Текст книги "От/чёт"

Я присел за столик и еще раз извинился. Он, казалось, не обратил никакого внимания ни на само опоздание, ни на извинения, ни на мой виноватый вид. Лишь спросил, не возражаю ли я против сделанного им заказа: салат, лобио, долма. Я не возражал. Неожиданно хмурый официант принес лаваш и «Rioja Reserva Koto de Imas» 1993 года. Положив свою пластиковую папку на стол, я заметил, что рядом с Куардом лежит его черная кожаная папка для документов.

Пока несли салат мы (точнее все же я – Куард лишь сделал вид) пригубили вина, немножко поцокали, покивали и я начал рассказывать о судьбе книги, придерживаясь чеченской версии Пола, но не называя его. Куард слушал внимательно, кивал, потом взялся за салат. Я так и не понял: огорчила ли его пропажа книги или нет. Решил спросить.

– На следующей неделе в Чечню отправляется религиозно-гуманитарная миссия от «Международного фонда святой Терезы». Возможно, мне удастся войти в ее состав.

Вот и все что он сказал, на минуту отложив вилку. И снова принялся за салат. Я вытащил из своей папки распечатки большой поэмы и ее официального варианта и передал Куарду, объяснив, как мне удалось получить и то и другое. Он поблагодарил. Мы помолчали, пока несли лобио и долму. А дальше Куард повел беседу сам.

– Я был не вполне откровенен с вами неделю назад. Прошу меня понять и простить. Какие-то вещи я не мог говорить, без одобрения начальства, какие-то просто тогда не знал. Но теперь я получил полномочия на более, скажем так, откровенную беседу и даже некоторые документы, которые мне разрешено вам передать. Я надеюсь, Вы поймете, почему нас интересует данная тема. Дело в том, что на самом деле нам давно известна цель, которую преследуют иудаиты вот уже почти две тысячи лет…

– Мне кажется, – не утерпел я, – что я тоже владею этой тайной. По крайней мере, я хотел бы высказать предположение…

Куард взял бокал с вином и сделал им поощрительный жест.

– Они хотят воскресить Иуду и, более того, они знают, или думают, что знают, как этого добиться.

И я рассказал ему все что, к этому времени узнал о Хвостинине и его изысканиях, о возможном воскресении герцогини при помощи сведений, содержащихся в бумагах, спрятанных предком Алексея Петровича в винном погребе. Куард пару раз почесал переносицу, что я счел знаком то ли сомнения, то ли удивления. Но в голосе его никакого намека ни на сомнение, ни на растерянность не было.

– Ну что ж, Вы значительно облегчили мне задачу. Раз Вы все знаете, возможно, Вам и самому будет интересно в дальнейшем.

Интересно-то мне было. Но я никак не мог понять, как человек, пусть и искренне верующий, может всерьез, а не как мы с Полом, рассуждать о людях, поставивших себе задачу обойти разом все законы: и природные биологические, и божественные.

– Послушайте, ну ладно Средневековье. Тогда в людей с песьими головами верили. Но сейчас-то. Вы же не скажете мне, что, в самом деле, верите в возможность воскресения человека, удавившегося две тысячи лет назад?

– Per que? Скажу. Во-первых, для человека, который должен верить во всеобщее воскресение в далеком или недалеком будущем, это не так уж и необычно. Во-вторых, существует пророчество святого Денама, прямо указывающее на возможность и обязательность воскресения Иуды.

Я никогда не слышал о святом Денаме и просил меня просветить.

– Видите ли, святой Денам мало известен потому, что нам пришлось укрыть его жизнь и творения в тени другого святого. Вы ведь использовали в своем курсе записки о путешествиях святого Брендана.

Это был не вопрос, а утверждение. Я кивнул, одновременно решая, с какого бока подобраться к долме.

– Ну вот. Святой Брендан считается учеником святого Денама. На самом деле святой Денам и есть на 90 процентов святой Брендан.

– Это как?

– Да так, что святой Брендан путешествовал, да ничего не писал. Все что известно о его плаваниях, это то, что он плавал. Сведения же, положенные в основу его жития, взяты из собственноручных записок святого Денама, только значительным образом скорректированных. Более того, я бы выразился еще точнее: святой Брендан, это созданная в Х веке дымовая завеса с тем, чтобы спрятать святого Денама и его пророчество.

– Что же в нем такого страшного?

– А вот почитайте. Специально для вас перевели с латыни на испанский.

Он вынул из своей папки пару листов бумаги и передал мне. На первом листе вверху значилось:

«Житие, странствия и пророчества святого Денама, именуемого также Вдагоном, составленное в 600 году от рождества господа нашего Иисуса Христа, его учеником, монахом монастыря Святого Духа, братом Борном».

Но это было не все житие, а лишь один фрагмент, озаглавленный:

«О третьем плавании святого Денама к Закату, и о чудесных явлениях, случившихся со святым и его спутниками на восьмой неделе сего плавания, а также о том, как удалось им счастливо избежать напастей, поджидавших их на пути».

Собственно говоря, два этих заголовка и занимали почти всю первую страницу, а нужный мне фрагмент, был отчеркнут красным фломастером на следующей:

«… и возблагодарили Господа, давшего им новую пищу и плыли три недели, и не видели больше земли. И по прошествии трех недель, закончились у них вода, хлеб и коренья. И сказал святой Денам: «Братие, положите весла. Положимся на волю Господа, который не оставит нас». И тут же поднялся сильный ветер, погнавший судна на закат. И плыли они так три дня и три ночи. А на исходе третьей ночи в воскресенье увидели они Остров, со всех сторон окруженный валунами, меж которыми бурлила вода, как будто она кипела. И у одного валуна бил фонтан кипящей воды, а из моря торчала голова человека, страдающего от жара и жажды.

И когда они приблизились к сему острову, то ветер прекратился, и волны улеглись. Но святой Денам запретил своим спутникам выходить на берег, ибо был этот Остров краем земли. Все послушались и лишь один брат Дабей, мучимый жаждой, сошел на берег. И случилось с ним то, что как он ни шел, не мог ни удалиться от берега, ни приблизится к воде, ни вернуться обратно.

Совершив крестное знамение, братья запели: «Услышь Господи правду, внемли воплю моему» (Пс. 16). И тогда вновь показалась голова человека из волн у самых камней. И спросили они: «Кто ты и что здесь делаешь?»

«Я, – Ответил тот, – Несчастнейший из людей. Я Иуда, мучимый в аду за то, что сделал нечто, что должен был сделать. Не по заслугам я нахожусь в этом месте, но благодаря милосердию Иисуса Христа. Не в этом месте мне следовало находиться, но я здесь благодаря великодушию Искупителя, по случаю святого дня Господнего Воскресения. Но скоро мне вновь отправляться туда, где я должен находиться по моим делам. Но эта губительная Преисподняя будет недолго еще владеть мной. Слово Искупителя твердо и скоро явится в мир два человека: один лысый и другой волосатый. Один из них совершит нечто такое, что войдет в Преисподнюю и станет мне заменой».

И спросили его братья: «Не брат ли Дабей тебе замена»? Печально склонилась голова Иуды и горький стон раздался из его груди:

«Нет, ибо он не лыс и не волосат. И не исполнилось еще предначертанное, но скоро исполниться. А вы если поплывете, не медля на восход, то по прошествии двух дней встретите остров полный плодов и кореньев и будет там источник свежей воды». И было так.

И возблагодарили братья Господа и запели «Радуйтесь праведные о Господе» (Пс. 32) и еще: «От конца земли взываю к тебе в уныние сердца моего» (Пс. 60), и по знаку святого Денама опустили весла в воду и оставили позади остров с горько вздыхающим Иудой и братом Дабеем стоящим и идущим, но не останавливающимся и не сходящим с места. И сказал святой Денам поставить парус и вновь поднялся ветер и два дня…»

Хмурый официант спросил, не надо ли нам чего. Я попросил чай, Куард – кофе. Я стал говорить, что из-за фантазий свихнувшегося монаха, то есть простите, святого с видениями в голове, не стоит так уж напрягаться. Он же, ничуть не обидевшись, заметил в ответ, что если бы один монах, да еще умерший около 556 года, то, может и не стоило. Но когда в одну дуду дуют совершенно разные люди на протяжении столетий…

– Вам известно имя Монфокора де Вилара?

– Литератор XVII века? Аббат, каббалист и убийца собственного дяди? Он автор «Разговоров о тайных науках». Помнится, его зарезали. Не то розенкрейцеры, за разглашение их сокровенных тайн, не то саламандры с сильфами, не то, извините, ваши предшественники.

– Могу Вас заверить, что к смерти этого человека моя служба не имеет никакого отношения. Святому Престолу вполне достаточно было лишить его сана и запретить публичные проповеди.

Смертный же приговор Монфокору вынес суд Тулузы. Но Вы знаете, что правосудию добраться до него не удалось. Сама же его смерть для нас такая же загадка, как и для всех. Что на самом деле удалось моим предшественникам, так это изъять из первого издания 1670 года (как и из всех последующих) нескольких слов из Пятого разговора графа Габалиса с учеником. Там речь зашла о людях продавших бессмертную душу и заключивших пакт с гномами, действующими от имени Сатаны. Всего-то несколько слов…

Он достал из папки еще один листок и протянул мне.

– За последние триста лет это читали много три десятка человек. Читайте отсюда со слов: «Стало быть, души…» Изъятое выделено курсивом.

Я взял листок.

«– Стало быть, души таких людей умирают?

– Умирают, сын мой.

– Заключающие сей пакт не осуждаются на вечные муки?

– Этого не может быть, ибо душа их уничтожается вместе с телом.

– Легко же они отделываются, – молвил я, – претерпевая столь ничтожное наказание за столь чудовищный грех: ведь они отреклись от крещения и от веры в Спасителя!

– Как вы можете называть ничтожным возврат в темные бездны Небытия? Это куда более суровая кара, чем вечное пребывание в преисподней, где еще ощутимо милосердие Господне, которое проявляется в том, что адское пламя только обжигает грешника, не испепеляя его до конца, где Иуда знает, что воскреснет и падет в объятия Сына Божьего! Небытие – большее зло, чем ад…»

– Послушайте, – я отложил листок, – Я все равно не понимаю, как можно этому верить. Ведь это чистой воды фантазия, вымысел.

Куард вертел в руках бокал с кроваво-красным вином. Потом поставил бокал на стол, не отпив. Во взгляде его не было ничего, кроме усталости.

– Все по отдельности, конечно так и есть. Тут фантазия, здесь вымысел, там вообще, просто бред. Но почему все фантазии, столетие за столетием вертятся вокруг одного и того же? У человечества других тем нет для фантазий? А если НЕ фантазии? Вам просто отмахиваться, а у нас за плечами, знаете ли, тысячелетия борьбы и веры в то, что эта борьба за Христа, а не против. Вот Вам пример того же XVII века. «Мысли», Блэз Паскаль. Читайте. Здесь никто ничего не менял. Не успели. Или не заметили. Он ведь при жизни их не издавал. Всего-то одна фраза. А смысл какой?

Я взял листок и прочитал: «Иисус видит в Иуде не врага, а исполнителя воли Господа, к которому он преисполнен любви, и так мало в нем враждебных чувств, что он именует Иуду другом».

А на столе меня ждал еще один листок. На нем значилось:

Николай из Кузы. Около 1439 г. Черновые наброски к IV главе («О непостигаемом познании абсолютного максимума, совпадающего с минимумом») трактата «De docta ignorantia».

«Максимальное равенство есть такое, которое не является различным, от чего бы то ни было другого. Оно превосходит всякий разум. Вот почему, абсолютный разум, раз он есть такое, которое не может находиться целиком в действительности и не может быть большим, также как и меньшим, будучи только тем, что может быть. Минимум есть то, меньше чего ничего не может быть. И так как таковым является максимум, очевидно, что минимум совпадает с максимумом. Это очевидно всякому, кто пытается свести минимум и максимум к количеству. Очистив и минимум, и максимум от количества, отбросив в своем сознании и большое, и малое, мы поймем с полной очевидностью, что максимум и минимум совпадают. Абсолютное количество не более минимально, чем максимально, в нем минимум и максимум совпадают. То же и у людей. Максимальный грех Иуды в полном и совершенном максимуме становиться минимальным, то есть лишается свойств греховности. Мы это объясним на следующих страницах по вящей милости самого Бога».

Я протянул листы Куарду. Тот сделал жесть означающий, что я могу их оставить себе. Мы помолчали. Я допил вино и сдался.

– Ну хорошо, допустим, что существовало некое тайное знание, прорывающиеся сквозь официальную трактовку событий то здесь, то там. Допустим даже, что есть возможность воскресить Иуду. Но тела-то нет. Не мне Вам рассказывать, что без тела воскресение невозможно.

– А тело есть. Точнее было.

– И где? Не в бочке же засоленное, как тело Вергилия?

– Нет, не в бочке. Я вам сейчас еще один документ передам, но сначала, если позволите, небольшое предисловие.

Куард пригубил свой бокал и сделал это так, как у нас не делает никто, не стесняясь почувствовать вкус капли вина.

– Помните на лекции посвященной Иуде, вы цитировали «Тольдот Иешу», Страсбургскую и Венскую рукописи?

Я кивнул.

– Вас уже, наверное, не удивит, что существует еще один вариант, назовем его Ватиканской рукописью, хотя найдена она была в Мадриде. Текст ее почти совпадает с текстом Венской рукописи, но есть несколько разночтений. Одно из них – несколько слов о гибели Иуды. В Венской рукописи говорится: «Иуда… осквернился и упал на землю». В рукописи Ватикана эта фраза продолжена: «… и земля отвергла его».

– И что это значит?

– Точно сказать нельзя. Но в 1678 году, в Аквитании, в одном из бенедиктинских монастырей, была обнаружена средневековая копия трактата «De mortibus persecutorum», предположительно принадлежавшего руке христианского апологета Лактанция. Трактат был написан около 316 года. О нем упоминали более поздние авторы, но сам текст был неизвестен. Рукопись считалась утраченной. Так вот, найденный текст был в ужасном состоянии, часть мест при подготовке публикации разобрать не удалось: тем боле, что некоторые фразы и отдельные слова были просто счищены с пергамента, как это нередко делали в Средневековье, желая улучшить написанное или что-либо скрыть. Эти выявленные, но не прочитанные места – лакуны – никогда не публиковали. Но современные научные методы позволили прочитать зачищенные места. Одно из них приходится на единственное, на весь текст упоминание об Иуде. Вот что там говориться.

Из папки был изъят еще один лист.

– Зачищенные и восстановленные слова выделены курсивом.

Я прочитал: «И тогда ученики, которых было одиннадцать, приняв на место предателя Иуды, которого не приняла земля, Матфея и Павла, разошлись по земле, прославляя Евангелие, как повелел Учитель-Господь.»

– Как видите, – продолжал Куард, – И здесь странная фраза о неприятии землей тела Иуды. А в 1967 году, в Египте, случайно, при очистке земли под строительство, было вскрыта могила монаха. Захоронение датируют приблизительно концом II или началом III века. На теле монаха был найден папирус с коптскими письменами. Случилось так, что папирус попал в Ватикан, где не сочли полезной и своевременной его публикацию. Назывался текст «Свидетельство Иосифа Варсавы о смерти и воскресении Господа нашего Иисуса Христа». Это самый большой фрагмент так называемого апокрифического «Евангелия Иосифа» или «Евангелия Иуста». Другие фрагменты, общим количеством более десяти, были известны и раньше. Часть из них опубликована, но не этот последний.

– А был разве такой апостол Иосиф?

– Не из первых двенадцати. В книге «Деяний святых апостолов» говориться (он цитировал по памяти): «Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоанова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресенья Его. И поставили двоих: Иосифа, называемого Варсавою, который прозван Иустом, и Матфея (…) И бросили о них жребий, и выпал жребий Матфею, и он сопричислен к одиннадцати апостолам». А Иосиф, называемый также Варсавой, не попавший в число 12 избранных, но бывший с ними все время, или, по крайней мере, несколько месяцев, написал свой отчет о событиях, происходивших, главным образом, в последнюю неделю земной жизни Иисуса и первых лет апостольского служения его ближайших сподвижников. Вот та часть, которая Вас может заинтересовать.

Я взял еще один листок. На нем были напечатаны лишь несколько строк: «… и называли то место Акелдама, что означает «земля крови», и не могла держать земля останков его и расступилась. И забрали тело его и сказали: укроем его в пещере, ибо душа его в аду, как сказано пророком: «Ад преисподней пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоем». И тогда положили тело Иуды в пещеру, но по прошествии трех дней раздался голос, взывающий к ним: «Войдите и возьмите тело его, ибо не будет места ему до скончанья времен, ибо уловлен он делами рук своих». И пошли и взяли тело его. И понесли к другой пещере и взмолились об упокоении тела его, и укрыли. И по сей день нет упокоения телу его, ибо сказано в Писании: «нечестивые – прах возметаемый ветром», и еще сказано: «да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие зло; да будут они как прах пред лицем ветра, и Ангел Господень да прогоняет их». И до сего дня не принимает земля тела его и нет пещеры, чтобы укрыть прах его».

– Знаете, у меня складывается такое впечатление, что, при желании, из документов архива, которыми вы пользуетесь, можно составить альтернативную историю человечества последних двухтрех тысяч лет.

Куард еще раз пригубил бокал, на долю секунды прижал к губам салфетку, а потом произнес:

– Chtototipatogo.

Потом он сказал, что ему и его «информационной службе» хотелось бы получить, по возможности, полный отчет о поэме и мои соображения.

– По поводу чего?

Он сделал рукой жест, означающий: «По поводу всего этого». Я обещал и тут же Куард спросил, что может для меня сделать. Тут мне пришла в голову одна мысль. Я рассказал ему о Сергее Сергеевиче, описал его и попросил, по возможности, узнать, в какой структуре он работает.

Мой собеседник внимательнейшим образом меня выслушал и сказал, что сегодня улетает из Москвы, но это совершенно неважно. Завтра-послезавтра он пришлет мне e-mail. Мы договорились не давать Сергею Сергеевичу повода влезать в наши дела. Куард познакомил меня с примитивным кодом, которым будет зашифровано это сообщение. А что касается Барселоны и моего спецкурса, то Куард сказал, что esto puede esperar. С тем и расстались.

Вечер ушел на:

Внимательный просмотр пустых рук, которые должны были держать пластиковую папку, с отзывом на диссертацию и бумагами, оставленными Куардом.

Поездку в ресторан на метро.

Переворачивание тяжелой деревянной мебели, под старину, на том балкончике, где мы сидели.

Задушевную беседу с администратором, в кабинете которого нашлась папка и пешее путешествие обратно, благо вечер выдался сухой и теплый, как домашние тапочки.

В общем, Иуда Иудой, но портфель новый надо покупать.

Нет, еще одно. Уже застелив обруганный прошлой ночью диван и нацелившись одним прыжком продавить в нем пару-другую пружин, я развернулся, пошел в комнату с колокольчиками и взял с полки книгу, открыл ее на 192 странице и прочел: «Нужно глубоко, твердо усвоить себе идею долга, чтобы при тех невообразимых трудностях, кои предстоит преодолеть человеку и кои могут напугать самые смелые воображения, не впасть в отчаяние, не потерять всякой надежды, чтобы остаться верным Богу и отцам. Только через великий, тяжкий, продолжительный труд мы очистимся от долга, придем к воскрешению, войдем в общение с Триединым, оставаясь во всей полноте чувствующими и сознающими свое единство. И только тогда мы будем иметь окончательное доказательство бытия Божия, будем видеть его лицом к лицу».

И он туда же.

Четверг. Утро

Я бодр, я полон жизненной энергии, не лай Сципиона меня поднял с продавленных пружин, я сам с дивана упал и отжался. Мне хватило чашки кофе, мне нипочем смотаться в Историчку с утра пораньше, чтоб заказать конволют с поэмой, потому что ночью показалось, что я что-то понял из слов Куарда, а что понял, и сам пока не знаю. Я сумел затолкать в целлофановый пакет с ручками диссертацию, отзыв, поэму, литорею, наброски с расшифровками.

И я не опоздал на электричку, и не намочил ботинки, пробираясь по когда-то асфальтовой дорожке к даче академика.

Их Ученость приняли меня в своем кабинете, усадив в глубокое кожаное, протертое многими поколениями аспирантов кресло у журнального столика, сам, торжественно погрузившись в такое же, но протертое лично им.

На диссертацию и отзыв Глеб Борисович внимание обратить не соизволил, буркнув что-то невнятно-благодарное и запихав их в один из ящиков письменного стола. Да мне и самому не терпелось, поделится с ним всем, что я узнал за эту неделю. Я стал рассказывать про поэму, перескочил на иудаитов, потом снова вернулся к поэме. Показал все варианты расшифровки Лаодикийского послания. Вновь перескочил на Иуду и закончил свой рассказ предположением, что воскресение его, при обретении тела, должно состоять из принесения в жертву добровольца, (вероятно, его повешения или самоповешения), с одновременным произнесением заклятия.

Повешение, на мой взгляд, обязательно. Оно предопределено поступком Иуды. Да, кроме того, веревка постоянно присутствует то в названии организаций, то во внешнем виде тех, кто каким-то образом связан с иудаитами. Возможно, это обязательный знак их деятельности. Помощника-жертву мы можем найти, в каждом из предполагаемых случаев воскрешения. Первый раз – это сам Иуда. Второй – слуга Дракулы. В третий раз, роль помощника исполнил аббат Кариа, при возможном воскрешении герцогини. Итого, из трех вероятных эпизодов воскрешения…

Тут академик, впервые за все время моего рассказа, сменил позу Скрюченного Мудреца на позу просто Мудреца и показал, тем самым, что глубина его всеведения не препятствует общению с внешним миром.

– Не трех, а как минимум, четырех. Мы сейчас с тобой одну загадку русской истории разгадаем. Загадку смерти святого Бориса.

– А что с ней не так?

– А все. Давай-ка поработай. Изложи, что помнишь о его убийстве.

– Хорошо. Борис и его младший брат Глеб – сыновья великого князя Владимира Святославича от багрянородной принцессы Анны. Всего же у него к 1015 году оставалось в живых девять сыновей. Формально старший на то время – Святополк – скорее всего не сын, а племянник Владимира, взявшего в жены вдову брата Ярополка уже беременной. Следующий по старшинству, Ярослав, сидел в Новгороде. В 1014 году он отказался платить дань отцу. Только болезнь Владимира, от которой он так и не оправился, помешала его походу на сына-мятежника. Борис же, формально получивший во владение Ростов, постоянно находится при отце. А когда разболевшийся Владимир узнал, что на Русь идут войной печенеги, он поставил во главе своей дружины именно Бориса. Многие историки считают, что тем самым великий князь показал, кто должен наследовать его престол вопреки правилу старшинства, которое, кстати, сам Владимир игнорировал, выгнав своего старшего брата Ярополка из Киева и убив его, в конце концов.

– Пока все верно. Теперь, из того, что ты мне тут только что рассказывал, следует, что при Владимире Святославиче, в Киеве существовала община неких последователей Иуды. Более того, великий князь, скорее всего, был в курсе их деятельности. И скажи ты мне, можем мы предположить, что знавший секрет воскресения Владимир, поделился им с любимым отпрыском или с кем-то, кто находится рядом с предполагаемым наследником?

– Можем. Если для начала предположить, что такая тайна вообще была.

– Ну, чеши тогда дальше. Да не задницу чеши. Излагай.

Я изложил. Борис уходит в поход. Владимир, его отец умирает. Святополк, то ли внезапно приезжает в Киев, то ли там уже находится в заточении и, освободившись, начинает уговаривать киевлян признать его великим князем. А заодно, чтобы сомнений не оставалось, посылает верных людей убивать своих братьев. Первый жертвой стал Борис, отказавшийся воевать со старшим братом и отпустивший отцовскую дружину.

– А остальные нам и не нужны. Вот что ты мне скажи: кто убил Бориса?

– Сначала доверенный Святополка Путьша и вышгородские бояре: Талец, там был ну и другие. А потом…

– Вот то-то и оно. Как это вообще можно сначала убить и потом?

– В летописи записано, что убивали, да не убили. И потом пришлось еще раз убивать.

– Летописец, мил друг, пытался согласовать несогласуемое, перелагая более ранний документ: «Сказание и страдание и похвалу мученикам святым Борису и Глебу».

Академик вытащил себя из кресла, прошлепал к книжным полкам и вернулся обратно с текстом.

– Значит так. Убийцы приближаются к шатру Бориса, – дальше он прочел вслух: «…И узре текущих к шатру, блистанье оружия и мечное оцещение. И без милостыни бысть прободено честьное и многомилостивое тело святого и блаженого Христова страстотерпца Бориса. Насунуша копии окаянные Путьша, Талец, Еловичь, Ляшко. И ту же его пронзоша». Вот тут убили его не до конца. Борис выбегает из шатра, его настигают убийцы и говорят…

Он поискал на столике футляр с очками, вытащил их и поднес к глазам:

– Ага. «И яко бысть уранен и искочи ис шатра в оторопе. И наче глаголити стояще округ его: «Что стоите зряще! Приступивше скончайте повеленное вам»! Дальше Борис долго молится, на полстраницы. Так, кончил молиться. «И воззрев к ним умиленама очима и спадшем лицом, и весь слезами облиявся, рече «братие приступивъше, скончайте службу вашю. И буди мир брату моему и вам, братие». И абие успе, предав душю свою в руце бога жива, месяца 24 день». Ну вот, «успе». Умер. Мертвый лежит. Его заворачивают в шатер и везут…

– Куда?

– Какая нахлест разница! Везут. А он вдруг оказывается живым. Хотя убивали дважды: в шатре и вне шатра, причем несколько человек.

– Кольчуга могла помешать. Или недопрободили.

– Хорошо, недопрободили, чучела безрукие или как пишет тот же летописец «тщеловеки не хуже есть бесы». А теперь, скажи: что должен сделать килер, узнавший, что работу свою сделал плохо и жертва жива?

Я пожал плечами.

– Добить, наверное.

– Ну, наверное. Все надо делать до конца, как сказано в одной детской сказке. А они дожидаются, пока живого еще Бориса увидит Святополк. Причем, непонятно где увидит, поскольку Святополк в это время как раз вече киевское убалтывает, собирается великим князем настоловаться. Однако же, посылает новых убийц, на этот раз варягов. Те убивают Бориса в последний раз. Но если залезть в Сказание, то получается, что дышать Борис стал не сразу. Где тут… ага. «Блаженного же Бориса обретавши в шатре возложивше на кола, повезоша. И яко быша на бору, начал всклоняти святую главу свою. И се уведев Святополк, послав два варяга и прободоста и мечьм в сердце. И так скончася и восприя неувядаемый венец».

Мы стали считать нестыковки. Первая – убийцы, почему-то не решаются доделать порученное им дело, хотя только что дважды пытались убить любимого сына Владимира. Вместо того чтобы сунуть меч в сердце, показывают Бориса Святополку. Вторая – Борис очнулся в «бору», где его почему-то видит Святополк, который в то время должен был находиться в Киеве. Третья – Святополк, только что видевший Бориса, посылает варягов, и они куда-то идут, чтобы добить раненого князя. Куда при этом делись Путьша, Талец и другие, неясно. Убили же Бориса, в конце концов, варяги.

– А теперь, – в голосе академика, зазвучали так хорошо известные лекторские интонации, – обратимся к «Саге об Эймунде». Там подробно рассказано, как варяги во главе с этим самым Эймундом выполняли поручение убить «конунга Бурицлейва». Борис преспокойно спит в своем шатре, посреди военного лагеря. Варяги поднимают шатер, привязав его вершину к согнутому дереву, потом убивают князя и отрубают ему голову. Ни слова о то, что Борис ранен. Это значит одно. Варяги убили живого и здорового Бориса. Никаких нестыковок в этой части саги нет. Брат-супостат в глаза не видел Бориса, он лишь знал, что тот жив и послал варягов его убить, наконец, по-настоящему. И привезти голову, как доказательство его смерти. А зачем ему доказательство? Затем, что после первого убийства Борис воскрес!

Торжествующий академик живо напомнил мне индийского Ганешу, о чем я, конечно, ему не сказал. А сказал я вот что.

– Но почему факт воскресения напрямую не отражен в Сказании? Он бы доказал святость Бориса лучше, чем что-либо другое.

Глеб Борисович аж зарумянился от удовольствия, руки потер и глазами заблистал.

– Два варианта ответа. Первый вариант: потому что, воскреснув, Борис уже не был таким уступчивым. Это до первой смерти он отказался воевать со Святополком и заявил что, будет, мол, мне старейший брат «в отца место». А пережив первую смерть, он второй не хотел. Дружину отцову, ушедшую от него, вновь собрал, и видимо решился дать брату бой. Да вот незадача, слишком хорошо отметили воскресение. В той же Саге написано, что спали отроки крепко, потому что пьяны были. Да и сам Борис не шевельнулся, когда шатер срывали. А все это никак не укладывается в образ святого, уже выписанный автором Сказания. И Ярославу Мудрому, кстати, воинственный брат ни к чему. Это он, Ярослав, за братьев отомстил, память их почтил. А потом их именем свою власть подкрепил. Так что не нужно Ярославу воскресение Бориса. И никому не нужно. Вот и оказалось, что первый раз не убили в шатре копьями, потом недоубили вне шатра, потом уж окончательно прикончили «в бору на колах». А потом еще раз варяги, снова в шатре, мечом. Но есть и второй вариант объяснения того, почему все, кто писал об этих событиях при жизни Ярослава Мудрого и его сыновей, ни словом не упомянули воскресение Бориса. Тот князь, что послал варягов убить своего брата в «Саге об Эймунде» назван отнюдь не Святополком. Его имя Ярицлейв. Дальше продолжать?

По тому, как академик выговорил всю тираду, как точно он мотивировал действия каждого из участников тех событий, я понял, что проговаривал все это он не один раз. Но видимо только себе. И вот, наконец, он имеет перед собой слушателя. И ждет. А чего он ждет от меня, я не понял. И попытался ему подыграть.

– Глеб Борисович, если признать, что Борис был убит и воскрес, то в соответствии тем сценарием, который нам известен, должен был быть рядом кто-то, чья жизнь пошла в обмен на жизнь Бориса.

– А он и был. Вот смотри. Георгий Угрин, любимый «отрок» Бориса, получивший от него небывалый знак внимания – золотую гривну на шею, бросился защищать князя при первом нападении и закрыл его от копий своим телом.