Текст книги "Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый"

Эксперименты все таки начались – ровно на час позже запланированного. Итальянец оказался вполне работоспособным и без переводчика; ему достаточно было набросать схемы потребных деревянных ящиков с размерами, как тут же завизжала дисковая пила (командир разрешил внепланово включить электрогенератор – по необходимости); совсем скоро застучал молоток, а перед профессором Арчелия выстроились в ряд три емкости, поставленные на землю Виталием Дубовым:

– Вот, Георгий Георгиевич, – открыл поочередно канистры парень, – товарищ полковник велел проверить, что лучше подойдет – соляра, свиное сало или хлопковое масло.

– Это когда же они успели масло надавить, – изумился про себя профессор, глядя, как огромные руки поглаживают пластиковые канистры, – хотя такими ручищами и можно и вручную выдавить; и топленый жир в узкое горлышко напихать доверху, – Георгий прикидывал, как теперь это сало выдавливать наружу.

А на столе уже выстроились пластмассовые бутылки и два Сергея стояли рядом с полными канистрами жидкой пластмассы.

– Нам столько пока не надо, – решил Арчелия, – вот ты, – он подозвал к столу Сергея с бородкой, оказавшегося бывшим священником по фамилии Благолепов, – заполни десять поллитровых бутылок доверху…

– И? – не сдержался словоохотливый поп.

– И будем закрывать их поочередно – первую через пять минут, вторую через десять, и так далее. Конечно, лучше интервал лучше сделать покороче – хотя бы минутным, но вряд ли Зинаида Сергеевна нам еще бутылок даст.

– Это точно – Сергеевна не даст, – согласился Благолепов; согласился слишком поспешно на взгляд Георгия.

– А мне что делать? – это второй Сергей, бывший учитель географии, тоже рвался в бой.

– А ты, дорогой товарищ, – собери-ка нам побольше хвои; опилок – отдельно от секвойи и сосновых; песку накопай ведра четыре – только почище, без земли и камушков. Ну и… хлопка попроси – того, что уже без семян, хорошо?

– Хорошо! – этот Сергей умчался с таким очевидным рвением, что Георгий только руками развел, – неужели он и уроки в школе вел с таким же энтузиазмом?

Через час к ним присоединилась Зинана – она и была тем самым ассистентом с опытом научной работы, которого просил Арчелия. Посмотрев на супругу, профессор притворно ужаснулся – неужели я тоже ходил с таким мечтательным видом после массажа? Потом привезли стеклянные бутылки; Валентино с гордостью продемонстрировал аккуратные ящики разных размеров; настала очередь смазывающих материалов… В общем, к ужину профессор готов был доложить командиру первые результаты.

А полковник Кудрявцев приехал с пополнением – два лагеря оказались обитаемыми:

в первом сразу пятеро девушек народности чароймани из Ирана окружали двух красавцев-соплеменников. Во втором, маленьком чилийском анклаве, напротив – индейцев-парней племени мапуче было трое, а девушка всего одна. Профессор Арчелия так и не понял, был ли доволен результатами экспедиции командир. Во всяком случае, когда Георгий сунулся к нему с пачкой бумаг, он устало улыбнулся, но бумаги не взял:

– Вот поужинаем, и ты нас порадуешь новостями. Хорошо, Георгий Георгиевич?

А абхазец и сам уже принюхивался – как всегда к приезду командира Егорова уже готова была накрывать на стол. И если обед для Арчелия, поглощенного экспериментами, пролетел как-то быстро и незаметно, то сейчас он наслаждался поздним ужином, строя в уме свою речь.

Через полчаса в столовой собрались все – даже ребятишки с собаками. И так, объяснил ему все тот же Благолепов, было всегда. И всегда людям сообщалось что-то жизненно важное. Сегодня очередь нести разумное и вечное в массы дошла до профессора Арчелия.

– Итак, друзья мои, – начал он, – нам достался совершенно уникальный продукт. Эта заготовка, иначе полуфабрикат, как я предполагаю, использовался получившими его существами в самых разнообразных целях. Основные параметры этой субстанции таковы: при контакте с воздухом жидкая пластмасса в течение десяти минут не меняет своих свойств; если, предположим, контакт с воздухом прервать, – она будет оставаться такой же жидкой неопределенно долгое время…

– Что значит неопределенно долгое? – задал первый вопрос профессор Романов.

– То и значит, – резво повернулся к нему Арчелия, – что в тех бутылках, которые мы закрыли после двух, трех, четырех – и так далее минут начала эксперимента, до сих пор находится жидкая субстанция.

– А если их открыть?

– А если их открыть, – готов был ответ, – пластмасса добирает свое до десяти минут и переходит с следующее состояние. Вот это, – Георгий выдавил из бутылки на одноразовую тарелку непрозрачную кашицу.

– Похоже на клей, – заметил кто-то из задних рядов собравшихся зрителей.

– А это и есть клей, – мгновенно отреагировал абхазец, – ровно десять минут им можно обмазывать поверхность предметов; можно смывать или стирать его с этой самой поверхности…

– А потом?…

– А через десять минут этот «клей» застынет, и никакие силы не смогут разорвать такое соединение. По крайней мере Виталий Дубов не смог. Кстати – желающие могут тоже попробовать.

Он сунул в тарелку пластмассовую же вилку и оставил ее там, закрутив потом крышку на бутылке.

– Минут через пять любой может принять участие в эксперименте.

– Пусть Серега Ежиков попробует, – отчего-то засмеялся Анатолий Никитин, и многие поддержали его смех – даже командир весело усмехнулся.

А Георгий в очередной раз пожалел, что не оказался здесь, рядом с этими удивительными людьми в первые минуты катаклизма, когда решалось – быть ли новому человечеству на Земле.

– Так вот, – продолжил он, – следующие десять минут в превращении этого вещества – последние. В течение этого времени пластмасса уже не клеится к другим предметам, можно сказать, не реагирует с ними – идет процесс затвердевания. Точнее, она уже твердая, но еще поддается внешнему воздействию – режется, горит, раскатывается в более тонкий слой, хотя бы в ту же бумагу; но как только процесс заканчивается – кстати, его тоже можно прервать на «неопределенное» (он посмотрел на профессора Романова и улыбнулся) время, перекрыв доступ воздуха – так вот, через десять минут затвердения ни один доступный нам инструмент этой пластмассе повредить не смог.

Некоторое время он помолчал, давая возможность присутствующим пошушукаться, обменяться мнениями.

– И вот что у нас в результате получилось, – по его команде два Сергея стали выносить под яркий свет лампы экспонаты, – это, как и заказывали, строительные материалы. Хотя можно сделать все – да хоть вот эту ложку. Правда пока есть одно ограничение – все предметы, полученные, или изготовленные сегодня, предельно жесткие. К ним такие понятия, как упругость, растяжимость, и многие другие пока неприменимы. Пока.., – он со значением поглядел на командира, но тот словно не заметил его взгляда, с любопытством разглядывая выставку стройматериалов.

– Вот это, – профессор погладил пористый куб с длиной грани в полметра, – предлагается как основной конструкционный материал; в его основе жидкая пластмасса и песок в равных объемных долях. Соотношение масс – один к полтора, в пользу более тяжелого песка, конечно. Кубометр такого материала весит пятьдесят килограммов…

– Ого, – вырвалось у сидящего в первом ряду коменданта, – такое никакому пенобетону не снилось.

– Размеры блоков, конечно нужно еще обсуждать, но это дело специалистов (комендант опять оживился). В принципе, размеры не ограничены – лишь бы хватило длины шланга от компрессора.

– А смазка?! – это снова комендант – то ли действительно был восхищен открывающимися перспективами, то ли подсчитывал расход ценного продукта. А скорее всего и то и другое одновременно.

– Подошли все три выделенных компонента, – ответил профессор, – но удобнее и гигиеничней всего хлопковое масло.

– Вот-вот, – проворчала Егорова, – ей тоже оставили место в первом ряду, которое она сейчас и заняла, – всю округу соляркой провоняли.

– В свое оправдание могу сказать, – повинился Арчеоия, – что существует возможность вообще обойтись без всякой смазки, – и он опять посмотрел со значением на командира, и тот теперь не отвернулся. ответил спокойным, чуть насмешливым взглядом. И Георгий понял, что полковник Кудрявцев прекрасно осознает, о чем умалчивает пока абхазец; может он знал о будущих результатах экспериментов еще до их начала?

На сцену – то есть на длинный стол, за которым сидели командир и наперсница его Зинаны – Маша Котова – что-то строчившая на листке бумаги, положили сразу несколько пластин – панелей, как их назвал сам Георгий.

– А это, – продолжил он, – отделочные материалы, – больше цветов мы пока не сумели подобрать, да наверное и не надо – можно ведь их компоновать. Итак, – он поднял квадратную панель ярко-красного цвета в два сантиметра толщиной и стороной квадрата в полметра, – эта сделана на основе, точнее с добавлением опилок секвойи; желтая – с сосновыми опилками, зеленая – с хвоей, а белая – с хлопком.

– Это сколько же хлопка уйдет? – вскочила Ира Ильина – одна из тех девушек, что сегодня с оружием в руках сопровождали в экспедицию командира.

– Так ведь еще посадим, – обезоруживающе улыбнулся ей Георгий, – зато смотри какая красота (он повертел на весу ослепительно белую панель), не стирается, тряпочкой протер и опять чистая. Хочешь такую ванную, Ирина…

– Павловна, – буркнула девушка, – мне бы хоть какую – у меня за пятьдесят один год жизни в Петровском никакой еще не было – печное топление и вода из колонки за пятьдесят метров от дома. Так что я отсюда – ни ногой.

Она посмотрела на сидящего рядом красавца-здоровяка итальянца и тот ей ласково кивнул, соглашаясь.

Наконец перед командирским столом появился настоящий шедевр сегодняшнего дня – макет жилого дома, склеенный из продемонстрированных ранее материалов – с зеленой крышей, стенами, обклеенными панелями всех четырех цветов и даже окнами – пластинами все той же пластмассы без всяких примесей – прозрачной; практически невидной под светом фонаря.

– Кузьмина, – вдруг позвал командир и девушка немедленно появилась у макета. Домик крышей своей доходил ей до подбородка, так что внутрь она, конечно не полезла – просто обняла его и замерла. Арчелия отчего-то опять задержал дыхание – до того мгновения, пока на губах Светланы не появилась слабая улыбка.

– Тепло, – прошептала она, – тепло и светло… Как в настоящем доме… Нет – как в храме!

Все воззрились на Благолепова, и тот, покраснев так, что румянец просвечивал даже сквозь реденькую бородку, ответил, не обращаясь ни к кому конкретно:

– А что? Я, пока эту игрушку лепил, свой храм и представлял… В смысле божий храм.

– Понятно, – подвел черту командир, вставая, – мы решили, где построить город; у нас теперь есть, из чего его строить. Осталось понять, как он будет выглядеть. Ну и название ему придумать конечно. Давайте объявим конкурс на лучшее название. А за призом победителю не постоим. Все предложения Марии Сергеевне.

Девушка за столом кивнула.

– Позвольте уточнить, – встала с места Зинана Арчелия, – у нас ведь есть современные средства сбора и обработки информации. А у большинства с собой телефоны. Уверена – все с фотографиями. По крайней мере у меня и моего мужа точно есть. Там наверное и красивые места, здания, интерьеры – некрасивое ведь никто не будет фотографировать. Так давайте скинем это все на один компьютер, а потом лучшее покажем здесь, на большом экране; вместе и выберем, какие дома будут в нашем городе.

Полковник Кудрявцев довольно кивнул: «Принимается», а профессор Арчелия оглянулся – люди как по команде вынули из карманов мобильники…

Глава 16. Валерий Ильин. Что нам стоит дом построить? Продолжение

Комендант покидал вечернее собрание в глубоком раздумьи. Он признался себе, что в глубине души шевельнулся червячок ревности – профессор Арчелия легко и непринужденно вторгся в поле его деятельности; ведь профессиональным строителем был тут именно Валерий. Шевельнулся и сдох, как только абхазец признал, что сам процесс строительства города должен конечно же возглавить профессионал. «А главное, – подумал Ильин, – какая разница, кто будет командовать – главное, чтобы их новое жилье получилось комфортным, красивым и безопасным».

– И уютным, – добавил он, – хотя… уют в доме должны создавать его жильцы.

Так он ответил на предложение Толи Никитина, собравшего вокруг себя после собрания кружок благодарных жителей:

– Надо построить башню; или замок – чтобы всем места хватило; а на самый верх пушку и пулемет от броневика втащить – чтобы никто не смел без приглашения ближе двух километров подойти.

– Ага, – перебила его Ирина Ильина, – а дети твои будут по этажам бегать? Да и построили когда-то уже такую башню – в Вавилоне; помнишь чем все закончилось?

А тракторист задумался о чем-то другом. Он очевидно хотел спросить: «Какие дети?», однако наткнулся взглядом на улыбающуюся Бэйлу и благоразумно промолчал.

Так что комендант полночи ворочался на жестком топчане, рисуя меняющиеся поминутно картинки будущего града; наконец его мысли переключились на то самое ложе, которое в такие бессонные ночи весьма ощутимо давало о себе знать:

– Неужели не придумаем что-нибудь помягче и поуютнее? Неужели в свой («Свой, – наконец решил он для себя, – а не общинный!») дом придется нести эту курпачу?

С этим вопросом Валера наконец уснул.

Утро, как всегда, было насыщенным – завтрак, привычная перепалка с Котовой и Левиным, связанная с переменой в графиках, наконец расстановка наличных сил и средств по объектам, проводы с напутствующими словами сразу двух караванов за материальными ценностями, как их называл он сам, или военными трофеями – так их называл Толик Никитин. Его трактор первым и покинул лагерь, гремя подвеской и прицепом за ней. Сегодня весь транспорт был мобилизован для этих целей; наверное командир действительно поверил в высказанную шутливо возможность еженедельного дождичка в четверг.

Значит, надо было спешить к лаборатории – размещать заказ на стройматериалы, тем более с основным ассортиментом он ночью определился. Здесь уже находился полковник Кудрявцев, который внимательно слушал абхазского профессора. Другой профессор – Алесей Александрович Романов – переводил взгляды с одного на другого, очевидно пытаясь понять, сможет ли командир воплотить в жизнь те бредовые предложения, которое сейчас сорвалось с уст Георгия:

– Неужели вам, Александр Николаевич, не надоело спать на этой кур-па-че? – произнес по слогам Арчелия, – я всю ночь вертелся, не мог заснуть («Ага, – воскликнул про себя комендант, – не я один!»), а представь, что ты спишь не один, а…

Тут он осекся виновато глянув на внимательно прислушивающуюся к его словам Зинану Арчелия – его ассистента и, главное, законную супругу.

– Ну, тут, может быть, эту курпачу и не почувствуешь, – пробормотал Романов, мгновенно покрасневший, как только в ответ на эту негромкую тираду раздался громкий смех.

И громче всех смеялась академик Арчелия, озорно подмигнувшая мужу. Первым вернулся к обсуждению, или научно-производственной дискуссии, командир, с видом опытного фокусника держащий растопыренные ладони над застывшей массой пористой пластмассы. Этот кусок был плоским и широким; размерами напоминал тот самый матрас, о котором полночи мечтал Ильин, а цветом и структурой самую обычную пемзу, которая когда-то лежала в ванной комнате его московской квартиры.

Полковник опустил ладони на этот пористый прямоугольник; его пальцы словно легли на клавиатуру музыкального инструмента – они заплясали по поверхности пластмассы, выбивая из нее чешуйки, которые, как знал и комендант, и все окружившие сейчас стол с этим блоком на столешнице, не поддавались самым размашистым ударам кувалды.

– Так что, я говорить должен с этим куском пластмассы? – чуть раздраженно бросил командир, усиливая натиск пальцев, отчего в сторону от них полетели уже не чешуйки, а мелкие крошки и кусочки, – уговаривать: «Будь любезна, уважаемая платмасса, стань мягкой и упругой»?

– Не говорить, а почувствовать, ощутить себя на самом мягком ложе, на котором вы когда-то возлежали…

– О как завернул, – усмехнулся полковник, – самым мягким ложем в моей жизни был матрас в детском доме; набегаешься за целый день, не только ног под собой – всего тела не чувствуешь. Проваливаешься в сон, как будто на облаке летишь…

– Вот! – вскричал Георгий, – вот это самое ощущение и передай! (он сам не заметил, как перешел на ты с командиром). А еще лучше, полежать бы вам (поправился!), Александр Николаевич, на настоящем современном матрасе с ортопедическими свойствами, который сам подстраивается под индивидуальные особенности тела. Ну хотя бы на таком, о каком вчера рассказывала Нина… э… Гурьянова, по сто тысяч евро за один матрас… кажется фирмы… «Аскона».

– Так у нас же есть такой, – первым вспомнил Валерий, – тот самый, который мы для детей на части разделили.

Уже через пару минут две части от асконовского матраса лежали на том самом столе, свешиваясь со всех сторон с пластмассового ложа, а командир ошалело отбивался сразу от нескольких свидетелей будущего эксперимента. Впрочем, как понял вдруг Ильин, Кудрявцев с самого начала знал, что ему не отвертеться, просто куражился немного – надо же было поддерживать авторитет.

Наконец командир, разувшись, легко запрыгнул на эту экспериментальную кровать, размерами три на полтора метра, подоткнул под голову подушку – тоже ортопедическую, германскую, которую Ильин извлек из своих запасников (на черный день!) – пробормотал: «Надо этот черный день на чистую воду вывести», отчего сердце прижимистого коменданта рухнуло куда-то вниз, закрыл глаза и… действительно засопел, засыпая.

А все на цыпочках отошли подальше, то ли соблюдая чистоту эксперимента, то ли давая командиру продолжить его совсем непродолжительный отдых.

Комендант, оттащивший на противоположную сторону профессора Арчелия, вручил ему единственный листочек (экономия!) с тремя чертежами – тремя, как он предполагал, основными конструктивными элементами строений будущего города:

– Это, – ткнул он в первый чертеж, – пеноблок. Размер метр на полметра на полметра; весит, если ты не ошибаешься (он запнулся и поглядел на профессора, а тот сразу же кивнул: «Согласен на «ты»), двенадцать с половиной килограммов – два человека его на любую верхотуру вручную занесут. А заменит такой блок, без учета швов на раствор – а с нашим суперклеем никаких швов и не будет – сто шестьдесят стандартных одинарных кирпичей! Представляешь – дом, который два профессиональных каменщика возводили бы пять с лишним месяцев, из этих вот блоков наши Сергеи построят за один день! Ну пусть за два… пусть даже за три! Но построят же. Нужен только проект детальный – чтобы не только стандартные блоки, но и более мелкие части заранее приготовить; канализация и остальная инфраструктура должна быть учтена – иначе поставим стены, а чем долбить – опять командира просить?

– О чем еще меня просить будете? – подошел довольный, словно проспал всю ночь, полковник, – я готов, как пионер.

Он еще шире улыбнулся – наверное эти самые пионерские годы ему сейчас и снились.

– Замечательно, – не менее широко улыбнулся в ответ абхазец; он повернулся и закричал, – Сергей, заливай!

К форме бросились сразу оба Сергея, пока не подозревавшие, что совсем скоро им придется стать еще и каменщиками.

– А пока, – опять повернулся к командиру и Ильину профессор Арчелия, – давайте продолжим здесь.

– Вот это, – теперь палец коменданта показывал на второй чертеж, – стандартная кровельная плита, она же отделочная; размеры полметра на полметра, толщина пять сантиметров. Удельный вес, конечно побольше – здесь будет монолит. Но, думаю, примерно те же двенадцать килограммов и получится, в зависимости от наполнителя, конечно.

– А почему не сделать их тоже пористыми? – это подошел профессор Романов вместе с академиком Зинаной Арчелия.

– Блин, настоящий ученый совет собрался – только доцента Игнатова не хватает, – подумал комендант, вспомнив о неутомимом погонщике верблюдов, с утра отправившимся за следующей порцией волшебной пластмассы – емкости с топливом опустошались, несмотря на отчаянную экономию, с угрожающей скоростью, так что пустых канистр уже набралось еще на один рейс, – а мне сейчас на этом совете основным докладчиком выступать, с такими-то оппонентами.

Он собрался с мыслями и ответил:

– Ну, во-первых, у нас только два компрессора, которые будут заняты для других нужд; а во-вторых, нужно же утяжелить здание, особенно если оно будет достаточно высоким – его же просто сдует сильным ветром.

– А ты его подвалы поглубже сделай, – посоветовал ему подошедший вместе со Светой Кузьминой начальник охраны, – у нас в Израиле дома строят так – пять этажей на поверхности – значит и пять этажей под землей.

– Зачем? – удивилось сразу несколько человек.

– Бомбоубежище, – пояснил Левин, – мы ведь постоянно в ожидании войны жили. А еще я вспомнил – если забудешь вдруг канализацию провести (это он советовал коменданту), так ведь ее можно и снаружи пустить, тут еще потеплее, чем в Израиле будет, так что не замерзнет…

– Нет, – решительно возразила еще одна израильтянка, Оксана Гольдберг. Совсем недавно она с улыбкой наблюдала, как сопит на шикарном ложе командир, а теперь хмурила брови, – у нас в Бат-Яме почти все дома такие – с канализацией наружу. Ничего хорошего в этом нет! Некрасиво, уродливо, так еще идешь по улице и ждешь, когда над тобой канализацию прорвет. Я против.

– А вот это, – поспешил перевести на другое Валерий, – третий основной конструктивный элемент – плита дорожного покрытия. Тоже пористая. Размер метр на метр, толщина двадцать пять сантиметров; цвет – на любой вкус; вес опять двенадцать с половиной килограммов.

– А эту твою дорогу не сдует, – то ли пошутил, то ли совершенно серьезно поинтересовался Левин.

– Так она же будет цельная, склеенная воедино, да еще, может быть с тем же забором вокруг города. Представляете, сколько будет весить такая дорога шириной шесть метров отсюда до побережья Индийского океана?

– Всего-то семь с половиной тысяч тонн, – мгновенно подсчитала в уме академик Арчелия; она словно сама изумилась такому быстрому результату, а профессор Романов многозначительно улыбнулся – кажется сейчас еще один человек подтвердил его теорию, обнаружив в себе сверхспособность…

– Это прямо как в сказке получится, – расцвела улыбкой Света Кузьмина, – дорога, вымощенная желтым кирпичом.

– Скорее уж римская Аппиева дорога – решил поправить ее Романов, – она уже две тысячи лет служит…

– А наша еще больше прослужит – вот увидишь! – с жаром подхватил комендант без всякой зависти, ведь он сам не надеялся прожить столь долго, а вот профессор, да и многие тут…

– Георгий Георгиевич, готово, – это Благолепов звал к своему углу территории, огороженной специально для проведения экспериментов.

Все поспешили к нему – точнее к обоим Сергеям, которые следили за стрелками часов с целой системой шлангов в руках. Самый толстый – тот, от которого исходила мелкоячеистая сеть более тонких, блестящих под солнцем какой-то смазкой, вел к уже гудевшему компрессору.

– Давай, – кивнул бывший священник, и парни опустили трубки в огромный короб размерами метр на два, устланный по дну и бокам обрезками бумаги; загустевшая на самом дне пластмасса мгновенно вскипела, заполняя собой весь объем короба.

Командир присел перед ним, вытянув, как и прежде вперед ладони с чуть растопыренными пальцами; только на его лице с зажмуренными глазами теперь сияла спокойная мечтательная улыбка, и от нее Валерия словно закачало на волнах, или на том самом облаке, о котором совсем недавно командир и говорил…

Это продолжалось недолго – не более минуты, и вот уже Благолепов снова выдохнул: «Готово!», – и матрас, уже самый настоящий матрас – упругий и прогибающийся на весу – потащили в несколько рук к прежнему, жесткому словно камень. Детских лож «от «Асконы» уже не было – они заняли свои законные места, а здесь их место тут же занял первый ортопедический матрас этого мира.

Все повернулись к полковнику Кудрявцеву, словно предлагая почувствовать разницу, но тот решительно отказался, подтолкнув к ложу Свету Кузьмину: «Проверяй!»

Девушка растерянно остановилась перед столом – сам стол, да еще два матраса по двадцать пять сантиметров – верхняя поверхность этого сооружения доставала ей как раз до подбородка. На помощь тут же пришел начальник охраны – Борис Левин подхватил легкую девушку на руки и бережно, но… чересчур медленно, на взгляд Ильина, опустил ее на матрас; ну и на подушку, конечно – какой сон без подушки? А та счастливо улыбнулась (отчего, не от прикосновения ли сильных рук начальника охраны?) и тоже закрыла глаза – совершенно с такой же улыбкой, какой совсем недавно «колдовал» командир. Только губы ее что-то шептали; Кузьмина словно сама себе пела колыбельную.

Медленно потекли минуты – первая, вторая, третья… Наконец, на исходе пятой, первым не выдержал профессор Романов:

– А она проснется сама-то? Может ей какого царевича нужно, с волшебным поцелуем?

Левин тут же воспринял эти слова как руководство к действию. Он действительно склонился и поцеловал Свету – в лоб, а не в уста, как это сделал бы комендант, лежи тут его Лариса – отчего та мгновенно распахнула глаза. И вот она уже стоит на ногах и делится впечатлениями:

– Выспалась, словно всю ночь не вставала. И колыбельную мне тетя Валя пела; она прошептала первые строки: «Спят усталые игрушки, книжки спят…»

Теперь общее внимание переключилось на командира. А тот заметно смутился:

– А что, у нас в детском доме отбой был как раз после передачи «Спокойной ночи, малыши». Я тетю Валю на всю жизнь запомнил… А других колыбельных я и не знаю, – он пожал плечами, словно говоря, – я старый солдат, и не знаю слов.., – дальше по тексту.

– Ну вот, – довольно потер ладони Георгий, наверное даже слишком картинно, – сколько у нас человек в лагере; сколько нам матрасов таких понадобится?

Глядел он при этом опять таки на командира, и тот (тоже слишком картинно) ужаснулся: «Это что же, я теперь отсюда целыми днями вылазить не буду?». Стрелять так глазами умели не только полковник с абхазцем – все с чересчур утешительным тоном принялись успокаивать Кудрявцева, хотя комендант видел (да что там видел – он на себе ощущал!), как парни и девчата уже примериваются к собственным матрасам.

Зинана Арчелия показала пальцем на листок в руке Валерия и спросила:

– Для матрасов тоже несколько чертежей понадобится?

– Ага, – сообразил ее супруг, – для детей нужно поменьше делать…

– Каких детей? – вздохнула абхазка, рассердившись на него, отчего стала еще милее, – ты еще сделай этих детей.

И все засмеялись, поняв, какие размеры имела в виду девушка – ей ложа шириной метр явно было мало…

– Валерий Николаевич, – это из основного лагеря махал ему руками Виталик Ершов, штатный художник русской общины.

Собственно, из за него и разгорелся спор с Левиным сегодняшним утром. Виталий должен был заступить в караул, а коменданту позарез потребовался художник, имевший к тому же навыки чертежника…

Неизвестно, чего больше желал Валера Ильин – сегодняшнего собрания, к которому уже был готов красочный план будущего города, или ночи: каким-то невероятным образом (вообще-то этот способ в далеком был хорошо известен, и назывался он конвейером), все обитатели лагеря уже сегодня получили персональные мягкие ложа.

Но первой после ужина слово представили Зинане. Она с довольным видом подошла к большому телевизору, сегодня подсоединенному к компьютеру, и нажала на кнопку панели. Экран мгновенно осветился, и перед глазами зрителей возникло изображение какого-то храма.

– Не какого-то, – поправил себя Ильин, – а…

– Так это же моя фотография, – перебила его мысль супруга, Лариса, – это же мы с Валерой отдыхали недавно в Кисловодске. А это храм воздуха – считается, что в этом месте самый чистый воздух Кавказских Минеральных вод.

На экране действительно сверкало белизной здание в античном стиле, у которого они гуляли с Ларисой меньше месяца назад; на следующих кадрах должна быть знаменитая Долина роз.., но движение пальца Зинаны замерло:

– А давайте свой храм построим. Храм воды – ведь наш источник тоже самый чистый в округе, – выкрикнула другая Ильина, Ирина.

– Он еще и единственный, – согласно кивнул командир, – только сам источник не повредите.

Это уже была команда для него, коменданта, и – по совместительству – главного архитектора анклава. Он, конечно откладывал в памяти все, что касалось его непосредственных обязанностей, но и забыть что-то не слишком боялся – вон Маша Котова строчит ручкой, фиксирует для потомков первые шаги их общества; у нее всегда можно проконсультироваться, освежить память.

Затем замелькали другие кадры – дома, виллы, настоящие дворцы; хватало и обычных квартир, в которых их бывшие хозяева и хозяйки выставляли напоказ удачные, на их взгляд, интерьерные находки. Были тут и ландшафтные картинки; даже зимние, хотя зимы тут, как уверял профессор Романов, никогда не было, и в обозримом будущем не предвиделось. Каждый кадр был снабжен номером – в будущем, как объяснила абхазка, будет устроено голосование за самые лучшие проекты.

– А сейчас, – подумал комендант с внутренней дрожью, – самое главное на сегодня. Сейчас на общий суд я представлю генеральный план будущего города. Лист ватмана, точнее той самой бумаги, которая пока использовалась только в лаборатории, был так и озаглавлен: «Генеральный план». Ниже был приклеен листок, скрывавший пока какую-то надпись. Сам план, или схема, был разбит на три квадратные зоны, в центральную из которых уперлась одним концом указка, любовно выстроганная сегодня Валентино.

– Это жилая зона, – начал объяснять комендант, – сегодня было много споров, каким быть нашему городу: кто-то предлагал построить одну большую башню, где будет все – от детского садика до орудийной башни; наш начальник охраны предложил построить что-то подобное средневековой крепости, или форту – с внутренним двориком, мощными стенами и цитаделью внутри. Большинство девушек, с кем я сегодня беседовал (сразу две Ильины вскинули головы – с кем это ты беседовал, и, главное, о чем?), настаивали, что нужно строить коттеджный поселок, естественно с необходимыми мерами безопасности. А ведь еще надо разместить где-то поля, сады, огороды; гаражи и помещения для животных…

– А ты решил совместить здесь сразу все, – первым понял замысел коменданта полковник Кудрявцев.

– Совершенно верно, – обрадовался архитектор, он же комендант Ильин, – так вот – в центре жилой зоны, а ее предлагается огородить трехметровым забором в виде квадрата со стороной двести пятьдесят метров, будет построена та самая цитадель, или общественное здание, в которой будут школа, лечебные заведения, зал для общих собраний, столовая – для тех кто не хочет, или не умеет готовить сам; выше – общежития для неженатых и незамужних, административные помещения…