Текст книги "Крестовый поход в лабиринт"

4

Первым объявился душеприказчик Маноло. С укоризной попенял нам на наше отсутствие, заметив при этом, что никто нас и не принуждал приезжать на церемонию прощания с совершенно посторонним нам человеком. Сами напрашивались. И несколько раз это подчеркнул, вынуждая на опровержение данного факта.

Вдохновленная моей подсказкой Наташка мастерски посетовала на невозможность длительных оправданий, поскольку она за рулем, и передала трубку мне. Я выразила надежду на то, что нашего отсутствия никто, кроме него, не заметил, все прошло без неприятных эксцессов. При этом мысленно потирала руки, намереваясь устроить душеприказчику судный час. Больше я его не боялась.

– Необходимый круг лиц – родственники и друзья, надеюсь, присутствовали.

– К сожалению, только друзья, – живо откликнулся Альбрехт.

– Как?! – деланно удивилась я. – Разве сестра ее покойного мужа не прилетала?

Молчание Альбрехта было глубоким. Такое впечатление, что он случайно нырнул в колодец, очень удивился и теперь слабо барахтается в воде, пытаясь вытащить самого себя за шиворот. Для начала он сказал: «Э-э-э-э…» Я откликнулась понимающим, но ничего не значащим «ну надо же!».

– К сожалению, мне так и не удалось с ней связаться, – глухо проронил Альбрехт. – Я звонил им домой, но ни Тамара, ни ее сын не подходили к телефону.

«Не мудрено, – подумала я, – оба в это время находились в Москве». А вслух поинтересовалась:

– У вас не было номеров их мобильных телефонов? Ах, я догадалась! Просто в Испании не знают, что это такое.

Новое «э-э-э-э…» означало очередную дополнительную минуту, взятую душеприказчиком на размышление. И я, экономя свое личное время, позволила себе ее прервать:

– Пока вы собираетесь с мыслями, хочу подарить вам одну подсказку: ни за что не поверю в байку об отсутствии у вас их номеров. Светлана Владимировна, передавая некую ценную вещь в качестве предварительной оплаты ваших услуг, не могла не оговорить такие важные условия, как список лиц, которых следует своевременно известить о ее кончине, а также адреса и телефоны, по которым их можно разыскать. В первую очередь это касалось Тамары, ее сына и невестки с внуком. Вы позвонили слишком поздно – чтобы невозможно было попасть на траурную процедуру.

– Не стоит обсуждать такие вопросы по телефону. Нам надо встретиться!

Куда только подевалась растерянность Альбрехта. Голос звучал требовательно и жестко.

– Несомненно, – согласилась я, стараясь преодолеть нервную дрожь. – Вам где удобнее, в милиции или у следователя? Боюсь, в другом месте не получится. У меня много планов на будущее, и я не хочу от них отказываться.

Похоже, кто-то из обезьяньих предков Альбрехта согрешил с предками из клана хамелеонов. Душеприказчик моментально «переродился», заговорив ласково и проникновенно. Я буквально воочию представила, как он, искрясь звездочками исключительной порядочности и добродушия, бессильно шевелит пальцами свободной руки, которой не в состоянии до меня дотянутся.

– Если вы что-то и знаете, то понимаете неправильно. И это непонимание может толкнуть вас на ошибочные действия. Не следовало с самого начала меня обманывать. Хочу просто предостеречь…

– Мы тоже! – живо откликнулась я. – Хотим предостеречь. Вы намеренно воспрепятствовали присутствию на похоронах законных наследников Светланы Владимировны, а заодно и нашему. У меня есть достойное этому объяснение. Слава техническому прогрессу! В случае чего, мои откровения моментально обретут гласность. В первую очередь они станут доступными для соответствующих органов.

Душеприказчик опять сменил тон. На сей раз звучала усталость и обреченность. Раза три он заверил меня, что никогда не был убийцей. Немного подумав, для разнообразия добавил, что не был и заказчиком убийства, а посему мои слова воспринимает как оскорбление.

Какое-то время мы с ним спорили об истинном характере моих угроз. Лично я рассматривала их как предостережение, душеприказчик настаивал на оскорбительном смысле. В конце концов договорились встретиться на следующий день ровно в полдень в кафе «Веселинка», расположенном недалеко от места моей работы, чтобы прийти к консенсусу. С чего Альбрехту пришло в голову, что я частный детектив, действующий в интересах «еще той пройдохи» сеньоры де Суарес? Я не торопилась его разубеждать.

Сложнее пришлось с подругой. Она не сомневалась, что я окончательно тронулась с места. Исключительно умом. И весь ее вид говорил о том, что жалости ко мне подруга не испытывает, хотя обижаться на больных грешно. Наташка греха не ведала и держала в руках свою сумку с таким видом, словно собиралась отхлестать ею меня по щекам. Если бы бенгальский тигр искрился одноименными огнями, демонстрируя при этом прекрасные клыки, то выглядел бы куда добродушнее. Я с трудом подавила стихийное желание выскочить из машины.

– Кругом маньяки… – И не заметила, как выдала это вслух.

– Да, – несмотря на грозный вид, тихо согласилась Наташка. – Тебе надо выпить успокоительное, но у меня с собой ничего нет. А домой, я так понимаю, нам уже не доехать. Кругом маньяки. Плодятся со страшной силой. Одного из них ты только что добавила в общий список.

Я оживилась, сообразив, что сумка в Наташкиных руках – не подручное средство для хулиганских действий, а простое хранилище разных полезных принадлежностей, в том числе мешка с лекарствами.

– Душеприказчик – не маньяк, он, как мне кажется, просто своего рода мошенник.

– Да, – снова согласилась Наташка и, выйдя из машины, двинулась вперед прямо по проезжей части. Меня порадовало только одно – врожденный инстинкт автолюбителя заставил ее вытащить ключи из замка зажигания. Соображала! Побрякивая ими, она и шла, привлекая всеобщее внимание. Без соображения…

Попытка сработать пробкой на ее пути мне не удалась. Подруга легко обошла меня справа, но на вопрос, куда ее несет и почему именно по проезжей части, ответила довольно логично: несет ее в аптеку, а по проезжей части – исключительно в целях собственной безопасности. Ни один маньяк не будет работать с таким риском для собственной жизни. Проезжавшие мимо машины отчаянно сигналили, из окон нас «поливали» изощренными ругательствами. Я не стала пугать подругу перечнем средств дистанционного уничтожения жертвы, сама была на грани отчаяния. Просто пообещала выдрать в «Шкоде» кое-какие проводочки, соединить их и, если повезет, снеся фонарные столбы хотя бы через один, кое-как добраться до дома в одиночестве.

– Боря меня убьет, – эхом откликнулась Наташка и нахмурилась. – Ну и пусть! Ему же хуже.

– Да, но перед этим ты просто обязана устроить его и Денькину дальнейшую личную жизнь. Нельзя бросать родного человека и еще более родную собаку на произвол судьбы. Может, познакомишь их со своей Полинкой?

Все-таки реакция у меня отменная! Намереваясь обвинить меня в подлом предательстве, Наташка встала как вкопанная, это дало мне возможность рвануть ее к бордюру в небольшой промежуток между двумя припаркованными машинами и избежать наезда японской горбатенькой иномарки цвета спелой вишни с раскосыми «глазками». За рулем находилась женщина, это я запомнила точно. Из-под платка выбивались светлые волосы, черные очки скрывали значительную часть лица. Она даже не обернулась, наоборот, прибавила скорость и моментально оказалась вне поля зрения.

Обвинять ее в попытке умышленного наезда было сложно. Женщина за рулем тоже человек разумный. А посему надеется, что и все вокруг почти такие же разумные, не будут избирать проезжую часть дороги в качестве самого приемлемого места для задушевного разговора. По крайней мере, она не обложила нас по полной программе матом. А если и обложила, мы не слышали. При этом я упорно гнала из головы мысли о тождественности иномарки с той, к которой, выйдя из проходной больницы, направился «черный человек». Женщина в машине была одна. Несмотря на тревожные подозрения, я сумела обуздать нервозность – мало ли машин, похожих на эту, свободно катается по Москве. Смущало только ощущение того, что я где-то уже видела эту женщину – на днях или раньше.

Наташка ничего не заметила. Ей было очень некогда – швыряла мне в лицо постулаты о дружбе и порядочности. Слишком обидные, чтобы всерьез на них обижаться. Смысл их сводился к одному простому вопросу: как мне в мою дурную голову могла прийти дурацкая мысль о дуре Полинке в качестве альтернативы ей – единственной и неповторимой Наталье Николаевне Кузнецовой, образцово-показательной жене, подруге и вообще замечательному во всех отношениях человеку.

Я откровенно скучала, дожидаясь, пока пересохнет источник Наташкиного гнева. Не пересох. Подруга просто подавилась очередным обвинением в мой адрес и без всякого перехода тревожно поинтересовалась, где «Шкода».

С этой минуты наши отношения снова наладились. Мы наперебой предлагали друг другу сбегать за мороженым, водичкой или тем, что в данный момент душа желает, и наперебой же отказывались от услуг друг друга по доставке. Сев в машину, не только не умолкли, но и значительно расширили ассортимент предложений. В один из таких моментов Наташка, уверенно следовавшая к дому, ласково попеняла мне на сокрытие кое-каких результатов непосильного умственного труда. Точно так же ласково я пожурила ее за сокрытие деталей разговора с Ромиком.

– Да чего там скрывать, – мирно сказала подруга, наглядно демонстрируя свободной рукой степень активности коры головного мозга водителя, пытавшегося обойти справа автокран. Сделать это можно было только со скрежетом. – Денег, что ли, много?.. Готов всю шкуру с машины содрать, лишь бы первым прийти к светофору. Я же тебе сказала, с Ромиком все в порядке. Он добился у меня разрешения пожить на нашей даче. Юноша со страху никак не найдет себе безопасного места. Да пусть себе живет. Перемахнет со стороны леса через забор и, считай, в полной безопасности. Ключ знает где. Вот только попросил временно воздержаться от внеплановых наездов к нему. Боится, «хвост» приведем. Если наедем досрочно, слиняет бессрочно. Остальное ты знаешь. Признаю, не было смысла утаивать. Как-никак, а главную тайну Маноло я тебе почти сразу выболтала. Но видит бог, как я сопротивлялась. – Наташка подняла глаза к небу, перехватила руль в левую руку и перекрестилась. – Надеюсь, она меня простит. Что бы я без тебя делала?

Я тут же согласилась с ее предположением и подтвердила: теперь-то уж и действительно делать нечего, Наташкиной клятвой связаны обе. А что касается Альбрехта, то выводы в отношении его мошеннической сути сделать не сложно. На убийцу он не тянет, хотя окончательно исключать это предположение нельзя. Просто меня насторожил один факт: откуда у Маноло в клинике могла появиться крупная сумма денег? Да еще накануне операции. Казалось бы, менее рискованно было хранить деньги дома в чулке под матрасом, а еще лучше – в банке. Вроде бы пока дефолта не обещают. Напрашивался вывод: душеприказчик навестил Маноло в клинике накануне своего отъезда, именно он и привез ей эти деньги. Вопрос – почему? Да потому, что между ними неожиданно возник конфликт. Причем на очень серьезной основе. Если ранее Маноло сама определила Альбрехта душеприказчиком, она еще до госпитализации вполне могла поручить именно ему и наверняка поручила, подержать деньги у него дома, под его матрасом…

В этом месте Наташка не выдержала и фыркнула. Я не обиделась. Просто пояснила, что выражаюсь фигурально, имея в виду конкретный идеальный сейф. Слышала, что сейчас некоторые состоятельные граждане России вкладывают свои денежные и ювелирные ценности в сейфы с отделкой золотом. Двойное вложение денег. А грабителям-то как хорошо! Если, конечно, звезды им благоприятствуют…

– Вот гад, а! – прошлась по душеприказчику Наталья. – Ты думаешь, он ее в чем-то обманул?

– Еще как думаю! С итоговой суммой денег… Давай представим, как поведет себя человек, до конца не уверенный в том, что не умрет в ходе или после операции? Разумеется, позаботится о своих достойных похоронах. А Маноло о них явно позаботилась, раз оставила тебе телефон Альбрехта, пояснив: в случае чего, он сделает все необходимое. Заодно я сопоставила уверения нашего «мачо» в том, что денежных средств на похороны у Маноло не имелось, а он ее должник. И почему Альбрехт надул нас со временем прощания? По-видимому, не зря вел подробный опрос соседей Маноло по больничной палате. Наша роль во всей этой истории ему до конца не понятна. Выяснив, что в четверг, пятницу и далее у Маноло были посетители, решил поставить крест на той сумме, которую опрометчиво вручил ей в среду. Захапать заодно и ее было уже невозможно. Наверное, свободных денег до момента госпитализации у Маноло и в самом деле не имелось. Именно поэтому она вручила другу своего покойного сына какую-то ценную вещицу. Исключительно для продажи. И сделала это в присутствии одного или нескольких лиц. Предполагаю, что Альбрехт схитрил, скрыв от женщины истинную сумму, полученную от продажи. Так или иначе, но она каким-то образом это узнала, что и послужило причиной конфликта. После его посещения в среду Маноло выглядела расстроеной, это отметила соседка по палате. Хотя так она выглядела и в четверг… Ладно, пока не будем обсуждать другие дни. Во всяком случае, видеть Альбрехта она больше не захотела, почему и скрыла от него дату операции.

Теперь о запоздалом сообщении в Испанию о смерти Маноло. Возможно, он действительно звонил сеньоре Тамаре, только с тем расчетом, чтобы она не смогла вовремя прилететь на похороны. Ему повезло, он вообще не застал ее дома и наверняка перекрестился от счастья. Миссия выполнена, кто докажет, что у него имелись еще и мобильные номера Тамары и ее сына. С Сафонтьевыми, Ромиком и его мамой еще проще: душеприказчик исключил их из своего списка, сославшись на то, что в отношении них никаких указаний от Маноло не поступало.

Заявив нам о своей бессребренности и почти сыновьем долге перед покойной, Альбрехт дал понять, что все расходы, связанные с похоронами, берет на себя. Потом на досуге поразмыслил и испугался – вдруг мы с тобой воздадим должное его благородству в разговоре с участниками этого печального события. А тут еще мое прощальное заявление о том, что Маноло умерла не своей смертью. С нами следовало разобраться отдельно, не допустив общения с близкими Маноло людьми. Они наверняка возмутятся и сообщат, что Маноло сама о себе позаботилась, оставив довольно крупную сумму не только ему, но еще и наследникам. Попробуй-ка в этих условиях доказать, что остатки денежных средств за вычетом похоронных, хоть и в значительно сокращенной сумме, были возвращены Маноло. И попутно избавиться от подозрений в организации внезапной смерти старушки.

Сразу после кончины Маноло Альбрехт наверняка поставил всех в известность, что полностью с ней рассчитался, причем до момента госпитализации. Сославшись на какие-нибудь непредвиденные обстоятельства, сообщил, что отказался хранить все деньги у себя, как предусматривалось предварительной договоренностью. Да на ту же великую занятость и необходимость разъездов. Где хранила эти деньги Маноло, никому неизвестно. Также невозможно установить, кто именно навещал ее в клинике, а следовательно, конкретную личность, которой она, прихватив деньги с собой, могла передать сумму возвращенного ей долга. Деньги могли украсть сразу же после ее кончины. Не удивлюсь, если приказчик укажет астрономическую цифру, ибо иное тоже недоказуемо. В конце концов, Альбрехт постарался ловко выбраться сухим из воды и, как мне кажется, с прибылью. Возможно, он под воздействием гневных речей Маноло и покаялся, дав ей обещание вернуть задолженность полностью, но ее смерть освободила его от обязательства. А дарить деньги родственничкам Маноло вообще не входило в его планы. Они ничего не докажут, поэтому ему совершенно незачем было кого-то убивать. Красавец-мачо трясется только за свою репутацию честного человека и деньги, полученные нечестным путем. Во всяком случае, свидание с ним, назначенное на завтрашний день, поможет выяснить, насколько я права. Вот только почему он так ненавидит сеньору де Суарес?

5

Тамара Владимировна так и не позвонила. Ее мобильный телефон по-прежнему был отключен. Неужели до отъезда в Испанию будет где-нибудь отлеживаться без квалифицированной врачебной помощи? Или надеется на помощь сына? Интересно, куда подевался этот наполовину русский испанец? Надо признать, что его поведение вообще ни в какие рамки не укладывается. Это ж надо! Украсть где-то тело покойного охранника, приволочь в дом Сафонтьевых на вечеринку, да еще почти переодеть в свои шмотки. Не иначе как покойник Брусков в последний путь был обряжен родными в форменную одежду. В целях экономии. Только она не подходила по стилю для вольной гулянки молодежи. Непонятно… И еще более непонятно, зачем сеньора Тамара нам соврала – не только о дате своего прибытия в столицу, но и о дате прибытия сына. Во всяком случае, находясь в Москве еще с пятницы, он никак не мог запоздать с прилетом на похороны в грядущий четверг – то есть сегодня.

С силой тряхнув головой, я постаралась отделаться от всех вопросов. Слишком позднее время для примерки моих вариантов ответов. Увлекусь и оставлю свою неполную семью без ужина. Помнится, когда последний раз (кстати, не очень давно) я впала в состояние крайней задумчивости, Славке с Людмилой не понравилось, что компот из замороженных фруктов пересолен. Заглянув по дороге домой в какую-то забегаловку, они жаждали только одного – водички или компотика… Аленку возмутил сам факт перевода ягод на компот. Она планировала использовать их для украшения собственной выпечки, о чем, оказывается, сообщила мне предварительно и не менее трех раз. Пирожными предполагалось сразить наповал Дима-2. Вместо него наповал сразили отца – Дмитрия первого. Он долго отплевывался от тушеной с мясом картошки, на чем свет кляня мой кулинарный крен в сторону китайской кухни. А никакого крена и не было. Был сахар – песок. Сначала под руками, потом непонятным образом в картошке. Тот самый, что предназначался для компота.

К восьми вечера моя семья, единственным представителем которой была я, пополнилась Димкой. Славка с Людочкой неожиданно сорвались и уехали к чужой теще на блины с икрой, доставленной заезжим гостем прямо с Сахалина. Разница по времени в девять часов позволяла ему считать московский вечер ранним дальневосточным утром, посему из уважения к гостю хозяева решили «позавтракать» блинчиками.

Ждать скорого возвращения дочери тоже не стоило. Вместе с Димом-2 Аленка выбирала материалы для ремонта его квартиры, где они, преодолев наше с Димкой отчаянное сопротивление, собирались жить после свадьбы. Тот факт, что дети разлетаются в разные стороны, позволил нам с мужем взглянуть на себя по-новому. В качестве сирот мы смотрелись не очень убедительно, тем не менее не оставляло ощущение покинутости и заброшенности. Интересно, как много времени должно пройти, чтобы осознать счастье свободы от лишних забот? Вот я, например: вместо горы котлет вполне могу сделать четыре… Мама дорогая! И будем мы с Димкой давиться этими котлетами в полном одиночестве… Нет, лучше об этом не думать.

– Спасибо, Иришка, я сам! – Димка пытался отнять у меня перечницу. Я недолго сопротивлялась, поскольку она мне вообще была не нужна. Кстати, и ему тоже.

– Ну, что? Все прошло без осложнений?

На всякий случай я кивнула, плохо понимая, что он имеет в виду.

– А у меня сегодня был Константин, – заметил муж, гоняя по тарелке косточку от оливки.

– Замечательно! А кто это?

– Как «кто»? Ты успела забыть местного следователя, с которым общались на даче Сафонтьевых?

– Так он же не Константин… Точнее, Константин, но с чем-то… Не помню.

– Константин Васильевич. Для меня – просто Костя. Сегодня привозил на консультацию свою тещу. Ты знаешь, с этим покойным охранником довольно интересная история приключилась… Ирина, дай сюда перечницу! Чем только у тебя голова забита? Если Аленкой, то зря. Всегда надо надеяться на лучшее.

Вслух я удивилась его догадливости и заметила, что именно эту фразу Димка наверняка произносит у постели каждого безнадежного больного. Лично для меня неплохо бы и пополнить запас утешений. Чай родня. И, испугавшись, что разговор уйдет в сторону, напомнила про историю с Брусковым.

– Так вот, Брусков на самом деле умер от острой сердечной недостаточности. В свое время ему вживили кардио… – Димка внимательно на меня посмотрел и улыбнулся. – Не морочь себе голову. Если коротко, Брусков нуждался в очередной операции. Фактически он жил с незащищенным сердцем. Вместо удаленных ребер требовалось вживление пластины, предохраняющей его от внешнего воздействия.

Помимо воли я ахнула:

– Так он был инвалидом! Как же его приняли на работу в качестве охранника? И куда родные смотрели?

– Да не было у него никаких родных. А работа по охране дачных участков на самом деле очень спокойная. В конторе даже не знали о его проблемах, приняли по поддельным медицинским документам, сомнения они не вызывали. Деньги нужны были мужику. На послеоперационный период. А может, и на саму операцию копил. Правда, с ним не совсем все ясно, но это не наши проблемы.

– Конечно, – согласилась я с такой поспешностью, что Димка, собиравшийся встать и покинуть кухню, снова сел и внимательно посмотрел на меня:

– Ты, собственно, с чем соглашаешься? С тем, что с личностью Брускова не совсем все ясно или…

– Димочка, я с тобой соглашаюсь. Ты, как всегда, прав. Во всем. Мне только не понятно, как он мог оказаться в доме Сафонтьевых после своей официальной смерти.

Димка тихо засмеялся, обнял меня за шею и чмокнул в висок:

– Так вот что тебя волнует! От Натальи потусторонних страхов нахваталась? Иришка, Иришка… Нельзя воскреснуть после смерти, если она не клиническая, – поучительно заметил он. – Признаться, сопоставив ваш рассказ с сообщением Кости, я и сам пребывал в некотором недоумении. Ночью на участке Сафонтьевых вы видели человека, представившегося вам охранником Брусковым. И это сомнения не вызывает, ибо откуда вы могли узнать его фамилию? Не удивительно, что вы столь спешно покинули пределы дачного кооператива, услышав от охранников, что Брусков умер еще днем. Но как показали дальнейшие события, Брусков зло подшутил над самим собой. В пятницу приболел один из охранников, а второму по семейным обстоятельствам понадобилось отпроситься со смены после девятнадцати часов. Он хотел уговорить Брускова выйти на работу пораньше, но у того имелись свои планы на этот день, которые он менять не хотел. Сосед по квартире, сдававший Брускову одну из двух комнат, поведал следствию, что Брусков ушел из дома с утра, наказав ему на все личные домогательства либо домогательства по телефону отвечать, что господина Брускова нет и не будет. Короче говоря, он для всех умер. Особенно для какой-то Елизаветы.

Со звонками не заржавело… «Как умер?» – поинтересовался сменщик у хорошо похмелившегося хозяина квартиры. – «Вот так: решил, взял и умер! – с раздражением ответствовал мужик, очевидно строивший глазки недопитому стакану. – Помянуть мешаешь!» – Дальше последовал перечень лиц, которых мужик пожелал бы видеть в гробу в белых тапках раньше Брускова. Сменщик попытался выяснить дату и время похорон, а также, какая нужна при этом помощь от коллектива, но получил весьма невразумительный ответ: Иваныч придет на работу и сам все расскажет. А насчет помощи – всегда готов принять, приходи с бутылкой, тогда и поговорим. Сменщик решил отложить свой визит до утра. Последующие звонки в квартиру Брускова остались без ответа. Начальство было вынуждено смириться с тем, что утро и в самом деле вечера мудренее.

Я слушала и потихоньку расставляла все детали на свои места. Димка, переключившись на критику Наташкиной персоны, откровенно мешал. Исподволь я стала выживать мужа из кухни. Собралась вылить в раковину приготовленную ему чашку зеленого чая, но он ее отстоял. Тогда я во второй раз вытерла стол, намеренно пытаясь задеть мужа локтем. Димке удалось уклониться, поколебав при этом устойчивость стола и, соответственно, бокала с чаем. Я деланно ужаснулась и принялась вытирать стол в третий раз. Подхватив свой бокал, Димка ретировался в комнату, где быстро вступил в диалог с участниками какого-то телевизионного диспута и вскоре затмил их своими едкими замечаниями. Во всяком случае, мне были слышны только его умные реплики.

Я позвонила Наташке, но в волнении набрала не тот номер. Приказав себе немедленно успокоиться, снова принялась нажимать на кнопочки: медленно, называя при этом вслух каждую цифру. Окончанию процесса помешала сама Наташка, постучавшаяся мне в плечо. Я досадливо дернулась и потребовала мне не мешать. В результате опять нажала не на ту цифру.

– Дай сюда, несчастная! – выхватила трубку подруга. – У тебя руки трясутся. Диктуй номер…

Мне совершенно не хотелось выглядеть полной идиоткой, но помимо своего желания, я ею выглядела, когда застенчиво заявила, что забыла, куда звоню. Могла бы немного подумать и соврать: просто проверяю работу телефона. Надо все-таки прекратить сложившуюся практику открытых дверей. С другой стороны тогда опять начнется мужний бунт, наши постоянные шатания из квартиры в квартиру, отмеченные трелями дверных звонков, вызовут нехороший резонанс.

– Ну, ты даешь! – восхитилась Наташка. – Врешь, краснеешь и дальше врешь. Желательно объявить перерыв. Я пришла поделиться с тобой ощущениями по поводу свободной жизни. Так вот: пока она мне нравится. Местами. Представляешь, Боря уже попытался спихнуть на меня выгул собаки! Как бы не так. Зря, конечно, я разоралась. Нервы, нервы… Столько дел по дому накопилось, ты и не представляешь!

– У Наташи дел не мало, у Наташи много дел: муженьку мозги вправляла, он едва не поседел… – с чувством продекламировала я, радуясь, что разговор ушел в сторону от болезненной темы.

– Опять врешь! – с удовольствием отметила подруга. – У Бориса благородная седина в волосах чуть не с тридцати лет пробивается. В свое время я ему специально запретила бороду отращивать. Сама знаешь, седина в бороду… Мой личный вклад борьбы с бесами. Так кому ты названивала?

– Тс-с-с… – приложила я палец к губам и выразительно стрельнула глазами в сторону комнаты.

Получилось не очень удачно, мешала капитальная стена. Наташка недоверчиво сморщилась и осторожно поправила на ней свой подарок – забавную тряпичную куклу с корзиной в руках. Замечательная вещь! В эту корзиночку члены нашей семьи складывали все, что казалось им лишним в данный конкретный момент, но могло когда-нибудь и пригодиться. Время от времени я вытряхивала ее содержимое в мусорный пакет.

Приняв вид заговорщицы, я ткнула пальцем в табуретку. Когда подруга уселась, вскочила и поднесла ей чашку чая, заметив сквозь зубы, что это для конспирации. Если уже дома нахлебалась, можно и не давиться. Вид заинтригованной Наташки доставил мне огромное удовольствие. Создавалось впечатление, что, вкусив несколько часов свободы, она немножко отупела от счастья.

– С кем это у тебя Ефимов разговаривает? – настороженно прислушавшись, тихо поинтересовалась она.

– А! То ли с президентом спорит, то ли с депутатами, ну или с политологами, – доложила я. – В хорошее время живем. Что думаем, то и говорим.

– Ага. Иногда не думаем, но все равно говорим. И пожалуй, лучше не думать. Вон наша Анастас Иванович прямо зациклилась на одной и той же думе: за счет чего ей будут увеличивать пенсию, когда в стране нефть и газ кончатся. Теперь только об этом и говорит. Боится, что Россия второй Украиной станет. Безгазовой… А ты случайно не мне звонила?

Я вздохнула и покаялась. И сразу же перешла к изложению Димкиного рассказа. Подруга молчала, зато ее физиономия выражала все, что она хотела бы сказать. В основном традиционное «фига себе!». Именно поэтому я каждый ее мимический всплеск гасила таким же радиционным «да не фига!»…

Подруга на автомате допивала уже вторую чашку чая, причем впустую. Радовало только, что второго пришествия охранника Брускова на землю не было. Покойный умер с первой попытки и больше не воскресал. Стараясь не обидеть Наташку и напомнив ей предварительно о своем высоком мнении по поводу ее трезвой памяти, мягко поинтересовалась, не ошиблась ли она в вопросе определения идентичности верхней одежды испанца и покойного Брускова.

– Идентичности… – проворчала Наташка. – А проще нельзя спросить? «Подруга, ты, случайно, не сбрендила, мысленно обрядив покойника в испанские шмотки?» За «базар» отвечаю – нет! Не сбрендила! Ирка… получается, Брускова переодели прямо в доме Сафонтьевых! Причем сделал это тот самый тип, что, напялив на себя его униформу, заодно и выступил от его лица… Блин, мертвого… Да-да… Помнится, ты недавно говорила, что убийца знал Брускова… Впрочем, какой он убийца, если покойник умер сам.

– Это вопрос спорный! – заартачилась я. – Человек сведущий вполне мог оказать ему содействие – прижать, надавить где надо… Где не надо… Нет, где…

– Прекрати свой словесный спотыкач! Пожалуй, ты права. Но зачем ему переодеваться? – Наташка повысила голос, и я опять призвала ее к порядку, покрутив пальцем у виска и долив заварки в ее чашку. Она покорно отхлебнула и сморщилась.

– Правда иногда горчит! – прошипела я, красноречиво постучав по своему лбу. Стучать для сравнения по столу не решилась, хотя ответный звук наверняка был бы в мою пользу. – Твой испанец…

– Он такой же мой, как и твой! – шепотом возмутилась подруга.

Спорить в таких условиях не хотелось.

– Ну, хорошо. НАШ испанец! Устроит?

– Устроит… Только на фига он нам сдался даже в таком качестве?

– Если будешь препираться, умолкну!

– Ты ставишь меня в невыносимые условия! Блин, слова не скажи! Пойдем выйдем. Я здесь с твоей конспирацией скоро разольюсь не хуже Волги-матушки.

Решительно отодвинув от себя чашку, подруга встала из-за стола и, не дожидаясь меня, зашагала к выходу. Я немного замешкалась, но особо не заставила себя ждать.

Разговаривать на лестничной площадке было невозможно – заскучавшее в одиночестве эхо с готовностью подхватывало каждое слово и мгновенно разносило его по этажам. Мы вынужденно перебрались к лифтам и поднялись на верхний этаж, но там без конца сновали туда-сюда снимающие однокомнатную, но, похоже, резиновую квартиру таджики, и нам пришлось вернуться на родной этаж.

– Ну?! – поторопила меня Наташка.

Я усмехнулась и начала вещать:

– Наш испанец наверняка не искал окольных путей к дому Сафонтьевых – в собственном своем прикиде спокойно прошел через проходную. Не удивлюсь, что в этот момент на посту никого не было. Вся эта охрана – сплошная профанация. Похоже, она существует только для того, чтобы заезжим машинам ворота открывать. В противном случае незнакомца в светлой куртке запомнили бы, даже если бы он сказал, что направляется на иной дачный участок. Я бы на его месте полезла через дырку в заборе. Наверное, он не был уверен в ее наличии. Не берусь утверждать, что именно наш испанец укоротил земной путь Алексея Ивановича Брускова, но бесспорно одно – он был вынужден от кого-то скрываться. И этот «кто-то» видел и мог его опознать в той одежде, в которой он, собственно говоря, и ходил. Ты вольна мне верить либо не верить, но я считаю этот свой вывод единственно правильным.