Хватит! – зажав ладонями уши, сдавленно крикнула Наташка и тут же убрала ладони. Не мудрено. Можно оглохнуть даже от собственных мыслей. – Хватит мучить человека. Ир, поднимись, открой дверь и помоги подняться остальным.

С этого момента подруга практически замолчала. Только иногда выдавала всего одно слово, как будто экономила их общий запас: «отнеси», «подай». Намеренно старалась не смотреть в сторону Кириллова, стянувшего с себя, точнее, со своей одежды верхнее покрытие – лохмотья, созданные, как выяснилось, искусственным путем. Способ легкий: берете новую или не совсем новую, но добротную шмотку и вручную (допускается применение острорежущих предметов) кромсаете ее на куски, еще пригодные для ношения в трудных условиях выживания.

Отмывшийся под холодным душем от последствий рукопашной при дележе территории мусорных бачков Кириллов бросал на Наташку короткие понимающие взгляды, хмурился и слегка поскрипывал зубами. Боюсь, что не от голода. Самый красивый, по Наташкиным словам, мальчишка в школе стал просто интересным мужчиной… Ладно, очень интересным мужчиной. Без всякой там слащавости. Я несколько раз порывалась сказать Наташке, что ее Борис ничуть не хуже, но она не давала и рта раскрыть. Ее отрывистое «знаю!» гасило все мои попытки. Обстановка была достаточно напряженной. Лучше всех себя чувствовал Виталий. Прислонившись к спинке дивана и вытянув ноги, он спокойно спал с открытым ртом, невольно вызывая у меня стыдливое хихиканье. Пластырь на голове придавал ему невыносимо забавный вид. Наташка разрешила себе улыбнуться сразу после того, как я, удовлетворяя ее любопытство, уверенно заявила, что ничего предосудительного по дороге на дачу она себе не позволила. Напряжение окончательно спало за столом. На целых пять минут, пока делили омлет на четыре неравные части.

Димка появился в дверях столовой так тихо, что никто, кроме Виталия, его не увидел. Я очередной раз прыснула – уж очень дурацкий вид был у раненого. Этот разинутый рот, пластырь на макушке и вытаращенные глаза… На секунду усомнилась в его вменяемости, но тут прогремел Димкин грозный вопрос: «Что тут происходит?!» Я поняла, что с вменяемостью у Виталика все в порядке, а вот с моей личной жизнью…

– Присаживайся, Ефимов. – Наташкино приглашение прозвучало непривычно ласково. – Будешь омлет? Все скинемся. «Все» здесь, кстати, свои. Свою жену ты знаешь, своего раненого пациента помнишь, меня, свою любимую соседку, может, и рад бы забыть, да не получится. А это, – Наталья указала на Кириллова чашкой с водой, – наш общий «свой» – покойный Владимир Родионович.

Димка поиграл желваками на скулах, натянуто поздоровался и, отказавшись от омлета, демонстративно остался торчать в дверях. Обдумывал сообщение. Но не исключено, что размышлял над крылатой фразой кота Матроскина: «Свои в это время дома сидят». Коль скоро Дмитрия Николаевича с нами не сидело, получалось… Свой среди чужих своих?

– Спасибо, Дмитрий, за Виталия и за то, что приехали. Я собирался вам звонить, только, боюсь, по телефону долго пришлось бы объясняться. Очень нужна ваша помощь. – Кириллов говорил спокойно, не напрягаясь и очень серьезно. – Наташа права – они буквально вытащили меня с того света.

– Может, стоит начать с начала? – Димка отлепился от дверного проема и прошел к дивану, мимоходом проверив надежность пластыря на голове Виталия.

– Конечно.

Кириллов решительно отодвинул от себя омлет.

– Положим, кое-что Диме уже известно. Нужно ли повторение пройденного? – поспешно вмешалась Наташка.

– Повторение – мать нравоучения, – авторитетно заявила я, исходя из собственного опыта. – Только мне хоть кол на голове теши, с точки зрения моего мужа. Чем больше он повторяет прописные истины, тем больше они тормозятся сознанием. Все свободные места в голове заняты!

– Это к теме разговора не относится, – прервал меня Димка и усмехнулся. – Давайте начнем с таинственной смерти господина Кириллова…

– Если не затруднит – просто Владимира. Как-то не привык к «господину».

– Не затруднит.

Кириллов задумался:

– Даже не знаю, с чего начать…

– Вот только не надо тянуть кота за хвост!

Мне не нравилось, что общая атмосфера снова наэлектризовывалась.

– Все достаточно просто: две сестры-близняшки вышли замуж за двух братьев-близнецов. От этих браков родились двое мальчишек, весьма похожих друг на друга. Владимир был старше Андрея на…

– …четыре года. Около четырех, – подсказал Кириллов.

– Спасибо. На четыре года. Около двух месяцев назад Андрей приехал к брату…

– И не один, а с матерью, – с вызовом посмотрев на Димку, заявила Наталья.

– Без матери! – поправила я. – Елизавете Марковне в ее годы трудно летать в гости из-за границы.

– Но она же… – Наташка умолкла, не договорив.

– Она действительно прилетела позднее, на похороны сына Андрея.

Кириллов крякнул, уронил голову на стол и обхватил ее руками. Затем раздалось сдавленное, похожее на всхлип «и-эх-х», и он распрямился. Когда заговорил, я удивилась его самообладанию. Ровно и бесстрастно рассказывал он о том, как встретил Андрея, как возил его к знакомому знахарю. Последнее время у него участились сердечные приступы. Аневризма аорты. Врачи считали случай неоперабельным и фальшиво подбадривали: с таким диагнозом некоторые доживают до преклонного возраста и умирают от других болезней. Полторы недели Владимир сопровождал брата в поездках к лекарю-самородку. Состояние Андрея улучшалось на глазах, скорее всего, за счет самовнушения, как считал Кириллов. Тем не менее поездки за город на электричках и полтора километра по лесу пешком с каждым днем давались Андрею все легче и легче.

Узнав, что у Владимира из-за него срывается запланированная еще с зимы экспедиция на реку Чусовую, Андрей настоял на поездке, уверив, что теперь-то он и в самом деле намерен дожить до глубокой старости и умереть от безответной любви к какой-нибудь девяностолетней девчонке. Он не сторонник слишком большой разницы в возрасте молодоженов. Пусть невеста будет лет на пять моложе его, и ладно.

Одержимый своим увлечением, связанным с поисками мест захоронения старинных кладов, Владимир сдался. Непростительно легко, по его собственному разумению.

Перезванивались братья по три-четыре раза на дню. Андрей с оптимизмом делился последними новостями: звонила Маришка, просила «папу» подкинуть денежек на ремонт машины – на днях протаранила одну чувырлу, пришлось отдать почти всю наличность. Умоляла не сообщать о подачке маме. Следом позвонила сама Тамара и заявила «мужу», что они не нуждаются в его спонсорской помощи. Пусть живет как хочет и им не мешает. Лично она (какое счастье!) давно уже научилась жить безмужней женой, и ей это безумно нравится. Андрей, не раскрывая себя, согласился с обеими: девочка успокоилась, и он решит ее проблему, а Тамара… Ей он помочь не в состоянии, хорошо уже то, что выплеснула на него застоявшуюся горечь.

В последующие дни в голосе брата появилась некая озабоченность, которую вначале он старательно прятал за бравадой: «Да ладно тебе, все в порядке». Затем Андрей позвонил сам и прямо спросил, знает ли Владимир своих врагов. Выяснилось, что неизвестное лицо стало донимать Андрея, принятого им за Владимира, телефонными звонками с предложением продать имеющуюся у него информацию об обнаруженных им кладах. Андрей, как мог, отшучивался, пока не посулили расправу над женой и дочерью. Владимир понял серьезность угрозы, попросил брата немедленно перенести всю имеющуюся в компьютере информацию на диски, а для двух определенных разделов задействовать флэшку, после чего все первичные данные уничтожить. Телефон отключить, поездки к лекарю временно прервать, из квартиры не вылезать. Он постарается как можно скорее вылететь в Москву, а пока свяжется со своим другом Серегиным и попросит помощи для Андрея. Больше Владимир брата живым не видел.

Прилетел он в столицу только на третий день. Пока добрался до Екатеринбурга, пока купил билеты… Встречал его мрачный Серегин. Со слов соседки, выгуливавшей в шесть утра собаку, «Володенька, как всегда, рано утром куда-то отправился. Ответил на мое приветствие, сказал, что едет за город за грибами».

Тело Андрея нашли совершенно в другой стороне от его привычного маршрута, на одной из подмосковных новостроек. Официальной причиной смерти значилась острая сердечная недостаточность. «А что вы хотите? – возмущался седой патологоанатом. – Скажите спасибо, что покойник с аневризмой вообще до таких лет дожил. А многочисленные травмы его головы и тела получены не ранее чем через несколько часов после смерти. Результат падения с большой высоты». Каким образом покойник ухитрился столкнуть самого себя вниз, патологоанатома не интересовало. В свою очередь, следствие устраивала естественная причина смерти Кириллова Владимира Родионовича, в качестве которого Андрей и был опознан женой Тамарой Васильевной и дочерью Мариной. После этой необходимой процедуры обеих с трудом привели в чувство. Одежду покойного они взять отказались. Все остальное, по-видимому, изъяли рабочие, обнаружившие тело на стройке. В том числе и паспорт, как считало следствие.

По настоянию Серегина Владимир, вынужденный поселиться у него, не пошел в милицию заявлять о своем воскрешении. Семья тоже оставалась в неведении. А потом Владимир позвонил тетке. Очень страшился этой минуты, но ему даже ничего не пришлось объяснять. Она сама все поняла, сразу после того как он выдохнул в трубку: «Тетя Лиза…» Только спросила: «Когда?..» Он пытался что-то мямлить, но она оборвала тихим: «Я знала, что он обречен. Прилечу, только меня надо встретить».

Владимир рассчитывал, что с приездом Елизаветы Марковны поставит все на свои места. Андрей будет похоронен под своим именем. Где – решать ей. Слушая в квартире Серегина правдивый рассказ Владимира, Елизавета Марковна тихо плакала. С трудом ее заставили прилечь в комнате Виталия, но она так и не сомкнула глаз. Долго молилась, а потом уже с просветлевшим лицом обратилась к Владимиру:

– Не бросай меня одну, Володенька. И дай слово похоронить здесь, рядом с Андрюшенькой и его родным отцом Рудольфом. Как жаль, что при жизни ему, мне и Рудольфу выпало слишком короткое время любить друг друга. Андрюша так и не смог называть моего второго мужа папой, хотя у него с Оскаром были неплохие отношения… Лучше, чем со мной. Сын был против моего второго брака. Подумай, Володенька. Все ведь не так сложно. Мы хорошо обеспечены. Тебе и самому лучше уехать, ведь в живых не оставят. Аннушка мне этого не простит. Надо только забрать документы Андрея. Не думаю, что он ездил в лес к вашему старичку с загранпаспортом. А вы с братом удивительно похожи. Просто одно лицо. Поживешь, сколько сможешь, там будет видно.

Владимир кивнул, соглашаясь с теткой. Осталось непонятным, в чем именно.

Накануне похорон Кириллов с Серегиным крепко выпили.

– А ведь предложение твоей тетушки – это реальный выход! – сказал Серегин. – Не сможешь жить без России – женишься второй раз на своей Тамарке. Как гражданин Канады. И переедешь в Россию. Зря ты не разглядел в Тамарке свою судьбу. Кстати, пора утешить твою вдову и будущую жену, а заодно и дочь. Маринка сказала, что мать практически не встает с постели…

На трезвую голову Кириллов такого бы не сделал… Телефонную трубку сняла сама Тамара. Он успел только поздороваться, постаравшись вложить в приветствие максимум теплоты. Ответом был дикий крик жены и звук глухого удара. Дальше тишина, нарушаемая потрескиванием на линии. Он отключился. Оба друга мгновенно протрезвели. Серегин решил было повторить попытку, чтобы извиниться, но Владимир не разрешил: «Хватит с нее мучений. Пусть уж похоронит и окончательно успокоится. По крайней мере будет знать, что неприятностей от меня больше не получит». Как же он ошибался!

На похороны брата Кириллов не поехал, прислушался к просьбе тетушки и совету друга. Поминали «его» в его же квартире. При этом случился неприятный казус. Во время поминальной речи, произносить которую выпало на долю Серегина, упала с тумбочки фотография Владимира. Кто-то из присутствующих вернул ее на место. И хотя Валерий Павлович старательно избегал называть покойного по имени, ограничиваясь местоимением «он», фотография слетела опять. Серегин сам водрузил ее на телевизор, рядом поставил стопку водки, накрытую кусочком черного хлеба, и убедительно попросил Володьку вести себя достойно. Речь удалось договорить, но под реплику Марины: «Отца убили!»

Вопреки уговорам Серегина, Елизавета Марковна, казавшаяся безучастной ко всему, что происходило на поминках, осталась ночевать в квартире Владимира. Вполне понятное желание. Серегин, убедившись в добросовестности Андрея – вся информация из компьютерной базы данных была удалена, взял загранпаспорт Андрея (свой Елизавета Марковна заблаговременно оставила у него), заблокировал Интернет и уехал домой. Через два дня Владимир вместе с тетушкой – копией его собственной матери – улетел в Канаду. Душевное родство помогло им пережить первые, очень сложные дни адаптации – ей более-менее смириться с потерей и порадоваться в какой-то мере новому обретению сына, ему – непривычности обстановки. Впрочем, иногда он забывал, что находится за границей. Канада – страна иммигрантов.