Текст книги "Психоаналитические идеи и философские размышления"

Общительный бог

Книга главного редактора одного из американских академических журналов (Revision Journal) Кэна Уилбера «Общительный бог. Краткое введение в трансцендентальную социологию» (Wilber, 1983) посвящена исследованию психологических и социологических проблем сознания и является, по его собственным словам, введением в «нередукционистскую» социологию религии. Она основана на ряде теоретических положений, почерпнутых из функционализма Т. Парсонса, герменевтики Г. Гадамера, эволюционного структурализма Ю. Хабермаса, но переосмысленных в контексте трансцендентальных или трансперсональных идей, высказанных в свое время У. Джемсом.

Термин «трансперсональный», свидетельствующий о близости к трансцендентальной философии, используется автором вовсе не для того, чтобы некритически воспринять религиозный опыт. Напротив, в работе проводятся различия между «аутентическим религиозным опытом» и психотическими, паранойными, галлюциногенными и иными патологическими состояниями сознания. По сути дела автором осуществляется одна из первых попыток развития новой «критической дисциплины», основанной на привнесение в социологию «трансперсонального или критически-трансцендентального измерения» (Wilber, 1983, р. 3).

Существует несколько подходов, в рамках которых рассматривается феномен религии.

Согласно одному из них, так называемому «примитивизму», религия – это продукт низших, примитивных стадий развития человека. Эта точки зрения на религию характера как для «социологии примитивизма» (О. Конт), так и для психоанализа, ортодоксальной когнитивной психологии, различных рационально-поведенческих теорий. Однако, отмечается в книге Уилбера, если даже все религиозные проявления включают в себя примитивные фиксации людей, то этим можно объяснить лишь происхождение религии, а не ее функции и цели.

Другой подход к религии – функционализм или общая теория систем, где религиозный символизм оценивается в терминах его полезных функций. Но такой подход является, по мнению Уилбера, редукционистским. Функционалисты абстрагируются от интерсубъективных значений и ценностей религии, в результате чего Лао-Цзы, Будда, Кришна и Христос оказываются лишенными трансцендентального основания бытия.

Еще один подход к религии – феноменологическо-герменевтический, способствующий пониманию символического смысла и значения религиозности и дающий соответствующую интерпретацию интерсубъективным и интенциональным символам. Вместе с тем взятая сама по себе герменевтика имеет, по мнению Уилбера, ограничения. Ей недостает универсального критического измерения, поскольку для нее все религии оказываются истинными. Следовательно, герменевтика является «беззубой».

И наконец, эволюционно-структуралистский подход с его перенесением иерархизации и структуризации личности на религиозный опыт. В рамках этого подхода осуществляется внешняя корректива к герменевтическому пониманию религии, т. е. вводится необходимое критическое измерение.

Выдвинутые в книге Уилбера идеи основываются на теоретическом положении, согласно которому существует иерархия не только психосоциального, но и аутентического религиозного развития. Обе эти разновидности входят в «единый спектр», учет которого позволяет говорить, по выражению Уилбера, о «критическо-нормативной социологии религии», способствующей структурному анализу религиозных проявлений (там же, р. 18).

В соответствии с исходными установками автора в его книге рассматриваются проблемы иерархии структурной организации сознания. Отмечается, что, согласно различным ортодоксальным теориям, в психическом развитии выделяются, как правило, следующие уровни структурной организации: физический (материальный субстрат организма), сенсорно-перцепциальный (сферачувствования, восприятия), эмоционально-сексуальный (либидо, жизненная сила, прана), магический (психическая сфера с ее образами и символами) и рациональный (гипотетическо-дедуктивное мышление, самосознание). Первые три уровня можно объединить в один – «архаический». Между всеми уровнями существуют, по мысли Уилбера, определенные разрывы. Каждая линия свидетельствует об эволюции, каждый разрыв – о революции.

Если придерживаться подобной иерархизации структур, то какому уровню соответствует религиозность?

С точки зрения рассмотрения религии в качестве одной из структур, по мере исторического развития происходит ослабление религиозности, что, казалось бы, оправдывает воззрения «примитивистов». Однако, как считает Уилбер, можно предложить два выхода из этого положения. В первом случае филогенетическая эволюция понимается как регресс и, следовательно, первоначальные стадии развития являются высшими, по сравнению с последующими. Эта разделяемая рядом теоретиков концепция не представляется Уилберу убедительной. Во втором случае признается существование стадий структуризации, находящихся выше формального операционального мышления. В онтогенетическом отношении это означает, что развитие сознания индивида может осуществляться за пределами исключительно рациональных сфер. В филогенетическом плане можно говорить о том, что эволюция продолжается и человеческая культура восходит на высшие уровни эволюционно-революционной структуризации, как это было показано, например, Гегелем (трансценденция самосознания в Абсолютный дух), Тейяром де Шарденом (эволюция человечества к «точке Омега») или Бердяевым (эволюция от подсознания к самосознанию и сверхсознанию).

Уилбер как раз и говорит о высших, трансцендентальных уровнях структурной организации. Вслед за философией Веданты, эти уровни обозначаются как психический (начало упорядоченной синтетической способности), искусный (высшая форма интуиции), каузальный (восьмая стадия дзен, трансцендентальное сознание) и конечный (высшая идентичность, единение с богом, Брахман).

В соответствии с выделенными уровнями иерархии, человеческое существо предстает в виде «сложного индивида», состоящего из материи, праны, разума, души и духа. Каждый уровень «сложного индивида» развивается в «комплексную систему идеально свободных отношений», соотнесенных с уровнями структурной организации мировых процессов. Подробно обсуждая данную проблематику, Уилбер исходит из того, что (1) высшее возникает через низшее, но не следует непосредственно из него, (2) искаженное низшее побуждает высшее воспроизвести сходные искажения в его собственной сфере, но (3) не является абсолютно обусловливающим фактором воспроизведения искажений на высшем уровне, (4) индивид может подавить или исказить свои собственные уровни развития, (5) подавление или искажение их может быть осуществлено другим человеком, (6) интернализованное подавление является «прибавочной репрессией» (там же, р. 41).

Отталкиваясь от выдвинутых теоретических положений, Уилбер приходит к выводу, согласно которому критическая социологическая теория может быть построена путем анализа логики развития и иерархических уровней организации «сложного индивида», что предполагает критический взгляд как на сами уровни организации (вертикальный срез), так и на разрывы между ними (горизонтальный срез).

Уилбер проводит различие между «глубинными» и «поверхностными» структурами. Перемещение поверхностных структур называется им «трансляцией», перемещение глубинных структур – «трансформацией». Отношение между этими структурами именуется «транскрипцией».

Выделяются и рассматриваются два аспекта трансляции – мана и табу. Мана включает в себя интегрирующие функции физического, эмоционального, психического и духовного порядка. Табу – различные формы дезинтеграции, в частности смерть. Жизнь предстает как «битва маны против табу». Основная функция трансляции – интегрировать, стабилизировать данный уровень организации сознания путем защиты маны и аннулирования табу. В свою очередь, каждая трансформация представляет собой процесс смерти и возрождения: смерть на старом уровне организации и возрождение на вновь появившемся уровне сознания. Таким образом, развитие человека воспринимается в двух плоскостях: «горизонтально-эволюционно-историческом» (процесс трансляции) и «вертикально-революционно-трансцендентальной» (процесс трансформации).

Раскрывая существо и значение религиозности в современном мире, Уилбер указывает на многозначность понятия «религия». Так, различные исследователи под религией понимают нечто иррациональное, в высшей степени значительное и интегративное, проекцию бессмертия, эволюционный рост, фиксацию или регрессию, эзотерическую форму или систему верования, узаконенную религиозность, аутентичность. Уилбер придерживается последнего толкования религии, считая, что подлинная, аутентическая религиозность носит трансрациональный характер. С этих позиций он рассматривает проблемы верования, веры, религиозного опыта и структурной адаптации.

Им подчеркивается, что верование может существовать без веры, а вера – без религиозного опыта. Современные теологи стремятся перейти от верования и веры к обретению религиозного опыта, что является верным шагом на пути создания аутентической религии. Однако, полагает Уилбер, мы должны как можно скорее перейти от «парадигмы максимума опыта к парадигме структурной адаптации» (там же, р. 74).

Уилбер уделяет значительное внимание современной социологии религии. Он согласен с теми исследователями, кто считает, что современное развитие характеризуется упадком интегративной роли мифических структур сознания и ростом процесса рационализации. Вместе с тем, в отличие от многих теоретиков, он полагает, что тенденция к рационализации отражает только первую половину предложенной им схемы развития (от архаических структур к рациональным), в то время как вторая половина этой схемы свидетельствует о продолжении эволюции в сторону нарастания трансрациональных структур (от рациональной к психической, искусной, каузальной и конечной). Если тенденция к рационализации воспринимается рядом теологов как антирелигиозная, то, с точки зрения Уилбера, она является «проаутентическо-религиозной» тенденцией, движением к йоговским, высшим уровням структурной адаптации, поскольку развитие осуществляется от до-рационального мифа через рациональный дискурс к транснациональному богоявлению (там же, р. 79–80).

Останавливаясь на причинах появления в США новых религиозных движений, Уилбер считает, что в поисках интегративной истины или маны некоторые люди обратились к дорациональной символике бессмертия и к мифологической идеологии, тем самым регрессируя на уровень архаическо-магических структур сознания, что весьма характерно, например, для «контркультуры». Появился новый, «специфически западный мистицизм», сочетающий в себе «христианский символизм с рациональной технологией». С другой стороны, новые религиозные движения включают в себя пострациональное развитие, вертикальную трансформацию, высшую структуризации. Первая тенденция является «доперсональной», характеризующейся авторитаризмом, антирационализмом, нарциссизмом, невротизацией. Вторая – «трансперсональной», свидетельствующей о стремлении к развитию аутентичной, трансперсональной религии (там же, р. 94, 100,103).

В работе Уилбера предлагается методология, которая, по убеждению автора, может быть использована в социологических исследованиях религиозных феноменов. Она включает в себя последовательный ряд исследовательских операций, начиная от структурного анализа, способствующего выявлению «детерминации аутентичности», и кончая функциональным анализом, позволяющим понять «детерминацию законности». Эта структурно-функциональная методология не только не исключает иные подходы к исследованию религии, но, напротив, предполагает феноменологическо-герменевтическое толкование религиозности. По словам автора книги, структурализм обеспечивает внешний фон, в то время как герменевтика раскрывает внутренние значения различных религиозных текстов (там же, р. 131).

В результате использования данной методологии, включающей в себя не только формальные процедуры, но и возможность непосредственного проникновения в высшие сферы бытия благодаря соответствующим вкладам трансперсональной психологии в трансперсональную социологию, открывается перспектива аутентического понимания бога. В этом случае, как считает Уилбер, бог перестает быть только символом в нашем сознании, а становится конечным, завершающим уровнем индивидуальности и структурной адаптации или «обществом всех возможных обществ». При таком рассмотрении бога религия приобретает новое социальное звучание. Мы все оказываемся «погруженными в общительного бога», сформированного и формирующего, освобожденного и освобождающего, т. е. «бога, который, подобно Другому, требует участия и который, подобно Я, требует идентичности» (там же, р. 135).

Литература

WilberK. A Sociable God. A Brief Introduction to a Transcendental Sociolody. N. Y., 1983.

1984

Психоаналитическая психология

В методологическом, эвристическом и идейном отношениях современная психологическая мысль в странах Запада является весьма неоднородной. Со второй половины XIX столетия, когда началось выделение психологии в особую отрасль научного знания, отличную от философии, физиологии и медицины, и до наших дней развития зарубежной психологической мысли сопровождалось возникновением множества различных, часто противостоящих друг другу концепций и теорий. Зарождались определенные психологические школы и направления, приверженцы которых отстаивали свои взгляды на природу психики, понимание психических процессов, формирование личности, толкование человека. Все это свидетельствует о концептуальной неоднозначности исходных посылок и конечных выводов зарубежных психологов, предлагающих те или иные подходы к осмыслению отдельных психических явлений и психологической проблематики в целом.

В настоящее время неоднородность зарубежной психологии не только не уменьшается, а, напротив, в еще большей степени усиливается. Более того, современная психологическая мысль в странах Запада характеризуется чрезвычайной размытостью, пестротой, мозаичностью представлений о человеческой психике, что крайне затрудняет ориентацию в хаосе психологических идей, поскольку одни из них бесследно растворяются в потоке старых или новоявленных концепций, в то время как другие претерпевают трансформацию, сопровождающуюся различного рода заимствованиями и одновременно претензиями на новое видение психологических феноменов. Вместе с тем в зарубежной психологической мысли можно, пожалуй, вычленить такие концептуальные построения, которые являются центром притяжения многих психологов независимо от того, как, в какой степени и с каких позиций эти построения оказываются приемлемыми для некоторых теоретиков или, напротив, отвергаются в процессе выдвижения альтернативных психологических концепций. К таким концептуальным построениям, несомненно, относятся, в частности, психоаналитические идеи, выдвинутые в конце ХIХ-начале XX столетия австрийским врачом-невропатологом 3. Фрейдом (1856–1939), оказавшие влияние на становление различных психологических школ и до сих пор вызывающие бурные дискуссии среди западных психологов различных идейных ориентации.

История развития зарубежной психологии свидетельствует о том, что отношение к психоаналитическому учению 3. Фрейда о человеке со стороны различных психологов было всегда весьма противоречивым. Во время своего возникновения это учение вызвало недоверие и критику среди части зарубежных психологов, с одной стороны, восторженный прием и высокую оценку у ряда исследователей, с другой стороны. Эта же двойственность сохранила свою значимость и в последующие десятилетия, когда психоаналитические идеи вышли за рамки небольшого венского кружка единомышленников 3. Фрейда, а психоанализ оформился в международное психоаналитическое движение. Если одни авторы критически отнеслись к психоаналитическому учению о человеке, считая, что оно «не имеет ничего общего со строго научными методами науки» (Кронфельд, 1913, с. 119), то другие всячески подчеркивали эпохальное значение психоанализа в деле глубинного понимания сущности психических процессов и природы человека, полагая, что его основатель является, используя выражение английского философа Р. Коллингвуда, «величайшим психологом нашего века» (Collingwood, 1938, р. 64), который, по словам всемирно известного писателя С. Цвейга, «пробил брешь в китайской стене старой психологии» (Цвейг, 1932, с. 265).

Противоречивое отношение зарубежных психологов к психоаналитическим концепциям 3. Фрейда заслуживает самого пристального внимания со стороны отечественных исследователей, поскольку оно как нельзя лучше позволяет обнажить перипетии развития психологической мысли в странах Запада. Однако этому должно быть посвящено специальное исследование, обстоятельно раскрывающее суть содержательной полемики, связанной с пониманием тонкостей и нюансов психоанализа. В рамках данного материала достаточно, как мне представляется, подчеркнуть, что двойственность в оценке психоаналитических идей сохраняется и по сей день несмотря на то, что за последние два десятилетия зарубежными учеными неоднократно предпринимались попытки верификации различных концептуальных положений, в свое время высказанных 3. Фрейдом в виде исходных гипотез и интуитивных предположений.

Казалось бы, с опытной проверкой фрейдовских теорий должен проясниться вопрос о реальной значимости психоанализа. В действительности же верификация психоаналитических положений мало что дала в этом отношении. Если при теоретическом осмыслении идей 3. Фрейда в целом зарубежные ученые приходили к совершенно противоположным выводам, типа того, что «психоанализ – это новая наука в истории человечества» (Fine, 1973, р. 224) или, будучи «научным мифом», он является скорее «мифом, чем наукой» (Rieff, 1979, р. 198), то аналогичная картина обнаружилась и при эмпирической проверке. Так, одни исследователи на конкретном материале опровергают основные фрейдовские концепции, подчеркивая тем самым их ненаучный характер, в то время как другие находят экспериментальное подтверждение психоаналитическим гипотезам 3. Фрейда, считая их верными и приемлемыми для современного понимания психических процессов, возникающих и развертывающихся в глубинах психики человека.

Парадоксальность ситуации усугубляется тем, что даже одни и те же эмпирические исследования получают противоположное толкование у различных авторов, пытающихся осмыслить полученный эмпирический материал. Весьма характерными в этом отношении являются две работы, авторы которых наглядно продемонстрировали, как одно и то же эмпирическое исследование может быть использовано и для подтверждения, и для опровержения различных психоаналитических гипотез. Так, если П. Кляйн (Klein, 1972) во многих эмпирических исследованиях находит практическое подтверждение истинности и научности большинства психоаналитических концепций 3. Фрейда, то авторы второй работы (Eysenck, Wilson, 1973) считают, что данные исследования свидетельствуют как раз об обратном.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что и в настоящее время зарубежные исследователи высказывают весьма различные, подчас противоположные точки зрения на существо психоаналитического учения 3. Фрейда о человеке, по-разному оценивают теоретическую и практическую значимость психоанализа. Так, в понимании одних теоретиков, психоанализ «не является и не может быть психологией поведения» (Farrel, 1981, р. 48), а психоаналитическая теория не обладает сегодня какой-либо жизненностью «в академической психологии» (Kegan, 1982, р. 14). Согласно другим исследователям, благодаря психоанализу «была создана основа научной психологии» (Fine, 1981, р. 30–31), интуитивные попытки 3. Фрейда объяснить человеческое поведение «были революционными актами гения», и, несмотря на существующую критику, «фрейдовская теория развития личности положила основание новому, весьма существенному способу видения человеческой природы и остается влиятельной в настоящее врем» (Passotti, 1974, p. 88, 408), и, наконец, психоаналитическое учение в целом «имеет глубокое и постоянное влияние на нашу культуру и мышление» (Jupp, 1977, р. 452).

Анализ состояния современной зарубежной психологии дает основание говорить о том, что в той или иной форме психоаналитические идеи находят свое отражение в исследованиях многих психологов независимо от того, придерживаются ли они ортодоксальных психоаналитических взглядов, пытаются ли модифицировать отдельные психоаналитические концепции или выдвигают новые концептуальные схемы, внешне не имеющие ничего общего с психоаналитическим толкованием психических процессов. Во всяком случае, сегодня едва ли не каждый критически мыслящий психолог стремится или обновить психоаналитические теории, или окончательно разделаться с ними, прежде чем выступить со своей собственной концепцией. Так или иначе, психоаналитические идеи оказываются в поле зрения целого ряда современных зарубежных психологов, поскольку отношение к идейному наследию 3. Фрейда нередко становится одной из исходных позиций, позволяющей лучше осмыслить результаты предшествующей работы в сфере психологии и наметить дальнейшие перспективы развития психологической науки на Западе. Другое дело, что в настоящее время существует множество интерпретаций этого наследия, поскольку, как справедливо замечают сами зарубежные исследователи, «вопреки своему огромнейшему влиянию, сам Фрейд остается одним из наиболее непонятых мыслителей в истории западной мысли» (Sulloway, 1979, р. 5).

Если принять во внимание тот реальный факт, что в последние десятилетия среди зарубежных теоретиков все чаще раздаются призывы к «адекватному прочтению Фрейда», к «аутентичносму пониманию» его учения, к развитию «подлинной субстанции» психоанализа, то станет вполне очевидной потребность в раскрытии тех концептуальных перестроек, которые имеют место сегодня в структуре психологического знания на Западе. Не менее очевидной является и необходимость в содержательном осмыслении психоаналитических концепций, непосредственно связанных с собственно психологическими теориями, получившими распространение в западном мире. Все это немыслимо вне рассмотрения психологических идей, органически входящих в остов классического психоанализа. Вот почему представляется существенно важным и целесообразным освещение не психоанализа как такового во всех его ракурсах и многоаспектных плоскостях, а психоаналитической психологии с ее акцентом на понимании и толковании психических процессов, взятых не изолированно друг от друга, а в контексте общечеловеческой культуры.

Однако, прежде чем перейти к непосредственному рассмотрению психоаналитической психологии, необходимо, видимо, сделать предварительные пояснения. Дело в том, что, несмотря на привычное и уже устоявшееся использование понятия «психоанализ», когда, казалось бы, каждому предельно ясно, о чем идет речь, в действительности приходится сталкиваться с таким положением, которое свидетельствует о многозначности данного понятия. Можно было бы привести множество высказываний зарубежных авторов по поводу того, что понимается под психоанализом. Отчасти это сделано в работе (Лейбин, 1977), где показано, что различные западные исследователи рассматривают психоанализ как метод и форму терапии, метод исследования личности и способ понимания человека, исследовательскую технику проникновения в сферу бессознательного и методологический инструмент, необходимый для расшифровки языка этого бессознательного, систему психологии, основанную на фрейдовском психоаналитическом учении, и особый подход к жизни, характеризующийся развитием фрейдистской философии. Каждое из этих значений психоанализа имеет свой определенный смысл и реальную сферу приложения, что обязывает исследователя, акцентирующего внимание на проблемах психоанализа, четко очертить предмет своего рассмотрения и в конечном счете дать вразумительное объяснение относительно того, о чем же все-таки пойдет речь.

Было бы некорректно говорить о том, что многозначность в толковании понятия «психоанализ» проистекает из неспособности ряда зарубежных исследователей проникнуть в «тайну» психоаналитического учения 3. Фрейда о человеке. Разумеется, среди многочисленных работ, посвященных психоаналитическим концепциям, имеются и такие, авторы которых довольно произвольно интерпретируют фрейдовские теоретические положения, стремясь приспособить их к своим собственным психологическим взглядам. Это накладывает отпечаток на трактовку психоанализа. Однако содержательная многозначность в использовании понятия «психоанализ» главным образом связана с тем, что в различных работах самого 3. Фрейда содержатся такие определения психоанализа, которые отнюдь не способствуют, а, скорее, напротив, затрудняют прояснение сущности природы фрейдовского нововведения. Так, на страницах его работ встречаются такие высказывания, согласно которым психоанализ является методом лечения невротических заболеваний, терапевтическим приемом, методом исследования бессознательного, орудием, дающим сознанию возможность овладеть бессознательным, естественной наукой, частью психологии, искусством толкования сновидений, вспомогательным средством в научной работе, которое может быть использовано в самых разнообразных областях духовной и культурной жизни людей. Словом, спектр значений понятия «психоанализ» весьма обширен у 3. Фрейда.

С учетом многозначности и неопределенности трактовки психоанализа, имеет смысл указывать на специфику использования этого понятия применительно к тем или иным задачам исследовательской работы. В рамках рассмотрения различных направлений в современной зарубежной психологии целесообразно, видимо, ограничиться освещением тех психоаналитических идей, которые относятся к сфере именно психоаналитической психологии, а не психоанализа вообще. Речь идет о конкретном аспекте фрейдовских идей и теоретических положений, связанных с одной из трактовок 3. Фрейдом психоанализа как своеобразной психологической дисциплины. По его собственному выражению, «психоанализ – это не что иное, как психология, одна из частей психологии» (Freud, Bullit, 1967, p. xix), «часть ментальной науки психологии» (Freud, 1964, р. 282). В этом смысле можно говорить о психоаналитической психологии и о тех трудностях и проблемах, которые возникли перед 3. Фрейдом в процессе создания им учения о психике, движущих силах психического развития человека, структурных составляющих того, что он сам назвал «психическим аппаратом».

Раскрытие существа психоаналитической психологии, как она понималась 3. Фрейдом, осмысление некоторых тенденций ее современного развития как раз и составляют предмет данного исследования. Это не означает, что обращение к иным аспектам психоанализа полностью исключается. Такое исключение в принципе невозможно хотя бы уже потому, что без понимания психоаналитического учения 3. Фрейда в целом адекватное раскрытие его отдельных составляющих представляется делом весьма сомнительным. Поэтому по ходу изложения так или иначе придется обращаться к различным аспектам психоанализа. Однако это обращение будет осуществляться лишь постольку, поскольку оно будет способствовать осмыслению существа психоаналитической психологии, к рассмотрению которой я и перехожу.

* * *

В предисловии к книге, посвященной психологическому исследованию двадцать восьмого президента США Вудро Вильсона, написанной 3. Фрейдом совместно с У. Буллитом в 30-х годах, но опубликованной лишь три десятилетия спустя, У. Буллит высказал следующее примечательное соображение: «До того, как Фрейд ввел метод исследования, названный психоанализом, психология была ветвью философии, а не наукой. Теперь психология стала наукой, основанной на фактах, а Фрейд занял место среди благодетелей человечества» (Freud, Bullit, 1967, p. v).

Надо сказать, что подобная точка зрения разделяется рядом зарубежных исследователей, усматривающих в психоаналитических концепциях 3. Фрейда поворотный пункт, своего рода перелом в знаниях о человеческой психике, давший толчок к рождению психологии как самостоятельной научной дисциплины. При этом нередко высказывается мнение, согласно которому психоанализ является «чистокровной психологией», сумевшей порвать с предшествующими редукционистскими концепциями биологизаторского и физикалистского толка. И если одни зарубежные исследователи всячески стремятся подчеркнуть мысль о сугубо психологическом характере психоаналитического учения 3. Фрейда, то с точки зрения других, психоаналитические концепции содержат в себе скрытые биологические корни. В частности, некоторые исследователи полагают, что на Западе создан миф о психоанализе как «исключительно психологической науке», порывающей с биологизмом и соматическим редукционизмом ранее существовавших неврологических концепций, в то время как в действительности психоанализ является не чем иным, как «скрытой биологией» (Sulloway, 1979, р. 490).

Нет необходимости раскрывать существо аргументов зарубежных авторов, приводимых ими в обоснование своих точек зрения на «подлинное» понимание психоанализа как «чистокровной психологии» или «скрытой биологии». Достаточно сказать, что этот вопрос, т. е. вопрос о психологическом или биологическом статусе психоанализа, стал предметом оживленного обсуждения на Западе после опубликования в 50-х годах ранее неизвестного исследователям фрейдовского «Проекта», представляющего собой записи размышлений 39-летнего 3. Фрейда о возможностях создания научной психологии – записи, посланные его другу, берлинскому врачу Вильгельму Флиссу в 1895 г., т. е. в тот период, когда еще не только не было создано психоаналитическое учение, но и не использовался сам термин «психоанализ», веденный 3. Фрейдом лишь год спустя. В данном случае более важно рассмотреть вопрос о том, как и в каком направлении происходило становление психоаналитической психологии, каковы были замыслы 3. Фрейда и к каким результатам он пришел в процессе теоретического обоснования и практического использования психоаналитических идей. Словом, важно понять генезис и существо психоаналитической психологии.

В конце XIX в., когда под влиянием различных физиологических, биологических, неврологических и философских концепций происходило становление психоаналитических взглядов 3. Фрейда, во многих сферах научного знания происходила ломка традиционных представлений о методах и границах постижения человеческого существа, о критериях нормального и патологического состояния личности, о механизмах функционирования физиологических и психических процессов, о внешних и внутренних детерминантах человеческой деятельности. Знакомясь в студенческие годы с некоторыми философскими идеями Платона, Аристотеля, Канта и других мыслителей, проходя курс обучения на медицинском факультете Венского университета и ставя опыты в физиологической лаборатории Института сравнительной анатомии, размышляя над проблемами мозговой деятельности в психиатрическом отделении Венской городской больницы и изучая действие кокаина как возможного анастезирующего средства в отделении нервных заболеваний этой же больницы, слушая курс лекций Ж. Шарко в Сальпетриере и имея возможность воочию увидеть достижения других французских неврологов, проявляя интерес к электротерапии и используя гипноз в клинической практике, выявляя совместно с Й. Брейером причины истерических заболеваний и создавая свою собственную теорию истерии, 3. Фрейд, несомненно, был знаком с теми дискуссионными вопросами, которые в то время бурно обсуждались в научных кругах, периодических изданиях, исследовательских публикациях.