Текст книги "Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый"

Глава 5. Борис Левин. Чем одни китайцы отличаются от других?

Сегодняшний день принес много хлопот. Борис не забывал, не имел права забывать о безопасности лагеря – скользил взглядом, а через определенные самим промежутки времени пробегал вокруг ограждения, проверяя посты и чуть ли не принюхиваясь к запахам – не пахнет ли где опасностью. Но нет – пахло только вкусной стряпней Зины Егоровой и ее неразлучных помощниц – арабок Маши и Гали.

А успокоенный Левин возвращался к своей мирной профессии – сегодня это была профессия сварщика; потом настала очередь электрика – и вот уже громкое «Ура!» подняло каких-то птиц с крон высоких деревьев.

– Ну что, начнем поднимать цистерну? – подступил он к Валере Ильину.

– Начнем, – кивнул тот, – мы начнем. А для тебя есть другая работа.

– Еще? – удивился Левин, – может на завтра оставим?

– Завтра суббота, – отказал комендант, – работаем до обеда. А вдруг дождь пойдет?

Борис посмотрел на небо без единого облачка – солнце стояло высоко, так что Валерий мог измываться над ним еще долго – вздохнул и отправился вслед за товарищем – туда, где свою долю восхитительных ароматов совсем недавно добавляла окрестностям коптильня – тоже, кстати, Валерино изобретение. Теперь это сооружение простаивало; более того – одна из секций – длинная изогнутая труба – лежала рядом, отрезанная от общей обоймы. Кто-то даже успел освободить центральное колено трубы от теплоизоляции и она – труба – сверкала под лучами солнца на удивление чистым металлом.

– Умеем, когда захотим, – с гордостью за бывшую родину подумал Борис, – металл словно только что из завода.

Рядом лежала другая труба – устрашающего диаметра – та, что прибыла в этот мир в урезанном, трехметровом виде. Две другие, пятиметровые, были сегодня закопаны в землю – изобретательный комендант устроил из них хранилища нефтепродуктов. И правильно сделал!

Устрашающей толстая трехметровая труба была, потому что Девин понял – сейчас его заставят эту трубу приваривать к чему-то – скорее всего к другой, изогнутой.

– И что это будет? – угрюмо спросил он.

– Титан! – торжественно объявил комендант, – холодная вода в кранах будет… (он даже посмотрел на часы) через два часа. А к вечеру должна быть и горячая!

– Но это же столько работы… столько электродов!

– Но ты же мастер экстра-класса! – попробовал подсластить пилюлю Ильин, но сварщик только махнул рукой и… пошел выбирать металл для заглушек.

Найти два таких куска (не меньше квадратного метра) было нетрудно. Совсем рядом лежала платформа из под профильных труб, которых становилось все меньше и меньше и, как подозревал Борис, этот процесс сегодня еще не закончился. Еще Левина интересовало – зачем комендант отобрал у него паяльную лампу с остатками пропана, да еще спросил – были ли такие же в остальных комплектах.

Оказалось, что Валеру посетила очередная безумная идея – сваривать полипропиленовые трубы, которые он собрал со всех лагерей (русского, израильского и сирийского – притащил бы и из сомалийского, но там их попросту не оказалось); точнее склеивать, нагревая один конец горелкой. И эта идея в очередной раз сработала. Левин с помощью всех свободных парней (в том числе и Ильина), протащил все таки толстую трубу сквозь короткий изгиб второй; общими усилиями отцентровал ее, разместив там, где она должна быть приваренной и… пошел все таки полюбоваться, как две девушки – Надя Исакова, чьей ванной пользовались все жители прекрасного пола (там был устроен женский туалет) и Света Кузьмина, учительница из Иванова, которая прибыла в этот мир весьма экстравагантным способом – в кузове мусорной машины – так вот, эти девушки сейчас очень ловко и аккуратно из обрезков полипропиленовых труб монтировали одну – длинную. И Борис почему-то был уверен – ни один стык не будет протекать. А рядом кучкой лежали краны, вентили, полипропиленовые же уголки и заглушки, безжалостно вырванные помощниками коменданта (точнее вырезанные при помощи ножовки) из мест их постоянного размещения.

А они – эти помощники, два Сергея – уже тащили длинный трос к секвойям, одну из которых украшала сваренная совсем недавно пятнадцатиметровая лестница. Левин даже не повернулся к КАМАЗу, который недавно завелся, несколько раз чихнув мотором; он смотрел, как бережно берут очередные две белые трубы руки Кузьминой – те самые, в которые девушка несколько дней назад наотрез отказалась взять автомат Калашникова и любое другое оружие. А когда ее начала стыдить Ира Ильина, девушка побледнела, даже вроде бы затряслась всем телом и протянула тонкий пальчик к дулу АКМ, не касаясь его.

– Там смерть! Там много смертей, – прошептала она.

– Ага, ровно тридцать, – хмыкнул тогда начальник охраны, и позвал полковника.

Но тот не стал заставлять девушку; вздохнул и отправил ее к Зинаиде. Так Светлана и не прибилась пока ни к какому определенному делу; помогала по мере сил там, где такая помощь требовалась. А если не требовалась – бродила неслышно по лагерю; любимым ее занятием было остановиться незаметно за спиной кого-нибудь и наблюдать. И что удивительно – никто не гнал ее; напротив – все, с кем ни говорил Левин, в один голос утверждали – в присутствие Кузьминой дело в руках горело, усталость исчезала и… Толик Никитин всерьез утверждал, что всему причиной был тот самый способ, которым она прибыла сюда: «Головой об борт мусорки ударилась, вот и… Как еще живой осталась!?»

Левин поспешил назад – обещал же ведь закончить сегодня с титаном, хотя стоять и просто смотреть на Свету Кузьмину он бы не отказался до самого вечера. Совсем скоро зазвучало еще одно «Ура!» – это наверх поехала цистерна. Как уж там закрепили ее к толстенным столбам, Борис пока не знал; в одном был уверен – комендант трижды; нет, десять раз перестрахуется, чтобы громадная емкость с двумя тоннами содержимого внутри не навернулась сверху кому-то на голову.

Рядом кто-то захихикал – это за спиной остановилась целая стайка детей. Впереди, конечно же, неразлучная троица – Лия и Даша с Машей, каждая со своей собакой. Эти заводилы всех ребячьих шалостей чуть ли не дышали сварщику в спину, и он грозно нахмурил брови:

– Кыш, мелюзга, а то завтра глаза не сможете открыть. Наловите сейчас солнечных зайчиков.

– Ой, дядя Боря, покажи! Покажи зайчиков! – закричали сразу обе командирские дочки.

– Вот-вот, – с некоторой долей ехидства подумал о командире и Оксане Левин, – только познакомились, еще небось и не… – впрочем это не мое дело – а уже двое детей, да таких шустрых.

– Покажи, покажи! – теперь уже и Лия требовала зрелища; даже ее черный щенок кивал головой. Нет – это сама девочка в нетерпении дергала короткий поводок, и вслед за ее рукой послушно дергался тибетский мастиф.

– Идите вон лучше помогите сетку дяде Роме разгружать, – показал Борис на въезжающую в ворота телегу, которую легко везли за собой верблюдицы. Сам доцент Игнатов управлял животными, сидя на облучке (или как там правильно называется низенькое сиденьице в передней части телеги?). Груз – сетка-рабица – и длинные, и (сверху) какие-то короткие рулоны, возвышался за его спиной на добрых полтора метра, надежно увязанный все теми же брезентовыми ремнями. А две девушки-охранницы – Зина с Раисой – как и положено, бдительно шагали по обе стороны охраняемого каравана с автоматами наизготовку, – он потом вас на телеге покатает.

– Ура! – теперь детские крики заполнили весь лагерь.

– Солнечные зайчики.., – Левин и коменданту пробовал толковать о них – мол, завтра не смогу смотреть на белый свет.

– Ничего, – ответил, посмеиваясь, Валера, – это я бы мог жаловаться. А ты ведь у нас из этих, из бессмертных – глазки завтра после сегодняшней тренировки еще лучше видеть будут.

Левин взял новый электрод и… сам не заметил, как тот безостановочно превратился в безукоризненно ровный шов; второй электрод, третий – Борис вообще-то не был профессиональным сварщиком, но эта работа, которая стремительно катилась к победному концу, тянула минимум на седьмой разряд… Да что там говорить, сейчас Борис действительно варил как мастер экстра-класса.

Наконец длинный шов закончился и Левин стянул с вспотевшей головы маску. Он не успел встать, чтобы выпрямить наконец уставшие в коленях ноги, как на его макушку опустилась чья-то прохладная ладонь и он забыл и про ноющие колени, и про уставшие глаза. Ладонь оставила голову, волосы на которой удивительным образом высохли без всякого фена, и он повернулся, уже не сомневаясь, кого увидит перед собой.

Да, рядом стояла Кузьмина; стояла долго – понял Борис – с того самого момента, как его немного корявый шов сменился ровным и экономным.

– У тебя никогда не было детей.., – прошептала она, – а ты их очень любишь. Скоро у тебя будут свои.

Ее улыбка стала смущенной, и девушка – малахольная, как ее называла Зинаида, или маленькая ведьма (так ей в спину тыкала пальцем Ирина Ильина) убежала. А Боря Левин, отчего-то счастливо улыбаясь, отправился к коменданту – рапортовать о выполнении задания. «И получать новое!» – эта мысль на этот раз совсем не испортила настроение.

Первое задание уже было разложено по земле – нужно было длинные плети труб, сваренные им раньше, соединить в систему, которая вела сначала в водонапорную башню (!), а затем туда, где он только что закончил варить гигантский титан. Здесь Валера Ильин определил распределительный пункт.

Сам комендант, споро определив ему фронт работ: «Не маленький – сам разберешься!», помчался к участку, который когда-то был частью какой-то больницы. Он представлял собой ровный пол, покрытый светло-серой плиткой; пол размером пять на пять метров, без стен и потолка, и этот пол комендант пока никак не использовал. Раньше это был процедурный кабинет; ни топчанов, ни капельницы здесь уже не было, а внизу, под толстыми железобетонными плитами, был неглубокий подвал с песчаными полами. Стен в подземном этаже было несколько – так что плитам, покрытым немарким керамогранитом, не грозило провалиться вглубь. Левин сам облазил этот невысокий – не больше метра с четвертью – подвал уже после дождя, и в который раз убедился, как стремительно впитывает потоки воды песок. Видно слой песка здесь был очень большим.

Сейчас на этом участке кипела работа – уже стояли четыре ванны, под которыми можно было видеть тянущиеся вниз пластиковые сливные трубы; у двух из них ловко, словно опытные сантехники, прикручивали смесители Благолепов с Ежиковым. А ведь еще сегодня утром – Борис был уверен в этом – они даже не знали, с какой стороны браться за разводной ключ.

Комендант сунул ему под нос листок с чертежом – точнее схемой, где не совсем ровно изображенные ванны были разделены крестом. Последний был поровнее – видно Ильин использовал здесь линейку.

– Сюда ты хочешь перенести баню, – понял Левин, – вернее построить ее филиал.

– Точно, – подтвердил Валерий. И, уже с просительными интонациями в голосе, добавил, – надо бы успеть сегодня каркас тут сварить. Тут и дел-то всего – разделить на четыре помещения – две ванные комнаты для девушек, и две для ребят…

– А для детей? – улыбнулся Борис.

– Для детей? – опешил комендант, вырывая чертеж из его рук, и тут же улыбнулся в ответ, – это хорошо, что шутишь – значит силы еще не кончились. Так что с трубами закончишь и…

Сил у Левина действительно хватало, больше того – они бурлили в ним, прямо таки звали на подвиги. И он знал, чья здесь заслуга. Но не соглашаться же сразу, без торговли. Как-то это не по-еврейски.

– Мне еще твой титан как-то на место ставить.

– Без тебя поставим, – махнул рукой комендант, – прихватишь потом понадежней и все.

– Да,.. – протянул Борис, – я так даже в Израиле не работал. А там знаешь, сколько за внеурочные платили?

– Чего ты хочешь? – сразу принял неприступный вид Валерий.

– Вон там, – сварщик показал на небольшой пригорок перед будущими ванными комнатами, – поставишь кресло и…

– И?..

– И посадишь в него Свету Кузьмину.

Комендант кивнул: «Договорились», – и помчался встречать сразу два каравана. Левин, которому в общем-то передышка не требовалась, тоже поспешил к воротам – ведь главная его задача была обеспечивать безопасность лагеря, а в открывшиеся дверцы двух маленьких джипов выходили совсем незнакомые люди. Первыми на неогороженную пока с этой стороны территорию лагеря въехали трактор с прицепом и «Эксплорер». С этими все было в порядке – сразу развернулись под погрузку; там командовал комендант.

«Витара» тоже въехала без проблем; из нее вышли Таня-Тамара и профессор Романов с какими-то огромными кобурами на боках. В задние дверцы медленно, с явной опаской на личиках вылезли три ребенка – настолько одинаковых и одеждой, и прическами, и выражением испуга и любопытства на круглых мордашках («Юго-восточная Азия», – догадался Борис), что вряд ли кто в лагере смог бы сразу определить – где здесь мальчик, а где девочка. Эти незнакомцы сразу оказались в надежных руках – их даже раньше вездесущной Зины Егоровой окружила стайка ребят.

– Ну, с этими разберутся без меня, – усмехнулся начальник охраны, поворачиваясь ко второму автомобилю – Джипу «Вранглер», который с первого раза не смог въехать на территорию лагеря.

Потому что перед его передним бампером стояла, широко раскинув руки в стороны, Светлана Кузьмина. Левин поспешил к ней и испуганно отшатнулся – настолько неестественно бледным и безжизненным было ее лицо. Только губы шептали:

– Не пущу! Там зло… зло… зло…

– Где! – в отчаянии закричал Борис, ожидая, что сейчас и губы остановятся, и тогда ничто не сможет вернуть к жизни эту милую девушку.

– Там! – вдруг резко выбросила в обвиняющем жесте руку Кузьмина, и пошла, словно сомнамбула, не опуская руку, огибая по дуге успевшую выйти в дверцу азиатку, взрослую, тоже испуганную.

Неудивительно, что она в ужасе запрыгнула обратно – кто бы не испугался, увидев мертвецки неживую маску на месте лица русской девушки. А Светлана остановилась позади внедорожника. Теперь ее рука указывала на дверцу багажника. Левин медленно отворил ее; он бы не удивился, если бы кто-то выскочил на них с Кузьминой – был готов к отражению любой атаки.

Но в багажнике никого не оказалось; только какой-то бумажный сверток сиротливо лежал прямо на краю, едва не выпав, когда дверца полностью открылась. Левин повернулся к девушке – теперь она с ужасом смотрела на этот сверток. Глубоко вздохнув для храбрости, он осторожно взял в руки сверток и отогнул краешек бумажной обертки. Внутри был молоток, обычный молоток… Нет – не совсем обычный – и металл, и дерево рукоятки покрывали густые разводы темно-бурого цвета; Левин даже разглядел какие-то волоски на остром конце инструмента.

– Ну-ка покажи, – деловой тон профессора заставил Бориса шумно выдохнуть. Весь ужас куда-то стремительно утекал – как вода в песок подземелья.

А Романов выхватил сверток из руки начальника охраны, развернул его сильнее – так что без бумаги остался только самый конец рукоятки. Вот за эту часть профессор и держался, явно опасаясь дотронуться до покрытого кровавыми пятнами дерева.

– Вот этим самым молотком меня и отоварили, – объяснил всем (а у автомобиля собралась уже приличная толпа) Алексей Александрович, – а до меня Витю Холодова и кардинала.

Он потер свободной рукой ухо, посмотрел недоуменно на молоток и вдруг его лицо озарилось решением какой-то загадки, которая никак не давала ему покоя:

– Так вот почему Малыш не захотел садиться в этот багажник!.. – он повернулся к Кузьминой, – ну и что нам с ним делать? Сжечь?.. Закопать?..

– Не знаю, – жизнь возвращалась в лицо девушки, – только домой его не несите…

Она повернулась и пошла в лагерь, куда теперь был разрешен въезд и «Вранглеру». Впрочем автомобиль не стали загонять туда; его пассажиры – одна белолицая красавица – русская туристка Ольга Захарова, и четыре молоденькие представительницы Таиланда, где Ольга и отдыхала с мужем, уже выбрались из салона наружу, а профессор требовал срочно загрузить в машину припасы (командир совсем не обедал!) и заправить его бензином. Да и трактор чтобы быстрее разгружали – до таиландского лагеря целых пятнадцать километров, а по прямой не проедешь – надо объезжать враждебно настроенных колумбийцев.

Угрозы от приехавших вновь – ни от русской, ни от таек и их детей (их ли?) начальник охраны не ожидал. Тем более, что Света Кузьмина как-то ловко скользнула меж взрослых гостей, одарив каждую ласковым прикосновением, и кивнула Левину, явно показывая – от этих людей неприятностей не будет.

– Ну и ну! – отправился он к титану, который уже установили несколько ребят, – это же какой детектор лжи мы сегодня получили. Да ей и без автомата цены нет. Впрочем.., – он даже остановился, не дойдя нескольких шагов до генератора, который так и тарахтел, не выключенный, – ей и без всяких способностей цены нет!

Левин еще не успел доварить крепление титана к тройке других труб, а внутри каждой из них уже горел огонь. Причем сочные ломти мяса на проволочных решетках, как заметил начальник охраны лагеря, снова переквалифицировавшийся в сварщика, разместились во всех четырех.

– Сгорит же, – кивнул он подошедшему коменданту на четвертую трубу, превращенную сегодня в водонагреватель, – а если медленный огонь поддерживать, вода не нагреется.

– Ага, – заговорщицки подмигнул ему Валера, – в этой трубе у нас будет мясо горячего копчения готовиться; два часа – и готово. Вот командир как раз к дегустации вернется.

Он кивнул в сторону «Вранглера», который резво развернулся и умчался; через пять минут следом затарахтел мотором трактор. Левин даже успел помахать Никитину и дождаться ответного приветствия от важного сегодня тракториста; комендант же тянул его за рукав к новому месту работы: «Там уже твоя Света сидит!»

А сварщик был не против: «Берись, Валерий Николаевич, за вторую ручку генератора… А он, между прочим, больше девяносто кило весит». Ну ничего – покряхтел, но дотащил тяжеленный груз комендант; даже помощников звать не стал.

– Чего же ты так рвешься сегодня, – недоумевал Левин, – кому так потрафить хочешь? Точно не командиру – у него ты и так на хорошем счету.

А спину ощутимо грел ласковый взгляд Кузьминой, и держатель только успевал выплевывать в сторону практически до конца прогоревшие электроды-тройку, а в мысли с трудом вплетались слова коменданта, который и сам не чурался подержать трубу:

– Я-то сначала хотел просто подвести воду к туалетам – ванны там есть, смесители работают…

– И чего? – Борис даже оторвал электрод от шва.

– Там и так уже попахивает; а представь – внутрь горячая вода польется?

– Да, пожалуй командир нас с тобой тогда в лес ночевать выгнал бы, – согласился Левин.

– Или сам бы туда вперед нас убежал бы, – засмеялся вслед Ильин.

– А что будешь к каркасу прикручивать? Фанеру?

– Нет, – сразу стал скучным Валерий, – фанеры только четыре листа осталось. Хватит только, чтобы женскую половину от мужской отгородить. Остальное придется пленкой.

– Ага, – догадался сварщик, – фанерой – это чтобы Толька Никитин «случайно» не поскользнулся на скользком полу и сквозь пленку к девчонкам не ввалился.

Ильин теперь уже по настоящему захохотал:

– Вот и я точно такими словами подумал – один в один!

Они отсмеялись; потом Левин спохватился:

– Постой, так пленка же прозрачная – и проваливаться не нужно; смотри как в кино.

– Ага! – торжествующе поднял палец кверху комендант, – смотри лучше сюда!

Борис оглянулся, одарив заодно теплым взглядом Кузьмину. Девушка, удобно устроившаяся в кресле, и так улыбалась. Теперь же ее лицо все озарилось светом – ничуть не менее животворным того, каким одаривало лагерь низко сидящее солнце.

На соседней площадке двое девчат просовывали в полиэтиленовый рукав полутораметровой ширины блинный белый лист бумаги – той самой, что в больших рулонах сегодня выгрузили из прицепа. Один из них был неполным – вот эти куски наверное сейчас и использовали. Внутри полиэтиленового рукава уже лежал один кусок, который в силу недостаточной ширины не мог заполнить весь рукав. Но уже на глазах Бориса весь кусок длиной больше двух с половиной метров сверкал первозданной белизной.

– Так выпадет же,.. – не успел додумать он, потому что от очагов, откуда уже действительно понесло вкусным ароматом запеченного с приправами мяса, бежала третья работница – с какой-то кочергой в руках.

Короткий изогнутый буквой «Г» конец этого инструмента на глазах терял ярко-малиновую окраску, остывая. А первая двойка уже накрыла полиэтилен куском какого-то материала – как только комендант не пожалел! Кочерга проехалась горячим концом по тряпке в нескольких местах; девчонки шустро содрали материал, пока он не успел приклеиться, и вот уже готовый кусок будущей стены отправился в стопу подобных.

– Так вот почему запахло горелой пластмассой, – понял сварщик, – а я думал, генератор перегрелся.

Но генератор исправно работал; специально приставленная работница едва успевала подбирать металлические коротыши – все, что оставалось от электродов…

Наконец Борис слез с лестницы – по ходу работы чертеж прирастал новыми элементами: сначала проемами для дверей, которые тут же – даже трубы каркаса не успевали остыть – устанавливались (по две в противоположных сторонах помещения, на глазах приобретающего вполне обитаемый вид). Потом комендант с заискивающим видом сообщил, что без крыши ну никак не обойтись:

– Невысокую, односкатную – чтобы дождевая вода за пределы лагеря сливалась, – успокоил он Левина.

Щелкнул выключатель генератора и тут же кто-то нажал на другой – вроде время вечернего освещения еще не настало? Солнце еще не скрылось за кронами высоких деревьев, но что-то, или вернее кто-то уговорил дежурного нажать рубильник раньше срока. И Борис даже предполагал кто. Он тепло подумал о доценте Игнатове – сейчас они с Ежиковым наверняка помчались заряжать ноутбук – пока один на двоих. В богатом урожае, снятом с итальянской нивы, было много оргтехники. Профессор, показывая пальцем на это богатство, повторил слова полковника Кудрявцева, сказанные им сегодня днем, когда командир знакомил товарища с покупками:

– Вообще-то нам нужна была мелочь – зарядник для ноута. Но если все отдают, почему бы не взять?

Над новой баней – над ее прозрачной крышей – на высоком столбе ярко сияла двухсотпятидесятиваттная лампа – Левин сам закрепил этот столб, безжалостно отклонив просьбу устроить освещение в каждом ванном помещении:

– Вот будет у нас возможность подключить двадцать четыре или двенадцать вольт – тогда и проведу. А двести двадцать вольт без защиты во влажном помещении – ни-ко-гда!

И комендант смирился.

Теперь Борис сидел рядом с креслом, не отдыхая, а наслаждаясь мгновеньями; буквально впитывая тепло из руки Светланы, мечтая лишь об одном – чтобы никто не закричал сейчас как в казарме:

– Старший сержант Левин! На выход!

Мечтать не вредно! Пусть не такими казенными словами, но его все таки пригласили, даже скорее грубо вырвали из такой приятной после длинного трудового дня неги:

– Товарищ старший сержант! Там какие-то китайцы стоят.

Это Виталик Ершов, который сегодня обживал новый пост – на крыше медицинского фургона – возвращал начальника охраны лагеря к несению своих прямых обязанностей.

У сетки, натянутой только сегодня, жадно вглядывались в глубь лагеря трое неизвестных и… один козел. Всем козлам козлище – здоровый, почти по грудь стоящему рядом круглолицему человеку; со страшными рогами, круто загнутыми назад, с ярко-рыжей длинной шерстью, от которой пахло.., скажем так – не очень приятно. А может так смердело от старика в красном… Стоп!!! Старика! Борис впервые в этом мире видел человека старше двадцати лет. А этому китайцу?… Неважно какой он был национальности – этому человеку не двадцать – ему все сто лет было! И как он только сюда притопал? Разве только с помощью третьего – того, что стоит немного сбоку – видно тоже запах не нравится.

Последний, третий китаец – китаец, потому что часто кивал головой и повторял «Чайна, чайна, чайна..», – был когда-то военным – выправку не спрячешь. Да он и не прятал, даже наоборот принял стойку «Смирно», когда Левин спросил по-английски:

– Вы действительно из Китая?

– Да, – немного задержался с ответом тот, – из Китая. Только сами мы не китайцы – маньчжуры, из провинции Ляонин. Я майор… бывший майор Китайской народной армии Цзы. Это Мао, – он кивнул в сторону невысокого соотечественника, – а шамана… никто не знает, как зовут Великого шамана маньчжуров..

– Ага, – повернулся опять к старику Левин, – значит шаман; может поэтому ты молодым и не стал – духи предков, так сказать, не позволили.

А старик в красном длинном балахоне с нашитыми на нем бронзовыми, а может и золотыми зеркалами, из под которого выглядывали такие же красные (революционные – усмехнулся Борис) шаровары, стал что-то сердито выговаривать майору сердитым клохчущим голосом.

– Эге, – догадался начальник охраны, – а старик-то по-английски понимает!

И точно, майор Цзы чуть смущенно поправился:

– Шаман говорит, что он не великий. Великий шаман здесь живет; он нас к нему и привел.

– Так, – озадачился Левин, – значит это он всех сюда привел? Шустрый старичок. А кто у нас тут великий и ужасный?

Он повернулся назад, поймал взгляд Светы Кузьминой и неожиданно для себя решил посоветоваться с ней:

– А ты что скажешь?

Кузьмина подошла к сетке, подняла руку, положив ладонь на залитую пластиком ячею, в которую эта ладошка свободно могла пролезть.

– Этот, – она показала пальчиком на майора, – честный и несчастный человек; всю жизнь служил, служил… а потом ему сказали: «Спасибо, ты свободен».

Левин, неизвестно из каких побуждений, переводил ее слова на английский, может быть зря – потому что майор Цзы вдруг помрачнел так стремительно и бесповоротно, что Борису вдруг показалось – этот сильный человек сейчас заплачет. Но нет, не заплакал; только сжал ладони в кулаки, так что костяшки пальцев побелели и продолжил слушать перевод.

– Этот парень, – палец переместился в сторону низенького китайца, – беззлобный и добрый человек. Трудился всю жизнь, а всего богатства нажил – этого козла.

– Ага, – справился наконец со своей внутренней болью майор, – этот козел своего хозяина и спас; и меня заодно…

Это заявление весьма заинтересовало старшего сержанта, но подробности могли подождать, потому что пальчик остановился на шамане и голос Светланы задрожал в неуверенности:

– Не знаю… Этот человек стоит тут, но его вроде нет. Он есть и его нет. Он должен был давно умереть… А может и умер уже. А сюда пришел, чтобы чью-то волю исполнить. Или свой зарок..

Шаман с последним словом вдруг улыбнулся, помолодев сразу на полсотни лет, и опять закаркал на неведомом языке. Теперь настала очередь майора Цзы переводить:

– Шаман на древнем маньчжурском языке говорит. Сейчас мало кто его понимает; молодые маньчжуры только на китайском говорят. А шаман говорит, что эта девочка, – старик сам, не дожидаясь жеста майора, ткнул корявым пальцем в сторону Кузьминой, – молодец, хорошая шаманка из нее получится. Духов видеть может, даже немного повелевать ими. Но с сильным духом не справится, нет. А убить вообще никакого духа не сможет, даже самого слабого – слишком добрая. И учить ее некому…

Цжы спросил что-то у старика и закончил:

– Некому, потому что наш шаман свой жизненный путь закончил. Девочка права – он уже давно умер. Для всех. Только не для Великого шамана. Вот передаст ему послание предков и уйдет. К этим самым предкам и уйдет.

– А еще они очень голодные, – совсем тихим голосом добавила Кузьмина, – пять дней не ели.

– Правда? – изумился Левин, – так что же мы стоим?

Они так и пошли по периметру – русские внутри него, а китайские маньчжуры снаружи, пока не наткнулись на загончик, который тоже сегодня появился в лагере – как раз между генераторной и фургоном. Здесь находились Федор (Хашимулло) – он вообще редко отлучался от своего стада, в котором, кстати уже мекали три маленькие козочки – первая коза окотилась; он не пускал животных к углу, где заканчивала вечернюю дойку баба Оля – так звал Ольгу Ульянову веселый тракторист. Здесь старика и накормили немного – вернее напоили, козьим молоком. Шаман, как оказалось, кроме молока и фруктов ничего не ел, но фрукты велел не переводить – опять ткнул своим пальцем, теперь уже в глубь лагеря, откуда доносились звонкие детские голоса: «Пусть они едят, а ему, старику, ничего больше не нужно».

Здесь, в загоне, первого гостя и оставили. Козел деликатно дождался, когда люди выйдут в сетчатую дверь, и зашел внутрь повелителем. Пара баранов-самцов, вроде как собиравшихся дать ему бой за звание чемпиона, забились в угол, поджав курдюки.

– Будьте довольны, – усмехнулся Борис, – что ему ваши овцы не интересны – вон он как важно вокруг козочек кружит! Ну ладно – это его дело, его и Феди, а нам остальных кормить нужно.

Но до ворот в лагерь – тех, первых, которые были между гаражом Ежикова и стоянкой «Беларуси» они опять не дошли. Сначала рухнул на колени шаман.

– Силы кончились, или молоко повлияло, – встревожился начальник охраны, сам выбегая в ворота.

Но нет – коленопреклоненный старик повернул к нему лицо; оно словно сбросило еще пару десятков лет вместе с морщинами. А по оставшимся, самым глубоким, текли слезы радости. Он что-то бормотал, но перевод прозвучал не сразу – майор, кажется сам был готов рухнуть на колени, уставившись на кургузый броневик.

– БРДМ, – шептал он, – настоящий советский третий БРДМ, – повернулся он к Левину, – У меня в батальоне было четыре вторых, а этот!..

Борис облегченно вздохнул про себя – вот на кого теперь спихнет полковник Кудрявцев ремонт броневой машины – и показал все-таки на старика. И Майору Цзы пришлось оторваться взглядом от пушки тридцатимиллиметрового калибра, чтобы перевести:

– Он говорит, что здесь живет Великий шаман, и он никуда не пойдет – будет ждать здесь.

– Ага, круг сужается, – подумал Левин, смотря на заднюю стену гаража, – мы там ночуем шестеро. Минус я и Валерка – он к шаману подходил; тот никак не отреагировал; может поп – Благолепов? Точно!

И начальник охраны скомандовал назад, даже не поворачиваясь:

– Позовите кто-нибудь Сережу Благолепова.

– Чего меня звать? – проворчал там же, за спиной, Сергей, – тут я уже давно стою. Как только последний вентиль закрутили, так и пришел. Все – вода нагрелась, желающие могут идти купаться.

– Сначала детей, – унеслись из толпы сразу несколько девушек во главе с Егоровой.

А Благолепов протиснулся в первый ряд, становясь рядом с Борисом. Но шаман посмотрел на него как на пустое место; даже еще хлеще – как на ничтожного соперника за людские души, и бывший православный священник отступил, на всякий случай осенив себя крестом: