Текст книги "Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый"

Дома мы не нужны
Книга вторая. Союз нерушимый
Василий Иванович Лягоскин

© Василий Иванович Лягоскин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Профессор Романов. Первый государственный визит

В пятницу – пятого января по новому стилю – Алексей Александрович не проспал. Чуть слышно звякнул колокол и он открыл глаза, потягиваясь на жестком ложе. Впрочем совсем тонкая подстилка на досках – курпача, длинная настолько, что ее получилось сложить по длине вдвое, да еще подвернуть оставшийся край вместо подушки – так вот, этой ночью ни жалкое подобие матраса, ни храп соседей, ничто иное не помешало профессору выспаться, пожалуй впервые за последние дни.

А соседей, кстати в гараже уже не было. Более того – за неплотно прикрытыми воротами слышен был голос Валеры Ильина: комендант уже кого-то распекал.

Романов ловко спрыгнул со своего второго яруса на пушистый мех. Еще недавно эта шкура неизвестного ему животного, как и несколько точно таких же, устилали земляной пол в центральной хижине сомалийского анклава, а теперь приятно грели его голые ступни. Алексей Александрович улыбнулся, вспомнив, как полковник Кудрявцев упирался, не разрешая Ильину облагородить этими шкурами их скромное жилище, и как элегантно убедил его комендант, показав ему пальцем на обрезные доски метровой длины, устилавшие собой пол в гараже ровно посредине:

– Заодно и ящики с патронами прикроем, Александр Николаевич; подальше от лишних глаз.

Там, под этими досками – в смотровой яме – действительно хранились основные запасы и патронов, и гранат, и много чего еще, и командир нехотя согласился:

– Ладно, неси. Можно подумать, это секрет для остальных.

– Секрет, – подтвердил Валерий, – только мы вшестером, да Холодов с Левиным знают – они туда ящики и опускали.

– Еще Оксану с Бэйлой приплюсуй – вот почти половина лагеря и набирается, – пробурчал недовольно командир.

И вот теперь профессор Романов стоял босыми ногами на одной из шкур, а прямо под ним – в полуметре, не больше – затаились тысячи смертей, привнесенных из далекого будущего, и он этого совершенно не боялся. Более того, ему было хорошо и спокойно, что эти ящики защитного цвета лежат именно здесь, а не где-то в другом месте – в том же сирийском анклаве, или, к примеру, у итальянцев.

– Итальянцы! – как и вчера профессора обожгла мысль, что его оставили в лагере, ведь никого рядом – ни командира, ни остальных парней – в гараже не было, а в приотворенные ворота пробивались веселые солнечные лучи.

Он быстро, даже не отметив, как сегодня ловко получилось, оделся и обулся, туго затянув шнурки на берцах, и выскочил на улицу. Здесь его встретило солнце – пока еще ласковое, не такое обжигающее, как в полдень и чистый, помытый вчерашним ливнем лагерь, по которому уже сновали люди. Впрочем, большего всего их было в столовой, которая опять переместилась под открытое небо. Профессор поднял голову – сегодня наверху не было ни облачка; все что можно было, небеса извергли на землю вчера.

Совсем рядом – метрах в пяти-шести от ворот гаража – доцент Игнатов наскакивал на коменданта. Он и прежде отличался живым характером – теперь же, в новом для них мире – энергия била из него ключом. Вот и теперь, оглянувшись и заметив профессора, Роман Петрович мгновенно схватил его за рукав, попытавшись привлечь его на свою сторону в споре с Ильиным. Совсем скоро Алексей Александрович был препровожден вместе с Валерием и топтавшимися за ним Левиным и Дубовым в самый конец лагеря – туда, где на неогороженной пока территории свободно располагались фургон-лаборатория, оставшийся вчера без колес, и две модульных электростанции с запасом топлива, которое, по приказу командира, Ильин должен был как-то рассредоточить. «Во избежание…», – как выразился полковник.

Но Игнатов стремился не к ним – его целью была тележка, груженая раньше мешками с кукурузой, естественно припрятанными уже куда-то хозяйственным комендантом. Всем была хороша телега – металлическая, на резиновом ходу; ее борта сверкали синей краской не хуже импортного автомобиля… Единственное, что оказывается не устраивало в ней Романа Петровича – отсутствие одного пустячка: того, что в русской телеге называлось оглоблями.

– Ну пожалуйста, – доцент отпустил рукав Романова и вцепился теперь уже в коменданта – как видно, не в первый раз за утро, потому что Ильин обреченно вздохнул, – тут же делов на полчаса, приварить такую же фиговину к телеге под моих верблюдов, и я на ней куда хочешь – да хоть к тем же итальянцам сегодня…

Он пнул ногой «водило» фургона и опять призвал – теперь уже взглядом – Алексея Александровича к поддержке. А последний вдруг весело рассмеялся – представил себе такой государственный визит – президент России едет к премьер-министру Италии («Как там его, нынешнего?» – профессор помнил только Берлускони) на верблюдах. Он тут же поделился своим хорошим настроением с товарищами; на громкий смех конечно появился Анатолий Никитин. Его хохот был еще оглушительней; оказалось, он тоже хотел предложить нечто подобное – отправиться делегацией к итальянцам… в мусорном контейнере, который уже был готов к путешествию в паре с «Беларусью».

– А что? – хитро подмигнул всем тракторист, – там внутри сухо, чисто, ветер не дует; домчу до итальяшек – глазом моргнуть не успеете. Экономия опять же – не надо автомобили гнать.

– Ага, – поддел его Виталик, – командира тоже в мусорный ящик посадишь?

– Ну.., – несколько смутился Никитин, – товарищ полковник может и со мной, в кабине – мы в ней зимой с бригадой спокойно умещались. А бригада лесорубов, чтобы вы знали – это четыре человека. Не самых маленьких человека (он критично оглядел тщедушного доцента), да еще в костюме вальщика леса…

– А где, кстати, Александр Николаевич? – профессор вспомнил первую мысль, пришедшую в голову утром.

– Опять в поиск ушел, еще затемно, – махнул рукой Ильин.

– И опять без «охраны»? – Романов огляделся, ожидая увидеть злющих израильтянок.

– Да где там, – рассмеялся Валерий, – они наверное по очереди не спали – караулили его; так вчетвером и ушли. С Левиным, конечно.

– Сильно Александр Николаевич удивился? – тоже рассмеялся профессор.

– Нет, – улыбка на губах коменданта внезапно пропала, – сказал только, чтобы девчата потом не пожалели, что напросились в этот самый поиск.

Романову тоже расхотелось смеяться. Он помнил, чем обычно заканчивались такие предчувствия полковника Кудрявцева. Алексей Александрович поспешил нарушить наступившую тишину – видно было, что всем, даже весельчаку Анатолию пришли в голову подобные мысли:

– Ну так в чем же дело, Валерий Николаевич? Роман Петрович ведь не для себя просит – на этой телеге не меньше тонны груза увезти можно, никакой внедорожник столько не утащит. И экономия налицо. Все логично.

– Логично, – кивнул Ильин, – да я и не отказываю. Просто подождать немного надо – Левин вернется, я его до самого вечера работами сварочными загружу. А для твоих верблюдов…

– Верблюдиц, – поправил хмурый доцент.

– Ну верблюдиц, – покладисто согласился комендант, – тоже есть работа, и тоже срочная.

Дослушать, чем именно решил загрузить сегодня гужевой транспорт Ильин, профессору не дали. Не дала никарагуанка, выскочившая из фургона на громкий смех парней. А может, это Игнатов так сильно пинал по водилу, пытаясь достучаться до совести Ильина.

Таня-Тамара тут же, как и обещала вчера, потащила Алексея Александровича сначала на утренний моцион (хорошо хоть сама не заскочила в туалет следом за Романовым), а потом в столовую. При этом она называла профессора Алешей (кто научил?!) и практически не умолкала. Очень скоро он узнал, что Орейра сегодня превосходно выспалась; что в фургоне с ней, кроме больной Сары ночевала ее израильская подруга Мария и русская медсестра Люда («Ага, – с облегчением внезапно отступившей ревности подумал профессор, – доктора куда-то отселили»). Таня-Тамара подкладывала ему новые бутерброды с холодным мясом, которые им в большой тарелке принесла почему-то сама Егорова, улыбнувшаяся никарагуанке очень хитро, с взаимным перемигиванием. Бутерброды со сладким горячим чаем шли на ура; профессор наслаждался и превосходно приготовленным мясом (не то что вчера – вкуса тех пельменей он просто не запомнил), и беседой, которая очень скоро переросла в урок русского языка – для никарагуанки, естественно.

И все таки где-то глубоко в душе Алексею Александровичу не давала полностью наслаждаться этим чудесным утром какая-то заноза – наверное та, которая поселилась в нем после слов коменданта. Эта заноза ворочалась внутри Романова и грозила вырваться наружу; и вырвалась – когда недалеко за пределами лагеря зашумели.

Профессор первым вскочил на ноги; недопитая кружка с чаем осталась на столе, а сам он, ухватив за руку Таню-Тамару, помчался к выходу из лагеря, чтобы, обогнув его вместе с девушкой, оказаться через минуту в березовом лесочке – там, где в первый день их злоключений были похоронены жертвы русской общины. Их было трое – Кристина Иванова, однофамилица беглеца, погибшая под лапами древнего саблезубого хищника, и парень с девушкой, так и оставшиеся безымянными. Те похороны были тихими, без длинных речей – лишь командир сказал несколько слов под сдавленные рыдания девушек, да Благолепов, бывший поп, остался после церемонии, не поднимая глаз на полковника, с упрямо сжатыми губами – все-таки решился проводить погибших в последний путь по христианскому обычаю.

Теперь рядом с этими могилами лежал еще один труп – завернутый в несколько слоев полиэтиленовой пленки, в которой Романов узнал вчерашние накидки от дождя.

– Витька Иванов, – Никитин первым нарушил молчание в толпе, окружившей вытянувшееся на траве тело и четверку поисковиков, которые и доставили его сюда, – кто его?

– Тот же, кто и кардинала, – угрюмо ответил командир.

– Ага, – вспомнил тракторист, – удар тупым твердым предметом по темечку.

Он сунулся вперед, чтобы развернуть полиэтилен.

– Не сметь! – воскликнул полковник.

– Не надо, – поддержали его почти одновременно израильтянки, и Анатолий отдернул руку, поднимая недоуменный взгляд на девушек.

Только теперь профессор заметил и их неестественную бледность, и то, с какой силой сжимают пальцы Оксаны с Бэйлой верное оружие. Он опять вспомнил предостережение Кудрявцева и содрогнулся – что же скрывала под собой эта пленка?!

А между тем комендант уже распорядился насчет лопат; полковнику на этот раз показать мастерство не позволили; крепкие парни, часто сменяясь (даже профессор с доцентом внесли посильную лепту), очень скоро заглубились в землю настолько, что их даже пришлось останавливать. И вот уже при помощи все тех же брезентовых ремней и двух сколоченных досок тело было внизу – так что Романову, да и большинству собравшихся здесь его уже не было видно. Впрочем, все смотрели не туда, а на командира, и видели, что он никак не может подобрать последние для Иванова слова.

– О мертвых или хорошо, или ничего, – наконец начал он с общеизвестной фразы, – не буду выдумывать сейчас добрые слова о Викторе Федоровиче Иванове. Одно скажу – он попал сюда вместе с нами; вместе с нами встретил первые невзгоды – неважно, как встретил – он был одним из нас. И здесь, сейчас, никому; слышите – никому! – не позволено лишать жизни человека. А тот кто сделал это, – палец Кудрявцева показал вглубь могилы, – уже не человек. И скоро он узнает об этом. И очень пожалеет.

Все. Земля тебе пухом, Виктор Федорович.

Полковник нагнулся, бросил вниз три горсти земли и, не оглядываясь, направился в лагерь…

Когда профессор с никарагуанкой остановился у трактора, готового в путь, полковник уже был спокоен и деловит; он даже посмеялся над предложением Никитина касательно визита к соседям в мусорной будке. А когда тракторист рассказал о верблюдах и Берлускони, рассмеялись и Тагер с Гольдштейн. Никитин с Игнатовым переглянулись – они явно хотели добавить об экономии солярки и бензина, но командир остановил их решительным жестом – казалось он читал их мысли:

– Есть вещи, на которых нельзя экономить. И престиж государства (он так и сказал – государства) – одна из них. К тому же, может придется еще кое-куда съездить… Нет, едем на двух внедорожниках: на джипе – спецгруппа и… Орейра (профессору показалось, что Кудрявцев чуть заметно ухмыльнулся); на «Эксплорере» – Левин с…

– Левина прошу оставить, Александр Николаевич, – выступил вперед Ильин, – уж больно много работы у нас для сварщика, а Борис у нас один. И Дубов тоже мне нужен.

– Вообще-то я тоже могу со сваркой, – удивил его командир, – но… ладно, уговорил.

Тогда второй экипаж – Холодов, Володин, Ирина Ильина; естественно, «наш» итальянец Василий Луччи и…

Вперед выступил доктор Браун; удивительно – его всегда чуть высокомерное лицо сейчас было просящим, даже – показалось Романову – умоляющим.

– Эге, – подумал Алексей Александрович, – а не решил ли доктор сменить место жительства – переехать, так сказать, в свободную Европу. Я бы тебя так просто не отпустил…

Но решал тут не профессор; командир после недолгой паузы кивнул:

– Доктор Браун. Ну и естественно, Никитин на тракторе. Предупреждаю – все, кроме спецгруппы идут в рейс грузчиками (он тут же перевел это на английский – для доктора, ну и для Тани-Тамары, конечно. На итальянский, для Луччи, никто переводить не стал – он и так за два дня вполне квалифицированно освоил эту профессию). Так что, Валерий Николаевич, распорядись – в прицеп пару лопат и… отыщите чемодан Иванова. Собрать в него все вещи… я повторяю – найти и собрать все. Чемодан к нам в машину. Все, готовьтесь – через десять минут выступаем.

Сам он кивнул Оксане с Бэйлой и профессору: мыть руки и пить чай – рейд может оказаться очень долгим. Командир с девушками отправился в сторону санузла («Отмывать руки!» – догадался Романов), а его самого опять препроводили в столовую – конечно же Таня-Тамара. Чай – ни остывший, ни горячий, принесенный Зинаидой в другой кружке, в горло не лез. Зато его с удовольствием пила никарагуанка, успевая допрашивать Алексея Александровича о событиях последнего часа.

Впрочем она прервалась сразу же, как по другую сторону от профессора на лавку опустился Кудрявцев. Рядом сели две девушки – спецгруппа была в полном составе. А Егорова уже несла чай – на этот раз в чайнике – сахар и все те же бутерброды. Командир в столовую пришел тоже не с пустыми руками – он поставил на стол бутылку из-под коньяка – того самого, которым они отпраздновали победу над седым исчадьем ада (что бы там не говорила Оксана Гольдберг).

– Ого! – первым подскочил тракторист, – помянем Витьку?

– Поставь! – такой голос командира заставил бы даже статую исполнить приказание.

Никитин мгновенно исчез. А к столу подошла Рая Орлова. Профессор помнил, как эта помолодевшая продавщица городского рынка злорадствовала в первый день – азербайджанец, хозяин деликатесного товара, которым она торговала, никогда больше не увидит ни своего прилавка, ни его содержимого, ни ее саму. А вчера оказалось, что это совсем не так. Но к столу она подошла не с упреками в адрес Романова.

– Разрешите? – она коснулась треугольной пластиковой бутылки; командир кивнул, и девушка взяла ее в руки, – Точно. Такие у нас в соседнем городе, в Камешково, подпольно разливали – весь Ковров завалили своей «продукцией». Триста рублей бутылка. Я и сама сколько таких из под полы продала.

Раиса немного смутилась, а потом с вызовом посмотрела – почему-то на профессора. А тот взгляда не отвел, даже кивнул ей:

– Хорошая цена. Раз в двадцать дешевое настоящего. И главное – не отравились ведь.

Он с довольным видов осмотрел рядом сидящих – все, кроме никарагуанки, попробовали этот «нектар». Алексей Александрович не был ценителем благородных напитков, но на званых обедах и раутах приходилось всякое пробовать, в том числе и очень редкое и дорогое. Так вот, в этой пластиковой бутылке, на его взгляд, коньяк был ничем не хуже.

– Что-то много у нас из Коврова сюда попало, – проворчал подошедший комендант, – и Нина с Раисой, и Холодов вон там службу проходил…

– Ага, – подхватил командир, – и пулеметы наши, «Корд» – так и расшифровываются вроде – «Ковровские оружейники делают»; да и первый свой автомат Калашников сделал на заводе Дегтярева.

– А матрас, – ну тот, что на части разобрали и дети на них теперь спят, – пояснила Раиса, – на «Асконе» сделали – тоже ковровская фирма.

– Да и я, – помялся Ильин, – как-то блоки газобетонные на стройку покупал – тоже на ковровском заводе силикатного кирпича.

– Хватит про Ковров, – оборвал воспоминания Кудрявцев, – если уж говорить о каком городе – так о том, который ты, Валерий Николаевич, – обещал нам построить (комендант поперхнулся, так что подскочившему трактористу пришлось стукнуть его по спине) – вот про этот город и беседуйте – название ему, что ли, придумайте.

А тракторист подскочил не случайно – полковник как раз открыл бутылку. Вдохнув глубоко носом воздух вместе с резким ароматом из полной треугольной емкости, Анатолий скорчил сначала недоуменную, а потом обиженную физиономию – обманули! – и снова скрылся из глаз.

Аромат химической лаборатории тем временем перебил даже запахи готовящегося обеда и командир поспешил закрутить пробку обратно.

– Знающие люди, – теперь едва не поперхнулась Оксана, которая, к удивлению Романова, как ни в чем не бывало завтракала, как и Тагер, – знающие люди, – повторил Кудрявцев, – утверждают, что это какая-то пластмасса. Проверь, Валерий Николаевич, может пригодится.

– Хорошо, – комендант сунул бутылку в карман, – он явно думал сейчас о другом – может о Левине со сваркой, или о верблюдицах доцента Игнатова; а может, уже и о будущем городе. Впрочем, он тут же встрепенулся, вспомнив о задании, – все готово, Александр Николаевич, чемодан собрали – можно ехать.

Все дружно рассмеялись – Ильин словно в круиз их отправлял.

– Ну, значит, поехали, – командир упруго вскочил на ноги, а вслед за ним и все остальные.

Джип уже стоял на открытом пространстве; дверца его багажника была открыта – там стоял чемодан Иванова, так же набитый вещами, как в первый день.

– Первого января, – вспомнил вдруг профессор, – в Новый год нового мира. А сейчас уже пятое.

Рядом с чемоданом сидел с независимым видом Малыш и Алексей Александрович понял – никакая сила, кроме может быть прямого приказа командира, не сгонит пса с этого места. Кудрявцев лишь кивнул, улыбнувшись, и закрыл дверцу багажника. Он сам сел за руль «Вранглера»; рядом как всегда держала наготове свой «Бенелли» Оксана, а сзади… сзади между снайпером и Алексеем Александровичем – Алешей – сидела Таня-Тамара: тоже с оружием, пистолетом Макарова в кобуре. Кобуру она повесила на выданном ремне на правой стороне, а ее левая нога «грела» Романова. Особенно горячим было ее бедро; Алексей Александрович ощущал это через два камуфляжа – свой и никарагуанки – но ничто не смогло бы сейчас заставить его отодвинуться в сторону.

Впрочем, это не помешало профессору внимательно выслушать вопрос полковника.

«Вранглер» вырулил на прямую, отъехав от лагеря в сторону реки метров на триста, и поехал по пойме вниз по течению реки; медленно – так чтобы не отставал трактор.

– Так что там насчет четырехсот метров в год, – удивил Романова командир первым вопросом, – это действительно так происходило?

– Да, – справился наконец с изумлением Алексей Александрович, – не то чтобы они прямо так – по полшага в час передвигались. Нет – найдет племя долину какую удобную для жизни – корешки там, стада животных; льва пещерного из логова выгонят, а сами поселятся. И живут там год, два, десять… А потом или еда кончится, или племя расколется и новый вожак двинется искать новую долину…

– И нового пещерного льва, – хмыкнул полковник, – а они сейчас еще живут?

– Живут, – кивнул головой профессор; он видел, как командир посмотрел на него в салонное зеркало и тут же вернул взгляд вперед, а затем на приборную доску. Романов понял, что командир отмеряет расстояние – все те же пять километров – по спидометру, чтобы не промахнуться.

– Ага, – понял Алексей Александрович, – значит эта дорога ему незнакома; значит в поиск они ходили не здесь, скорее всего… лесом, где и нашли Холодова. Что же все таки с ним произошло?

Вслух же он продолжил вчерашнюю лекцию – ту ее часть, что так удачно вчера пропустил:

– Значит никто не может сказать, когда наши пралюди доберутся досюда – ведь реальность-то здешнюю мы уже изменили.

– Это как? – задала вопрос Оксана; она сидела, полуобернувшись к заднему ряду сидений и переводила. Профессор предпочел бы, что бы ни Тагер, ни тем балее Таня-Тамара не слышали продолжения лекции, но что поделать!

– Ну вот мастодонта убили, оленя; а может он должен был на ужин тем самым людям попасться. Ну и многое другое. Во всяком случае сейчас никто, даже тот, кто нас сюда послал, не скажет, когда они тронутся в путь – завтра, через год, или, может быть, через двести лет.

– И поэтому…

– И поэтому тот самый компьютер, скорее всего получивший команду обеспечить нашу встречу, не мудрствуя лукаво, сделал нас долгожителями – теми самыми Горцами. Чтобы дождались. И сколько нам теперь отмерено, вряд ли кто сможет сказать…

– Но это же.., – вскричала Гольдберг, – замечательно!?

Это было скорее вопросом, чем утверждением, и Романов поспешил успокоить девушку:

– Конечно, замечательно! Но не для всех – только для тех, кому, в общем-то, и поручили выполнить это задание – то есть тому, кто произнес сакраментальную фразу о собственной ненужности – для двенадцати девушек и двенадцати парней из каждого анклава. Тех, естественно, кто остался жив.

– А остальные? – не унималась девушка.

– А остальные – прицепы; только ты это слово не переводи, – поспешил он остановить Гольдберг, – еще обидятся. Это я так назвал всех, кто попал сюда случайно, потому что оказался рядом с кем-то из двадцати четырех. Вот как Бэйла с Таней-Тамарой.

Он впервые подумал о том, какая пропасть теперь разделяет его с никарагуанкой; тревожно посмотрел на нее. Но девушка, выслушав перевод, посмотрела на него со спокойной улыбкой; Алексей Александрович сказал бы даже, что в ее взгляде было что-то большее, чем обычное любопытство, но… Автомобиль вдруг мягко затормозил и командир буднично сказал: «Приехали».

Романов отвел взгляд от Тани-Тамары и перевел его вперед – там, за лобовым стеклом, метрах в тридцати-сорока на них с таким же любопытством смотрело целое стадо оленей, впереди которого нетерпеливо бил копытом большерогий красавец, точно такой же, какой уже попадался им в лесу. Гигантскому грациозному животному скорее всего небольшой внедорожник не показался грозным соперником, но вот рядом остановился второй внедорожник, потом «Беларусь» с большим прицепом; трактор тут же заглох, выпустив кверху черный выхлоп дыма из глушителя.

Последнее скорее всего и спугнуло зверя – он повернул налево, видимо собираясь обогнуть неведомое рычащее животное по широкой дуге вдоль леса и зашагал, а потом помчался, высоко вскидывая длинные ноги. Следом побежали более мелкие, но не менее грациозные оленихи – во всяком случае раскидистых рогов у них не было; у них вообще не было никаких рогов – машинально размышлял профессор, и вдруг встрепенулся: за подпрыгивающими серыми боками животных, за редкими стволами деревьев проглядывались какие-то развалины И это именно к ним относилось последнее слово полковника Кудрявцева.

За деревьями что-то замельтешило; вроде кто-то забегал. Автомобили отделяло от леса все те же триста метров, и их явно пока не замечали. А вот убегающую добычу заметили – раздался чуть слышный крик-команда, и вслед убегающему стаду раздались выстрелы:

– Раз, два, три, четыре, – считал командир, – что же они так мажут-то?

Видно было, что ему безумно жаль впустую потраченных боеприпасов – ведь еще вчера это были их патроны, и их автомат.

– Последнего ранили, – это по-английски отметила Бэйла и полковник скомандовал:

– Добей!

Снайперская винтовка, оказывается, уже следила за животными (а может, за людьми?) в открытое окно «Вранглера» и в замкнутом пространстве громко хлестнул выстрел. Последняя самка подогнула на бегу передние ноги и так – безрогой головой вперед – врезалась в траву.

В итальянском лагере кто-то счастливо заорал, но тут же умолк, видимо поняв, что трофей этот чужой. Кудрявцев тоже решил так, и улыбнувшись, прокомментировал:

– Ну вот, не с пустыми руками в гости приехали… Но четыре патрона мимо!

Машины и трактор остались на месте, только развернулись капотами к лесу, готовые в любой момент рвануть на помощь парламентерам. А их было трое. Это решение командир озвучил, собрав всех за прицепом. Трактор, а за ним несколько слоев металла бывшего мусорного прицепа давали надежную защиту, и только тут профессор подумал, что эти четыре патрона незадачливого стрелка могли попасть и в них – в самого Алексея Александровича, в командира, или, к примеру.., в Таню-Тамару.

Поэтому, шагая в составе трех представителей русской общины к лагерю, он был настроен более чем негативно к итальянцам. Командир видимо почувствовал его состояние, потому что не доходя метров сорока до кромки леса, остановился, и еще раз повторил инструкции, данные ранее профессору и Оксане.

– Еще раз повторяю, Алексей Александрович, – с нажимом в голосе повернулся к Романову полковник, – твое дело – перевод слово в слово и никакой отсебятины. Мы не находили Холодова и кардинала, мы ничего не знаем об окружающем мире. Я думаю, что кто-то там, – он показал рукой на итальянский лагерь, – знает русский… Мы думаем…

Командир повернул голову к израильтянке и та, блеснув глазами от ярости так, что Романов поспешно отвернулся от девушки, согласилась:

– Определенно знает.

– Поэтому если я иногда буду вроде как проговариваться – на русском, естественно – попрошу не удивляться, хотя бы внешне, – он взял за локоть Гольдберг, успокаивая девушку, чем-то явно расстроенную, а так.., – мы пришли познакомиться и… торговать.

– Торговать? – изумился профессор, – ни о чем подобном за тракторном прицепом Кудрявцев не говорил. Только тут Романов вспомнил о каких-то мешках в багажнике, за чемоданом, – думаешь им нужны твои… наши доллары и евро?

– Нужные вещи, конечно не продадут, – усмехнулся командир, – только откуда они знают, что нужно в этом мире, а что не очень?

– А тот гад, с тяжелым тупым предметом?

– Это не твоя проблема, – посуровел полковник, – ты, главное, от нас с Оксаной не отставай, и почаще оглядывайся.

Между тем от леса отделилась группа людей – тоже из трех человек; они не спеша направились к русским (Оксана ведь тоже считала себя русской). Так что подходивших итальянцев профессор успел рассмотреть очень внимательно.

Впереди шел плотный низкорослый парень с густой гривой черных волос. Взгляд его был тяжелым, неприемлящим перемен, которые могли принести с собой пришельцы.

Справа от него с трудом вышагивала по траве высокая сухощавая девушка. Эта была блондинкой; ровные жидкие пряди волос свободно спадали на плечи и лоб. Она даже споткнулась, подходя к группе гостей, потому что передвигалась в туфлях на высоченной платформе. Да и костюм ее не располагал к таким прогулкам. Эта брючная пара была не чета той, в какой прибежала к ним Оксана. Явно очень дорогая – из тех, которые, как предполагал Алексей Александрович, и называют эксклюзивными. Здесь, в пойме, рядом с туловищем убитого животного, он смотрелся скорее нелепо. Романов сказал бы, что незнакомка такую дорогую вещь одела впервые. И девушке она не очень подходила, что явно отметила израильтянка, усмехнувшись почти незаметно. Но женщины такое наверное чувствуют на подсознательном уровне, и Романов понял, что Оксана, не произнеся еще ни одного слова, приобрела здесь смертельного врага. Впрочем ей было на это наплевать, и профессор понимал ее – ведь рядом стоял полковник Кудрявцев, непревзойденный боец, которому даже такой противник, как.., м-да…

Профессор внимательно осмотрел третьего итальянца; он бы скорее назвал его греком – одним из тех древнегреческих олимпиоников, что когда-то соревновались с самим Гераклом и, возможно, побеждали его. Во всяком случае, в таком поединке сам Романов поставил бы именно на итальянца.

На этого двухметрового красавца с внешностью и фигурой древнегреческого бога, босого, одетого лишь в короткие шорты, смотрели все; лишь Оксана нервно переводила взгляд с него на полковника и обратно; потом облегченно вздохнула, видимо подумала, что лучше ее Александра нет никого, и уже смотрела на гиганта с некоторым пренебрежением.

А больше всех итальянцев – даже больше самого красавца – лучился довольством коренастый крепыш.

– Это мой Марио, Марио Грассо… Хорош? – заявил он, нарушая весь план переговоров, который вчерне набросали русские.

Столько властной уверенности, хозяйского уничижения собралось в этом слове, что Алексей Александрович невольно вспомнил предков этого итальянца – древнеримских патрициев… и их рабов. Вот таким же рабом, наверное считал этого гиганта предводитель итальянцев. А тот смотрел на патрона с обожанием. Так пятилетний ребенок смотрит на отца – большого, сильного, умного. И этот его взгляд, и поистине собачью преданность, выказываемую при чужих людях, профессор попытался объяснить отсутствием большого ума: «Сила есть – ума не надо!», – но что-то здесь было иное, непонятное…

– Хорош, – согласился полковник. В его возгласе было искреннее восхищение красотой сильного мужского тела и, пожалуй, какое-то предвкушение – а каков ты на самом деле, парень?

Он шагнул вперед, к Марио и тот улыбнулся Кудрявцеву доверчиво и с любопытством, так что профессор опять невольно подумал о пятилетнем ребенке.

А командир ткнул пальцем в бицепс (или как там называется эта мышца – Алексей Александрович в анатомии не был силен); потом его рука переместилась на широченную грудь Грассо, которая располагалась как раз напротив глаз полковника. Под твердым пальцем, который определенно нажимал в нужные точки, разбухали тугие валики мускулов и Александр Николаевич довольно кивал головой.

– Слишком довольно, – подумал Романов, не успевая заметить, куда же ткнул Кудрявцев в очередной раз пальцами, сложенными теперь вместе наподобие птичьего клюва.

Результат был неожиданным; по крайней мере для тройки итальянцев. Хотя… Блондинка итальянкой не была – какая итальянка будет ругаться на латышском языке – его профессор тоже отлично знал. Вырвавшиеся слова девушка была готова проглотить, но как известно – слово не воробей… А Романов вовремя вспомнил о предостережении командира и на быстрый взгляд блондинки никак не отреагировал. Он смотрел с любопытством на Марио, который сидел на корточках, придерживаемый за плечо полковником и судорожно открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух. Другую руку Кудрявцев протянул в сторону главного итальянца, останавливая его жестом, а затем и успокаивающей фразой: