Текст книги "Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый"

Полковник двинулся по кругу, рассматривая труп теперь внимательнее:

– Ага, – негромко проговаривал он, так что слышала только Оксана, не отстававшая от командира, – передней ноги нет. Сунулась, наверное из своих безопасных пять на пять метров прямо в пасть собакомедведю, а потом инстинктивно дернулась назад, и там истекла кровью.

– А чего же ее тогда не доели, и не утащили?

– Так это же центральный участок в лагере, как наша баня, или ваша Стена… Что же тут было такого святого? Корова! Сама корова и была.

Действительно, в центральном участке это лагеря не было ничего, кроме идеального асфальта с сохранившейся дорожной разметкой и какой-то железяки синего цвета; обойдя корову по широкому полукругу, полковник опознал в ней передний бампер с номерами. Но не эти номера, а корова, к которой он опять повернулся, подсказали и ему, и израильтянке правильный ответ:

– Индия, – выдохнули они почти одновременно, – священное животное.

А чуть позже это подтвердил Самчай, успевший пробежаться по лагерю, и найти другие доказательства – он не раз бывал в этой стране. Марио до сих пор топтался в том месте, где лагерь переходил в лес – может чего-то стеснялся, а скорее… нес караульную службу – вон как зыркает глазами по сторонам!

– Эх, не догадался ему оружие дать, – только сейчас спохватился полковник, – ножик, что я подарил, конечно страшная вещь, но в дальнем бою АКМ лучше… А в ближнем он и без ножа любого сделает. Даже Самчая, пожалуй. Интересно будет посмотреть на их поединок.

А таец докладывал тем временем:

– Там столько добра, командир, только как его увезти, машина-то не пройдет.

– Зато верблюды пройдут… или лошади, – мысленно ответил ему Кудрявцев, – подождет твое добро, Самчай, не такое, кстати, и архинужное. Тебя бы с нами в сирийский лагерь, или к африканцам; да и Израиль побогаче будет. Бедновато граждане индийцы жили. Хотя кто их знает, какая тут народность представлена – может самая отсталая. Этих народов в Индии – наверняка не меньше чем в России. А ведь мы еще и своих можем встретить – мордва, чуваши, татары казанские – чем не русские? Ага, ты еще русскими чеченцев и бурят назови.

Полковник рассмеялся бы, если бы не окружавшая окрестности тень… – нет не смерти – ни человеческих тел, ни луж крови вокруг не было; тень запустения и унылости царила в лагере. Самым ярким пятном здесь был кусочек рынка (как же без него?), но и сюда подходить не хотелось – фрукты и овощи (что здесь именно находилось когда-то, разобраться, хотя бы без помощи Самчая было совершенно невозможно) за несколько дней на открытом солнце, да еще после проливного дождя, издавали тот самый запах, который встретил их еще на опушке.

– Ничего, – одобрительно подумал командир, – приедем, соберем семена, или косточки – что там у них? А сейчас…

С помощью Самчая они втроем отобрали фрукты, которые могли выдержать долгий путь до русского лагеря, погрузили их в рюкзак (а вы думали, что командир пойдет в поиск, и не возьмет ни одного рюкзака?) вручили его Марио, вместе с огромным плодом, на который чемпион показал пальцем: «Вкусно!»

Фрукт – точно такой же, но немного мельче, чем у итальянца – действительно оказался вкусным и питательным; командир убедился в этом сам, уже на ходу, вытирая губы и подбородок платком, которым уже не в первый раз выручила Оксана.

Он вышел из индийского лагеря и резко повернул влево, на запад, куда вроде бы вела неширокая тропа. У Самчая теперь в руках был топорик вычурной формы, выуженный им где-то в развалинах; завитушки на нем вряд ли помогали колоть и рубить, но сейчас свою роль топорик выполнял вполне успешно. Через каждые двадцать метров на толстых стволах секвой появлялись длинные темно-красные затески – с той стороны, куда вел свой отряд Александр.

А вел он их по компасу туда, откуда вчера мчались к автомобилю остатки туркменского лагеря вместе с белоруской Верой, то есть к пойме. Оттуда они быстрее доберутся до «Вранглера», который должен ждать их возвращения. Но не это волновало сейчас командира. Компас выведет их сейчас к новому лагерю, но будет ли это именно тот, где пять дней пережидали опасность люди вместе с благородными ахалтекинцами. Вчера полковник, как ни старался, не смог выведать у туркмена точного расположения их лагеря.

– Не знаю, товарищ командир, – пожал беспомощно широкими плечами парень, – катались по степи туда-сюда, туда-сюда, пока волков не встретили. Потом еще катались, потом вас встретили, потом все, сюда приехали, – туркмен обвел рукой темный ночью русский лагерь.

Поэтому Кудрявцев и спешил – а вдруг их встретят приветственными криками… Ага – и в небо чепчики полетят. Сказано же – не любят нас, русских. «Ну и пусть не любят, – рассердился он своим мыслям, – спасем а там… полюбят. В крайнем случае Света Кузьмина заставит».

И все же командир ошибся. Их действительно ждали. И встретили вполне дружелюбно – с чаем в огромном старинном самоваре, с баранками и медом в сотах. Самовар стоял на крепком деревянном столе, а стол – в небольшой мандариновой рощице в центре анклава. А за столом сидели – нет, уже встали при виде гостей – сразу восемь человек. Целая абхазская семья – дед с бабушкой (молодые и здоровые) и трое внуков, две девочки и маленький, не старше трех лет, мальчик, который тут же влез на руки Марио, как только того усадили за стол.

Трое других были – русская пара, Николай и Анна Поляковы, которые еще при советской власти купили под Гаграми домик, и отдыхали тут каждой осенью (вот и отдохнули, – грустно подумал командир) и девочка, ровесница его (их с Оксаной!) дочерей – тоже Оксана, оставшаяся одна от большой украинской семьи.

– Где твоя родина, дочка? – так же грустно подумал командир, поглаживая по волосам девочку, взобравшуюся к нему на колени, – и что там творится? У вас и в двадцать первом-то веке не все ладно было, точнее – все не ладно…

– А мы вас оттуда ждали, – Николай преувеличенно бодро махнул в сторону степи, которая действительно проглядывала между огромными стволами, – там вчера всадники туда-сюда скакали; выстрелы слышали. А я сразу сказал (он счастливо улыбнулся) – это наши! Нас бы сейчас домой, в Омск, до детей и внуков; а то тут недавно такое творилось!

Его лицо помрачнело, как и у всех гостеприимных хозяев – наверное они вспомнили визит медведесобак. Еще больше вытянулись в изумлении и неподдельном ужасе лица у них, когда полковник скупо разъяснил истинное положение дел.

– Ну ничего, – добавил он в голос излишек бодрости, – там, в настоящей России и Абхазии все хорошо. Вы, Николай, вместе с Аней уедете в свой Омск; эти чудесные мандарины, – он обвел небольшой сад, спасший жизнь восьмерым новым (во всех смыслах этого слова) людям, кто-то соберет в старом мире, а Оксана… ну есть же куда поехать этой украинской девочке вместе со своими родителями.

В Абхазии люди жили богаче, чем в Индии, намного богаче – это было видно даже невооруженным глазом. Но полковник не пошел осматривать на глазах хозяев анклав; во первых – этим займутся позже – те, кто приедет сюда вместе с Анатолием, на тракторе – да вот Николай и приедет, с новыми товарищами.

– Только не знаю, удастся ль ваш сад пересадить, больно деревья взрослые, – повернулся он к Георгию Арчелия, главе абхазской семьи.

– А это не наш сад, удивил его абхазец, – мы уже здесь в него попали. Пчелы в первый момент выручили – вон там у меня пасека стоит. Я с пчелами возился – обрабатывал на зиму от варроатоза. Как раз моя Зина («Вообще-то она Зимана – «хорошая», – он нежно коснулся руки сидевшей рядом супруги) с внуками подошла, говорит: «Тебе с твоими пчелами никто в целом мире не нужен – ни я, ни внуки…»

– Вот это да, – изумился про себя командир, – такого нам еще не попадалось – не сам, посторонний человек (ну, жена не совсем посторонний человек) перебросил Георгия в новый мир!

А когда нас сюда перебросило, – продолжил абхазский парень, – четыре улика целыми остались, а один пополам разрезало, и набок перевернуло. Вот пчелы из него на это чудовище и набросились. Как она визжала! Мы все сюда бросились, по дороге девочку подобрали – а Николай с Аней уже тут нас ждали. Это мы позже вылазки с Колей делали – и стол нашли, и самовар; и продуктами нас господь бог не обделил – тут рядом и рынок, и сразу четыре продуктовых магазина оказалось. Вот только вода…

– А что вода, не было ее в магазинах?

– Нет, для нас хватало. Только пчелам надо подкормку давать, а чем сахар разводить? Да и огородик тут оказался – тоже без воды все засохнет.

– Да, – согласился командир, – тут до реки не меньше шести километров. Зато у нас дома – ручей рядом, и до реки не больше километра. Так что милости просим – мы людям любых национальностей и профессий рады будем.

– Я вообще-то физик-теоретик (полковник навострил уши), профессор, занимался полупроводниками, в грузинской академии наук; ну а… после известных событий пришлось уехать сюда – он обвел рукой окрестности и смешался, – в общем, на историческую родину, на пасеке отдыхать.

– А ваша супруга? – полковник почему-то обратился к нему, хотя девушка сидела за общим столом.

– О, моя Зимана – настоящий академик, – с гордостью произнес абхазец, – только не грузинской, а армянской академии…

– Про «Наири» слышали? – глубоким грудным голосом спросила командира… академичка?, академик?..

Он неопределенно пожал плечами.

– Ну как же, – обиделась Зимана, – это же первая советская ЭВМ. Не скажу, что именно я ее придумала, но в группе товарищей, собравший первую «Наири», была. Она правда была… ну примерно с этот садик размерами.

– А как сейчас? – осторожно, будто боялся спугнуть удачу, спросил Кудрявцев, – как сейчас вы с компьютерами? Ну, там программку несложную составить?..

– Что значит несложную? – не на шутку оскорбилась кавказская женщина, – я до сих пор работаю… работала. Дома. Сейчас ведь со всем миром связь мгновенная. Хотя меня и в Силиконовую долину, и в Сколково… куда только меня не приглашали.

– А ты?

Девушка немного поморщилась (ну никак не мог полковник эту юную чернобровую красавицу, несмотря на все ее ученые регалии, назвать на вы), но ответила:

– А на кого я своего Георгия оставлю; а их? – она потрепала сразу четыре детские макушки – три темные и одну светлую.

Кудрявцев повернулся к русской паре; они оказались педагогами (и почему полковник не удивился?) – Николай учителем химии и биологии, а Анна – русского языка и литературы.

– Ну вот, – встал наконец из за стола Александр, – пришли вас спасать, а оказывается это нас спасать надо – от такого вкусного угощения.

Пора было принимать решение – как добираться до дома, хотя бы до автомобилей, до которых было не меньше пятнадцати километров. Идти пешком с четырьмя детьми? Так и пришлось командиру вместе с Самчаем осматривать лагерь в поисках транспортного средства. Оксана выдвинулась со своим «Бенелли» к опушке леса, оберегая их сразу от всех напастей древней степи, а на Марио Луччи залезли уже все дети.

Самчай и выкатил из полуразрушенного сарайчика мотоцикл. Полковник рассмотрел прежде всего на черном бензобаке когда-то хромированную фигурку бегущего зайца, а потом прочел такие же потертые временем буквы: «Ковровец».

– Да что же это за городишко такой незаменимый, – восхитился в очередной раз командир, – а из Москвы, между прочим, никого и ничего нам так и не перепало. Впрочем нет – Кристина, женщина очень свободной профессии, как раз из первопрестольной и была. Ну, спасибо хотя бы и за это…

Мотоцикл, несмотря на древность, а был он, может быть, сверстником Кудрявцева, завелся с полпинка – и вот уже полковник, оставив за себя командовать Оксану, несется по степи, приминая колесами еще советского производства невысокую траву…

Глава 9. Бэйла Тагер. Если это портал, то как он работает?

Перед самым отправлением «Эксплорера» в рейд полковник Кудрявцев отозвал Тагер в сторону:

– Я старшим назначил профессора Романова, но ты ведь понимаешь – вояка из него никакой, да и натура у него чересчур увлекающаяся. Так что если возникнет хоть малейшая опасность людям – немедленно командуй отход. Наделяю тебя такими полномочиями.

– А профессор?

– Думаешь, он не поверит? – даже удивился командир.

Бэйла немного подумала – представила, как она говорит Романову: «Так велел командир», – а тот отмахивается: «Врешь!». Эта картина была из разряда фантастических, и израильтянка ответила четко, по-русски:

– Слушаюсь, товарищ полковник!

И вот тяжелый внедорожник неторопливо въезжает в китайский лагерь. Профессор еще в начале рейда объяснил, что на самом деле тут живут, точнее жили не китайцы, а маньчжуры, но… для израильского снайпера было бесспорным: служил в китайской армии – значит китаец! Впрочем сейчас их с большим основанием можно было назвать русскими, хотя ни высокий стройный майор Цзы, ни низенький добродушный крестьянин Мао ни слова по-русски не знали. Пока не знали.

Тагер тоже еще неделю назад даже не помышляла об уроках русского языка. А сейчас… по крайней мере вчера вечером она Анатолия, пригласившего ее на прогулку (про себя израильтянка этот затянувшийся променад по древней степи обозвала свиданием – первым настоящим свиданием в ее жизни); так вот этого русского тракториста она понимала практически полностью. А если бы не знала о профессии парня, приняла бы его… ну по крайней мере за доцента (она вспомнила смешного непоседливого погонщика верблюдов и улыбнулась); только вот каких наук? Никитин знал столько всего, из таких самых разных областей человеческой деятельности, что она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, школьницей, которой еще многому еще нужно научиться.

Она даже сказала Никитину об этом, тщательно подбирая слова. А парень вдруг стал необычайно серьезным и сказал, что таких красивых девушек он еще никогда в своей жизни не встречал. Девушка опять улыбнулась, и тут же поспешила согнать улыбку с губ – наступал самый скорбный момент церемонии.

Маньчжуры (китайцы!) вдвоем распутали длинные веревки, удерживающие на багажнике автомобиля широкую доску, служившей последним ложем старому шаману, и понесли его внутрь высокой каменной хижины конусной формы. Вход в нее был низким даже для Мао, а уж майору пришлось согнуться почти пополам, чтобы протиснуться в этот чернеющий провал.

Китайцы пробыли там недолго; вот они вышли, сделав оба приглашающий жест – хотите проститься со стариком – пожалуйста. Израильтянка переглянулась с сержантом Холодовым: кто первый? Русский кивнул – иди, я пока посмотрю за окрестностями – и взял на изготовку свой АКМ. Бэйла тоже сняла с плеча оружие – как бы не была коротка снайперская винтовка Драгунова, войти внутрь каменной хижины она бы не позволила. Вот так – с винтовкой наперевес Тагер и окунулась в таинственный мир маньчжурского шаманизма. Очень бедный, надо сказать, мир. На стенах хижины, удивительным образом подсвеченными каким-то источником света, хотя ни окон, ни каких других отверстий в хижине не наблюдалось, висели пучки трав – сухих, даже пересохших, покрытых слоем пыли, чей запах только и смогла ощутить израильтянка, глубоко вдохнув воздух.

Здесь было прохладно, даже холодно – чего девушка не ощущала уже давно; в этом мире было даже жарче, чем в Израиле в осеннюю пору – и на пустынной границе с Палестинской автономией, где служила Тагер, и в приморском Тель-Авиве, откуда она попала в этот жестокий и удивительный мир.

Девушка пошла по кругу вдоль стен, пытаясь все таки различить растительные запахи, пока ее не остановил резкий окрик. Это профессор, стоящий посреди хижины, показал на возвышение, покрытое шкурами животных, от которых пахло все той же вездесущей пылью.

– Чуть на покойника не наступила, – добродушно проворчал профессор, – показывая на мумию, лежащую на шкурах. Шаман уже был освобожден от тряпок, которыми его вчера обмотали соотечественники, и лежал, уставившись открытыми мертвыми глазами в высокий потолок.

Впрочем, это наверное Романову тон показался добродушным; для израильтянки слова начальника экспедиции в холодном сумраке этой усыпальницы показались мрачными и безжизненными. Она передернула плечами – то ли от недобрых предчувствий, то ли от холода.

– Пойдем отсюда, – это Ирина Ильина, стоящая рядом с профессором, показало на светлеющий выход из хижины, – у меня дома, в погребе так же холодно было. Но там пахло яблоками, картошкой, а не этой… смертью.

Бэйла поспешила на улицу, под ласковые лучи солнца, и разрешила кивком «экскурсию» Холодову. Теперь снайперская винтовка утвердилась в ее руках на вполне законных основаниях – израильтянка вышла на открытое место и приступила к своей прямой обязанности – контролю окрестностей. Одновременно она видела и всех участников похода – когда они показывались меж развалин.

Вот сразу четверо остановились перед трактором ярко-красного цвета.

– Китайский, – раздался чей-то разочарованный голос на русском, и тут же более жизнерадостно по-английски воскликнул майор Цзы:

– Настоящий китаец – мощный, маневренный, экономичный.

– Ага, – согласилась с ним Бэйла, – только забыл добавить – недолговечный, позаимствованный без всякой лицензии у кого? Японии?.. Германии?.. США?

Сама Тагер в тракторной технике не разбиралась, но телевизор-то она ведь смотрела? И в магазины дома ходила. Не так часто, конечно, как многие другие израильтянки, но без разговоров в них о заполонивших тель-авивские прилавки китайских подделках ни разу не обходилось.

– Ладно, – успокоилась она, поняв почему вдруг рассердилась – ведь это ее Анатолию придется мучиться с капризной техникой, – может все обойдется; может этот трактор еще нас всех переживет. Ага, меня может и переживет, а вот Никитина, одного из когорты бессмертных…

Тагер поспешила прогнать неприятные мысли – все равно не в ее силах что-то изменить – и сосредоточилась на своей главной задаче – контроле местности. А к трактору уже несли канистры – с соляркой и дизельным маслом. Вот он зачихал и затарахтел ровно и негромко, очевидно оправдывая эпитет «экономичный», но… когда из кабины выглянул расстроенный майор, она поняла – ни на «мощный», ни на «маневренный» он не тянет.

Она подошла чуть поближе к мгновенно образовавшемуся консилиуму парней, в котором больше всех размахивал руками белобрысый немец Герхард. Даже Малыш, которого командир послал с ними «в усиление», был тут – он же тоже мужского роду-племени. Немец предлагал планы – один фантастичнее другого, пока его не оттер от трактора Игорь Малышев, бывший пожарный, прибывший в этот мир вместе с ее новой подругой Машей Котовой (столько подруг и приятельниц, сколькими она обзавелась за последние пять дней, у израильтянки не набиралось за всю ее прежнюю жизнь!); Малышев показал на огромные задние колеса трактора, проигнорировав передние, безнадежно утонувшие в засохшей после ливня грязи, из которой состоял в основном этот участок лагеря; поэтому трактор и заходился недавно в бессильной злобе, не имея возможности выбраться на твердый участок:

– Хватаемся все вместе за резину и дергаем. А ты, – вернул он жестом в кабину маньчжура, – врубай заднюю пониженную и газани.

Общий смысл этой речи, состоящей в основном из слов – как поняла Бэйла, в словарях русского языка не представленных – она поняла. Что удивительно – майор тоже оказался понятливым. Он опять скрылся в кабине, корпус заведенного трактора мелко задрожал в усилии, и сразу шесть пар рук – никарагуанка и Ира Ильина бросились на помощь парням – навалились на ребристые шины и… все дружно отскочили в сторону, и дальше всех Малыш: трактор одним рывком освободился из глиняного плена.

Майор тут же заглушил двигатель. По плану, разработанному еще в салоне «Эксплорера», он вместе с профессором, Бэйлой и Таней-Тамарой, должен был составить новый отряд – теперь уже исследовательский, или, точнее спасательный – именно на этой функции настаивал полковник Кудрявцев.

Самой Тагер такая жизнь нравилась – каждый день что-то новое – новые люди, события, вызовы. Если бы еще не возвращающаяся иногда боль в середине груди – воспоминания об отце, погибшем в лапах ужасной твари. Конечно, она сразу поверила профессору Романову, что настоящий отец и она сама тоже остались там, в двадцать первом веке, и даже, может быть, именно в эти минуты они гуляют вместе, ну хотя бы у того фонтана, которым заканчивается улица Пинскер. У музыкального фонтана, рядом с которым отец всегда переставал брюзжать, особенно когда звучал «Танец с саблями» этого русского, Хачатуряна.

Но почему тогда она иногда просыпается в холодном поту от страшной картинки – голова старого еврея скрывается в ужасной пасти собакомедведя? Вот если бы рядом кто-то успокаивающе сопел во сне, да хотя бы тот же Никитин? Она рассердилась на себя за такие… не совсем подходящие сейчас мысли («А когда они станут подходящими?» – сладко заныло там, где совсем недавно щемило болью) и поторопила коллег-спасателей.

За рулем «Эксплорера» был теперь майор Цзы. Профессор с заднего сидения – он успел там пошептаться о чем-то с Таней-Тамарой («О предстоящем походе, наверное», – усмехнулась весело израильтянка) – велел держать курс прямо от стены леса, а не вдоль нее, как ожидала Тагер.

– Зачем? – резко повернулась она назад, – командир велел на постороннее не отвлекаться.

– Это не постороннее, – успокоил ее профессор, – нам надо обязательно посмотреть – что это за ровная линия темнеет там впереди.

Бэйла опять уставилась в лобовое стекло – действительно примерно в километрах в двух (два километра двести метров по спидометру, как оказалось чуть позднее) зеленая степь прерывалась светлой чертой, растущей вправо и сходящей на нет в сторону реки.

– А как эта река называется, Алексей Александрович? – спросила она вдруг профессора.

– Волга, – не моргнув глазом, – ответил профессор.

– Это как? – подпрыгнули на сиденьях сразу трое, потому что слово было известным и не нуждалось в переводе.

– Вы насчет того, что Волга впадает не в Аденский залив, а в Каспийское море, – засмеялся Романов, перейдя на английский, который понимали все, – так вот:

«Кто сказал, что Волга впадает в Каспийское море?

Волга в сердце впадает мое!» – это песня такая, великая Людмила Зыкина пела.

– Странные вы все-таки люди, русские, – пробормотала Бэйла, – вы даже песни себе на службу поставили.

Профессор засмеялся, соглашаясь:

– Ага! И вы не заметите, как тоже станете… такими же странными.

И ни Бэйла, ни двое других нерусских не возразили.

Автомобиль затормозил, едва не наехав на низкий порожек скального камня, про который профессор, выскочивший из «Эксплорера» первым (впрочем нет – первым выскочил в отсутствующую заднюю дверцу Малыш), сказал: «Гранит».

Израильтянка с уважением посмотрела на него; тот виновато пожал плечами: «Вообще-то я только этот минерал, да еще два-три самых известных знаю, видел когда-то в музее и запомнил – еще базальт, ну и мрамор (вот память у человека – восхитилась израильтянка, которая и сама не жаловалась на нее, особенно в последнее время); а всякие там диабазы и … – это не ко мне.

– А вот Анатолий точно знает, – гордо подумала Бэйла.

– Итак, – чисто профессорским тоном начал очередную лекцию Алексей Александрович, – здесь северная граница нашего миоцена. Видите, как этот гранитный порожек растет? – он махнул в направлении, куда и должен был ехать автомобиль.

Все дружно кивнули.

– Здесь начинаются горы, которые отделяют побережье Йемена от пустыни – они начинаются здесь, километрах в двадцати – двадцати пяти от побережья Аденского залива, достигнут максимальной высоты в две тысячи метров где-то посредине и опять сойдут на нет – уже у Красного моря. Здесь, – он тронул острый край камня, – кто-то или что-то вынуло огромный кусок пространства – кубик со стороной двадцать пять километров, включая недра и воздушное пространство, и заменило, а точнее трансформировало его в миоценовую эпоху – как утверждает доцент Игнатов – из прошлого в десять миллионов лет… плюс-минус, конечно – в пару миллионов.

Бэйла восхитилась такой щедростью Игнатова, и задала вопрос, протянув руку за этот порожек:

– А тогда что это за горы?

Действительно, вдали темнели; Тагер даже сказала бы мрачно темнели, другие горы – высокие, с заснеженными вершинами, которые, как растерянно заявил профессор, никак не могли там находиться.

– Ну никогда в Йемене не было таких вершин – это же самое меньшее семитысячники. Если бы мы находились на Памире, или Тянь-Шане; ну хотя бы на Кавказе. А впрочем, почему мы – там? Может это кусок Тянь-Шаня к нам пожаловал? Зачем? – он хитро улыбнулся, – вы сейчас, друзья, присутствовали при рождении еще одной гипотезы. Одно я сейчас могу сказать. Наша река, ну Волга, берет начало с этих гор а значит… она не должна пересохнуть!.. Ну ладно, поехали, а не то точно от командира попадет, – он лукаво посмотрел на израильтянку.

Первый лагерь они отыскали на удивление быстро. Туда сразу сунулся Малыш, и тут же вернулся к людям с таким мрачным и виноватым видом, что все поняли – никого они тут не найдут. И действительно – в этих каменных джунглях не было ни души. И какому государству принадлежала эта яркая вывеска, мог наверное сказать майор Цзы. Он посмотрел долгим удивленным взглядом на этот неведомо как уцелевший кусок стекла с иероглифами, и буркнул себе под нос: «Тайвань».

– Давайте смотреть в центре, – скомандовал профессор, – если кто и мог уцелеть – в первую очередь там.

Малыш словно понял его и кинулся в развалины, а может услышал что-то; во всяком случае в его лае теперь не было безнадежности; но и приветливым его назвать Бэйла бы не решилась. А через пару минут она поняла, почему радостный поначалу лай алабая превратился в неодобрительное ворчание – из под открытой взглядам (и недавнему ливню, подумала с огорчением Тагер) и всем стихиям площадки, бывшей когда-то огромным офисом какой-то компании, доносились пьяные выкрики.

– На китайском языке, или одном из его диалектов, – поняла израильтянка, посмотрев на враз потемневшее от негодования лицо майора, – что же они там празднуют? А может, прощаются с жизнью, не в силах выбраться наверх? Ну так мы им помереть не позволим.

А профессор уже спешил от «Эксплорера» с двумя лопатами – их специально взяли для подобных случаев. Вообще-то лопат в огромном внедорожнике было четыре, но Романов поставил девушек в охранение, кивнув в сторону подземного концерта, который никак не прекращался:

– Ничего им там не угрожает, а мы с майором сами справимся.

Пьяные выкрики закончились, как только майор Цзы бросил в появившееся отверстие какую-то резкую фразу. А через десять минут перед спасательной командой стояли три китайца – два парня и одна девушка, ошалело оглядывающие развалины и лес вокруг. Оказалось – это два клерка; они из этого вот офиса без крыши и стен, с подмоченными компьютерами на пластиковых столах, спустились шесть дней назад в обеденный перерыв в магазинчик этажом ниже.

– Мы только за шоколадкой, – пьяно оправдывались они перед майором, очевидно приняв его за главного, – вот и она подтвердит, махнули они на девушку.

Китаянка, точнее представительница народности гаошань, – работала кассиром в этом винном супермаркете – со дня его открытия, и, как очень скоро выяснил и профессор, и Бэйла, которая успевала и за окрестностями следить, и прислушиваться к беседе на английском языке (а в исполнении майора Цзы это был скорее допрос), больше ей (кассирше) в одинокой жизни ничего не светило. Она скорее всего и прихватила с собой в этот мир двух клерков – до сих пор не снявших галстуков, и, естественно, белых рубашек, которые теперь были грязно-серыми. Парни трезвели на глазах – может от свежего воздуха, а может от резких фраз майора.

Девушки, а никарагуанка с пистолетом в руках контролировала свой сектор, так и не попали больше в лагерь.

– Ничего интересного там нет, – махнул рукой Алексей Александрович после получасового рысканья по тайваньским развалинам, – может потом что-нибудь попадется, когда с трактором вернемся.

Его довольное лицо (совсем как у полковника Кудрявцева, когда они открывали для себя новую кладовую из старого мира – отметила израильтянка) словно кричало: «Теперь у нас два трактора! И еще три живых человека!». Но вслух Романов сказал:

– Поехали дальше, ребята с нами.

Ребята – два парня с помятыми виноватыми лицами и китаянка (или тайванка, как правильно?), чем-то очень довольная, разместились на третьем ряду сидений – там, где у автомобиля отсутствовала вся задняя часть и куда с началом движения стало задувать свежим ветерком. И очень вовремя – потому что второй ряд сидений, на котором разместились две девушки, окутало непривычное для них облако алкогольного перегара. Может поэтому Малыш не захотел запрыгивать в салон и несся сейчас, не отставая от «Эксплорера». Впрочем, майор тут же снизил скорость, послушав профессора. Маньчжур, до сих пор не согнавший с лица возмущенное выражение, часто поглядывал на спидометр, однако спасательная команда не проскочила бы мимо очередного анклава – алабай вдруг ускорился, и нырнул в чащу, где Бэйла тут же разглядела какие-то строения и мелькнувшие силуэты – здесь были люди!

Но встречал русских (Тагер усмехнулась – хороши русские – израильтянка, никарагуанка и пять китайцев разных этнических групп) только один человек. Майор остался у автомобиля с соотечественниками, опять принявшись отчитывать парней, как поняла Бэйла, за потерю лица. Так что перед незнакомцем в берете и длинной рабочей блузе синего цвета предстали трое – Бэйла с винтовкой в руках, Таня-Тамара с пистолетом (на всякий случай – а вдруг?) и профессор – этот шел с пустыми руками. Его оружием было слово; от этого европейца – это даже израильтянке вдруг стало понятно – Алексей Александрович неприятностей не ждал; ни от этого парня, ни от его соотечественников, прятавшихся в развалинах.

– Достаточно аккуратных развалинах, – пригляделась Тагер, – молодцы ребята, начали тут обустраиваться.

Словно в подтверждение ее слов где-то за стенами замычала корова, ее поддержала вторая; лицо профессора заполнило такое мечтательное и восторженное выражение, что он даже забыл поздороваться и представиться – сделал резкое движение вперед и… тут же остановился – перед ним стоял хозяин этого лагеря (один из хозяев), явно не желавший видеть их в качестве гостей.

Парень бросил несколько резких слов на французском языке. Израильтянка это поняла, а вот смысла этой недружелюбной фразы, конечно разобрать не могла – языком не владела – разве что знакомым в этой мешанине было название – Бельгия.

А профессор, конечно, прекрасно все понял, просиял лицом и разразился ответной тирадой, вроде как даже не по-французски. Здесь Тагер поняла только «Россия». Бельгиец (если Бэйла не ошиблась) его радости не разделил; напротив, он стал еще более хмурым и неприветливым; его ответ (опять по-французски) был резким и коротким. Он ткнул рукой в сторону китайцев, что-то бросил еще более резкое и замолчал. А рука его осталась устремленной в том же направлении, так что у израильтянки не оставалось сомнений – им дали от ворот поворот. Профессор еще пытался убедить его в чем – то, даже махнул рукой в глубь леса, а потом правее, туда, куда до сих пор был нацелен передний бампер внедорожника. Бельгиец кажется заинтересовался, его лицо даже помягчело, но тут его взгляд метнулся куда-то за спины пришельцев и рука, опустившаяся было вниз, снова заняла непреклонное горизонтальное положение.