Текст книги "Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый"

– Плюс двенадцать сербов! Сегодня будем спать с чувством выполненного долга, – сообщил он своей команде, и те заулыбались – даже индианка. Девушка теперь радовалась непонятно чему, не отвечая на вопросы Оксаны, обернувшейся к ней – может она просто не могла раньше избавиться от злой богини, которая – вот ирония – спасла ее от чудовищ…

В лагере, как всегда, кого-то распекал комендант. Но распекал как-то чересчур громко, даже… встревоженно, если не сказать панически. Так что полковник кивнул Ирине, поручив ей заботу о новоприбывших (как всегда – душ, столовая, Маша Котова, временное место проживания).

– У нас все тут временно, – вдруг подумал командир, оглядывая лагерь с чувством любви, законной гордости и… некоторого недовольства – как любимое чадо, выросшее из штанишек, – давно пора другие покупать… тьфу ты, строить пора давно!

А вон и строители будущие – два Сергея – стоят с виноватыми лицами перед Валерой Ильиным. Один еще и с протянутыми вперед, словно за милостыней, сложенными ладошками. Ежиков. У другого Сергея, Благолепова, лицо было виноватое, но руки свободными – ими он и размахивал, объясняя что-то разъяренному коменданту.

– Вот, полюбуйтесь, Александр Николаевич, – повернулся Валерий к командиру, – экспериментаторы хреновы.

– Так ты же сам их и поставил, – осадил его полковник, – еще и поручился за своих «лучших» помощников.

Комендант тоже повесил виновато голову, а Кудрявцев взял в руки ладони Ежикова. В них словно кто-то налил воды – там она и застыла. И командир понял, что это за вода – та самая пластмасса, которую ничем не могли отскрести от бутылки из-под ковровской «Хеннесси».

– Вроде бы в другом городе эту пакость разливали, – размышлял он, разглядывая этот удивительный симбиоз живой и неживой материи, который не позволял парню не кушать, ни… он усмехнулся, вспомнив давний инцидент с другим Сергеем и спросил, уже вслух, – давно так гуляешь?

Ответил за парня его друг:

– Мы сначала хотели отскрести, ну или растворить.. в той же пластмассе.

– Ну и как, – восхитился их находчивостью (или тупостью) Кудрявцев, – помогло?

– Нет, – выпалил уже сам пострадавший, – только хуже стало, а я так уже почти три часа мучаюсь.

– Ага, даже приплясывать начал, – усмехнулся командир. Он вдруг сделал скорбное и одновременно решительное лицо, – вижу только один выход – на пенек и топором – обе ладошки сразу напрочь, чтобы один раз больно было. До ужина отрастут, а там у Зинаиды добавки попросишь – утром можно продолжать эксперименты.

– Нет! – лицо у Ежикова вытянулось и он попытался выдернуть свои ладони из рук полковника.

Тщетно – из рук командира не так-то легко вырваться. Он конечно, не потащил парня на показательную экзекуцию. Взглядом успокоив незадачливого экспериментатора, сам он в отчаянии задумался; нет – он отрешился от мира, пытаясь найти выход, такой, что позволил бы этому несокрушимому куску прозрачной пластмассы вернуться в исходной состояние, потечь веселым ручейком сквозь пальцы парня. И чудо случилось: пока все смотрели в его сосредоточенное лицо, Кудрявцев вдруг резко вскинул свои руки – из ладоней Сергея выплеснулась жидкость; когда все метнули взгляды вниз, утоптанная почва жадно впитывала в себя последние капли.

– Или я не лама Перехода? – усмехнулся он про себя, удивившись не меньше остальных, – вот и перешла пластмасса… из твердого состояния в жидкое.

Он сделал строгое лицо, заставляя окружающих – а не удивилась наверное только Оксана – вернуться к обыденности далеко не закончившегося понедельника.

– Где у нас профессор Арчелия?

– Он или она? – подтянул живот комендант, истово поедая взглядом такого непредсказуемого командира.

– Георгия Арчелия, – терпеливо пояснил полковник, – Зинана – академик.

– Так он же сегодня в карауле, – чему-то обрадовался Ильин – может тому, что за караул отвечал не он, а Боря Левин.

– Старший сержант! – негромко бросил Кудрявцев, не глядя назад.

А оттуда тотчас выскочил начальник охраны: «Я!»

– Арчелия на посту или в свободной смене?

– На посту, товарищ полковник еще.., – Левин посмотрел на часы, – пятнадцать минут.

– Как раз успеем перекусить, – командир посмотрел на Оксану, и та кивнула, – сменится с поста, найти замену – и ко мне, в столовую.

– Есть!

– Ну что ж, пойдем посмотрим, чем нас сегодня Зина порадует! – этими словами командир выразил общее желание славно потрудившейся спасательной команды…

Глава 15. Профессор Арчелия. Что нам стоит дом построить?

Георгию здесь нравилось. Люди нравились, отношения между ними, когда вроде бы никто никого не подгоняет, но шатающихся без дела не видно. Даже ему, специалисту по полупроводникам, ученому-теоретику, сразу же нашли занятие; не по специальности, конечно, но его новый начальник – русский сержант Борис Левин, оказавшийся самым настоящим израильтянином, успокоил Георгия – не успеешь, мол, оглянуться, как полковник Кудрявцев твой опыт и твои знания по прямому назначению применит. Хотя какое тут применение – до изобретения первого полупроводника больше семидесяти тысяч лет! Если, конечно, верить коллеге – питерскому профессору Романову.

А верить приходилось – иначе и собственная молодость, и вернувшаяся прелесть юной Зиманы: Арчелия даже вспомнил, что такое ревность – с таким восхищением смотрели на его жену все молодые парни в лагере (а пожилых тут просто не было); наконец все признаки их провала, или перехода в прошлое, в одну из доисторических эпох были налицо.

Это был дикий, жестокий… но такой прекрасный мир, в котором небольшая группа людей, и они – Георгий с Зиманой и внуками – в том числе, могли строить мир, надеясь только на собственные силы. И на оружие прежнего мира, которого здесь оказалось на удивление много. В свое время, в юности, Арчелия не отслужил срочную в Советской Армии – успел поступить в институт, потом сразу в аспирантуру, потом… все шло по накатанной, до того самого дня, когда Грузия объявила себя суверенным государством, а у всех других народов в ее границах (у абхазцев в том числе) просто ни спросили – по путь ли им с титульной нацией.

В той братоубийственной войне Георгий тоже не взял в руки оружие; он просто увез семью в родное село, до которого конфликт не докатился. Но здесь – понял он – другое дело. Здесь не спрятаться за спину соседа; здесь нет тыла – здесь везде фронт, и слава богу, что у него есть такой командующий, как полковник Кудрявцев. Поэтому с таким жадным ожиданием профессор Арчелия взял в руки автомат Калашникова, взял впервые в жизни, чтобы при необходимости защитить и себя, и свою семью, и свой новый народ.

Единственное, что не давало ему полностью раствориться в атмосфере фронтира; забыть о прошлых заслугах и стремлениях – мысль о дочери, которая осталась там одна, без родителей и детей…

Учителем русский израильтянин Борис оказался отличным; теорию и практику владения оружием пояснил сначала в караульном помещении: сразу две смены – для тех, кто спит, и для бодрствующих караульных – он простоял рядом с Георгием у стола для чистки оружия – разбирал-собирал автомат вместе с абхазцем столько раз, пока последний действительно не смог собрать его с закрытыми глазами. Левин и смену на посту с ним отстоял, отрабатывая все возможные и невозможные случаи, с которыми мог столкнуться вооруженный часовой. Как оказалось, все они не были плодом изощренной фантазии сержанта – он сам не раз попадал в подобные переделки, и единственное, почему он сейчас стоял рядом с профессором на крыше комнаты, где ночевали дети, а не остался навсегда в горах Афганистана – это неукоснительное выполнение Устава караульной службы.

А теперь и Арчелия его выполнял – уже вторую смену он охранял лагерь без напарника; теперь от его внимания, его решительности и мужества зависел покой близких людей. Солнце – еще более жаркое, чем в родной Абхазии – уже касалось верхушек секвой (вот это великаны, сколько же лет нужно дереву, чтобы вымахать на такую высоту?), когда сержант Левин привел другого часового; соблюдая воинский ритуал произвел смену караула и… повел Георгия не в караулку – совсем в другую сторону. Туда, где весь день (да и всю ночь, наверное) одни умопомрачительные запахи сменяли другие.

Арчелия конечно был удивлен, но внешне этого никак не проявил – начальник охраны, выполнявший сейчас роль разводящего, даже покосился одобрительно: вон как солдат службу несет, молодец! В столовой их ждала целая команда во главе с командиром, который тут же показал Георгию на лавку рядом с собой. Арчелия посмотрел на Левина; тот кивнул, а полковник Кудрявцев рассмеялся:

– Молодец старший сержант! Так держать! А теперь быстренько сними товарища профессора с наряда; найди ему замену – он сейчас здесь нужнее.

Георгий оглянулся на Бориса – тот аж засветился от похвалы; это каким же уважением пользуется тут полковник! Старший сержант даже не повел профессора в караулку – сам унес его автомат и снаряжение, чем, как посчитал Георгий, какие-то статьи того самого Устава сейчас нарушил. Впрочем для него скорее всего главным уставом был полковник – его приказы и распоряжения. Вот и Арчелия сейчас беспрекословно сел на лавку и принялся ждать команды – не для зрелища же его сорвали с караула.

А впрочем… надо бы поосторожней со словами; казалось сама атмосфера вокруг могла творить чудеса или угадывать желания людей – командир кивнул двум парням, оказавшихся тезками, Сергеями, и те начали выгружать на соседний стол самые разнообразные предметы, словно действительно собирались показывать фокусы.

Во-первых, это было полдюжины одноразовых тарелок, заполненных какой-то прозрачной субстанцией; по большей части прозрачной. Только в одной из них профессор разглядел какой-то мусор. Затем на столешницу легли несколько таких же прозрачных плит; нет – пригляделся Арчелия – одна (нижняя) сторона этих плит толщиной сантиметров пяти была покрыта бумагой. Точнее, эти белые листы были приклеены к ней, поскольку парни ворочали свои неведомые «игрушки» достаточно небрежно; так вот – несколько клочков бумаги они попросту оборвали – как раз по линии склеивания. Наконец на стол был водружена целая канистра, точнее часть ее, без верха с крышкой и ручкой для переноски. Сидевший с другой стороны от командира комендант лагеря Валерий Ильин чуть слышно застонал – видно его душе порча даже такой мелочи, как пустая канистра из под дизтоплива (судя по этикетке фирмы БиПи), была невосполнимой потерей. И Георгий его в этом поддерживал.

– Ну и что вы нам на это скажете, уважаемый профессор? – за комендантом сидел еще один профессор – Алексей Романов, но сейчас командир обращался именно к нему, поскольку русского коллегу Георгия полковник называл исключительно по имени-отчеству; впрочем такая вежливость была взаимной. И профессор Арчелия жаждал к ней присоединиться.

Но это надо было еще заслужить; хотя бы для начала показать свои профессиональные навыки – ведь именно для этого его пригласили сюда? Потому он встал и подошел к столу, уже полностью заставленному пока непонятными предметами. Изуродованная канистра тоже была полна – может даже той самой субстанцией. Только здесь она не была прозрачной, поскольку была представлена в другом агрегатном состоянии – вспененном. Так что когда профессор попытался поднять полную (ну почти полную) двадцатилитровую канистру, он сделал это достаточно легко – вряд ли она весила больше одного килограмма.

Арчелия легонько постучал одной из тарелок по краю стола. Нет, это не было стекло, хотя по весу было даже легче прозрачного кристалла двуокиси кремния; он ударил сильнее – комендант вроде опять застонал (что он теперь пожалел – столешницу или неизвестный пластик?). Точно! Это какой-то пластик, достаточно устойчивый на излом, привнесенный сюда из прежнего мира. Ведь пластмассу изобретут еще позже, чем полупроводники… Но почему тогда эти Сергеи стоят с таким гордым и одновременно виноватым видом, словно это они сейчас сделали случайно открытие мирового значения, хотя им поручали что-то совсем другое…

– Не старайся, – остановил следующий, гораздо более широкий размах вооруженной тарелкой руки Георгия, полковник, – ее даже кувалдой не разобьешь. А еще она не горит и в воде… Ну насчет воды пока не проверяли. Вот ты Георгий… Георгиевич (Арчелия довольно кивнул) и проверь. Дело в том, что у нас есть некоторые запасы жидкой пластмассы… Значительные запасы, я бы даже сказал неограниченные. Но у нее, как мы предполагаем – командир окинул взглядом свой штаб, расположившийся сейчас в столовой под открытым небом, и соратники согласно кивнули, – есть хозяин. И когда он вернется.., а он обязательно вернется (еще один взгляд, и такие же синхронные кивки), этот кран может быть перекрыт. А может быть и совсем исчезнет. Так что хотелось бы по полной воспользоваться этой волшебной жидкостью. А вот как? – вопрос. Желательно, чтобы в первую очередь это были строительные материалы, предметы домашнего обихода, инструменты и… оружие.

Вот тут профессор Арчелия командира понимал; еще вчера бы не понял, а сегодня, когда подержал в руках боевое оружие, он прекрасно уловил страсть и нетерпение в сказанном внешне таким спокойным, даже равнодушным тоном слове: «Оружие!». И он кивнул, словно принимаясь тот час к заданию, а на самом деле обещая полковнику сделать все возможное… и невозможное.

– Я так понимаю, – повернулся он к Сергеям, – это вы начали эксперименты?

– Да, – неуверенно кивнул тот, что был, несмотря на юный возраст, украшен жиденькой бородкой. Неуверенно, потому что не знал, чего ждать от этого иноземного профессора, так уверенно говорящего на русском языке – похвалы или разгона.

– Правды, – подумал Арчелия, – от вас мне нужно только факты, – и, уже вслух, – и как протекал процесс формирования пластмассы, какие стадии прошла жидкость, сколько времени продолжалась эти стадии. Наконец – проверялась ли возможность остановки процесса; или обратной раскристаллизации конечного продукта. Ну и вот это…

Георгий взял в руки две тарелки – одну с абсолютно прозрачной пластмассой, а другую с примесью внутри субстанции, оказавшейся какими-то длинными хвоинками: скорее всего они случайно попали в опытную емкость… ну хотя бы с той же секвойи. Он постучал теперь о два угла не такой широкой столешницы – двумя тарелками. Даже будь у него абсолютный слух, он не решился бы сказать – есть ли различия в глухих звуках на разных концах стола. А главное, повлияли ли эти хвоинки – своеобразная органическая арматура – на прочность пластика; и в какую сторону?

На все шесть, или семь вопросов парни синхронно ответили пожатием плеч; гораздо больше информации дал полковник Кудрявцев. Сначала он смущенно (!) улыбнулся, когда прозвучал вопрос об обратной трансформации, а потом ответил на последний вопрос; весьма своеобразно ответил.

Командир вдруг оказался рядом и, вынув из рук испуганно отшатнувшегося Георгия тарелки (а кто бы не испугался, когда рядом бесшумно возникает человек?), провел посреди каждой хорошо видимую черту по диаметру, перечертив те самые хвоинки в опытной емкости поперек. И это в том самом пластике, который, по его собственным словам, кувалда не берет. Затем он, внешне совсем не напрягаясь, переломил их, словно гигантские таблетки, точно по царапинам. И делал это он закрыв глаза.

А когда открыл их, подмигнул прямо в лицо ошарашенному Арчелия:

– Пожалуй, Георгий Георгиевич, вот эта подольше сопротивлялась, – он протянул профессору половинку тарелки, где на изломе были отчетливо видны ярко-зеленые точки – органические нити корда действительно выполнили случайно поставленную перед ними задачу, – что вам нужно для исследований, профессор?

Полковнику пришлось повторить вопрос, пока Георгий не понял, что от него хотят; еще минуту командир ждал, пока абхазец сформулирует ответ:

– Лабораторная посуда – пластиковые или стеклянные бутылки, желательно с герметичными пробками; помощники, кроме вот этих двух еще кто-то владеющий инструментом; ассистент со знанием техники и технологии проведения научных экспериментов… Ну и один особенный ассистент!

– И кто же это такой особенный?

– Вы, товарищ полковник, – совсем по-уставному выдохнул Арчелия, ожидая от командира что-то вроде: «Ну у тебя и запросы, Георгий!»

А Кудрявцев, к всеобщему удивлению, кивнул – будут тебе ассистенты, даже добавил:

– Профессора Романова тоже наверное придется подключить, – ведь лучший мастер-краснодеревщик у нас говорит только на итальянском языке.., – он очевидно что-то вспомнил, потому что поколебавшись, предложил, или представил еще одну помощницу, – Кузьмину сюда!

Эту девушку долго ждать не пришлось – она стояла совсем рядом; вместе с освободившимся начальником охраны.

– Посмотри, – протянул полковник девушке одну из плит.

Девушка взяла в руки достаточно тяжелый, в отличие от того, что скрывался в обрезанной канистре, результат «научного» эксперимента, и закрыла глаза; ее и командира с профессором Арчелия постепенно окружили товарищи. Наконец Кузьмина очнулась; Георгий ощутил, что его сердце тревожно бьется – словно от слов девушки зависит, разрешат ли ему продолжить эксперимент с таким интересным материалом. Он взглянул сначала на командира и вдруг понял, что совсем недалек от правды. А Света Кузьмина, к его огромному облегчению, улыбнулась, и тихим голосом – благо вокруг мгновенно установилась тишина, даже слышно было, как неподалеку в очагах потрескивают дрова – вынесла приговор:

– Они совсем пустая, словно книга с чистыми листами. Что в ней напишут – детскую сказку или роман ужасов, так она и будет читаться. Только…

– Что только? – тут же сунулся к ней Георгий, словно эксперимент уже начался (а может это действительно так?).

– Только писать надо было раньше, теперь здесь все листочки склеились – не перелистнешь.

– Ну и замечательно, – остановил рукой еще один порыв абхазца командир, – вот завтра съездим в поиск в последний раз… пока в последний – нас здесь еще три лагеря ждут… И с послезавтрашнего утра я в твоем распоряжении. Это будет среда, так что завтрашний день не теряйте – подумайте, как построить хотя бы временные сооружения.

– Как скоро? – Арчелия почувствовал какой-то подвох.

– К четвергу, – полковник улыбнулся ему хитрой, и в то же время какой-то… непреклонной, что ли, улыбкой, – тут некоторые утверждают, что в четверг опять дождик будет – как раз чтобы картошку полить.

Он посмотрел при этом на коменданта, но тот не замечал ничего в своей ярости; точнее не замечал ничего кроме предмета, эту ярость вызвавшую.

– Это что? – возопил он, ткнув пальцем внутрь обрезанной канистры, где торчал еще один обрезок, на этот раз резиновой трубки диаметром не больше сантиметра.

Ответил ему Сергей с бородкой, спрятавшийся предусмотрительно за широкой спиной командира:

– Трубка это, от компрессора; мы ею такой пористый кирпичик («Кирпич!» – молнией пронеслось в голове Георгия) и сделали; видел бы ты, Валерий Николаевич, как эта пластмасса бурлила в канистре!

– Не видел и видеть не хочу, – отрезал комендант, – если на каждый кирпич по куску шланга отрезать, сколько вы таких кирпичей получите, пока все шланги не кончатся?

– А действительно, сколько? – тревожно подумал профессор, поворачиваясь к следующему участнику дискуссии, Виталию Дубову, который когда-то работал на лесовозе, часть которого по-прежнему «украшала» русский лагерь.

– Эх вы, экспериментаторы, – прогудел добродушно огромный парень, – суетесь не в свое дело, так спросили бы у знающих людей.

– Это ты знающий? – мгновенно окрысились оба Сергея, – наверное в роте бетонных работ научили?

– Точно, – широко улыбнулся Виталий, он был слишком большим и добродушным, чтобы обижаться на подколы этой «мелюзги» – я там много чему научился, у нас в полку свой БСУ был – это бетонно-смесительный узел, если кто не знает…

– И что?

– А то, – Виталик повернулся к более мелкому, безбородому Сергею, – бетон ведь на открытом воздухе только за двадцать четыре дня схватывается, так мы его в пропарке за сутки до кондиции доводили, в металлических формах…

– И что? – опять не понял тот же оппонент.

Дубов все таки начал злиться на бестолкового парня. Хотя профессор тоже пока не понял, к чему клонит бывший водитель лесовоза, оказавшийся еще и мастером бетонных работ.

– Вот, – Виталий метнулся куда-то за стену и вернулся с куском бетонной стены, из которого торчала арматурина, – железо так же пристает к бетону, как шланг к вашей пластмассе.

– А чтобы бетон не приставал к железной форме… – начал догадываться Арчелия.

– Мы ее смазывали соляркой, – закончил Дубов.

– Солярку не дам! – тут же выступил комендант Ильин.

– Ну так не обязательно дизтопливо, – махнул рукой водитель лесовоза, – вон у Сергеевны от первой свиньи еще килограммов двадцать топленого сала осталось…

– А ты откуда знаешь? – теперь вперед выступила повариха Егорова; Георгий понял, что топленого сала ему тоже не видать.

– Хватит, – единственное слово командира мгновенно успокоило всех – теперь и комендант готов был поделиться запасами дизтоплива, и Егорова словно прикидывала, кого просить об очередной охоте, когда придется расстаться со своими припасами, – дело не в солярке, и не в сале; дело в принципе – есть возможность и шланги не портить, и бумагу сэкономить – наделает Валентино форм – и пеки кирпичи, как горячие пирожки. Только успевай смазывать… – да хотя бы вон масла хлопкового надавим, у нас хлопка целый вагон!

– Так и он кончится, – попытался ему возразить молодцеватый парень, с которым Георгий еще не успел познакомиться, и у которого, возможно, были свои планы на хлопковое масло.

– Кончится, – согласился полковник Кудрявцев, – если его только тратить. А мы скоро и хлопок посадим, и.., – он махнул куда-то в сторону уже посаженных огородов – мол сами все увидите…

В общем, проснулся Георгий в прекрасном расположении духа – во первых, коллега, профессор Романов, сообщил вчера вечером, что есть совершенно точные данные – в прежнем мире, в двадцать первом веке от рождества Христова, остался еще один профессор Арчелия, и его жена-академик, и их внуки.., который скорее всего сейчас пойдут в школу, после завтрака, которым их накормила мать – дочка Георгия и Зинаны…

– Это точно? – не поверил сразу абхахец.

– Есть неопровержимые факты, но увы, – широко раскинул руки русский профессор, – разглашать не имею права.

А Георгию и этого хватило. Он поспешил поделиться с радостью с супругой, в очередной раз восхитился кулинарными талантами Зины Егоровой и отправился спать в предвкушении сегодняшнего утра – давно его сердце не трепетало перед началом очередного эксперимента; давно его руки не жаждали так страстно, до дрожи, взять первую колбу или мензурку.

Впрочем, ни того, ни другого в будущей лаборатории не было; зато командир распорядился выделить в его распоряжение аж сорок (как мало на самом деле) пустых пластиковых бутылок – поровну по ноль пять, и по полтора литра. А еще рядом гудел мотором огромный черный внедорожник, в котором Юра Холодов – тот самый любитель хлопкового масла – вместе с двумя китайцами, одетыми почему-то в офисные костюмы (даже нарукавники имелись в наличии), должен был отправиться в чей-то лагерь, откуда оказывается не вывезли до сих пор запасы элитных вин.

– Надеюсь, никаких дегустаций не будет, – командир говорил Холодову, а смотрел на китайцев, которые, несмотря на явное незнание русского языка, наверное поняли его, почему-то покраснели и стали переминаться с ноги на ногу, на глазах потеряв при этом в росте.

Но ответил все таки Юра Холодов.

– Так точно, товарищ полковник, никаких дегустаций.

– Тем более, что никакого эффекта нет, – влез в разговор тракторист Никитин, который, как помнил Георгий, позавчера вечером на пару с командиром распил совершенно невероятное количество водки. Импортной водки, которая так и не привела к тому эффекту, о котором сейчас говорил парень разочарованным голосом.

Профессор Арчелия еще тогда понял, что это тоже был какой-то эксперимент. Но завершился ли он с каким-то результатом? И был ли этот результат положительным?

Наверное был, потому что командир повернулся к парню, и совершенно серьезным тоном сообщил парню:

– Ты просто не умеешь пить, Анатолий. Вот погоди, на следующем празднике я покажу тебе, как получать удовольствие от этого занятия…

Георгий Георгиевич (а как же – надо соответствовать; все таки начальник лаборатории!) повернулся и… попал в плен молодой особе, которая назвалась Раисой Орловой и оказалась ученицей массажистки.

– Георгий Арчелия? – строго спросила она и ткнула ему под нос какой-то список; профессор кивнул, – следуйте за мной.

– Наверное она раньше в милиции работала? – мелькнула мысль у абхазца; вслух же он попробовал возмутиться – мол, у него есть более важные дела…

– Ничего не знаю, – безапелляционно заявила Орлова, – график никому не позволено нарушать; на этот час вам назначен массаж. Так что пять минут на душ – и ждем вас у себя – она ткнула пальчиком в деревянный домик восточного типа, в двери которого стояла еще одна девушка.

– А позвольте поинтересоваться, Раиса.., – это супруга вмешалась – очевидно не желая отдавать Георгия в чужие руки даже на время.

– Вас как зовут? – так же официально повернулась к ней Орлова (хотя профессор успел разглядеть, как в ее глазах мелькнула озорная улыбка – девушка явно играла, подражая какому-то герою… «Не какому-то, а вот ему», – поглядел на полковника Кудрявцева Георгий, решаясь обратиться к командиру, как к последней инстанции).

– Манана Арчелия, – академик явно растерялась от такого натиска, она-то игры Раисы наверное не разглядела.

А та сверилась со списком еще раз, строго сообщила: «Вы следующая, через час. Попрошу не опаздывать», – и удалилась с гордо поднятой головой.

А полковник рядом давился от смеха и Арчелия понял – здесь ему помощи не дождаться. Поэтому он побрел в сторону душевых кабин, которые самым чудесным образом выросли тут за один день.

– И неудивительно с таким командиром, – оглянулся он на Кудрявцева, – ведь мне он тоже дал всего два дня… до дождичка, который почему-то должен пойти в четверг.

Кудрявцев, который вроде бы спешил в поиск – туда, где еще могли ждать русских живые люди, тем не менее дождался, когда Георгий выйдет из душа; может он что-то забыл сказать?

Нет – его интересовал совсем не абхазец. Командир не отрывал взгляда от того самого домика, где ждали Георгия. Навстречу Арчелия с невысокой ступени шагнул молодой парень, пробормотавший что-то на французском языке. Сам Георгий кроме родного абхазского и русского знал в совершенстве еще английский язык – куда без него в современном научном мире, с его отсутствием границ благодаря Интернету и мобильной связи. Как-то он позабыл, что все эти блага остались в далеком… будущем.

Может потому, что француз, медленно сошедший со ступени с весьма довольным видом пробормотал сакральное, почему-то по-немецки: «Дас ис фантастиш!»? К нему, достаточно грубо оттолкнув в сторону Георгия, ринулся в объятия другой паренек с суровым лицом нордического типа – вот этот точно был немцем, потому что сыпал восторженно словами на языке Гейне и братьев Гримм – если правильно понял абхазец.

Однако до объятий дело не дошло; француз, так доходчиво донесший до окружающих свои впечатления от тайского массажа, шарахнулся от встречавшего его, как от прокаженного, и удрал куда-то вглубь лагеря. Обескураженный парень повернул к нему, Георгию, недоумевающее, и, более того, обиженное лицо – он явно хотел спросить что-то у профессора. А тот тоже бежал, не менее поспешно – внутрь домика. Очень уж не нравились абхазцу немцы, да и любые другие парни, красящие с утра губы помадой ярко-красного цвета. Уже со ступени он оглянулся, успев разглядеть, что полковник Кудрявцев направляется к автомобилю с довольной улыбкой на устах – настолько довольной, словно он, еще не выехав за пределы лагеря, уже успел вызволить кого-то от смертельной опасности…

Уже внутри домика Георгий понял опасения Зинаны – здесь его ждали сразу пять девушек – уже знакомые ему Рая Орлова и Света Кузьмина и две тайки, оказавшиеся мастерами массажа, тут же представившиеся ему: на русский язык их имена переводились как Прекрасная женщина и Удовольствие. Насчет прекрасной у Георгия еще были какие-то сомнения – самой прекрасной он считал свою Зинану; а вот Удовольствие принялась оправдывать свое имя сразу же.

Она махнула ему рукой на низкое широкое ложе; как только он пристроил поудобнее лицо в специальном отверстие на ложе, она пробежала руками по обнаженной спине теплыми сильными, но одновременно ласковыми пальцами так, что профессор сразу забыл почти обо всем – даже об экспериментах. К тайке тут же подключилась Раиса – может не такая опытная, как ее наставница, но не менее старательная…

А голову его обдало свежестью раннего утра – это начала свой массаж и Куэьмина. Покачиваясь на волнах полудремы, абхазец краем сознания слушал рассказ свободной пока пятой массажистки – Нины Гурьяновой.

– Так вот, – она явно продолжила прерванный появлением нового пациента рассказ, – моя сестренка на этой самой «Асконе» и работает. Рассказывала мне, что у фирмы есть собственное стадо овец, вроде бы в Новой Зеландии…

– Что они, в России себе стада завести не могли? – проворчала Орлова, не прекращая разминать левую ногу Георгия, – у нас самих полей заброшенных – хоть тысячу стад паси.

– Нет, – возразила ей Гурьянова, – таких овец больше нет. Стадо единственное в мире. То самое, про которое говорят, что у этих овец золотое руно.

– Прямо так и золотое? – Раиса перешла к правой ноге.

– Ну не в прямом смысле слова, конечно; просто если комок такой шерсти сжать в кулаке и не отпускать сколько угодно долго – она потом все равно вернет свой объем.

– И что?

– А то, что из этой шерсти матрасы делают, по сто тысяч евро за каждый. Так говорят, что такой матрас словно сам чувствует, какую форму под тобой лучше принять, чтобы встала с утра как новенькая…

А Георгию никакого другого матраса не было нужно – он и на этом ложе лежал, словно на облаке – до тех пор, пока пара массажисток не сменилась, и вторая тайка – та, что претендовала на звание прекрасной, не воткнула свой жесткий пальчик ему куда-то между ребер. Он аж чуть не взвился… а пальцев у Нари – так в обратном переводе на тайский язык звучало Прекрасная женщина – было словно гораздо больше десяти, и они вонзались в незащищенную плоть парня до тех пор пока он… не начал получать от этого удовольствие.

И снова его сознание устремилось вверх, к чистому небу нового мира; вот только почему в полузабытье старший сержант Левин принимал у него экзамен по знанию Устава гарнизонной и караульной службы Советской армии?…