Текст книги "Психоаналитические идеи и философские размышления"

По мысли Р. Файна, психоаналитическое учение Фрейда убедительно демонстрирует неадекватность существующих ранее представлений о природе человека. Понимание того, что в своей деятельности люди руководствуются отнюдь не только сознательными мотивами, заставляет пересмотреть взгляды на традиционно сложившийся образ человека как рационального существа. Если социологи будут исходить из нового образа человека, созданного благодаря усилиям психоанализа, то в этом случае, как полагают некоторые авторы, можно будет не только надеяться на адекватное понимание природы конфликтов, но и на успешное разрешение существующих конфликтных ситуаций в обществе. По убеждению Р. Файна, «эти конфликты могут быть преодолены путем лучшего использования психологии» (Fine, 1981, р. 215). В данном случае имеется в виду использование идей и методов психоанализа, поскольку, как считает Р. Файн, фрейдовское учение способствовало возникновению нового образа человека, психоанализ нацелен как на индивидуальные, так и на социальные реформы, а «психоаналитическое видение проливает свет на все социальные науки» (Fine, 1981, р. 219, 235).

Рассмотрение социологических проблем войны и конфликтов самым тесным образом связано с осмыслением вопросов, касающихся политики, жизни и деятельности политических лидеров, функционирования политических организаций, расстановки политических сил в обществе. Западная политология приложила немало усилий к тому, чтобы всесторонне осветить все вопросы, связанные с политологической проблематикой. Имеется массив публикаций, посвященных конкретному изучению отдельных сторон политической жизни современного западного общества и мира в целом. Не последнюю роль в этих публикациях играют работы, авторы которых используют психоаналитические идеи. Более того, за последние десятилетия психоаналитический подход к изучению политических проблем получил определенное распространение в странах Западной Европы и США. В большей степени это касается исследований историографического характера, связанных с психоаналитическим осмыслением жизни и деятельности видных политических лидеров, хотя психоаналитическое видение распространяется и на другие аспекты политической жизни современного общества.

В работе «Психология масс и анализ человеческого Я» (1921) Фрейд предпринял попытку психоаналитического объяснения того, как и почему отдельным личностям-вождям удается увлечь за собой массы. При этом он исходил из предположения, согласно которому все взаимоотношения между людьми, будь то отношения индивида к своим родителям, объекту любви и т. д., могут быть оценены как социальные феномены, и, следовательно, психоаналитические находки в области индивидуальной психологии в равной степени следует перенести и на сферу социальной психологии как психологии масс. С этих позиций Фрейд и подходил к исследованию «коллективной душевной жизни», считая возможным говорить о либидозной структуре армии, либидозной привязанности каждого индивида к лидеру и к остальным членам коллектива или массы, являющейся не чем иным, как вновь ожившей первобытной ордой с присущей ей эмоциональной взаимосвязью между первобытным отцом и его сыновьями. Поэтому все психоаналитические концепции о бессознательном, эдиповом комплексе, нарциссизме, переносе и т. д. оказываются в представлении Фрейда применимыми с отдельными коррекциями и к массовым явлениям социального характера.

Нельзя сказать, что современные западные политологи целиком и полностью соглашаются с психоаналитическими рассуждениями Фрейда о сущности массы, толпы, специфике взаимосвязей, устанавливаемых между политическими вождями и рядовыми членами общества. В ряде случаев они отвергают фрейдовские представления о «либидозной привязанности» и сексуально окрашенных мотивах политической деятельности, не соотнесенных с реальной политической ситуацией в том или ином обществе. Такой отход ортодоксального фрейдизма объясняется тем, что, с одной стороны, опираясь на психоаналитический подход к исследованию социальных явлений, многие западные социологи внесли свои коррективы в некоторые фрейдовские концепции, а с другой – сами психоаналитики пересмотрели ряд положений классического психоанализа с учетом культурных и социальных факторов, играющих значительную роль в жизни человека.

Пересмотр некоторых положений классического психоанализа касался главным образом тех психоаналитических идей, которые были двусмысленными или, во всяком случае, затрудняли непосредственное вторжение в сферу политики. Так, например, Э. Фромм реконструирует многие фрейдовские концепции таким образом, что они оказываются применимыми к анализу социально-экономических и политических проблем и процессов современного западного общества. В частности, он пересматривает представления Фрейда о природе и характере человека, феноменах переноса и нарциссизма. Отмечая ограниченность ряда фрейдовских идей, Э. Фромм вводит понятие «социального характера» как «посредника между социоэкономической структурой и идеями, а также идеалами, превалирующими в обществе» (Fromm, 1981, р. 30). Говоря о слишком узком, с его точки зрения, толковании Фрейдом переноса и нарциссизма, Э. Фромм сосредоточивает внимание на рассмотрении «социального переноса» и «группового нарциссизма» и делает вывод о том, что «социальный перенос» является «одним из наиболее важных социальных феноменов», а «групповой нарциссизма» представляет собой «феномен большого политического значения» (Fromm, 1980, р. 42, 51).

Вместе с тем, несмотря на модификацию некоторых психоаналитических концепций Фрейда, современные западные исследователи широко используют сам метод психоаналитического анализа политических проблем. Изучаются личностные аспекты политических процессов, преломленных через призму психоаналитического высвечивания внутреннего мира человека. Выявляются психопатологические черты характера политических деятелей. С позиций психоанализа переосмысливаются содержание и существо самой политики. Словом, в ряде зарубежных исследований политическая проблематика рассматривается с точки зрения применимости к ней психоаналитических идей и концепций. И если одни авторы, включая профессора политических наук Мельбургского университета А. Дэвиса, полагают, что политика – это «символическая проекция коллективных психических напряжений» (Davies, 1980, р. 120), то другие, указывающие на имеющую место подчас переоценку психоаналитического подхода к исследованию политических проблем, недвусмысленно пишут о том, что нельзя и недооценивать применение психоанализа «к политической теории и действию» (Zaleznik, Kets de Vries, 1975, p. 9).

После Второй мировой войны в западной литературе произошел своеобразный бум психоаналитических исследований политологического и историографического характера, авторы которых попытались использовать психоаналитические концептуальные схемы для объяснения причин возникновения фашизма и психологии нацистских лидеров. Собственно говоря, исследования подобного рода имели место и до Второй мировой войны. Но они были эпизодическими и не столь распространенными. И только спустя несколько десятилетий психоаналитический метод исследования нацистской идеологии и политики нашел приверженцев среди значительной части западных психологов, социологов, историков и историографов.

Одним из первых исследований в этой области была, пожалуй, работа В. Райха «Массовая психология фашизма», опубликованная в 1933 г., т. е., по сути дела, в период прихода нацизма к власти в Германии (Reich, 1978). В этой работе он попытался соотнести свои открытия, сделанные им в клинической практике, с политикой. В представлении В. Райха, различные политические группировки и социальные движения в обществе соответствуют тем или иным структурным слоям личности. Так, либерализм соотносится с «поверхностным слоем» личности, радикализм и подлинная революционность – с «глубинным слоем». Фашизм же, как нечто иррациональное, является политически организованным выражением «промежуточного слоя», представляющего комплекс садистских, агрессивных влечений, характеризующихся на политическом уровне тяготением к установлению диктатуры.

Раскрывая эти идеи, В. Райх объясняет причины возникновения фашизма наличием авторитарных тенденций в патриархальной семье с присущими ей «неаутентичным чувством любви» между родителями и детьми. Выходцы из такой семьи не только не способны к рациональному проявлению любви, но и испытывают потенциальную враждебность по отношению к другим людям. Этим, по мнению В. Райха, и воспользовался фашизм, поощрявший насилие, культивировавший среди молодежи иллюзию свободы и использовавший в идеологических целях символику подавленной сексуальности, в частности символику свастики.

Несколько иной ракурс исследованию фашизма придает К. Г. Юнг, первоначально разделявший основные идеи Фрейда, но впоследствии отошедший от классического психоанализа и создавший свое собственное учение, получившее название «аналитическая психология». В отличие от классических схем психоанализа с их акцентом на сексуальности, К. Г. Юнг считает, что возникновение нацизма в Германии связано с «коллективным бессознательным» немецкой нации, имеющим глубокие мифологические корни. Германия, в его понимании, всегда была страной психических катастроф, начиная от Реформации и религиозных распрей и кончая крестьянскими войнами. Эти психические катастрофы сопровождались высвобождением демонов, проявлением демонической силы в немецкой нации. По словам самого Юнга, он предсказывал зарождение нацизма в Германии еще в 1918 г., ибо его тогдашние наблюдения над пациентами немецкого происхождения, рассказанные ими сны и обнаруженные симптомы психических расстройств указывали на то, что «немецкая психика» обладает определенными особенностями, потенциально содержит в себе деструктивные тенденции. В отличие от французов и англичан, например, у немцев, по мнению Юнга, «архетип Анимы», т. е. абстрактный образ женского начала в мужчине, не играет существенной роли. Это свидетельствует об особом мифе, распространенном в умах немцев. Не случайно Гитлер не мог установить здоровые отношения с персонифицированным бессознательным, воплощенным в Аниме, что обусловило его деструктивность, распространившуюся впоследствии на массовом уровне, так как Гитлер взывал к коллективному бессознательному немецкой нации, отождествляя себя с ней.

Под этим углом зрения Юнг рассматривал личность Гитлера, пытаясь объяснить, как и почему этот маньяк приобрел столь значительную политическую власть в Германии. Гитлер, как считает Юнг, должен быть понят не как выдающаяся личность, поскольку он не обладал личностью в подлинном смысле этого слова. Гитлер – это, скорее, вся немецкая нация в ее мифологическом измерении. Но почему, будучи столь невыразительным по своей внешности и слабым в физическом отношении, Гитлер привлек внимание немцев и они слепо последовали за ним? Все дело в том, отвечает Юнг, что Гитлер принадлежит к категории «мистических людей». Его власть носит не политический, а мистический характер. Секрет в том, что Гитлер обладает таким бессознательным, которое, по сравнению с другими людьми, скорее доходило до его сознания: он прислушивается к «внутреннему голосу» своего бессознательного и неукоснительно следует ему в своих решениях и действиях. Его «внутренний голос» – это бессознательное, в которое немецкая нация проецирует свою душу. Отсюда становится понятным «магическое» влияние Гитлера на немецкую нацию, ибо он, по выражению Юнга, является «зеркалом бессознательного каждого немца» (Jung, 1978, р. 118).

Раскрывая на психологических и мифологических уровнях связь Гитлера с особенностями немецкой нации, Юнг понимает, что Гитлер чрезвычайно опасен в политическом отношении. Имея дело с психическими заболеваниями различного рода, в клинической практике он использовал терапевтические методы лечения пациентов. Нельзя ли и по отношению к Гитлеру предложить эффективную терапию, чтобы тем самым нейтрализовать его деструктивные наклонности? Поставив перед собой подобный вопрос, Юнг подчеркивает, что такие люди, как Гитлер, прислушиваются только к своему «внутреннему голосу», и поэтому не стоит внушать им, чтобы они отрешились от своего бессознательного, ибо их реакция на подобное внушение может оказаться обратной. Учитывая это обстоятельство, следует таким образом интерпретировать «внутренний голос» пациента, чтобы указать ему желательный для терапевта образ мышления и направленность действия. Поэтому единственный путь спасения демократии на Западе, по мнению Юнга, – это ни в коей мере не пытаться остановить Гитлера, руководствующегося в политической деятельности своим «внутренним голосом». Можно попытаться отвлечь Гитлера, но остановить его, не навлекая грандиозную для Запада катастрофу, невозможно. Его «внутренний голос» говорит, что лучшее будущее немецкой нации лежит на пути завоевания жизненного пространства. И коль скоро невозможно заставить Гитлера не следовать этому «голосу», то в этом случае необходимо повлиять на направленность гитлеровской экспансии. «Направьте устремления Гитлера на Восток! Отвлеките его внимание от Запада! Пусть он идет в Россию!» Таково, полагает Юнг, «логическое лечение Гитлера» (Jung, 1978, р. 132).

Это «лечение» было предложено Юнгом до того, как фашистская Германия напала на Советский Союз. Разумеется, не юнговская терапия предопределила подобный «крестовый поход» Гитлера. Развязывание Второй мировой войны и нападение Германии на Советский Союз обусловлены совершенно иными причинами, нежели те, которые вытекают из терапевтических рецептов Юнга по спасению западной демократии. Они обстоятельно рассмотрены в отечественной исследовательской литературе, и поэтому нет необходимости специально останавливаться на этом вопросе. В данном случае важно другое. Следует иметь в виду, что политические взгляды В. Райха и К. Г. Юнга неоднократно подвергались критике в работах как зарубежных, так и отечественных авторов. Так, например, резко критикуя политическую философию В. Райха, сотрудник Гуверовского института войны, революции и мира Л. Радиста в своей книге «Некоторые размышления о Вильгельме Райхе» прямо указывает на то, что политика была той сферой, в который венский психиатр допустил наибольшее количество ошибок (Radista, 1978). Однако, независимо от того, как и с каких позиций критикуются политические взгляды В. Райха и К. Г. Юнга, как и под каким углом зрения модифицируются основные психоаналитические концепции, так или иначе психоаналитические идеи находят свое отражение в западных исследованиях, посвященных изучению политических проблем. Не случайно психоаналитический подход к осмыслению различных политических процессов и исторических событий в целом становится в настоящее время довольно распространенным среди части западных авторов.

В последние десятилетия психоаналитические идеи все активнее стали вторгаться в сферу истории. Они находят свое отражение в работах ряда западных историков, используются при интерпретации исторического материала. Правда, по сравнению с социологами, философами и политологами, историки оказались, пожалуй, наиболее стойкими к восприятию или, точнее, неприятию психоаналитических концепций. Долгое время они негативно относились к попыткам Фрейда с психоаналитических позиций объяснить историю возникновения и развития первобытного общества. Однако постепенно среди западных историков наметился перелом в их отношении к психоаналитическому методу исследования исторического материала. Более того, в западной исторической науке возникло даже целое направление, получившее название «психоаналитическая история». Не вызвавшая первоначально особого восторга у ряда ученых, психоаналитическая трактовка истории неожиданно завладела воображением некоторых зарубежных теоретиков, став, по выражению одного из исследователей, «новой модой среди американских историков в середине 60-х годов» (Wehler, 1980, р. 530).

Как известно, в рамках психоанализа Фрейд стремился раскрыть природу бессознательного, а также символические формы выражения человеческих желаний, которые в иносказательном виде предстают перед сознанием, маскируя побудительные мотивы деятельности индивида и искажая реальную картину его бытия. При этом основатель психоанализа считал, что именно переживания детства, связанные с бессознательными желаниями, дают ключ к объяснению как психических травм, возникающих впоследствии у взрослого человека, так и специфических форм жизнедеятельности каждого индивида. Поэтому психоаналитический метод лечения невротических заболеваний и исследование личности в целом был направлен на воспроизведение картин детства, реконструкцию событий прошлого, оказавших, по убеждению Фрейда, неизгладимое впечатление на каждого человека, который не осознает этого в силу того, что материал прошлого вытеснен из его сознания.

Подобная психоаналитическая установка открывала определенные перспективы для работы с историческим материалом. Не случайно историческая проблематика оказалась в поле зрения Фрейда. Не случайно и то, что он непосредственно обратился к психоаналитическому осмыслению истории. Такой поворот от индивидуально-личностных к историко-культурным проблемам нашел свое отражение в исследованиях Фрейда, посвященных психоаналитическому объяснению истории возникновения тотемизма, первобытного общества, человеческой цивилизации в целом. К числу работ этого направления относится и написанная им совместно с У. Буллитом, но опубликованная уже после его смерти книга о двадцать восьмом президенте США Вудро Вильсоне, в которой изучение исторических феноменов осуществлялось с психоаналитических позиций (Freud, Bullit, 1967).

Психоаналитическая интерпретация истории привлекла к себе внимание ряда западных ученых. Сам психоанализ стал рассматриваться подчас как историческая наука, имеющая дело с толкованием исторических событий, своеобразным прочтением исторических текстов. И если одни авторы считают, что «психоанализ имеет конечную интенцию быть общей герменевтикой культуры» и может быть рассмотрен как «глобальная интерпретация цивилизации» (Bourgeois, 1975, р. 80), а другие полагают, что возможен «психоанализ самой человеческой расы» (Badcock, 1980, р. 1), то третьи пишут о том, что «сам психоанализ является исторической наукой» (Wehler, 1980, р. 525), интерпретационной дисциплиной, нацеленной на «конструирование жизненной истории человеческого существа» (Schafer, 1978, р. 6).

Так или иначе некоторые зарубежные ученые пытаются установить непосредственную связь между психоанализом или историей. Причем установление такой связи осуществляется не только за счет того, чтобы представить психоанализ в качестве исторической науки, но и путем подчеркивания психологических аспектов истории, необходимости выявления психологических мотивов деятельности субъектов исторического процесса. История, как замечает Р. Файн, «всегда была психоисторией, только историки не обладали способностью это признать» (Fine, 1981, р. 211). Таким образом, делается вывод в одном из исследований, у историков и психоаналитиков много общего в методах и подходах к осмыслению изучаемых ими феноменов: «как и психоаналитик, историк занят реконструкцией прошлого» (Loewenberg, 1977, р. 312).

В свете приведенных выше высказываний зарубежных ученых становится более понятным, почему ряд историков обратился к психоаналитическим концепциям и идеям. В самом деле, если принять в качестве исходного положения, что история развития человека является сокращенным повторением истории развития человечества, а именно с таким постулатом и выступил основоположник психоанализа, то нельзя ли использовать методы и результаты психоаналитического исследования личности для лучшего понимания исторических событий? Если психоаналитик пытается проникнуть по ту сторону сознания личности и вскрыть имеющие место в детстве травмирующие картины прошлого, то не сможет ли историк, опирающийся на психоаналитический метод исследования, отстраниться от рациональных объяснений и погрузиться в толщу бессознательного прошлого, в «детство человечества», чтобы тем самым раскрыть подлинную историю?

Именно так и поступали психоаналитики, апеллирующие к историческому материалу. Именно такой подход привлек внимание части зарубежных историков к психоанализу. На этой основе и возникло такое направление в исторических исследованиях, как «психоаналитическая история», приверженцы которого предпринимают попытки синтеза психоанализа и истории. Рассматривал тенденцию к совмещению психоаналитических и исторических идей, оценивая позитивные и негативные аспекты подобного синтеза, отдельные авторы приходят к выводу, согласно которому «в некоторых странах, особенно в США и Франции, дебаты о пользе психоанализа в историческом исследовании не только ведут к открытому обмену мнениями о возможностях и границах такого сотрудничества, но также дают полезные результаты в практической исследовательской работе» (Wehler, 1980, р. 521).

Разумеется, не все зарубежные историки апеллируют к психоаналитическим идеям или усматривают в них какую-либо ценность с точки зрения применимости психоаналитических объяснительных схем к пониманию исторических событий. Среди них немало таких ученых, которые выступают с критикой психоанализа, не разделяют теоретические постулаты «психоаналитической истории» и конечные результаты, полученные в рамках этого направления в зарубежной исторической мысли. Даже отмечая некоторые достоинства психоаналитического понимания бессознательного, авторы, специально останавливающиеся на рассмотрении взаимосвязей между психоанализом и историей, недвусмысленно подчеркивают, что психоаналитические видение исторического материала не является столь уж конструктивным, как это представляется приверженцам «психоаналитической истории», поскольку «психоанализ не может объяснить существо социальных структур и движений как таковых» (Wehler, 1980, р. 534–535).

Психоаналитические идеи вписываются не только в остов зарубежных социологических, политических и исторических концепций. Они оказывают свое воздействие и на правовые теории, криминалистическую практику. В настоящее время среди зарубежных правоведов немало тех, кто в той или иной степени разделяет психоаналитические установки. Достаточно сказать, что психоаналитические представления о неосознанных преступлениях, бессознательной мотивации правонарушений, врожденной склонности к агрессии и насилию, бессознательных конфликтах, предопределяющих антисоциальные действия, чувствах ревности и вины, психических расстройствах и т. д. – все это довольно широко принимается в расчет в зарубежном правоведении при квалификации преступности, критериях определения степени виновности, а также мерах наказания или оправдания лиц, совершивших противозаконные деяния.

Надо сказать, что в теоретическом наследии Фрейда нет, пожалуй, ни одной работы, которая была бы специально посвящена правовой проблематике. Тем не менее в ряде своих исследований он неоднократно касался вопросов, связанных с психоаналитическим осмыслением тех проблем, которые непосредственно относятся к сфере права. Так, при психоаналитической трактовке различных художественных произведений Фрейд обращал особое внимание на драматические сцены, связанные с совершением различного рода преступлений. Он пытался объяснить не только мотивы преступного действия, но и психическое состояние человека до, в момент и после преступного акта. Фрейд разбирал такие художественные произведения, как «Макбет» У. Шекспира, «Росмерсхольм» Г. Ибсена, «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского, делая особый акцент на интерпретации мотивов поведения героев в критических ситуациях. Причем каждый раз психоаналитическое понимание сути преступления, мотивов его совершения и соответствующих реакций человека оказывается соотнесенным со специфическими отношениями между родителями и ребенком, с тем эдиповым комплексом, который составляет ядро буквально всех объясняющих схем, используемых в психоанализе. Ненависть, агрессивность, бессознательное стремление к убийству, сам акт совершения преступления, раскаяние, чувство вины, запоздалое сострадание – все выводится из эдипова комплекса, соотносится с вытесненным бессознательным и поясняется ссылками на события далекого детства или дочеловеческого прошлого, оставившие неизгладимый след в душе каждого человека.

Фрейд считал, что в ряде случаев чувство вины возникает у человека не после свершения преступления, а до него. Более того, согласно его воззрениям, именно это чувство и обусловливает противоправный поступок. Что касается самого ощущения вины, то оно имеет своим источником эдипов комплекс: с психоаналитической точки зрения, чувство вины – это ответная реакция маленького мальчика на два преступных замысла, а именно убить отца и иметь интимную связь с матерью. Следовательно, причины преступности заключаются в унаследованном ощущении чувства вины, и люди, наиболее остро испытывающие чувства подобного рода, являются преступниками вследствие ощущения чувства вины. Конечно, имеются такие преступники, которые совершают противозаконные деяния, не испытывая при этом чувства вины, что связано подчас с наблюдаемым у них разрывом между физическим и нравственным развитием. Однако у большинства преступников мотивировкой преступления является, согласно Фрейду, именно бессознательное чувство вины. И это обстоятельство следует принимать в расчет при рассмотрении состава преступления и определения степени наказания виновных или оправдания невиновных. Таковы были идеи Фрейда, относящиеся к пониманию психологии преступника и возможности использования психоаналитических критериев при обосновании тех или иных мер наказания лиц, совершивших преступное деяние.

Эти идеи нашли поддержку у ряда зарубежных правоведов. В теоретическом отношении приверженность к психоаналитическим концептуальным схемам вылилась в попытку синтеза психоанализа и права, совмещения психоаналитического метода исследования личности с формально-юридическим обоснованием правопорядка, признающего унаследованную преступность. Некоторые исследователи попытались установить непосредственные связи между психоанализом и юриспруденцией. Так, например, К. Шоэнфельд посвятил одну из своих работ рассмотрению того, как конкретно психоаналитические концепции могут быть применены к праву, как юридические проблемы могут быть лучше поняты с психоаналитической точки зрения. Вывод автора однозначен: «рассмотрение права в свете психоаналитической психологии не только должно вести к лучшему пониманию права, но также может указать путь к необходимым изменениям в праве – изменениям, которые могут помочь ему стать более эффективным и зрелым, чем это имеет место в настоящее время» (Schoenfeld, 1973, р. 9).

В практическом отношении психоаналитический подход к выявлению причин преступности и определению степени виновности преступников нередко ведет к психоаналитическому оправданию совершенного преступного деяния, когда человек, преступивший закон и являющийся убийцей, предстает в глазах общественности в качестве жертвы. Психоаналитическое обоснование психологии преступника становится подчас нормой юридической практики, в ходе которой осуществляется апелляция к бессознательным чувствам вины человека, оказавшегося, образно говоря, без вины виноватым или, напротив, невиновным вследствие того, что неосознаваемая самим преступником вина и привела его к совершению преступного действия. Как подчеркивает К. Шоэнфельд, «психоаналитическое объяснение наказания преступников должно основываться на психоаналитических взглядах, имеющих отношение к таким вопросам, как агрессия, бессознательный символизм, Сверх-Я, бессознательная мотивация, а также психические механизмы проекции и идентификации» (Schoenfeld, 1973, с. 209).

Таковы только некоторые, отнюдь не исчерпывающие тенденции развития современной зарубежной общественной мысли, свидетельствующие о стремлении ряда ученых использовать психоаналитические идеи и концепции в социальных науках. Разумеется, среди зарубежных ученых имеется немало исследователей, не только не приемлющих психоаналитический метод анализа общественных явлений и процессов, но и выступающих с критикой психоаналитического учения Фрейда о человеке и его современных модификаций. Даже сторонники реформированных вариантов психоаналитических концепций вынуждены подчас предупреждать об «опасности реакционной функции психоанализа» (Fromm, 1980, р. 135). Вместе с тем не следует сбрасывать со счета то обстоятельство, что в той или иной форме психоаналитические идеи находят свое отражение как в общественном сознании, так и в работах зарубежных обществоведов. Содержательное рассмотрение существа различных психоаналитически ориентированных направлений, выявление специфики психоаналитического подхода к изучению социальных феноменов, обстоятельный анализ соответствующих идей и концепций, оценка конечных выводов и результатов применения психоанализа к социальным наукам – все это представляется чрезвычайно важным и актуальным, требующим особого внимания отечественных исследователей к осмыслению новых тенденций развития современной зарубежной общественной мысли.

Литература

Badcock С. The Psychoanalysis of Culture. Oxford, 1980.

Board de R. The Psychoanalysis of Organizations. A Psychoanalytical Approach to Behavior in Groups and Organizations. London, 1978.

Bourgeois P. Extension of Ricoeur's Hermeneutic. The Hague, 1975.

Chodorow N. The Reproduction of Mothering: Psychoanalysis and the Sociology of Gender. Berkeley etc., 1978.

Davies A. Skills? Outlooks and Passions. A Psychoanalytic Contribution to the Study of Politics. N.Y.-London, 1980.

Feuer L. The Conflict of Generation. The Character and Significance of Student Movements. N.Y., 1969.

Fine R. The Psychoanalytic Vision. A Controversial Reappraisal of the Freudian Revolution. N.Y.-London, 1981.

Fornari F. The Psychoanalysis of War. N. Y., 1974.

Freud S. Civilization and Its Discontents // The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud. V. XXI. N.Y, 1975.

Freud S., Bullit W. Thomas Woodrow Wilson. Twenthy-Eigth President of the United States. A Psychological Study. Boston, 1967.

Fromm E. Greatness and Limitations of Freud's Thought. N.Y, 1980.

Fromm E. On Disobedience and Other Essays. N.Y, 1981.

Fromm E. The Anatomy of Human Destructivenes. N.Y, 1973.