Текст книги "Неотразимая"

– Где она была?

Касс закурила другую сигарету. Ее руки дрожали:

– Наверное, в сумасшедшем доме. Ричард никогда об этом не говорил. Он ясно дал всем понять, что это не тема для обсуждений. Тогда я была еще новым человеком… И не решалась спросить.

– Он навещал ее?

– Он говорил, что да. Всякий раз, когда Ричард бывал в Европе, он исчезал на несколько дней, как мне казалось, чтобы навестить ее.

– Он никогда не брал тебя с собой?

– Нет.

– Говорил про нее?

– Нет. Мне казалось, что это… огорчает его.

Дав глядел на Элизабет пристально, внимательно, заботливо. Заметив это, Касс сделалась мрачнее тучи.

Но когда Дэв снова повернулся к ней, выражение ее лица было прежним.

– Когда Хелен вернулась в Мальборо?

Касс снова задумалась.

– Пожалуй, в 1953-м… Да. У меня как раз был опоясывающий лишай. На острове еще не было больницы, и меня увезли в Нассау. Когда я вернулась, Хелен была здесь.

– Как она выглядела?

– Сначала я не видела ее. Она не выходила из своих комнат. Когда она наконец спустилась вниз, Ричард предупредил нас, чтобы мы не пугались.

– Она так плохо выглядела?

Голос Касс дрогнул.

– Она была очень худая… руки и ноги как тростинки. Ей отрезали ее прекрасные волосы… – С подбородка Касс стали капать слезы, и Матти протянула ей носовой платок, в который Касс громко высморкалась. – И она была такая беззащитная. Вздрагивала от каждого взгляда. А вместо Мэрион Келлер с ней была мерзкая старая карга. Настоящая горгона! Серафина ненавидела ее. Но Ричард требовал, чтобы старуха неотлучно находилась при Хелен. Они даже спали в одной комнате.

Он сказал, что ему позволили забрать Хелен домой при условии, что при ней будет находиться санитарка. – Касс потянулась за следующей сигаретой. – Он сказал, что Хелен пыталась покончить с собой.

– А что говорил доктор Уолтерз?

Касс криво усмехнулась.

– То, что говорил ему Ричард.

– К ней приглашали психиатра?

– Нет. Ее смотрел только старый доктор Уолтерз, а когда он умер, появился Луис Бастедо.

– Но Хелен поправилась.

– Со временем, – ответила Касс. – Она долго была безразличной и выходила очень редко, только чтобы посидеть в саду – и всегда со старой крысой.

– Когда наступило улучшение?

Касс снова задумалась.

– Гм… приблизительно тогда, когда Ричард женился на Анджеле Данверз, в 1957-м. Он собрался в кругосветное путешествие, решил совместить медовый месяц с инспекционной поездкой по делам Организации.

Предполагалось, что он будет отсутствовать три месяца.

И тогда он предложил Хелен заняться переустройством Мальборо. Дал ей полную свободу действий. Она всегда увлекалась мебелью и антиквариатом.

– И Хелен согласилась?

– Мгновенно. Она все перевернула вверх дном и создала Мальборо заново. Раньше здесь было совсем по-другому. То, что вы теперь видите, целиком заслуга Хелен. Но в прежние времена здесь было полно довольно уродливых вещей. Она избавилась от тяжелой викторианской мебели, пригласила декораторов, отдала в реставрацию все картины и старые ткани. Она ушла в это дело с головой, и, видимо, это вдохнуло в нее новую жизнь.

– Еще бы! – рассмеялся Дан. – Ричард был хитер как дьявол. Он направил ее материнский инстинкт на Мальборо. Сколько раз мы слышали от Хелен слова:

«Мальборо – это мое детище».

Рот у Матти открылся.

– Он знал, что тогда она перестанет спрашивать, где ее настоящий ребенок.

Глядя на Касс, Дэв спросил:

– А она спрашивала?

Касс утвердительно кивнула.

– Когда она вернулась. Она по-прежнему ходила во сне, но не так, как раньше. Раньше она просто разгуливала по дому, как привидение… или стояла где-нибудь неподвижно. Я думаю, это было из-за пти-маль. Но потом… – Касс жадно затянулась, – она плакала и стонала, ломала руки. В первый раз она испугала меня до полусмерти. – Касс вздрогнула. – Я подошла к ней и спросила, в чем дело, а она протянула ко мне руки и посмотрела так жалостливо… – В горле у Касс стоял комок. – «Я ищу свою дочурку, – сказала мне она, – они забрали ее у меня. Пожалуйста, помогите мне ее найти. Ей плохо без меня…» Тут на нее налетела эта старая карга, а когда я спросила, что все это значит, та огрызнулась, что это не мое дело. Однако когда я пригрозила, что пожалуюсь Ричарду, она ответила, что это одно из проявлений болезни, что Хелен вообразила, что у ней есть ребенок.

– Вот видите! – Дан хлопнул себя по ляжкам. – Все сходится!

Дэв снова задумался.

– Есть доказательства, что Хелен была в сумасшедшем доме? – спросил он.

– Только слова самого Ричарда.

– Ты вела все его финансы. Тебе приходилось оплачивать счета из психиатрической больницы?

Касс покачала головой.

– Какие-нибудь счета за лечение?

Опять отрицательный ответ.

– Все сходится! – Дан торжествовал. – Если Касс не платила, значит, платить было не за что. Через ее руки проходили все счета Ричарда… даже счета за драгоценности, которые он покупал Матти!

– Я всегда считала, что он платит за лечение сам, – сказала Касс извиняющимся тоном. – Все, что касалось Хелен, хранилось в строгой тайне. Он не желал, чтобы кто-нибудь об этом знал. Когда его спрашивали, он всегда отвечал, что Хелен в частном санатории в Швейцарии, что врачи не рекомендуют ей жить в тропическом климате.

– А что ему оставалось! – язвительно заметил Дан. – Клянусь, он понятия не имел, где его сестра.

А когда он якобы ее навещал, он просто-напросто искал ее! Слишком много совпадений. Две женщины, похожие друг на друга как две капли воды, пропадали неизвестно где пять лет, с 1946-го по 1952-й, точнее, Хелен пропадала шесть лет, но здесь необходимо принять в расчет ее беременность. В жизни обеих фигурирует Мэрион Келлер. И еще одна «случайность»: кто был попечительницей приюта Хенриетты Филдинг? Графиня Темпест, безутешная мать нашего дорогого Руперта!

Что вы скажете об этом совпадении?

– И она допустила, чтоб ее внучка, плоть от плоти Темпестов, росла в приюте, который содержался на средства ее семьи? Это уж слишком! – фыркнула Касс.

– Я спрашивал Нэнни Бейнз и об этом. О внучке никто ничего не знал. Никому и в голову не пришло связывать девочку по имени Элизабет Шеридан с Хелен и Рупертом Темпестами.

– Но ты же ссылался на поразительное сходство, – не сдавалась Касс.

– Верно! Но когда Элизабет было пять? Просто еще один ребенок, еще одно лицо в толпе детей, которых графиня, вероятно, не слишком часто видела. Нет, Мэрион Келлер никому не раскрыла секрета. Она была отнюдь не глупа, опять-таки по словам Нэнни Бейнз.

И понимала, что если узнает графиня, то узнает и Ричард Темпест, а от него она и хранила эту тайну.

Дан повернулся к Элизабет.

– Вы когда-нибудь встречались с графиней лицом к лицу? – спросил он.

– Нет.

– Вот видите!

– Она посещала приют раз в год, – продолжала Элизабет тусклым голосом. – Изредка мы видели ее в церкви.

– Где лучше всего спрятать ребенка? На виду у всех! – победно воскликнул Дан. – Она наверняка читала «Похищенное письмо»… Нэнни сказала, что Мэрион была образованная женщина.

– Она уехала в Гертон, – произнесла Элизабет тем же тусклым голосом.

– Не сомневаюсь, что она умерла, – произнес Дэв, глядя на Дана умными голубыми глазами. – Иначе ты притащил бы ее сюда.

– Умерла в 1968 году, – коротко ответил Дан.

– В октябре 1968-го, – уточнила Элизабет.

– Ты была на ее похоронах? – быстро спросил Дэв.

Он почувствовал, как ее рука напряглась в его руке, а по телу пробежала дрожь.

– Нет, – ответила она.

– Ты виделась с ней после того, как покинула приют?

– Несколько раз.

– Она больше ничего не говорила тебе о матери?

– Нет.

– Вряд ли вы когда-нибудь о ней спрашивали, – уничижительно заметил Дан.

– Нет, не спрашивала.

Что-то в ее отстраненности не понравилось Дану.

Схватив портрет, он подбежал к Элизабет и поднес его почти вплотную к ее лицу.

– Взгляните на эту картину! Внимательней! Неужели это лицо ничего для вас не значит? Это же ваша мать!

Родная мать! Как можно забыть свою мать?

Дэв возмущенно оттолкнул Дана, но Элизабет, взяв портрет, принялась напряженно его разглядывать.

– Краски… – произнесла она странным, неуверенным голосом.

– Смелей! – Дэв положил ей руку на плечо и ободряюще его пожал.

– Они напоминают мне… другие краски. – Дэв видел, как она старается поймать ускользающие воспоминания. – Отсветы на полу… Я там играла.

– Где? Когда? – не выдержал Дан.

Она предельно напряглась, затем удрученно сказала:

– Нет, не помню.

– В приюте? – спросил Дав.

– Нет, – ее голос окреп, – в приюте не было витражей. – Лицо ее изменилось. – Это окно, большое квадратное окно… Витраж, с изображением корабля… галеона в открытом море. – Она закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти остальное. – Нет, больше ничего не помню.

– Черт побери! – обрушился на нее Дан. – Почему это я помню все, что со мной было в глубоком детстве?

– Наверное, это имеет отношение… к смерти ее матери, – сказал Дэв спокойно.

– Но ее мать жива… – сердито начал Дан.

– Мы знаем это – теперь. Но тогда Элизабет этого не знала.

– Ты думаешь, это случилось с ней… когда Хелен снова попалась в лапы Ричарду? – медленно спросила Касс.

– Вероятно. Нам не известно, что именно произошло, но Хелен внезапно исчезла. Как еще объяснить ребенку исчезновение матери?

Касс замерла и вдруг услышала, как Элизабет говорит чужим, стеклянным, как недавно у Хелен, голосом:

– Быть может, как раз поэтому я боюсь кладбищ…

Дэв заглянул ей в лицо.

– Расскажи нам об этом, – произнес он таким голосом, что Ньевес прикусила губу, а Касс сжала зубы.

– Они… меня беспокоят, пугают… я даже не могу идти по улице, где есть кладбище… меня охватывает панический ужас, я задыхаюсь, ноги становятся ватными…

В ее лице, ее глазах застыл знакомый страх. Касс глядела на эту новую, до боли непривычную Элизабет, которую хотелось прижать к груди со словами: «Успокойся, Касс с тобой». Но приходилось сидеть смирно и помалкивать. Здесь распоряжался Дэв. Касс видела, как крепко Элизабет вцепилась в его руку – на смуглой коже проступили белые полосы. Видела, как он ободряюще сжал ее ладонь.

– Как только я вижу кладбище… со мной творится что-то странное… я теряю над собой контроль… и мне приходится спасаться бегством, чтобы не стать посмешищем.

Элизабет была не в силах продолжать. Она сидела, закрыв глаза, бледная и дрожащая.

Касс не могла поверить своим ушам. Сама мысль о Элизабет Шеридан, потерявшей над собой контроль, не умещалась в голове. Однако она заметила, что Дэва признание Элизабет ничуть не удивило. Она почувствовала, как в ней закипает гнев.

До глубины души изумленный Дейвид, который до этого не произнес ни слова, робко высказал предположение:

– Быть может, ты испугалась на похоронах матери?

– Как она могла испугаться, если ее мать жива? – раздраженно спросил Дан. – Ее мать – Хелен.

– Я поверю, когда это скажет сама Хелен, – мрачно покосился на Дана Дейвид.

– Проклятье! Что тебе еще нужно? Я привел кучу доказательств 1 – Остается еще много неясного, – коротко заметил Дав. – К примеру, где Хелен жила эти пять лет.

– Конечно же, в доме с витражами! – мгновенно нашлась Матти.

– Возможно, но где этот дом? И как Мэрион Келлер узнала, что Хелен больше не вернется? Иначе она не отдала бы Элизабет в приют. – Он покачал головой. – У нас в руках множество оборванных нитей.

– Тогда мы заставим Хелен связать их, – не унимался Дан.

– Когда еще это будет… – уныло протянул Дейвид.

– К тому же не ясно, зачем Ричарду понадобилось выдавать свою племянницу за родную дочь, – вмешалась Матти.

На этот вопрос никто не смог ответить.

– На это должна быть причина, – настаивала Матти. – Найдите ее, и вы найдете все остальное… попомните мои слова! – Она вызывающе обвела всех взглядом.

– Ну что ж, ищите, – недоверчиво произнес Дан, – эта история как раз в его вкусе! Наверняка он чуть не лопнул от смеха. Сначала он доводит до безумия свою сестру, затем наблюдает, как ее дочь воспитывается в приюте, затем делает эту девочку наследницей всего своего состояния – и при этом никто ничего не знает и даже ни о чем не догадывается! Во всем видна его дьявольская рука! Помните, как он любил нас всех морочить, запутывать?

– Да, а потом глядеть, как мы выпутываемся, – отозвалась Касс и тут же испуганно замолчала, поняв, куда привели их эти рассуждения.

– Что ж… Возможно, такова его последняя игра…

К тому же он ничего не теряет. Он мертв.

– А мы зашли в тупик, – мрачно заметил Дейвид, – и только Хелен может нас оттуда вывести.

– У Хелен не просто обморок, – вмешалась Матти, решительно тряхнув головой. – Она была твердая как доска, а при обмороке человек расслаблен.

– Вот почему Луис забрал ее в больницу, – рассеянно заметил Дэв. – Все, что мы захотим узнать, теперь пройдет через его руки…

– Черта с два! – злобно ответил Дан. – Он служит нам и получает за это деньги.

– Он управляет больницей, – спокойно поправил Дэв.

– А мы управляем им!

Дан возбужденно расхаживал взад и вперед перед камином.

– У Хелен в руках все ответы, и мы обязаны их из нее вытащить!

– Если она их помнит, – пробормотала Матти.

– Так мы заставим ее вспомнить!

– Как?

– Есть множество разных способов… – раздраженно ответил Дан. – К примеру, наркотик правды, как там его…

– Содиум пентатол, – сказал Дэв.

– Нет, не этот. – Дан щелкнул пальцами. – Скополамин! Один раз уколоть Хелен, и истина выйдет наружу!

– Сначала тебе придется заколоть Харви, а заодно и Луиса Бастедо, – мрачно заметила Касс.

– Он управляет больницей с нашего согласия, – не сдавался Дан. – Нам нужно докопаться до истины любыми средствами… Завещание должно быть признано недействительным.

– Мы не разбираемся в этих вопросах, – возразила Касс. – Это компетенция Харви.

– Харви? Он специалист по административному праву, а мы должны проконсультироваться с адвокатом по наследственным делам.

– Только через труп Харви!

– Через труп любого! – сказал Дан таким тоном, что они в ужасе застыли. – Вы думаете, что теперь, когда дело зашло так далеко, я буду сидеть сложа руки и молчать? – спросил Дан ехидно. – Не надейтесь – Единственная надежда на Хелен, – сказал Дэв, подытоживая дискуссию. – На сегодня разговор окончен. Во всяком случае, из Элизабет уже ничего не выжать.

– Я отведу ее наверх… – Касс поднялась.

– Я сам отведу, – сказал Дав.

Касс пришлось снова опуститься в кресло, в бессильной злобе наблюдая за тем, как Дэв помогает обмякшей Элизабет встать со стула.

– Помоги мне, – сказал Дэв Ньевес, которая расцвела, поймав на себе его взгляд. – Поддерживай ее с другой стороны. – И послушно, потому что такова была его воля, Ньевес просунула свою руку под безжизненную руку Элизабет, и они втроем вышли из комнаты.

– Бедная дурочка, – сказала Матти без тени сочувствия.

Дан засмеялся:

– Они все становятся дурочками, когда появляется этот сукин сын.

Касс, угрожающе побагровев, рванулась с места и со всего размаха влепила ему пощечину.

– Попридержи язык! – прорычала она.

Держась за покрасневшую щеку, Дан несколько секунд изумленно глядел на Касс, затем недобро ухмыльнулся.

– Ну, хорошо, хорошо, – сказал он примирительно. – Так вот как обстоят дела… мне следовало бы об этом знать.

Матти с живым любопытством наблюдала эту сцену, тогда как Дейвид, который всегда узнавал обо всем последним, выглядел совершенно убитым.

Губы у Касс задрожали.

– Вы ничего не понимаете, – сказала она. – Ничего…

И выбежала из комнаты.

Ньевес помогла Дэву отвести Элизабет, которая шла между ними, как зомби, до спальни. Потом Дэв сказал:

– Спасибо, дорогая. Теперь я и сам справлюсь.

– Ты в этом уверен? – спросила она, прикусив губу.

– Да. А ты отправляйся спать. Иди же, – повторил он, видя, что она замешкалась, но, заметив ее расстроенное лицо, добавил:

– Я зайду к тебе чуть позже…

Как только уложу ее в постель.

– Хорошо.

Элизабет безучастно сидела, пока Дэв раздевал ее.

Ее глаза подернулись пеленой шока. Они были такими же безжизненными, как и ее движения. Когда он наконец уложил ее в постель и накрыл простыней, она, не мигая, по-прежнему глядела прямо перед собой.

– Моя любимая, – сказал он нежно. И повторил:

– Моя любимая…

Элизабет его не слышала. Какое-то время он смотрел на нее, затем круто повернулся и зашагал по коридору в комнаты Хелен.

Двери открыла Серафина.

– Мистер Дэв… – она приветливо улыбнулась.

– Мне нужна твоя помощь, Серафина… ты знаешь, что случилось сегодня ночью?

Улыбка исчезла.

– Да.

– Я хотел бы поговорить с тобой об этом, прямо сейчас. Приготовь, пожалуйста, один из твоих отваров для мисс Элизабет. Она в шоке. Я хочу, чтобы она уснула.

Серафина кивнула.

– Хорошо. – Она пристально вглядывалась в его лицо. Заметив в его голубых глазах боль и тревогу, она сказала:

– Я принесу ей сон.

– Спасибо, – Дэв широко улыбнулся.

Вдвоем они приподняли Элизабет, и, пока Дэв держал ее, Серафина поднесла чашку к ее губам.

– Пей, – приказала она вкрадчивым, обволакивающим голосом. – Пей…

Элизабет послушно выпила до дна прозрачную дымящуюся жидкость, не понимая, что делает, но подчиняясь настойчивому голосу.

– Она будет спать, – сказала Серафина. – Не меньше двенадцати часов.

– Это как раз то, что мне нужно.

Дэв осторожно опустил Элизабет на подушки, поправил простыню. Ее глаза все еще были открыты, но вскоре веки дрогнули и опустились.

Серафина стояла с пустой чашкой в руке. Ее загадочный непроницаемый взгляд блуждал по лицу Элизабет.

– Ты понимаешь, почему я хочу с тобой поговорить? – спросил Дэв.

– Конечно, – она утвердительно кивнула, затем подняла на него свои бездонные глаза. – Я жду тебя, – произнесла она, поклонилась и молча выплыла из комнаты.

Дэв коснулся губами губ Элизабет. Она не пошевелилась. Он отвел с ее лица пряди шелковистых волос.

– Я приду утром, – сказал он громко, чувствуя, как стучит его сердце. Она совсем ослабела, оказалась более уязвимой, чем он думал. Весь ее мир в одночасье рухнул. Но разве он не этого хотел: чтобы она воскресла из пепла? Дай Бог, чтобы его рецепты оказались верными.

Ньевес стояла на коленях перед образом девы Марии. На ней была ночная рубашка до пят, с глухим воротом в оборках. Она повернула голову и, увидав Дэва, радостно улыбнулась, затем опять погрузилась в молитву. Он видел, как передвигались четки в ее руках, глаза были закрыты, губы беззвучно шевелились. Он подождал. Она поцеловала четки, перекрестилась и поднялась с колен.

– Ах, Дэв, – испуганно произнесла она, – все так ужасно! – Она прижалась к нему, спрятав лицо у него на груди. – Что теперь со всеми нами будет?

– Ничего особенного. Дан запустил машину, и теперь ее не остановить.

Ее глаза потемнели.

– Как же он ее ненавидит, – сказала она изумленно. Затем виновато добавила:

– Я не любила ее, но никогда так ее не ненавидела, честно.

– Я верю, – сказал Дэв, – ты на это не способна.

Он подвел ее к украшенной оборками кровати под балдахином. Забравшись в нее, Ньевес серьезно произнесла:

– Мы должны помочь тете Хелен, верно?

– Да.

Она облизала губы.

– И… и Элизабет… тоже.

– Да, и ей.

– С ней все в порядке?

– Да. Она спит.

Ньевес вздрогнула.

– Она ужасно выглядела… такая скованная… и бледная.

– Она была в шоке, вернее, они обе.

Глаза Ньевес наполнились слезами.

– Это жестоко, отвратительно… Я ненавижу его! – негодующе воскликнула она, – Он гнусный, злобный! – Голос ее стал жалобным. – Ведь это не правда, Дэн? Дедушка не мог этого сделать.

– Это мы и пытаемся узнать, – сказал Дэв мягко.

– Он не мог этого сделать, только не дедушка!

Но отчаяние в ее глазах говорило, что Ньевес знает: он мог. Сделал.

– Как хорошо, что ты со мной… Я бы не вынесла этого одна.

– Да, я с тобой. – Мягко он заставил ее улечься на подушку, накрыл простыней.

– Все кончится хорошо, правда, Дэв? В конце концов все уладится?

Весь ее мир рушился.

– Мы сделаем для этого все возможное, – ответил он ласково.

– Я не смогу уснуть, – пожаловалась Ньевес, скорчив горестную гримаску. – Все время только об этом и думаю.

Она схватила его за руку.

– Тебе обязательно идти? Когда ты здесь, мне не так страшно.

– Да, обязательно, – сказал Дэв мягко, но настойчиво. – Меня ждут кое-какие дела. – И тут же, заметив ее отчаяние, прибавил:

– Но я подожду, пока ты не заснешь.

Его рука потянулась к лампе и выключила свет.

– Дай мне руку, – голос Ньевес звучал совсем по-детски. Он так и сделал. Ладошка Ньевес свернулась в его теплой, мягкой руке.

Он сидел в темноте, пока ее пальцы не разжались и дыхание не стало ровным. Осторожно уложив ее руку под простыню, Дэв тихо вышел из комнаты.

Серафина приготовила отвар и для него. Отвар пах лимоном и был восхитительно вкусным. Когда она положила свои легкие руки на его ноющий затылок, он спросил, мрачно усмехаясь:

– Ты и вправду ведьма?

Черные глаза сверкнули.

– Про меня всякое болтают.

– Но ты всегда знаешь, что делается на острове.

– Ведь я принадлежу острову, – прозвучал загадочный ответ.

– А как давно ты в Мальборо?

– Мне было четырнадцать, когда меня приставили к госпоже – сидеть у ее колыбели.

– И с тех пор ты неотлучно при ней.

Отвар снимал непомерное напряжение, облегчал восприятие ночных событий, сводя их к мыслимому размеру, с которым было легче иметь дело. Но Дэву пришлось выпить вторую чашку, прежде чем он рассказал Серафине, что случилось. Она слушала молча, не отрывая от него своих внимательных, настороженных глаз.

Только когда он закончил, она произнесла:

– Портрет и кольцо. Я хочу их видеть.

Он принес их из гостиной и протянул ей. Вынув из кармана фартука очки без оправы, Серафина долго изучала то и другое. Затем вздохнула:

– Да… – ее голова утвердительно качнулась. – Да.

Дэв подождал.

– Когда она ко мне вернулась, – начала Серафина как раз с того места, с которого он хотел, – она была уже другой. Не девушкой, а женщиной. Худой, запуганной, со шрамами на затылке, и я сразу заметила, что тело у нее тоже изменилось. Груди стала полнее, длиннее, не твердые, с розовыми сосками, а мягкие, слегка отвисшие – такое бывает лишь после того, как в них было молоко. И у нее исчезли ужасные боли при месячных. Раньше ей приходилось целыми днями лежать в постели, жестоко страдая. Старый доктор Уолтерз сказал, что ей поможет только рождение ребенка. Я дала ей один из моих отваров, и когда она заснула, осмотрела ее. Все сомнения исчезли. У нее был ребенок. Когда на острове еще не было доктора, мне приходилось принимать роды. Поэтому я знала.

– Но знала ли она?

– Нет. Она ничего не знала. Сначала она даже меня не могла вспомнить. Ей пришлось объяснять… столько разных вещей. А потом начались сны.

– Сны?

– Каждую ночь один и тот же сон. Она ходила во сне, стонала, плакала, протягивала руки, а потом стояла, склонив голову набок, и прислушивалась. Когда я подходила к ней, она прижимала палец к губам и говорила: «Тише… Слышишь? Мой ребенок плачет, зовет меня… Я должна найти своего ребенка…»

И она не успокаивалась, пока я не принималась искать вместе с ней. А наутро она ничего не помнила.

Когда я спрашивала, где она была и что делала, она не могла ответить. Всегда отвечала одно и то же: «Я не помню», – и мои расспросы ее огорчали. Мне удавалось выведать какие-то крохи, только когда она ходила во сне. Что ребенок был девочкой, что у нее были длинные светлые волосы, что госпожа отчаянно, безумно ее любила и что потом ее забрали. Но когда я спрашивала, кто ее забрал, она в страхе оглядывалась и, прижав палец к губам, шептала: «Они». Мне так и не удалось добиться от нее, кто это «они». Когда же я спрашивала, кто отец ребенка, она отвечала: «Это только мой ребенок» – и снова заливалась слезами. И мне приходилось быть очень осторожной, потому что та мерзкая женщина все время подглядывала и подслушивала. Я сразу поняла, что ее наняли, чтобы шпионить. В ней не было никакой нужды, ведь я ухаживала за госпожой. А ей оставалось лишь подглядывать, подслушивать и доносить ему. Но я сделала так, чтобы она перед сном всегда принимала отвар, поэтому она не слышала, как госпожа ходит ночью. И я всегда запирала на ключ ее комнаты, чтобы никто не узнал то, что знала я, потому что однажды ночью госпожа спустилась вниз, и там ее увидала мисс Касс. Но когда она пришла ко мне и рассказала, что говорила госпожа, я ответила, что у нее такая болезнь… что мистер Ричард предупреждал меня об этом.

– Он в самом деле предупреждал?

– Да. Он сказал, что доктора нашли у нее шизофрению, что все разговоры о ребенке ее фантазия, часть того мира, в который она погрузилась, когда сошла с ума. Когда он спрашивал меня об этом, я отвечала, что она ходила во сне всего раз или два и что после моих отваров она крепко спит. И он был доволен.

– Ты веришь в то, что она была сумасшедшей?

Лицо Серафины презрительно вспыхнуло.

– Она никогда не была сумасшедшей! Ее заставили в это поверить, на самом деле с ней было совсем другое.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ее лечил только старый доктор Уолтерз, а он говорил то, что ему прикажут. Он дорожил своей приятной, легкой жизнью, а еще больше боялся потерять доступ к наркотикам.

– Так он был наркоман! – ужаснулся Дэв. Это меняло дело.

– Морфинист. У него служил мой племянник Солемен. Это доктор Уолтерз сказал, что госпожа сошла с ума, когда она сделалась раздражительной и странно себя вела. Он сказал, что ее нужно изолировать. Но только потому, что ему приказали.

– Как мистер Ричард объяснял отсутствие Хелен?

– Что ее пришлось оставить в Европе ради ее же собственного блага. Когда я его спросила, можно ли мне поехать навестить ее, он мне ответил, что она нуждается в уединении и что посетители ее огорчают… даже он.

– Как ему удалось ее вернуть?

– Он сказал, что она пыталась покончить с собой, бросилась в лестничный проем и сломала череп. Сказал, что после несчастного случая она стала… послушной, но что за ней все время нужно присматривать, и вот почему при ней неотлучно находится та женщина. Но она не была сиделкой! – презрительно бросила Серафина. – Она была шпионкой, его глазами и ушами…

Но я утихомирила ее, – Серафина чуть заметно улыбнулась. – Она обожала мои отвары, и я позаботилась о том, чтобы она крепко спала всю ночь… да и большую половину дня. Я ей сказала, что вместо нее буду давать госпоже лекарства. Но я не давала. Я их выбрасывала.

А однажды я дала этой шпионке отвар, после которого она стала как пьяная… и он ее увидел. – Серафина злорадно усмехнулась. – Пришлось отослать ее назад.

– И больше никто не мешал тебе заботиться о госпоже.

– Нет.

– А он… не возражал? – деликатно полюбопытствовал Дэв.

Серафина презрительно улыбнулась.

– Нет. У него не было выбора.

Что-то в бесстрастном лице Серафины не позволило Дэву спросить: «Почему?» – но, кажется, он и сам это знал. Если Ричарда Темпеста можно было назвать королем Темпест-Кей, то Серафину – верховной жрицей.

– А после того как старый доктор Уолтерз умер, построили больницу и приехал доктор Бастедо.

– И тогда все изменилось, – заметил Дэв мрачно.

– Да, новый доктор установил, что было с госпожой на самом деле. Он был поражен тем, как ее лечили, и ясно сказал об этом мистеру Ричарду. Сказал, что старый доктор Уолтерз ничего в этом не смыслил. Госпожа стала первой пациенткой больницы, и доктор Бастедо сделал ей множество разных исследований. А потом он позвал специалиста из Нью-Йорка. Тот прописал ей совершенно новое лечение – гормональные инъекции. – Серафина хмыкнула. – А мистеру Ричарду пришлось согласиться, потому что доктор был очень известный, очень знаменитый. Доктор Бастедо позвал его, когда мистер Ричард куда-то уехал… Когда он вернулся, он ужасно разозлился, но делать было нечего, иначе вся правда вышла бы наружу. Он сказал, что просто потрясен, что всегда безоговорочно доверял старому доктору Уолтерзу, что тот был семейным врачом много лет. Но он также сказал, что доктору Бастедо, прежде чем звать другого врача, сначала следовало у него спросить.

– И что Луис ответил? – глаза у Дэва сверкнули.

– Что когда кто-то болен, то ты не ждешь разрешения, а делаешь то, что необходимо. Что его пригласили на остров в качестве врача и в этом качестве он нуждался в консультации специалиста. И что он описал этот случай в научном журнале… разумеется, без имени.

– И новое лечение помогло?

– Произошло чудо. Уже на следующий день госпожа стала совсем другой. Ни приступов раздражения, ни хождений во сне, ни прочих причуд. Она никогда не была сумасшедшей, сказал доктор Бастедо. Никогда.

Это было гормональное нарушение. Он сказал, что эту болезнь открыли совсем недавно, что доктор Уолтерз мог об этом не знать.

– Она по-прежнему проходит лечение?

– Да. Но гораздо реже, из-за возраста. Теперь она ложится в больницу раз в полгода для имплантации гормонов.

– Понятно, – сказал Дэв, который и впрямь многое понял. – Луис Бастедо знает о ребенке?

– Да.

По ее лицу, ее глазам он догадался:

– Но мистер Ричард не знал, что Луис знает?

– Этот вопрос никогда не обсуждался.

«Честь и слава Луису Бастедо, – подумал Дэв, – человеку, который всегда знал, когда держать язык за зубами».

– Ты совершенно ничего не знаешь, даже сейчас, где была мисс Хелен все эти годы?

Серафина покачала головой.

– Нет. Она не могла мне сказать. В ее памяти остался только ребенок… всегда ребенок, потому что она любила его.

Они молча глядели друг на друга, думая о страшном зле, причиненном женщине, которую они оба любили.

– Она по-прежнему ходит во сне?

– Нет. Это кончилось, когда она вылечилась. И она больше не видит снов. – Серафина вздохнула. – Она убеждена, что это вызвано ее болезнью… Доктор Бастедо объяснил ей, что у нее было не в порядке, но мне кажется, что в глубине души она убеждена, что она была сумасшедшей. Сегодня она испытала огромное потрясение. Оно воскресило в ее памяти те ужасы, о которых она забыла.

– Ей промывали мозги, – сказал Дэв тихо, но Серафина услышала.

– И я так думаю. Она сказала мне, что ей на голову надевали разные штуки… с проводами.

– Лечение шоком.

– Верно. Но не для того, чтобы восстановить ее память, а чтобы уничтожить ее.

– Но зачем? Зачем ему проделывать такое с собственной сестрой?

– Потому что он ненавидел ее.

– Ненавидел?

– Он завидовал.

И снова Дэв мог только повторить за ней:

– Завидовал?

С чего было такому человеку, как Ричард Темпест, завидовать своей робкой, нежной, мечтательной сестре?

– Из-за ребенка, – сказала Серафина спокойно.

Дэв ошарашенно на нее глядел.

– У него не было своих детей, – мягко напомнила Серафина. Ее тяжелый, умный взгляд не отпускал Дэва.

– Господи, – сказал Дэв. Ему нужно было встать, двигаться. – Он хотел ребенка? – Дэв поглядел на Серафину. – Наследника! А у него были только пасынки! – Он прошелся вперед, потом вернулся. – Сходится! Все сходится! Он всегда знал о ребенке, но ничего не говорил, потому что надеялся иметь своего.