Текст книги "Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый"

До самого лагеря итальянцев – а скорость благодаря ночному времени не превышала сорока километров в час – все молчали, но в этом молчании Алексей Александрович не ощущал напряжения; все, как и он сам, приняли последнюю новость без малейшего осуждения.

Наконец свет фар уперся в алабая, сидящего перед железной дверью, не шелохнувшегося, хотя передний бампер джипа остановился всего в полуметре от него.

– Охраняет, – уважительно подумал профессор, – приказ выполняет.

Борис даже не стал выходить из машины; он подождал, пока все выпрыгнут в дверцы, крикнул, уже разворачиваясь, в приоткрытое окно профессору: «Я за командиром!» и уехал прочь от лагеря, освободив место у двери второму автомобилю.

Марио подъехал не менее мастерски.

– Ну да – он же профессиональный водитель и телохранитель, – вспомнил Романов, глядя, как парень огибает почти впритирку Малыша. Скорее всего насчет Марио Кудрявцев оставил какие-то распоряжения, потому что пес даже не рыкнул, когда итальянец походя взлохматил шерсть на его затылке и остановился напротив двери. Его слова профессору даже не пришлось переводить – Марио успел сказать только пару слов, а дверь распахнулась так стремительно, что ему пришлось отпрыгнуть назад.

– А батюшки, – всплеснула вдруг руками Егорова, когда под свет фар «Витары» выступила первая итальянка – худющая словно смерть, и такая же бледная, даже скорее синяя в свете галогеновых ламп. Вторая была еще тощее, хотя представить подобное еще мгновенье назад было просто невозможно.

– А батюшки! – повторила Зинаида, – у вас тут концлагерь, что ли, был?

Но нет, две вышедшие вслед за первыми итальянки выглядели вполне здоровыми; чуть исхудавшими, конечно, с нездоровым блеском глаз на усталых лицах. На руках они держали спящих детей, которых тут же подхватили профессор с никарагуанкой. Егорова уже усаживала на задние сидения маленького внедорожника девушек, явно страдавших анорексией; Марио уже сидел за рулем. Алексей Александрович заглянул в комнату, куда пока светили фары «Витары»; ничего интересного он там не обнаружил – две кровати у противоположных стен, да стол со стульями посреди, на котором так и не убрали посуду с остатками ужина, или обеда – приготовленного скорее всего из оленя, подаренного русскими.

А когда он вернулся к машине, у закрытых дверей в недоумении притоптывала никарагуанка – ни ей, ни Романову места в джипе не хватило.

– Ну и ладно, – храбро махнул профессор, – дождемся командира. Вон у нас какая охрана есть (пес рядом согласно вильнул обрубком хвоста); только как же вы объясняться будете?

– Разберемся как-нибудь, – махнула ему рукой Егорова с переднего сидения и автомобиль умчался в сторону русского лагеря.

Когда профессор проморгался после яркого луча, полоснувшего по его по глазам при развороте «Витары», Таня-Тамара стояла Рядом, а алабай деликатно скрылся в развалинах. В глазах девушки отблескивали яркие звезды, и растерявшийся профессор схватился как за соломинку, за воспоминания – он ведь совсем недавно просмотрел в Википедии столько статей про звездное небо; а о чем говорить в такую звездную теплую ночь, оставшись наедине с девушкой? Впервые в жизни, кстати.

Он даже открыл рот со словами: «Звезды…», как его шею обвили такие сильные и ласковые руки, никарагуанка прошептала по-русски: «Дурачок», – и его полуоткрытый рот обожгло прикосновение влажных девичьих губ. А Алексей Александрович забыл про все звезды, вместе взятые, зато вспомнил почему-то про кровати в комнате рядом…

Глава 8. Полковник Кудрявцев. Толерантность по-русски – это…

Полковник скривил губы в брезгливой улыбке – последний колумбиец не только не сопротивлялся – он даже двух слов не мог связать складно – настолько был пропитан кокаиновым дурманом. А рука бандита, счастливо пускающего слюни, все равно тянулась к кобуре с кольтом. Так что умер колумбиец, в отличие от первых шестерых в итальянском лагере, быстро и безболезненно. Кудрявцев прижал дернувшееся в предсмертной судороге тело к земле, и сокрушенно вздохнул – как он ни пытался отогнать от себя воспоминания о расправе (заслуженном возмездии) с колумбийцами, лицо последнего из них, лишившегося и наркотического похмелья, и бесшабашной храбрости после первых минут допроса, все еще стояло перед глазами.

А что поделать – пленных на войне никто не отменял; и «потрошения» их в экстренном порядке тоже. Не в прямом смысле потрошения, конечно – были в арсенале опытного диверсанта более гуманные, и не менее эффективные методы допроса, хотя… Пленник наговорил такого, что главаря бандитов – самого опасного, успевшего звериным нюхом почуять опасность и отреагировать на появление полковника, но не на полет тяжелого болта – так вот этого бандита, если бы была возможность, командир бы воскресил и допросил уже совсем по другому – узнал бы подробнее и о священнике, висевшем сейчас на дереве, и о втором несчастном, разделившим его участь, и о пленниках, которых тоже должны были завтра, даже сегодня утром…

– Ну утро еще не наступило, – усмехнулся он, отворяя рывком запертую дверь, отрывая и замок, и часть казавшегося неприступным дверного косяка, – а будет оно для вас, ребята, добрым… И девчата…

Кудрявцев растерянно отшатнулся, даже не пытаясь оторвать от себя девушку, вырвавшуюся из «зиндана» – так привык называть подобные помещения командир еще со времен Афгана.

– Лучше пусть обнимается, чем снова глянуть на нее, – в панике думал он, вспоминая не к месту девушек русского лагеря. Конечно, не все они были писаными красавицами, но, одаренные природой второй молодостью, радовали глаза парней своей свежестью и привлекательностью.

Но на девушке, которая с разбега нырнула в его объятия, природа явно отдохнула. Причем очень основательно.

Нет, с этим крючковатым носом, тонкими губами, глазенками, сидящими так глубоко, что взгляд белесых глаз разглядеть было очень проблематично, да с патлами непонятного цвета и степени длины на разных участках нелепо вытянутого черепа можно было смириться. По отдельности. А вместе они… командир поспешил отстранить это страшилище в сторону, чтобы тут же попасть в объятия теперь уже сразу двоих… парней.

– Нет, ребята, мы так не договаривались, – этих двоих он отстранил еще решительнее – больно тесно они к нему прижимались, да и поцелуи в щеку полковника (а один даже попытался в губы!) были слишком слюнявыми и какими-то… профессиональными, что ли, предлагавшими что-то настолько постыдное, что Кудрявцев… шагнул в комнату, вроде бы чтобы осмотреть застенок (а что тут смотреть, он на такие юдоли кровавого ужаса насмотрелся во всех частях земного шара – еще того, двадцать первого века). На самом деле ему надо было прийти в себя, иначе он мог не сдержаться, и мелькнувшую было мысль: «Не везти же эту гадость домой, там ведь дети!» привести тут же к реализации.

– Нет, – уговаривал он себя, – это люди, несчастные пленники, которых ты освободил от обкурившихся наркоманов. А их повадки… на месте разберемся.

В общем обратно на свет костра, в который на удивление быстро пришедшие в себя пленники успели бросить целую охапку дров, вышел строгий, но справедливый командир, даже чуть улыбнувшийся девушке. Скорее он улыбнулся своей мысли:

– Повывели у себя в Европах нормальных девчат, в своей охоте на ведьм. А у нас вон они толпами ходят – и красавицы, и ведьмы; и никто их в костры бросать не собирается…

Он тут же построжел лицом, – так что встрепенувшиеся было иностранцы тоже стали серьезными и даже выстроились в шеренгу, практически за костром, так что Кудрявцев хорошо видел, как на их ставших серьезными лицах гуляют отблески пламени.

– По-английски все говорят? – строго спросил он бывших пленников.

Троица синхронно кивнула.

– Ну тогда давайте знакомиться. Я полковник российской армии…

– Так это русские все устроили! – ахнула девушка, отчего стала даже как-то привлекательней, – а ты, Жюль, говорил, что это коллайдер взорвался…

– Никто ничего не взрывал, – еще строже осадил девицу Александр, – об этом катаклизме природного (почти природного! – не стал сейчас открывать всей правды командир) происхождения вам расскажут позднее, после того, как в нашем лагере вас покормят, дадут искупаться и отдохнуть…

– Лагере? – опять взвилась девица, еще больше похорошев, – архипелаг ГУЛАГ?

– Дура, – бросил ей в сердцах кудрявый черноволосый красавчик Жюль, оказавшийся французским путешественником и естествоиспытателем Жюлем Ранье и обратился уже к Кудрявцеву, – Марго хорошая девушка, господин полковник – добрая и отзывчивая, только начиталась романов про ужасы советской Сибири; Маргарита Свенсен из Швеции, – продолжил он знакомить Александра со спутниками, – она моя ассистентка, ну и… в общем жена.

– А я Герхард Швидке, из Германии, – представился третий, которого скорее, чем Маргариту, можно было признать за скандинава – молодую копию того, из фильма про Ивана Васильевича, которому липовый царь едва не вернул Кемскую волость.

– Нет больше твоей Германии, парень, – посочувствовал ему командир, – и Швеции нет, и Франции; по крайней мере в этом мире. Хотя… анклавы-то точно есть! Вот бы завтра объявилась какая-нибудь политкорректная европейская страна – я бы вас, ребятки, быстро туда сплавил… О боже!

Швидке тоже оказался ассистентом и «женой» француза; одновременно он оказался мужем «красотки» Марго и… В общем, полковник совершенно запутался в их производственных и постельных отношениях; распутываться категорически не захотел, и до самого прибытия старшего сержанта Левина на «Вранглере» расспрашивал эту «семью» только о перипетиях их плена.

Они рассказали и о том, что поведал полковнику пленник еще в итальянском лагере. Священник был настоящим; настоятелем одного из католических храмов. Одним из самых ярых противником кокаиновых кланов в Колумбии. А бандиты – наркобаронами. Ну как баронами – барончиками, чьей фантазии хватило на создание секты возмездия, первой жертвой которой должен был стать этот священник. Он и стал ею, уже в новом мире, куда прибыл на самом настоящем жертвенном камне в диких зарослях коки – вон в тех самых.

Полковник уже знал, что в центре этого лагеря есть такая роща, которую он намеревался уничтожить – не позднее, чем сегодня. Оказывается, в ней еще и жертвенник находится, вокруг которого и сгрудилась дюжина бандитов. Роща их и спасла, вместе со священником, слитной франко-немецко-шведской семьей, и еще одним крестьянином, который успел нырнуть вместе с этими европейцами в заросли. А ведь за мгновенье до этого крестьянин был глубоким стариком и жаловался на свою никчемную жизнь на ломаном английском…

– Слава богу, – обратился к небу атеист Кудрявцев, – что эти… не оказались бессмертными!

– Их мучили, так мучили, – упал голос у Жюля, – а они все не умирали. А потом их повесили. А нам сказали, что если за нас не выплатят выкуп, то с нами будет то же самое.

– Даже пальцем не тронули, ни били, не насиловали, – шведка будто жаловалась на такое пренебрежение, а командир…

В общем, решили же об этом сегодня ни слова.

Он вздохнул облегченно – вдали показались огни автомобиля. «Вранглер» лихо развернулся, но Левин не стал выходить из автомобиля, видно рассмотрел новых знакомых командира в свете фар, и Кудрявцев его не осудил.

Полковник затоптал дотлевающие угли костра, отстранил рукой Маргариту, собравшуюся запрыгнуть на переднее сидение, занял его сам; автомобиль тронулся. Старший сержант, почему-то не спешивший знакомиться, все внимание сосредоточил на вождении, только отрапортовал негромко:

– У итальянцев все нормально, их Зинаида под свое крыло взяла, – он усмехнулся, и все-таки глянул в зеркало на пассажиров сзади, – особенно некоторых. Только…

– Что только?

– Я думаю, что не все в машину поместились, не пропустить бы тех, кто пешком идет.

– Думает он, – с теплотой в голосе проворчал полковник, – рули давай, а я смотреть буду.

Первым на глаза им попался Малыш, который отделился от темной кромки леса и оглушительно залаял, словно предупреждал кого-то. И действительно – через пару минут к автомобилю выскочили профессор с Таней-Тамарой. Девушка озорно улыбалась, а Алексей Александрович был чем-то смущен. Он галантно открыл перед никарагуанкой дверь джипа; девушка сунулась было в салон, наткнулась сразу на три любезные улыбки и одну выжидающую чего-то – командирскую, и захлопнула дверцу – я лучше сзади поеду. Романов беспрекословно последовал за ней, постарался запихнуть под низкое откидное сиденье ноги, чтобы в багажнике поместился и огромный пес, и к удивлению командира, не набросился на освобожденных пленников с вопросами на трех языках, а спросил у него:

– Александр Николаевич, ты никому не отдал ежедневник – ну тот, роскошный; мы его у израильтян нашли, вместе с золотом, валютой и карабинами твоей Оксаны?

Полковник в удивлении даже не обратил внимание на оговорку обычно тактичного профессора:

– Нет, в сейфе лежит.

– И не отдавай. А впрочем, надо ее отдать Маше Котовой. Пусть она заведет книгу записей актов гражданского состояния.

Командир сразу даже не понял, что речь идет о ЗАГСе; только когда Левин оглушительно захохотал, он быстро сложил заглавные буквы слов и тоже рассмеялся.

– Все-таки день начинается хорошо, – показал он на краешек солнца, показавшийся из за леса, в котором уже давно не слышно было рева динозавров. Там же, впереди, виднелись новые постройки русского лагеря, и на душе потеплело – вот мы и дома…

А новым жильцам дом поначалу не понравился. Сначала их пригласили в душ, причем какой-то невыспавшийся парень (командир только похохатывал, глядя на ошарашенное лицо коменданта, поднятого раньше срока на целый час) не разрешил им мыться вместе. Причем оказавшийся полиглотом профессор отказался переводить слова этого полусонного грубияна. Сказал, что не знает таких слов ни в одном европейском языке.

Полковник еще раз политкорректно (то есть про себя) посмеялся и дальше сопровождал гостей сам – во избежание… Он подождал их, обсуждая с Ильиным сегодняшние заботы, из которых главным, конечно, было начало полевых работ; потом пошутил уже вслух, предложив Валере намылить девушке спинку, пообещав не говорить об этом ни Ларисе, ни Ирине, а когда комендант сбежал, сославшись на неотложные дела (в полшестого утра!), повел чистых телом и (надеялся командир) душой европейцев к столовой.

Там, как оказалось, еще не позавтракала первая смена – итальянки во главе с Марио Грассо. Он единственный встал, посветлев лицом при виде командира, и Александр зябко поежился. Вот так восторженно смотрел раньше парень на своего босса. Неужели он не забыл слова пьяного Джентале, что Кудрявцев ему, итальянскому мафиози, стал братом. Тут молодой итальянец посмотрел на пришедших с полковником, восторга в его глазах поубавилось, и он принялся вытаскивать из за стола своих соотечественников, точнее соотечественниц – двух на удивление тощих девиц. На него клушкой налетела Зинаида:

– Оставь их в покое, ирод, не видишь – поклевали как цыплятки и все!

Тарелки перед итальянками действительно были полными; парок от жаркого не поднимался – значит Егорова уже давно и безуспешно пыталась накормить девушек, что говорится, от пуза.

– Впрочем, у этих девиц и пуза-то нет, – с сомнением подумал командир, слушая непонятный ему ответ Марио, – пупок – и сразу позвоночник.

Остановившийся за его спиной профессор перевел:

– Не будут они есть, синьора – они ведь манекенщицы, в модельном доме Джорджи Армани работали. Для них поправиться на пару килограмм… лучше умереть.

– Ну это мы еще посмотрим, – с сомнением в голосе проворчала Зина и… замерла с открытым ртом, вытаращив глаза куда-то за спину командира. Полковник неспешно обернулся – там не дождавшаяся приглашения за стол «семья» демонстрировала окружающим свои жизненные приоритеты – мол смотрите, люди, и не говорите, что мы не предупреждали. Француз с немцем целовались взасос, слившись в тесных объятиях; шведка в нетерпении пританцовывала рядом, ожидая своей очереди.

– Это что тут за безобразие творится? – загремел голос Егоровой настолько мощно и возмущенно, что парни отскочили друг от друга, впрочем с весьма довольным видом.

– По европейски это называется толерантность, – подсказал профессор не вовремя, потому что Зинаида тут же перевела гневный взгляд на него:

– А у нас это называется бл… вом! – она помучила несчастного Алексея Александровича долгим негодующим взглядом, и перевела его, уже не столь грозный; скорее обиженный, просящий убрать это безобразие немедленно, на командира:

– Александр Николаевич, мы конечно все тебя уважаем, – но если вот это, – она махнула рукой в сторону толерантных европейцев, – будет здесь ходить, я возьму детей и переселюсь куда-нибудь. И все бабы меня поддержат.

– Точно, – сзади незаметно подкралась Гольдберг, – Зину мы всегда поддержим. А что ты опять натворил?.. Погоди, ты еще не отчитался, где без нас гулял целую ночь?

– Да! – поддержала ее вставшая рядом Бэйла. Израильтянка вполне поняла вопрос Оксаны, заданный по-русски и тоже сейчас пылала гневом (может быть даже настоящим).

– Да вот, – с девушкой гулял, – командир повернулся в сторону шведки, Маргариты, которая чуть испуганно выглядывала из за спины более крупного немца.

Израильтянки как по команде развернулись на месте и… конфликт был исчерпан. Остался только нерешенным больной вопрос – что же делать с этой семьей, не развод же ей устраивать.

– А почему нет? – вдруг обрадовался он пришедшей внезапно мысли, – не формально, конечно. Просто надо их пока определить по разным местам – проживания, работы, ну а потом… посмотрим – жизнь подскажет. А сейчас надо идти – народ собирается, да Анатолий уже трактор завел – навешивает свой чудо-культиватор.

Но уйти сразу не удалось – перед ним выросли две девичьи фигурки; это тайки-массажистки пришли за наряд-заданием на сегодняшний день. Полковник закрутил головой – кого бы загрузить новой проблемой? Ага – вон как раз спешат комендант с Машей Котовой; и доктор Браун очень кстати здесь ошивается.

Доктор подтвердил, что сеанс массажа для любого человека полезен, если только нет медицинских противопоказаний.

– Но здесь таких нет, – заявил он, вроде как огорчаясь этим фактом, – все абсолютно здоровы, не считая конечно девушки с трещиной в ребре и моей израильской пациентки с травмой ног. Ну и его, – палец британца показал на «Эксплорер» за сетчатым забором, к багажнику которого уже была надежно закреплена замотанная в несколько слоев материи мумия маньчжурского шамана.

– Это ты, брат, неудачно пошутил, – подумал полковник; вслух же он дал задание Ильину с Котовой, а заодно и подошедшему начальнику охраны: составить новый график дежурств, добавив в него массаж.

– Включить всех, – велел он, – согласно рекомендации доктора Брауна.

– Запутаемся, – сразу заявила Котова; такая схема даже на ватманском листе не поместится.

– Значит, ставь у себя на чердаке компьютер – вон вчера сразу несколько штук привезли…

– Так у нас компьютерщика опытного нет.

– Значит, будет! – отрезал Кудрявцев и чуть не прикусил язык – опять эти пророчества; он повернулся к тайкам, – идемте пока с нами, а потом берите первого пациента, или как у вас там называется?

– Кого? – хором воскликнули девушки.

– А вот его, – крепкая рука командира подхватила под локоть Борю Левина, и растерянный начальник охраны предстал перед массажистками, – он сегодня всю ночь не спал. Вот сейчас посмотрим, как Анатолий первую борозду пройдет и берите его, девчата, в свои руки.

Первую борозду встретили поначалу радостными криками, распугавшими доисторических птиц на ближайших деревьях. Анатолий сидел в кабине важный, словно спикер Госдумы на пленарном заседании; рядом как-то поместились сразу семь мальчишек разного возраста – семеро по лавкам – включая двух совсем маленьких – Юру, внука Валеры Ильина и трехлетнего Олега Широкова, прибывшего в этот мир в красной «Мазде» вместе с матерью и сестренкой. Седьмое личико было командиру незнакомо, но методом исключения он догадался – один из итальянских детишек.

Девочкам места в кабине трактора не хватило; они стояли с надутыми губками – до тех пор, пока Даша и Маша не оказались на руках у Кудрявцева; других малышек тут же тоже расхватали крепкие руки…

Первоначальный восторг несколько поутих, когда трактор прошел первые сто метров, и вернулся назад по своему следу, чуть сместившись в сторону. Никитин остановил трактор, спрыгнул с высокой ступени и подошел к полковнику и окружавшим его товарищам: «Ну как?»

– Не знаю? – в сомнении помахал головой профессор Романов, первый наклонившийся к вспаханной борозде и потянувший вверх длинную полосу срезанной дернины, – я думал будет как-то по другому; как на целине – ну помните, в фильмах – плугом пласт переворачиваем и в чернозем сыплем зерно. А потом урожай собираем.

– Ага, – встала на защиту Никитина его односельчанка, Оля Ульянова, – урожай он соберет. А такое слышал: «Как потопаешь, так и полопаешь»? Это только в кино все легко и приятно. А здесь нужно каждую травинку собрать, да и потом все лето – то прополка, то окучка, то полить надо, то жуков собирать…

– Так здесь круглый год лето, – в притворном ужасе замахал на нее Алексей Александрович, – так что же, мы прямо сейчас и начнем?

Было видно, что профессору очень не хочется приступать к полевым работам, и командир его понимал – очень уж стремился попасть профессор Романов в таинственное жилище маньчжурского шамана.

– Не надо сейчас, – успокоил его Анатолий, – я сейчас все участки пройду, а потом поперек изрежу, чтобы помельче получилось. И пусть стерня до завтрашнего утра сохнет, чтобы получше земля лучше стряхивалась – там же, в корнях, самая плодородная почва.

Полковник в очередной раз подивился трактористу, рассуждавшему сейчас как опытный агроном, и пошел с дочками на руках в лагерь, в сопровождении Оксаны и Бэйлы с профессором. Израильтянки явно не хотели отпускать от себя товарищей, не желая разделять слаженный коллектив. Увы – пришлось.

– Придется нам разделиться, друзья, – сказал он, поворачиваясь к своей команде, останавливаясь у «Эксполрера» (девочки убежали к подружкам), – для нас сейчас главное – скорость. Сколько еще анклавов мы не успели найти, Алексей Александрович?

– Ну.., если учитывать туркмен (полковник кивнул – учитывай, никто там больше не выжил), то должно быть еще… пятнадцать лагерей. Уцелел ли там кто?

Профессор в сомнении помотал головой.

– Уцелел, – прервал его сомнения командир, – неделя еще не прошла. А если учесть, что в каждом лагере могла найтись своя спасительная избушка, – он показал на домик, в который с обреченным видом заходил начальник лагеря, – точно есть живые. И они нас ждут.

– А может, и не ждут, – буркнул Романов, – не очень то нас оказывается в мире любят.

– Ну, в Никарагуа, положим, любят – усмехнулся командир, и профессор залился пунцовым румянцем, – так что берите, Алексей Александрович, и Бэйла… Ивановна (все дружно удивились, включая саму Тагер, а Кудрявцев опять усмехнулся), берите с собой Холодова, Орейра – если она захочет, конечно (Романов опять побагровел, но уже с оттенком возмущения – как это не захочет?), обоих китайцев… Маньчжур… Сколько тут в «Эксплорере» мест?

Он наклонился и пересчитал сидячие места во внедорожнике:

– Ага, еще двое поместятся. Пусть будут Ирина Ильина и… немца с собой возьмите.

– Так он же не спал всю ночь? – удивился профессор, – да и ты тоже.

– А ты? – задал ему встречный вопрос Кудрявцев.

Полковник про себя говорить не стал, а на немецкого новичка махнул рукой:

– Да пусть хоть целый день в машине спит, подальше отсюда…

– А! – догадался Алексей Александрович, – подальше от этих, от француза и…

– Правильно понимаешь, – перебил его командир, – а француза я с собой заберу. Мы с Оксаной на двух внедорожниках с теми, кого нам сегодня от дежурств освободят, доедем до колумбийского и итальянского лагерей; а если успеем – пошарим по окрестностям, поищем живых и… мертвых. Да и вы, ребята, у китайцев не засиживайтесь – определите шамана на место, оставьте половину команды готовить все к погрузке, а сами тоже искать людей. Компас дать?

– У меня есть, – показала Бэйла.

– Только прошу вас… очень прошу, – Кудрявцев вдруг обхватил за плечи сразу и профессора и Тагер, будьте осторожны ребята… вернитесь живыми. И без трактора не возвращайтесь! – добавил он чересчур бодро.

Бэйла и Романов убежали за своей новой командой, а к командиру (и Оксане, естественно) обратилась Света Кузьмина, оказавшаяся рядом так незаметно, что полковник восхитился.

– Александр Николаевич, можно я про этих – шведку и остальных – с вами поговорю.

– Говори, – улыбнулся девушке полковник; он догадался, что девушка специально дождалась, когда рядом никого не останется. Кроме Оксаны, конечно.

– У них в головах… путаница какая-то.

– Это я и без тебя знаю, Света.

– Нет, – зачастила девушка испугавшись, что командир уйдет по своим бесконечным делам, – я вижу, как у них внутри все перепуталось – светлые линии, темные: как будто кто-то злой их специально перемешал – даже кончики не найдешь.

– Интересно, – прищурил глаза полковник, – ты так каждого можешь просветить, как рентгеном? Как же ты с эти живешь, бедная?

– Так я не всегда, – смутилась Кузьмина, – только если хорошо присмотреться; как тот же рентген – включить надо.

– А в меня можешь посмотреть?

– В вас больно, – призналась девушка, что такие попытки уже были, – в вас – это как на солнце в полдень смотреть; никаких нитей – один сплошное зарево.

– А у меня? – заинтересованно сунулась вперед Гольдберг.

– Тоже солнышко, – еще раз призналась Светлана, – только ласковое, утреннее – посмотришь, и настроение поднимается, как будто знаешь, что день сегодня тоже будет светлым и добрым.

– Точно, – вдруг понял Кудрявцев – именно такое чувство заполняло его, когда он утром встречал Оксану.

– Так что там с этими.., – поторопил он Кузьмину.

– Так я бы могла попытаться… распутать эти заросли у них в головах, светлого-то у них больше, намного больше.

Полковник представил, как у него в голове копаются чьи-то холодные липкие пальцы и содрогнулся, отказывая:

– На это я пойтить не могу…

– Ему надо с шефом посоветоваться, – с улыбкой поддержала его израильтянка; она тоже, оказывается, не забыла «Бриллиантовую руку».

– Точно, – вдруг необычайно серьезно кивнул командир, – вот вечером и посоветуюсь…

«Эксплорер» уехал, обогнув по широкой дуге и лагерь, и широкую полосу поймы, где Никитин, уже один в кабине, медленно катался по будущему огороду; тут же уже метался комендант, расставляя народ со столбами в руках – он обещал, что забор будет стоять раньше, чем Анатолий допашет.

Командир слышал их спор и покачал тогда недоверчиво головой – надо ведь и сетку привезти, и столбов немеренно – сколько их нужно на квадрат сто двадцать метров на полкилометра? Он подошел к Ильину; свободное время пока было. Назначенная заместителем командира спасательного отряда Оксана сейчас бегала по лагерю с Котовой, формируя команду на два джипа. Первый участник похода – Жюль – уже примерялся к «Витаре»; очевидно его предупредили, что у «Вранглера» уже есть постоянный водитель.

– Валерий Николаевич, – спросил он у коменданта, – с водой это вы молодцы, хвалю! (Ильин расцвел довольной улыбкой). А не кончится она? Откуда этот ручей течет?

– Не знаю, – улыбка медленно сползла с лица коменданта, – сам хотел сходить, да все времени никак не выберу.

– А ты выбери, – посоветовал командир – а в устах Кудрявцева такой совет был приказом, – а вечером и расскажешь… или покажешь.

Коротко загудел клаксон «Вранглера» – это Гольдберг показала, что команда подобрана. Полковник поспешил к машинам, мрачнея на глазах. Сегодня первой задачей было оказать последнюю скорбную услугу сразу полутора десяткам колумбийцам и итальянцам, так глупо и безвозвратно покинувшим этот мир сегодняшней ночью.

– А еще священник и крестьянин, – остановил он автомобиль у колумбийского лагеря. Даже стервятники покинули это место сегодняшним утром. Товарищи выскочили из машин, склоняя головы перед виселицами.

– Дубов – старший, – хмуро представил всем еще одного своего заместителя Кудрявцев, – двоих в охранение, Виталик, всем другим задание – снять и похоронить. Вон за той развалиной, – он махнул рукой вглубь лагеря, – остальные.

Он повел туда небольшой отряд, который выделил из команды – сам, Оксана, тайский чемпион Самчай и Марио, который утром подошел к автомобилям без всякой команды, и занял место во втором ряду сидений с таким видом, что понятно было – его отсюда не вытащить никакими силами.

Теперь он стоял на коленях над телом Джентале и беззвучно плакал.

Итальянец предавался скорби совсем недолго – вот он легко вскочил на ноги и подошел к командиру и о чем-то быстро заговорил. Полковник понял только имена: «Паоло, Марко, Александро («Это я», – догадался он)»; еще «синьорита», сопровожденное кивком в сторону израильтянки. Кудрявцев тоже посмотрел на нее, но девушка только развела руками: «Нужно было профессора с собой брать».

– Нужно, – согласился с ней про себя Александр, – но не разорваться же ему. Посмотрим, что парень сам решит – или останется здесь, или…

Он похлопал сочувственно по плечу гиганта, и, повернувшись, повел свой небольшой отряд в чащу – туда, где стрелка компаса должна была привести их в новый лагерь. Он смотрел на стрелку, слушал лесной шум, не такой богатый, и шорох сухой хвои под ногами спутников; вот этот шорох стал много громче, а кто-то позади гулко вздохнул богатырской грудью.

– Не кто-то, а Марио, – тепло подумал он о парне, не поворачиваясь, – а язык.. ну выучит он русский, куда денется, тем более он уже столько слов знает.

Командир вспомнил о Ирине Ильиной и улыбка на его лице стала шире – эта быстро научит…

Рука командира поднялась вверх, предупреждая – стоять! Марио за спиной сделал два лишних шага, но тоже остановился. Командир пошел вперед один, гибкими, текучими движениями, практически мгновенно исчезнув в тень секвой. Вернулся он очень скоро, уже не маскируясь. Оксана устремилась к нему с радостной улыбкой, но… Встречная улыбка была горькой и беспощадной – никого нет.

Теперь вперед они пошли компактной группой. Лагерь открылся им вдруг сразу, с мертвой тишиной разрушенных жилищ, каким-то кислым запахом гниющих фруктов и еще чем-то неприятным. Ага – это так пахло от трупа коровы, раздувшейся настолько, что полковник не сразу определил в свое первое появление здесь, что это именно домашнее жвачное животное.

– Жалко, – не стала подходить к центру анклава – а именно там лежало несчастное животное, – и людей, конечно жалко, в первую очередь, – поправилась она, виновато поглядев на командира, – а ее-то за что сюда.