Текст книги "Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый"

Тут спохватился Сергей Благолепов – он ведь сегодня был ассистентом докладчика. Рядом с генеральным планом на гвоздике повис еще один чертеж, а скорее картинка многоэтажного здания, в котором каждый последующий ярус был уже нижнего примерно в полтора раза. Указка заскользила теперь по этой картинке:

– Вот здесь – на первых четырех этажах первого яруса со стороной квадрата в двадцать пять метров (кто-то протяжно просвистел: «Это же больше шестисот квадратных метров каждый этаж!») и будут все общественные учреждения; эти, – указка показала на следующий ярус из четырех этажей – в плане составят квадрат шестнадцать на шестнадцать…

– А последний, – вскочил с места Толик Никифоров, автор самой первой идеи – той самой, про «Вавилонскую» башню, – девять на девять метров; тут все просто – пять в квадрате, потом четыре, и наконец три.

Ильин благосклонно кивал в такт его словам, пока тракторист не выкрикнул решительно: «Не согласен!»

Эти слова громко прозвучали рядом с комендантом, так что тот даже вздрогнул; оказывается Анатолий уже стоял у стены с плакатами.

– Почему? – изумился комендант.

– Потому что три на четыре будет двенадцать плюс это, – палец тракториста ткнулся в крышу цитадели, окрашенную в интенсивно зеленый цвет, – получится тринадцать этажей. На чертову дюжину я не согласен!

– Если только это? – облегченно перевел дух Ильин. Он немного помолчал, любуясь картинкой – зеленая крыша изумительно гармонировала с янтарного цвета стенами; они даже здесь, на картинке, выглядели строгими и величественными, несокрушимыми, и одновременно… теплыми что ли; может из за этой самой раскраски, где вертикально сменяли друг друга разные оттенки янтаря – от темного свежеотжатого горного меда до только что скатившейся из древесной ранки прозрачной капли смолы, которой, может быть, через миллионы лет предстоит стать тем самым янтарем.

– Во первых, – успокоил парня Валерий, – тут еще не показано несколько подземных этажей – это нам начальник охраны посоветовал; там будут склады, хранилища продуктов; ну и бомбоубежище – куда же без него. К тому же это, – теперь его палец победно уткнулся в зеленый треугольник, венчавший цитадель, – никакой не этаж! Это…

Комендант обвел собрание триумфальным взглядом. Увы, триумфа не случилось – полковник Кудрявцев совершенно спокойным тоном опередил его:

– Это, я так понимаю, водонапорная башня.

– Точно, – озадаченно согласился Валерий, проглотив просившийся наружу вопрос, – а откуда вы узнали?

Вместо этого он посмотрел на спину возвращающегося на место тракториста, словно выражавшую без слов: «Тогда я согласен», и продолжил:

– Теперь перейдем непосредственно к жилому поселку, – указка показала на четыре улицы, протянувшиеся попарно вдоль двух двухсотпятидесятиметровых стен так, что свободным осталось два приличных размеров пятачка у цитадели – одно заканчивалось воротами – точнее миниатюрной копией тех самых, узбекских; ведущих из этой жилой зоны наружу, вниз по течению реки, которая тоже наличествовала на плане в виде широкой полосы голубого цвета.

Второй участок был ближе к доисторическому лесу, и представлял собой ансамбль беседок, домиков и прудов вокруг центрального – того самого Храма воды.

– Эти четыре улицы, условно назовем их пока Красной, Зеленой, Желтой и Белой – по имеющимся у нас пока цветам облицовочных панелей, составлены каждая из двенадцати домов, или коттеджей – размеры и планировка могут обсуждаться, но все таки я буду настаивать на какой-то унификации – и для строительства удобнее…

– И обидно никому не будет, – под общий смех закончила за него Ирина, – а то у тебя с Ларисой домишко будет на сто квадратных метров, а мне Марио построит метров на пятьсот.

Она прижалась плечом к сидящему рядом итальянцу и тот со счастливым видом кивнул – хоть тысячу!

– Вот-вот, – не осталась в долгу подруга-соперница Лариса, – я с Валерой рядом со своим домишкой буду цветочки поливать, пока он шашлык на мангале жарить будет, а ты свои пятьсот намывай, вместе с окнами – сколько ты там планируешь? Штук сто?

Однако Ирина никогда не простила бы себе, если бы не оставила за собой последнее слово:

– Двести! А домою – приду к тебе в гости, так что пусть Валерик сразу на две семьи шашлык готовит.

Общий смех подсказал коменданту, что с этой частью плана тоже согласны; он все таки уточнил:

– Мария Сергеевна, тебе ничего не напоминает общее число домиков?

Девушка наконец оторвала голову от листка, наполовину заполненного идеально ровными – без всякого трафарета – строчками.

– Двенадцать на четыре будет сорок восемь… Где-то я эту цифру совсем недавно встречала…

– Да вчера же, сама нам общие цифры докладывала.

– Точно! – вспомнила Котова; именно вчера она и доложила всем, сколько же всего человек выжило в этом миоценовом аду, который комендант сейчас предлагал перестроить в рай, – всего у нас сейчас сто двадцать три человека («Из них сорок восемь – русских», – с непонятной гордостью подумал комендант); сорок пять ребят, сорок восемь девушек и тридцать детей. Сорок восемь девушек! Значит на всех хватит!

– Это лет на десять, не больше, – проворчал сидящий рядом с ней командир, – да еще неизвестно, может кто-то еще появится.

Ильин понял, что Александр Николаевич вспомнил о тех землях, где бродят сейчас хищные динозавры, а может и другие, не менее опасные звери, и поспешил вернуться к плану – именно он сейчас мог вернуть хорошее настроение всем:

– А это, – указка показала на микроскопический Храм, – зона отдыха; сюда мы попытаемся перенести все, что связывает нас с прошлым, ну или с будущим, как посмотреть – нашу баню, тайский домик; посадим мандариновую рощу из Абхазии…

– Маловат у тебя садик получается, – прервала его Оля Ульянова, главный агроном лагеря.

– А это не сад, – живо повернулся к ней Валерий, – сад у нас будет здесь.

Указка вышла за периметр жилой зоны и запорхала внутри второго квадрата. Цифры на плане сообщили сидящим поближе, что здесь сторона квадрата составляет ровно пятьсот метров.

– Вот здесь, – Ильин коснулся противоположных сторон квадрата, примыкавших, очевидно через стену – чем иным могли быть сплошные толстые линии вокруг этих квадратов – к улицам, раскрашенным на плане в четыре цвета, – у нас будут сады и огороды – по пять гектаров на те и другие. Хватит?

Ульянова молча кивнула и села, очевидно устрашенная таким объемом работ, ждущих ее и других поселенцев, вольно или невольно привыкающих сейчас к крестьянскому труду. Она наверное вспомнила сейчас свои шесть соток, которые кормили и ее саму, и отчасти многочисленную городскую родню. Но это был не последний сюрприз для нее, потому что Ильин, так и не завершив экскурсию по второму квадрату, решил переместиться к третьему – тому, чья сторона составляла уже семьсот пятьдесят метров. И тут тоже указка порхнула к противоположным сторонам:

– А это, Ольга Николаевна, тебе под поля – сей что хочешь – целых пятнадцать гектаров!

– Вот этого точно не хватит, – вступил в разговор земляк Ульяновой, Толя Никитин, – по все правилам на человека должно приходиться не меньше гектара сельхозугодий, тогда население не будет голодать.

Комендант даже растерялся – это что же, надо расширяться до ста с лишним гектаров? Да они такую стену несколько лет будут строить! А на помощь пришел, как всегда, командир:

– Ты забываешь, Анатолий, приплюсовать вот эти гектары, – его рука махнула в сторону невидной сейчас в темноте поймы – туда, где подальше от непонятного источника света бродили даже ночью бесчисленные стада животных, хищников и травоядных, – там нам не надо ни пахать, ни сеять; и поливать тоже не надо. Вот завтра дождичек пройдет, а в пятницу устроим охоту, а то Сергеевна как-то недобро посматривать стала…

Комендант облегченно присоединился к общему хохоту и поспешил объяснить, для чего предназначены свободные площади во втором и третьем квадратах. Впрочем, особо зоркие и по рисункам на них могли догадаться – во втором предполагалось разместить многочисленные спортивные сооружения – от бассейна (в той части, куда из первой, жилой, зоны истекал ручей, до огромного – стандартных размеров стадиона. Точно так же в третьей, производственной зоне, при помощи пиктограмм можно было понять, где будет ночевать техника, а где – домашние животные, которых пока было совсем немного. Пока…

– А что, мне нравится, – это при помощи штатного переводчика Романова заявил оказавшийся перед картами тайский чемпион Самчай, – я так понимаю, что у заборов будут дорожки?

– Да, – кивнул комендант, – в жилой зоне трехметровой ширины, а в производственных – по шесть, чтобы два автомобиля могли разъехаться. А в жилой городок машинам въезд будет запрещен.

А чемпион продолжил на другую тему:

– Получается, что у нас будут три беговые дорожки – длиной в один, в два и в три километра – для тренировок самое то!

– Вот и начинай разрабатывать учебные программы, – «поощрил» его порыв командир; в первую очередь для детей. Хватит им без дела болтаться. Считайте, что новогодние каникулы кончаются. С понедельника всех детей в школу…

– А? – это узбекский завуч Набижон Адылов попытался задать вопрос, не поняв еще, что инициатива сегодня очень наказуема.

– А директором школы назначаю тебя, – прервал его полковник; учителей у нас хватает и каких учителей – академик, два профессора, доцент кафедры биологии. По физкультуре – чемпион мира по боксу и кандидат в мастера по биатлону. Кто еще? Учитель музыки есть, верховой езды…

– А если не хватит, – ехидненьким голосом добавил один из профессоров – русский Романов, – командир сам будет преподавать – ему диплом позволяет.

Когда очередной взрыв хохота сошел на нет, Анатолий Никитин задал вопрос, очевидно беспокоивший его уже давно:

– А как эти самые коттеджи будут распределяться, в смысле в какой очередности?

Смотрел он при этом на коменданта, и Валерию пришлось отвечать:

– Ну какая-то комиссия наверное будет, семейным в первую очередь. Да ты не беспокойся – нам главное инфраструктуру подвести, а там мы их как горячие пирожки – по дому в день лепить будем.

Анатолий его не дослушал; он встал со скамьи, повернулся к сидящей рядом Тагер, опустился на одно колено и произнес несколько слов, из которых Валерий понял только имя: «Бэйла». Скорее всего он говорил на иврите, потому что Романов, к которому обратилось немало взглядов, только пожал плечами, а перевела, скорее всего машинально, другая переводчица, Оксана: «Бэйла, выходи за меня замуж!»

Израильтянка-снайпер прижала голову Анатолию к груди и замерла, так что Валерий невольно задал себе вопрос: «Что она сделает в знак согласия – заплачет, или радостно засмеется?». Увы он не угадал – Бэйла перехватила голову парня ладошками и приникла к его губам в долгом поцелуе, закончившимся громкими аплодисментами. Кто-то даже начал считать: «Один, два, три…», но быстро прервал счет, потому что в ночном воздухе жизнеутверждающей точкой сегодняшнего дня прозвучала фраза полковника Кудрявцева:

– Это ты немного опоздал, брат! Мы с Оксаной еще вчера заявление подали…

Глава 17. Профессор Романов. Первый бал Оксаны Кудрявцевой

Алексей Александрович зябко повел плечами, вспоминая, с каким негодованием посмотрела на него вчерашним вечером Таня-Тамара – после того, как командир произнес слова о заявлении в ЗАГС. Профессор еще не привык, что его прекрасная никарагуанка понимает русский язык не хуже его; однако он и без слов, только глянув в ее отчего-то печальные глаза, кивнул ей с ласковой улыбкой и понесся к Маше Котовой. Зачем? Конечно за бланком заявления.

Здесь его поставили в очередь – потому что Мария Сергеевна куда-то делась, вместе с Зиной Арчелия (наверное печатать те самые бланки – ай да хитрец командир, и ведь не выдала его секретарша); к тому же у командирского стола действительно образовалась очередь – еще и Левин со Светой Кузьминой, и Ира Ильина со своим итальянцам жаждали сегодня же вступить в законный брак.

А пока Ирина ткнула пальцем в бумажку, скрывавшую генеральный план города и попыталась ее сковырнуть.

– Куда? – перехватил ее руку комендант, – тут надо предварительно объяснить.

– Ну так объясняй, – Ирина вернулась к лавкам, усаживаясь на освободившееся место в первом ряду.

Шум и гам в лагере стих – всем было интересно, что же «вкусненького» приготовил Валерий Николаевич на десерт. Алексей Александрович плюхнулся на место Маши Котовой – и видно хорошо, и очередь свою не пропустит.

– Мы еще не решили, как будет называться наш город, – начал комендант, но его тут же перебили:

– Давайте назовем его Римом, новым Римом, ведь он когда-то был центром Вселенной.., – это Марио, не стесняясь, воспользовался обретенным недавно знанием русского языка.

– Монгольская Золотая орда тоже была центром Вселенной, – в свою очередь перебил его Толик Никитин, – тогда давайте уж нашу столицу Москвой назовем; тем более, что ее как раз третьим Римом и считают…

– А Иерусалим – центр сразу всех религий, – это Дина Рубинчик внесла свое предложение. Она сидела во втором ряду, с правой стороны от нее прижимался к теплому боку молодой «бабушки» ее внук, а с другой… майор Цзы, который мягким, никак не офицерским голосом поправил соседку:

– Ну не совсем всех…

Остановил этот поток предложений (сколько столиц еще не вспомнили?), конечно же командир.

– Может, мы все таки свое название придумаем, такое, чтобы и через века стыдно не было?

– Вот и я о том же! – заметно обрадовался Ильин. Его рука, точнее указка в руке, прочертила линию из центра плана – сразу через трое ворот, и дальше, вдоль реки, пока лист не кончился, – где-то там, через сто километров, мы когда-то построим другой город, куда будем ездить отдыхать, купаться в море и загорать. Тот город я предложил бы назвать Солнечным…

– Где-то я уже что-то такое слышал, – пробормотал профессор и глянул на командира.

Тот тоже явно пытался что-то вспомнить.

– А наш город будет называться, – Валера с победным видом сорвал бумажку с плана, – Цветочным городом.

– Почему Цветочным? – первой догадалась Ирина, – потому что такие города есть в книжке про Незнайку и его друзей? И кто тут у нас Незнайка? А Знайка? А Пилюлькин? – и сама же захихикала, бросив взгляд через плечо – на Энтони Брауна.

– Нет, – торжественно провозгласил комендант, – Цветочным он будет потому, что все здесь, – он обвел указкой центральную зону на плане, – будет в цветах. Мы ведь обещали восстановить сады Семирамиды. Здесь вечная весна, или лето – пусть все цветет и пахнет круглый год!

– Ну что ж, – скучным после такой патетической тирады, голосом нарушил установившееся молчание полковник Кудрявцев, – поступило… целых четыре предложение.. даже пять, если считать Золотую орду (он усмехнулся). Список не закрываем. Если будут еще варианты – обращайтесь к Марии Сергеевне – вон, кстати, он идет.

Мысли профессора тут же переместились к бланкам заявлений; он получил их – даже два экземпляра (вдруг один испортят?).

– Завтра подадите, – отобрала у профессора свою авторучку Котова, сгоняя его с насиженного места, – у вас как раз три дня будет на размышления – а вдруг передумаете?

Алексей Александрович возмущенно затряс головой; точно так же поступили рядом Левин с Марио; только веселый тракторист возмущаться не стал:

– Класс! Это как раз воскресенье будет. Заодно и свадьбу… свадьбы сыграем! Так что готовьте подарки, уважаемые гости. Ты, Сергеевна, про свой подарок не забыла?

Егорова, к изумлению Романова, эти слова шуткой не посчитала – кивнула, соглашаясь:

– Как договаривались – на русском и иврите…

В четверг действительно зарядил дождь. Толик Никитин, с лица которого счастливая улыбка не сходила со вчерашнего дня, даже выскочил на улицу, широко раскинув руки и запрокинув голову к небу. А его будущая законная половинка хохоча присоединилась к своему избраннику.

В лагере прибавилось строений – даже столовую не пришлось переносить, как в первый четверг. Профессор не понял поначалу, когда пришел на обед, что изменилось тут; а когда понял – ахнул! Над столами и лавками, где заканчивали трапезу последние едоки, раскинулся практически прозрачный шатер из чудо-пластмассы. И как только его успели воздвигнуть за те два часа, что Алексей Александрович провел у компьютера, выискивая в Википедии по заданию командира бесчисленные образцы холодного и метательного оружия.

Только вот технологического прорыва не случилось – такой же прозрачный навес покрывал сейчас очаги, в которых весело потрескивали дрова. На это ему и пожаловалась Зина Егорова:

– Не представляю, как тут успевать теперь – народу стало больше ста человек, да еще сразу пять свадеб! Хоть бы какие печи придумали электрические, да духовки – я бы вам пирогов напекла.

– А это что? – под тем же кухонным навесом, с самого краешку вовсю шла какая-то стройка; командовал там Холодов, по случаю дождя не возглавивший сегодня очередной караван за «трофеями».

– А, – махнула рукой шеф-повар лагеря, – Юрка обещал для своего дружка, Тольки Никитина, на свадьбу деликатесов наготовить. Ну и для вас тоже.

Она подмигнула профессору и пихнула его локтем в бок.

– Ну вот, – нарочито скорбным голосом ответил ей Алексей Александрович, – не завидую следующей партии молодоженов…

– Что так, – сразу вскинулась Зинаида.

– Так если ты тоже, с сэром Энтони…

На этот раз тычок был чувствительнее, но Егорова не обрушилась на него с бранью; напротив, ее лицо стало мечтательным… хотя мечты эти были вызваны другой картинкой будущего – той, о которой она снова задала вопрос Романову, посмотрев на него с надеждой:

– Так будут у нас электрические печи?

– Это тебе не ко мне, к другому профессору надо, – направил Алексей Александрович поток ее мыслей в сторону лаборатории, тоже обретшую крышу; оттуда даже до столовой доносились какие-то взволнованные возгласы.

– А что, и схожу! – подхватилась тут же Зинаида Сергеевна, – зря что ли мне Валера Ильин зонтик подарил?

Она сбегала (девушка ведь – не старше двадцати лет) в свою кухоньку, вернулась оттуда со сложенным зонтом, развернула его, нажав на кнопку, и храбро шагнула под ливень. Вернулась она совсем скоро, огорченно махнув рукой профессору, который допивал чай.

– Что, не обещают? – Алексей Александрович даже не хотел задавать вопрос, определив по недовольному лицу девушки, что та получила решительный отказ.

– Почему? – ее лицо опять озарилась той самой мечтательной улыбкой, – пообещали – и Георгий, и Александр Николаевич.

– Ну если командир пообещал… а когда?

Егорова прыснула, прикрыв рот ладошкой:

– А командир словно тебя послушал – сказал, что на мою свадьбу такой подарок сделает.

Профессор, воспользовавшись хорошим настроением Зинаиды, выпросил у нее во временное пользование зонт и не менее храбро шагнул под теплые струи ливня. В лаборатории между тем спор закончился, и собравшиеся вокруг стола экспериментаторы, а было их здесь не меньше десятка, разглядывали новое пластмассовое чудо – как иначе можно было назвать арбалет – точную копию того, что лежал сейчас на этом же столе.

Лицо командира, переводившего взгляд с одного грозного оружия на другое, было несколько растерянным – совсем чуть-чуть, но для профессора Романова, знавшего своего друга лучше других (разве что кроме Оксаны Гольдберг) было ясно – здесь только что произошло что-то необычное. Но это было ничто по сравнению с обалдевшими физиономиями остальных, тоже не сводивших взглядов от арбалетов.

Алексей Александрович решил как-то отвлечь товарищей, хотя бы вопросом об этой новинке:

– Как это вам, интересно знать, удалось так быстро формы изготовить; да еще так точно? Тут ведь работа филигранная…

– А не было никаких форм, – ответил ему полковник, – просто взвесили мой арбалет – на обычных весах из «сельпы», а в эту коробицу (на столе находился еще деревянный ящик, выстеленный внутри листом бумаги) налили столько же пластмаммы – по весу, конечно…

– И? – подался к ящику, который сейчас был абсолютно сух и пуст, профессор.

– И в нужный момент, закрыл глаза и натянул тетиву своего арбалета, представив, что у меня их уже два!

– Очень хорошо представил, дорогой Александр Николаевич, – наконец стряхнул с лица потрясенное выражений профессор Арчелия, – так хорошо, что теперь можно что хочешь представить…

– Во именно, – поддержал его русский профессор, – хотя бы ту же электрическую печку для Зинаиды.

– Точно! – сразу несколько голосов поддержали уже двух профессоров, и Алексей Александрович не удивился – Егорову в лагере уважали все без исключения.

– Это в какую кабалу вы меня сейчас пытаетесь загнать, – слабо возразил обществу полковник Кудрявцев, – я же не президент Путин, чтобы как раб на галерах…

– А вот мы вас, товарищ полковник, президентом и выберем, – это Толя Никитин, оказался, как всегда, в нужное время в нужном месте.

– Точно, – поддержал его стоявший рядом Левин. А где ему быть, если Света Кузьмина была тут по обязанности – ведь она тестировала все изделия, изготовленные в лаборатории.

Вот и сейчас она с усилием подняла новый арбалет командира; даже попыталась согнуть его тугие крылья – с закрытыми глазами, как совсем недавно командир. Ничего у нее, конечно, не получилось, и она положила оружие назад, на столешницу.

– Ну как? – сунулся вперед Сережа Благолепов, – адская машинка?

Может он намекал на тот факт, что когда-то церковь запрещала подобное оружие.

– Правда это была, кажется, католическая церковь, – подумал Романов, – надо бы уточнить в Википедии.

А Светлана пожала плечами:

– Почему? Не детская игрушка, конечно – все зависит от того, в чьих руках он окажется. Впрочем, – она ненадолго задумалась, – по-моему бесполезно брать кому-то в руки, кроме Александра Николаевича, – для всех других это просто дубинка.

– Так ты с этим арбалетом разговаривала, что ли? – с сарказмом воскликнул все тот же Благолепов.

– Разговаривала, – вполне серьезно кивнула девушка, – не словами, конечно, а на уровне чувств, каких-то картинок.

– И что он тебе ответил? – сарказма в голосе бывшего священника заметно поубавилось.

– Ответил, что не может нарушить приказа хозяина и… друга, что только ему готов помогать…

Алексей Александрович сразу поверил девушке, более того, он, не сдержавшись, воскликнул:

– Надо было ему – арбалету – еще и точность заказать, и скорострельность и…

Он осекся, наткнувшись на ироничный взгляд командира и понял – тот тоже подумал о таких важных для оружия характеристиках, но… подумал тогда, когда это было нужно, то есть еще была возможность этими характеристиками «наградить» свое оружие.

– Ну, кто следующий – ты, Оксана? – командир притянул к себе невесту, – патронов на «Бенелли» остается все меньше.

– Это так срочно? – попыталась возразить девушка, – может лучше что-то более нужное – ту же плиту для Зины?

– Ну если ты не хочешь завтра на охоту…

– Как это не хочу!? – забыла сразу о плите израильтянка, – очень даже хочу! Давай показывай, о чем тут думать надо?

– Это я буду думать, – засмеялся Кудрявцев, – о новом арбалете и о тебе.

– Обо мне всегда нужно думать, – заявила Оксана, окинув окружающих победным взглядом, и все, включая профессора Романова, поспешили занять очередь за новым оружием…

Охота удалась. Кто-то назвал ее загонной, ведь сразу три всадника на ахалтекинцах – Ашир и доктор Браун с французом Жюлем, имевшими некоторые навыки в верховой езде, подгоняли самых аппетитных, на их взгляд, животных на расстояние выстрела из арбалета. Да тут и без загонщиков добыча сама лезла под выстрелы – так много ее перемещалось вдоль реки. Даже Алексей Александрович подстрелил какую-то небольшую антилопу, тщательно прицелившись, и попав, к собственному изумлению, точно туда, куда целил. Наконец командир остановил это избиение – как еще было назвать охоту, где у добычи не было ни малейшего шанса.

– Не многовато ли настреляли? – это комендант, тоже не пропустивший развлечения, хоть и без оружия в руках, – остановился рядом с профессором и командиром с Оксаной, – нас, конечно, уже больше сотни; ну так лучше свежей дичи настрелять…

– Может ты и прав, – задумчиво ответил полковник, и на Романова словно подуло свежим ветерком, означавшим обычно новое пророчество, – но ты на всякий случай заготовь побольше мяса для копчения; сдается мне, что скоро оно нам понадобится…

Алексей Александрович скоро пожалел о своем скромном охотничьем успехе – командир распорядился, чтобы каждый из охотников сам разделал свою добычу. Больше всех сокрушался, как всегда, Толя Никитин – он из жадности, или из желания покрасоваться перед штатным снайпером Бэйлой, завалил огромного быка; завалил единственным выстрелом прямо в сердце, о чем и заявил хвастливо всем, пригласив на демонстрацию собственного успеха. А к лагерю и обратно неторопливо сновала телега, запряженная одной из верблюдиц – доцент Игнатов, нашедший в этом мире совсем другое призвание (даже в шахматы ни разу не захотел сыграть – а ведь в кладовых коменданта они были) возил добычу довольной Егоровой.

Она еще не знала, что не только воскресенье будет праздничным; прямо здесь, в пойме, инициативная группа, возглавляемая все тем же неугомонным Никитиным, постановила провести выборы президента Союза. Причем провести, не откладывая в долгий ящик – то есть завтра, в субботу. Даже выбрали избирательную комиссию, из пяти человек пяти национальностей – ведь их Союз был весьма многонациональным…

– Двадцать пять национальностей, – сообщила всем секретарь комиссии Зинана Арчелия ровно в двенадцать ноль-ноль тринадцатого января по новому стилю.

Почему не Маша Котова, спросите вы? Потому что один русский в комиссии уже был – ее председатель, профессор Романов Алексей Александрович. Он и сидел сейчас во главе «командирского» стола, а сам командир впервые скромно спрятался где-то в задних рядах собрания.

А Алексей Александрович вещал:

– Есть несколько способов голосования – открытое, тайное… Комиссия предлагает совместить их.

– Это как? – первым удивился Никитин.

– А вот так! – профессор поднял над головой листок с единственной фамилией на нем, – сейчас всем избирателям, а их у нас, исключая детей, конечно, девяносто три человека, раздадут такие бюллетени. Каждый выберет укромный уголок (или прямо здесь) и поставит галочку, а может вычеркнуть кандидата, или вписать свою кандидатуру, более достойную…

Между рядов пронесся недовольный гул, и Романов, виновато улыбнувшись, продолжил:

– Потом эти листочки все опустят в эту коробочку (коробка из под какого-то бытового прибора была продемонстрирована всем), и комиссия тут же, в вашем присутствии, проведет подсчет голосов. Согласны?

– Давай начинай, Алексей Александрович, – весело выкрикнул тракторист, – а то у Сергеевны мясо подгорает.

Ответом ему послужили хлесткие затрещины («По моему сразу три», – удивился профессор) и громкий хохот. А парень не обиделся – он первым подскочил к столу, расписался в избирательном списке («Для истории», – все таки внесла свою лепту Котова, распечатавшая этот список) и даже предъявил документ – замызганные права тракториста. Он тут же, на столе, поставил напротив фамилии командира жирную галочку и с победным видом опустил листок в коробку.

После такой демонстрации никто не стал отходить в сторонку; только командир, хмыкнув, черкнул что-то в своем листе, загородив его ладонью. Итоги были известны и комиссии, и всем избирателям – даже наверное собакам, чинно ждущим своей порции праздничного обеда. Девяносто два «за» при одном воздержавшемся (вот что черкал в своем листе Кудрявцев) – и вот уже Александр Николаевич принимает поздравления. Первое, конечно же, от Никитина – шустрый тракторист влез даже раньше Оксаны…

А через полчаса все (даже собаки, наверное, на время забыли о вкусных запахах) слушали клятву полковника. Кудрявцев в первый раз здесь надел парадный мундир – еле уговорили – и торжественно клялся положить все силы и саму жизнь на благо людей – тех, что стали ему родными в эти непростые дни. Говорил он без бумажки; бумажка была у Маши Котовой, которая старалась не пропустить ни слова (для истории ведь!), наверное чтобы следующий Президент не мучился, придумывая инаугурационную речь.

– Только когда он появится, новый президент? – с доброй, немного ироничной улыбкой подумал профессор, – нас и этот вполне устраивает.

На широкой груди президента теснились боевые награды; скромно посверкивала звезда Героя, а его рука лежала на книге – не на Библии, Коране или другом священном тексте. Ладонь взволнованного Кудрявцева подрагивала на сером томике Льва Толстого «Анна Каренина», на обложке которого профессор отчетливо видел капельки крови первой жертвы этого мира…

А следующий день был не меньше заполнен хлопотами и волнениями; по крайней мере для профессора Романова и Тани-Тамары. Да и другие пары, все словно на заказ, интернациональные, хотя никакого умысла здесь не было – здесь свою волю диктовала ее величество Любовь; так вот все пять пар сегодня с утра выглядели немного растерянными. Может потому, что сразу попали в руки двух новоиспеченных модельеров?

Первая, более шустрая итальянка Моника, за два дня заметно округлившая свои формы, с утра утащила куда-то стазу пять невест. А ее коллега-соперница Вероника, до сих пор поражавшая окружающих, а особенно Зину Сергееву своей неестественной худобой, занялась женихами.

На складе, практически полностью забитом мужской одеждой, едва нашлось место пяти крупным парням, итальянке и большому, в рост человека, зеркалу. Да еще комендант тут крутился – а как же, разве разберутся без него в этих завалах костюмов, брюк и рубашек. Но скорее всего он сейчас пытался удовлетворить мужское, по уверениям многих авторитетов, не менее жгучее, чем у женщин, любопытство. А еще, заметил профессор, в его глазах плескалась неприкрытая зависть. И это заметил не только Романов; Толик Никитин не выдержал, засмеялся:

– Да что ты маешься, Николаич? Пишите с Лариской заявление и тоже дуйте в гараж, к командирскому сейфу – кольца подбирать.

– Так у нас ведь уже есть, – показал золотой ободок на указательном пальце правой руки Ильин.

Это было обычное колечко, ничем, кроме размеров и веса драгоценного металла, не отличавшееся от тысяч и миллионов других обручальных колец; точно такое же сейчас было на пальце Ларисы Ильиной, и по лицу Валерия Николаевича, осветившемуся сейчас необычайной нежностью, было понятно – он ни за что не обменяет его на любое из тех шикарных, украшенных мелкими бриллиантами колец, что сегодня утром подобрали и себе, и своим избранницам пять парней, топчущихся сейчас на небольшом пятачке в тройках – трусах, майках и носках.