Текст книги "Раскрыть ладони"

– Осталось выяснить только…

– Не думаю, что мы узнаем имя или приметы, – усомнился дознаватель.

– И все же… Любезный, вы можете объяснить, что случилось с вашими руками?

Харти опустил взгляд, всмотрелся в узел безвольно повисших конечностей.

– Мои руки… Он сказал, подлецам и предателям руки не нужны. Совсем не нужны. И у меня рук больше не будет… Я просил его остановиться. А он только говорил: вспомни, какую ты совершил ошибку, и исправь ее. Он все время это говорил. И с каждым словом ломал… Больно… Больно…

– Как он выглядел?

– Не знаю… Лица нет… Не вижу… Только голос. Только он. Вспомни и исправь, вспомни и исправь, вспомни и исправь… Иначе боль не закончится. Но он обману-у-ул!

Отрывистые вдохи перешли в отчаянный вопль, и Харти покатился по лужайке прямо перед судейским столом.

– Обману-у-у-у-ул! Я же сделал все, как было нужно… Я сделал!.. Так почему же мне снова больно?!

Судья скорбно качнул головой, и стоящий за спинкой кресла стражник потянул из ножен короткий меч.

– Обману-у-у… Аг-р-х!

И все затихло. Поэтому звук упавшего в траву у моих ног кусочка коры показался мне громом небесным, и я невольно поднял голову, чтобы убедиться: грозы нет. Поднял и встретился взглядом со знакомыми серыми глазами на лице, по которому неугомонной змейкой метался магический узор.

* * *

– Я просил не приходить сюда.

Занавеси давно уже успокоились, но слова прозвучали только сейчас. Потому что я до последнего надеялся: он не осмелится остаться и уйдет.

Зря надеялся.

– Думаешь, было бы лучше, если бы я постучал в дверь? Представляю, как удивились бы твои родственники!

– Я просил не приходить вовсе. Никогда.

Убийца вздохнул и переместился из-за моей спины вперед. То ли чтобы видеть выражение моего лица, то ли хотел показать мне свое удовольствие.

– Но мне же нужно будет как-то забирать заказ, верно?

– Как делал, так и забирай. Только он еще не готов.

– А я не за ним и пришел.

Хочет меня разозлить? Бесполезно. Я давно уже переполнен злобой. И ее костер не сможет запылать жарче, только прогореть. Дотла.

– Ты не понимаешь слов?

– Прекрасно понимаю.

– И почему же ты снова здесь?

– Потому что хотел удостовериться.

– В чем?

– В твоем успешном возвращении домой.

И голос-то как заботливо звучит! Нет, ему не убийцей надо было становиться, а подаваться в актеры. Хотя Тени ведь тоже немало актерствуют, когда подбираются к своим жертвам.

– Были сомнения?

Спокойное признание:

– Были.

– Неужели?

Убийца всмотрелся в мое лицо, недовольно фыркнул и отвел взгляд.

– Да ты и сейчас…

– Какой?

– Опасный.

Вот как? Интересно, что сие определение означает в устах Тени? Осуждение или восхищение? Мне почему-то слышится первое, хотя куда более желанно второе.

– А тебе-то что за дело?

– Да никакого. Только хочешь ты или нет, а я здесь побуду. Самое меньшее, до утра.

– Это еще что за заявление?! Да по какому праву…

Он бесстрастно цыкнул зубом:

– А зачем нужны права? Я делаю то, что кажется мне важным, и все.

– Слушай, ты…

– А вот лезть в драку не советую. Лучше отдохни. Хотя… Если не можешь иначе, давай.

Убийца переступил с ноги на ногу, меняя положение ступней, и пружинисто согнул колени, готовясь к отражению возможной атаки. Или к уходу от нее.

– Ну?

Боги, как же мне хочется его ударить! Со всей силы, чтобы кулак вонзился в тело, смял плоть, провернулся, закручивая волокна мышц… И чтобы обязательно потекла кровь. Горячая, распространяющая в воздухе аромат, похожий на дыхание моря, принесенного ветром, только душно-приторный, а не свежий.

Очень хочется. Но пальцы и не думают сжиматься. Потому что они благодарнее, чем мое сердце. Не могу поднять руку на человека, который… Нет, не спас мне жизнь. Но сделал немногим меньше. Причем сделал по собственной воле, без просьб и требований.

Правда, и простить ему содеянное тоже не могу.

– Ну же? Я жду!

Поворачиваюсь спиной.

Проходит минута, и Тень снова вырастает передо мной с прежним недоумением во взгляде:

– Не будешь?

– Нет.

– А я думал, тебе нужно подраться…

– Считаешь себя умным?

Горделивое подмигивание:

– Не без того!

– Ну и считай.

– Эй… Что-то еще случилось?

А вот показного беспокойства мне не совсем требуется. И искреннего – тоже.

– Ничего.

– Я думаю, ты радоваться сейчас должен. А у тебя почему-то все наоборот…

– Радоваться?! – Запрокидываю голову и хохочу. – Радоваться?

– Дурной ты какой-то, право слово…

– С такими помощничками не только дурным станешь!

Кажется, он слегка обиделся: отвернулся, заложил руки за спину и качнулся на каблуках.

– Скажешь, не надо было?

– Что? Помогать? Нет.

– Хотел попасть на каторгу, что ли? У тебя там интерес? Так зачем прикидывался, что переживаешь?

– Я?! Прикидывался?

– Ну не я же! Лицо такое грустное было, словно всю семью зараз похоронил.

– А где ты видел человека, с радостью готовящегося принять обвинение?

Убийца тряхнул белесыми вихрами:

– Так чем же ты недоволен?

Неужели так трудно понять? Это же невероятно просто… Проще простого!

– Не надо лезть в мои дела. Я бы сам справился.

– Са-а-ам? – В голосе Тени появилась горькая насмешка. – Да ты же и палец о палец не ударил! Стоял бы перед судом, как баран, и ждал мясника!

– Ну и пусть! Тебе-то что? Но я бы делал это сам, понимаешь? САМ!

За все прожитые годы мне досталось очень мало заботы от людей, которые меня окружали. Но каждая попытка чужого вмешательства, совершенного даже с любовью и самыми благими пожеланиями, неизменно заканчивалась для меня бедой. И потом, если даже родная мать без видимых причин предала и бросила, как я могу верить незнакомому человеку? Да и отец…

Он прятал меня от жизни. Слишком долго прятал. Может быть, щадил, может быть, надеялся найти средство все исправить. Но что получилось? Мои сверстники, те, что могли бы стать моими друзьями, считали меня заносчивым выскочкой, а теперь открыто смеются или ненавидят. Пусть прошлое изменить невозможно, но я не знаю, что сделать с настоящим, чтобы будущее было ласковее ко мне… Не знаю. И подсказать никто не может. Зато я хорошо понял кое-что другое.

Помощь делает меня слабее. Проедает в моих доспехах дырочку за дырочкой. И если я буду принимать ее без разбора… Да вообще если буду принимать, окончательно потеряю способность драться самостоятельно! А это будет означать гибель.

– Сам пошел бы на плаху… М-да… – Убийца задумчиво скрестил руки на груди. – Тебе это так важно?

– Что?

– Делать глупости в одиночку?

Попытка оскорбить? Думает, таким способом меня можно сбить с мысли? Нет, не на того напал!

– Да.

– А ты не думал, что… – Пауза повисает напряженным ожиданием. Я должен что-то сказать? Шиш! Не буду доставлять противнику подобной радости. – Что вместе глупить веселее?

– Вместе?

Стой напротив меня кто-то другой, кто-то, у кого по лицу не мельтешит черная змейка татуировки, кто-то, не умеющий отламывать от костей по крохотному кусочку, я бы решил, что мне предлагают дружбу. Хотя откуда я знаю, что это такое? Всего лишь слышал рассказы. И дивился свету, наполняющему взгляды людей, рассказывающих о своих друзьях.

– Ну да.

Не-э-э-эт, не поверю! Как бы ни хотел. Потому что тогда совершу самую страшную глупость в своей жизни. Самую непоправимую.

– Ты не должен был вмешиваться.

– Но я вмешался.

– Зря.

– Лгунов и наветчиков надо наказывать.

– Ломая руки?

– Например.

Закрываю глаза, вспоминая, сколько пламени принесло ко мне колыхание Занавесей, когда Харти покатился по земле. Это было не больно, не больнее, чем прикосновение Нитей заклинания, но… Радости тоже не было. Ни единой капли.

– Тебе что, его жалко?

– Ммм…

– Еще скажи, что он был твоим другом!

– Не буду. И… мне не жаль. Совсем.

– Так в чем же дело? Что не так?

Ты не поймешь. Не сможешь понять. Возможно, когда-то давно, пока еще гильдейские наставники не выбили из тебя сострадание к чужим мукам, и удалось бы объяснить… Теперь поздно. Ты просто забыл тот миг, тот крошечный, едва ощутимый, но бесконечно главный миг, который… Поставил точку в книге твоей жизни. Закончил главу. Без возможности исправлений и возвращения назад.

Я злюсь даже не потому, что месть совершили за меня, хотя обидно вкушать плоды, посаженные и взращенные не тобой. Я злюсь потому, что ничего не почувствовал. Ни-че-го. У меня перед глазами корчился от боли человек, пусть и недостойный спасения, но и не заслуживающий смерти, а я просто стоял и смотрел. Даже не сделал попытки остановить стражника. А ведь Харти еще можно было бы вылечить… Конечно, это стоило бы денег и не вернуло бы прежние руки, но позволило бы вполне сносно жить. Требовалось всего одно слово. Слово, которого от меня не ждали ни судья, ни дознаватель.

Не ждали.

Значит, по моему лицу уже тогда можно было все прочитать?

Я не пощадил бы наветчика. Как не пощажу и скупщика, если тот посмеет устраивать торги за имя покупателя. Конечно, сейчас в лавку не отправлюсь, а выжду, пока все утихнет и успокоится, но потом… А ведь Вайли тоже это заметил и понял. Но сбежать не посмеет, потому что слишком самоуверен. Впрочем, это мне даже на руку.

– Тебе не нужно было вмешиваться. Это моя жизнь. Только моя.

– Не хочешь никого к себе подпускать?

– Нет.

Он сжал губы, но не стал возражать и пускаться в споры, а просто кивнул:

– Ну, как хочешь.

Мое напряжение все-таки разрывается отчаянным:

– Мне это очень важно, пойми!

– Да понимаю…

– Я должен все делать сам.

– Угу. Все. Делай, раз уж важно.

– Тебе не надо было… Моя работа над клинком уже закончена. Полностью.

– Знаю.

– Не надо было…

– Я не понимаю только одного. Чем и когда тебе так задурили голову, что ты изо всех дорог всегда выбираешь самую никчемную? Добро бы самую трудную, так нет же… И ведь дураком тебя не назвать. Не понимаю. Но если останусь рядом чуть подольше, чувствую, и сам заболею тем же недугом…

Он поворачивается и идет к окну. Садится на подоконник, перекидывает ноги наружу.

А ведь вроде бы сначала обещал остаться и присмотреть за мной…

Сердце обиженно сжимается. Неужели мне этого хотелось? Тогда зачем я снова все испортил? Зачем настоял на своем?

– Только из дома до утра все же не выходи. А если выйдешь… Я тебя быстро верну в постельку.

Серое пятно слилось с сумерками, наползающими на крышу, и исчезло.

Как тихо… Дядя, похоже, давно уже угомонился, а кузены наверняка отправились бродить по окрестным питейным заведениям, где в преддверии Середины Лета начинают разливать настоявшийся и достигший вершин своего аромата и хмеля весенний эль. Тайана тоже или спит, или рукодельничает, готовя приданое для своей непременной свадьбы. И все вполне счастливы. Одним лишь тем, что живут. Так почему же я не могу быть счастлив?

Потому что мимо меня по тропке жизни снова пролегли чужие следы, которые вполне могли бы слиться с моими. Но я не позволил.

* * *

– Мэ-э-эл…

Осторожное, еле слышное в сопровождении шуршания скребущих дверной косяк ноготков обращение.

– Да?

– Ты никого не ждешь?

– А должен?

Тай испуганно смотрит исподлобья:

– Кто ж тебя знает…

– Что-то случилось?

– Там… к тебе пришли.

– Пришли, так пусть заходят.

– Прямо сюда?

– А куда же еще?

Девушка оглядывает чердак и царящий на нем беспорядок:

– Ну, как знаешь…

Кто бы ни хотел меня видеть, незачем пыжиться и пускать пыль в глаза. Все равно мое благоденствие никого и никогда не будет интересовать. Не прибрано? И что с того? Не успел вернуть порядок перетряхнутым сундукам и книжным шкафам? А когда мне было успевать? После разговора с Тенью сил просто не осталось, я рухнул на кровать и забылся сном. Судя по тому, что не выспался, сон оказался дурной и мутный, да к тому же заставил проваляться до самого завтрака. Приберусь потом. Надеюсь, гость не придет в ужас от разбросанных по полу вещей… А если и придет, его трудности, не мои. Не собираюсь любезничать.

Шорох тяжелой хрусткой ткани. Поскрипывание паркета под узенькими туфельками.

– Так вот где ты живешь.

Голос кажется знакомым, почти родным, и я непременно узнал бы его обладательницу с первого взгляда, если бы… Если бы не новые оттенки, которые были бы дикими и странными для прежней Келли, зато новому образу подходили удивительно хорошо. Собственно, они ведь и были рождены именно для маски знатной дамы, со всем возможным тщанием выпестованы и теперь весьма ловко использовались. Но единым целым с женщиной не стали. Не могли стать. Возможно, должно было просто пройти время, долгое или короткое. И все же я смотрел на гостью и понимал: все ее старания напрасны. Потому что для меня ничего не изменилось.

Темное золото волос гладко зачесано и уложено плотными валиками прически, предпочитавшейся модницами лет эдак двадцать тому назад. Моя мать носила такую же, и я хорошо помню ее злую ругань, предназначенную наполовину служанке, плохо справляющейся с волной густых волос, а наполовину самим непокорным локонам. Ах да, забыл, еще горсточка ругательств отходила мне. За то, что подглядывал.

Почти непроглядное кружевное полотно накидки, закрепленное парой шпилек где-то на затылке, убрано за спину и позволяет оценить невесть откуда взявшуюся благородную бледность прекрасного лица. А по улице, значит, мы теперь ходим, прячась ото всех? Не хотим повстречать старых знакомых, которые нас узнают? Как же быстро меняются люди… Неужели со мной происходит то же самое? Или будет происходить? Правда, пока веской причины не было, но кто поручится в ее дальнейшем отсутствии?

Стройная фигура полностью скрыта под плотным шелком строгого платья, видна только узенькая полоска шеи над высоким воротником и кончики пальцев, словно на показ тела наложен строгий запрет. Впрочем, возможно, знатные дамы именно так и одеваются. Хотя… Если вспомнить Иннели, то она даже в своем замке вольно относилась к одежде. Ага, наверное, в этом и кроется главное различие между дворянами по рождению и теми, кто случайно приблизился к кормушке! Человек, выбившийся наверх из низов, будет вовсю стараться подделаться под существующие правила, чтобы стать «своим». Но, не зная, какое из правил действительно важное, а какое осталось в использовании лишь из уважения к традициям предков, наделает множество ошибок, прежде чем сам все поймет. А пока пытается понять, здорово рассмешит зрителей, конечно же.

Томный взгляд, лениво перетекающий с одного предмета чердачной утвари на другой, наконец останавливается на мне. И только теперь я могу видеть попытки карих глаз вернуть прежнее выражение. Или хотя бы похожее на прежнее.

– Почему ты никогда не приводил меня сюда?

Тень обиды в голосе. Ну да, разумеется! Хоть обстановка моего жилища и заслуживает нелестных слов, но это – дом. Не наемная комната, которая никогда не станет твоей собственностью, не уголок во владениях Науты, разделенный между несколькими девицами, а стало быть, не принадлежащий ни одной из них.

Дом.

Каким же я был дураком! Да если бы Келли хоть раз здесь побывала, она бы…

Нет, не буду снова себя обманывать. Время и случай упущены. Пора забыть о совершенных и несовершенных глупостях. Тем более что иначе я поступить не мог.

Гулящих девиц не приводят домой. Таково непреложное правило, исполняемое всеми без исключения, от бедняков до богачей. Не знаю, откуда оно взялось, но спорить с ним не собирался. Даже не думал, что можно поспорить. Зря? Наверное. Если бы набрался смелости, не потерял бы Келли. Постарался бы не потерять. Ну что с меня взять? Трус, он трус и есть.

А ведь мне хотелось бы все вернуть обратно. Очень хотелось бы. Пока любимое лицо было далеко, отделенное от меня расстоянием и лесом неотложных дел, казалось, удается начать забывать. Но сейчас, всего в нескольких шагах…

Плавные линии черт настолько выверены, словно над красотой женщины работала не только природа, а еще и резец скульптора. Гладкая кожа, под которой на виске тревожно бьется нежно-голубая жилка. Еле заметно вздрагивающие пушистые ресницы. Приоткрытые губы, лишь немного отличающиеся по тону от начинающих розоветь щек… Эй! А при чем здесь румянец? Благородной даме краснеть не положено. Вроде бы.

– Прости.

– За что?

– Я должен был показать тебе, где живу. Тогда бы… – Как я, наверное, смешон в эти минуты. Просто обхохочешься. Пока не поздно, нужно перевести серьезный разговор в шутку, иначе… Я снова начну себя презирать. – Тогда бы сбежала от меня еще раньше!

Она улыбнулась, сделав вид, что оценила мои старания казаться безразличным. Но глаза к улыбке не присоединились, оставляя во взгляде задумчивость и отрешенность.

– Чему обязан визитом? Честно говоря, Келли, я не ожидал увидеть тебя.

– Я тоже не собиралась приходить.

Ну, хоть в этом она не врет. Спасибо. Правда спасибо. Вот если бы сказала, что желала встречи, к примеру, чтобы распрощаться окончательно и высказать все накопленные упреки, я бы не поверил. А так – верю.

– Значит, появилась причина?

– Да.

– Веская?

– И даже очень. Вдвое тяжелее тебя.

Я решил было посмеяться, но вовремя сообразил, что слова Келли не были шуткой. Напротив, она произнесла короткую фразу с такой поразительной серьезностью, что следовало удивиться.

– Прости, я не совсем понимаю…

– Мой супруг. Будущий супруг.

А вот слово «будущий» прозвучало как-то неуверенно. Не все так просто и легко удается красавице? Что ж, бывает. Но я-то зачем понадобился?

– А что с ним?

– Пока ничего.

О, сколько чувств вложено в небрежное «ничего»! Я и не думал, что несколькими звуками можно передать сразу оскорбленное негодование, детскую обиду и холодную ярость.

– Э-э-э… Я слушаю.

– И что именно хочешь услышать?! – Келли почти сорвалась на крик, но быстро взяла себя в руки, видимо, опасаясь близкого присутствия чужих любопытных ушей. – Что я собираюсь пойти под венец со старой развалиной, которая и на ногах еле стоит, а уж в постели и вовсе…

– В постели обычно полагается лежать, разве нет?

– Ой, как полагается! Да только не всему и не всегда лежать нужно!

Хм… Дурак. И как сразу не догадался? Тогда можно было бы избежать злобной вспышки. Но с чего мне было предполагать…

– Сочувствую.

Ноздри тонкого носа бешено раздулись.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Прости, но какое отношение я…

Она шагнула вперед, почти прижалась ко мне и быстро зашептала:

– Ты можешь, ты это можешь, я знаю… Просто сделай для него то же, что делал для меня? Это же вовсе не трудно, и не нужно никаких зелий и чар… У тебя получится… У тебя должно получиться!

– Келли…

В уголках умоляющих глаз застыли прозрачные бусины слезинок.

– Я хочу от него ребенка, мне нужен этот ребенок, понимаешь? Мне никогда ничего не было нужно так сильно! Я не прошу тебя о многом, но ради того, что было, ради всех прошлых дней, когда мы… когда нам было хорошо… ради меня… ты сделаешь меня самой счастливой женщиной на свете!

– Но как я могу…

– Твои руки, только твои руки! Я знаю, он не подпустит к себе ни обычных лекарей, ни магов, он сам так сказал, но ведь ты ни то, ни другое… Помнишь, как у меня болела спина? Лучший лекарь, какого только могла найти хозяйка, ничем не помог, оставил только притирания, от которых толку не было, одна вонь… А ты, помнишь? Ты тогда просто погладил, и боль ушла!

Ну, не просто «погладил», конечно, и не за один раз удалось вправить обратно выбившиеся из пучков плоти невидимые, но полыхающие ощутимым огнем соломинки, но в целом все верно. Правда, у Келли были всего лишь растянуты мышцы или что-то подобное, а то, о чем она просит сейчас…

– Я могу и не…

– Ты сможешь! Я верю, что сможешь!

Наверное, так должны смотреть солдатские жены на своих мужей, уходящих биться с врагом. Сколько неистовой силы, сколько уверенности, сколько страсти… Устоять просто невозможно. И в конце концов, я хочу, чтобы она была счастлива. На самом деле. Пусть без меня, но если счастье для любимой женщины будет создано моими руками, значит, и я тоже… Перестану хотя бы сожалеть.

– Я попробую, Келли.

Она отстранилась, поправила складки платья, одернула рукава и воткнула клюв сложенных пальцев в мою ладонь:

– Отдашь это стражнику у входа, и тебя пропустят. Сегодня вечером.

Согретый чужой плотью металл. Потом посмотрю, что это, а сейчас сжимаю в руке, словно надеюсь подольше сохранить тепло прикосновения.

– Виноградный дом на Второй галерее. Найдешь?

Верхние кварталы? Я там никогда и не бывал. Придется поспрашивать.

– Найду.

– И вот еще что…

Хрусткий шелк прошелестел по обшарпанному паркету.

– Не называй меня так больше.

– Как?

– Я теперь дьеси Каелен. И для тебя тоже.

Ей не надо было этого говорить. Не надо было все портить. Но раз уж сказала…

– Как прикажете, госпожа.

Когда скрип ступенек затих, Тай снова робко заглянула в дверь.

– А кто она? Такая красивая и, верно, очень богатая… Откуда она тебя знает?

– Было дело.

Ответ неопределенный, но сказать точнее и не получится.

– А уж свита-то у нее, как у королевы!

Восторг, смешанный в голосе кузины с почтительным страхом, удивил меня и заставил спросить:

– Ты о чем?

– А ты не видел?!

Довольная тем, что стала обладательницей недоступных другим сокровищ, Тайана притворила дверь и, помогая себе беспорядочными жестами, начала рассказывать:

– Все такие высокие, здоровенные, как на подбор! А на груди у каждого панцирь, так в него смотреться можно, как в зеркало, до того вышлифован! Я даже погладить попросила…

– И позволили?

Девушка обиженно фыркнула:

– Не, кто ж позволит оружие или доспехи трогать? Они ж наверняка зачарованные сверху донизу, а мне папа говорил, что если чары наложены, то их всегда сбить можно, потому лишний раз никого чужого солдат к себе не допустит.

– Так это были солдаты?

– Ну, похожи, только не городские… Грознее в сто раз, а то и больше!

В сто раз грознее наших стражников? У восторга глаза велики. Правда, если вспомнить отдельных доблестных «воинов», можно легко представить грозность и в тысячу раз большую.

– И много их было?

– Да с дюжину.

Ничего себе свита… Келли чего-то опасается? Так почему же на чердак поднялась одна, без сопровождения? Доверяет мне или… Уверена в моей безобидности? Да какая разница?! Ясно одно: ей нужно было оставить в тайне суть нашей договоренности, и цель достигнута. К тому же я согласился, и отступать поздно.

Смущает лишь одно. Или мне только показалось? Когда нежные губы страстно шептали о мечтах и надеждах, отрывистое дыхание, долетающее до моего лица, вызывало желание отвернуться. Или хотя бы зажать нос, только бы не вдыхать воздух, приправленный сладковатым ароматом гниения.

* * *

Найти новое обиталище старой знакомой оказалось совсем нетрудно, и, увидев воочию причину, по которой дом получил свое название, я восхищенно присвистнул, потому что не представлял себе даже в страшных снах такого зеленого буйства.

Лоза оплетала все стены сверху донизу, полностью скрывая под своими резными листьями, из чего сложены охранительные сооружения. Собственно, единственным проходом, очищенным от дикого винограда, оказались ворота, и вот они честно признавались: местный владетель заботится о своей безопасности. Массивные, собранные из кованых пластин, проклепанные и тщательно смазанные маслом, дабы предотвратить появление ржавчины. Такие махины вообще не должны были двигаться, но тем не менее без единого скрипа повернулись на петлях, открываясь передо мной. А я ведь даже не постучал… Кто-то наблюдал за улицей? Похоже. И вот так происходит с каждым встречным? Сомневаюсь. Впрочем, Келли могла предупредить слуг обо мне.

Появившийся в узком проходе приоткрытых створок человек явил собой исчерпывающий ответ на вопрос, чем же была так поражена Тайана. Действительно высокий, но не чрезмерно, он казался внушительнее из-за плотного телосложения и тщательно подогнанных по фигуре легких доспехов, слепящих глаза солнечными бликами. Немолодой, как раз в том возрасте, когда опыт уже пришел, а резвость и не думала еще отправляться на покой. Бесстрастный, обманчиво расслабленный, только немигающий взгляд выдает напряженное внимание. Дорогой наемник, сразу видно.

Не говоря ни слова, он протянул мне руку раскрытой ладонью вверх. Это означает, что я должен… Ну да, конечно! Та бляха, которую оставила Келли.

Отдаю серебряную кругляшку. Стражник совсем не всматривается в отчеканенный на бляхе узор, скорее прислушивается к ощущениям, словно важнее не вид, а вес опознавательного знака. Потом отступает в сторону, освобождая проход. Приглашения войти не следует, но и так понятно: раз уж я здесь, другой дороги не будет. Хотя еще можно отступить, сказать, мол, извините, хозяева, но мне ваш заказ не по плечу, откланяться…

Нет, не уйду просто так. Сначала посмотрю, что за жизнь выбрала для себя Келли, не продешевила ли. Потому и жду, пока страж закроет ворота и направится впереди меня по тенистой аллее к дому, так же надежно спрятанному в объятьях виноградных лоз.

Или это запустение, или… Точный и холодный расчет. Слишком густые заросли. По таким можно пробраться под самые окна незаметно для охранников. Если хозяин дома богат, то почему настолько беспечен? Впрочем, мне ведь еще ничего не известно. Вполне возможно, что в чехарде стволов прячутся и другие стражи, тем более затылок неприятно покалывает, словно не одна пара глаз смотрит мне вслед.

– Подождите здесь.

Нечто среднее между приглашением и повелением остановило меня посреди парадной залы, и, пока стражник удалялся за получением дальнейших распоряжений или возвращался на покинутый пост, я получил возможность растерянно открыть рот и распахнуть глаза.

Да, богато, ничего не скажешь! Одного мрамора на облицовку стен и возведение колонн ушло, наверное, несколько обозов. Представляю, как озолотились купцы, поставлявшие камень… Но, право, его многовато, даже на мой взгляд. Желанная прохлада превратилась в сырой холод склепа. Любопытно, а самим хозяевам уютно здесь жить? Я бы не согласился. Или переделал бы все подчистую. Ну скажите, зачем окружать себя одним только камнем? Только если всю жизнь ждать нападения и готовиться к обороне.

– Поднимайся! – Стылый воздух залы доносит до меня приказ с балюстрады второго этажа.

А она и дома одевается не свободнее, чем на людях, только шелк сменил свой цвет с пепельно-серого на темно-вишневый. Узкие длинные рукава, воротник, заканчивающийся под самым подбородком, нитка крупного жемчуга, плотно охватывающая шею. Правда, сейчас нет накидки, но волосы уложены еще тщательнее, почти прилизаны и собраны в тугой пучок на затылке.

Осторожно шагаю по скользким мраморным ступеням. Хорошо, что подошвы моих ботинок пока не потеряли гладкость, иначе навернулся бы за милую душу. И костей не собрал бы. А высоко-то как и далеко… Почти устал, пока поднимался.

– Идем.

Келли поворачивается спиной и…

Аг-р-хм!

Давлюсь изумлением.

На спине платья нет. Совсем. Огромный вырез, позволяющий рассмотреть во всех подробностях округлые лопатки, бусины позвоночника, ложбинку, плавно переходящую в… Так вот как развлекаются благородные господа! Не припомню, чтобы даже девицы в Доме радости позволяли себе смелость так оголяться.

Бедра покачиваются неспешно и гордо, в такт им из стороны в сторону движется, задевая обнаженную кожу, жемчужное ожерелье, оказавшееся очень даже длинным, просто спущенным назад. Красиво, будь я проклят! Но не греет. Ни капельки. Даже не зажигает. Словно женщина, оказавшись в каменном плену, и сама стала похожей на статую. Жаль. Хотя…

Вот теперь могу сказать уверенно: любви между нами больше нет. По крайней мере, с моей стороны. Я любил живую женщину, а не подделку невесть подо что. Пусть удачную, и все же фальшивку. Но в память об угасших чувствах… Выполню то, о чем меня просят. Чтобы поставить последнюю точку.

– При тебе что-нибудь есть?

– Простите, госпожа?

– Какие-нибудь вещи? Их придется оставить здесь.

Высокие узкие двери, возле которых замер стражник, похожий на предыдущего, как брат-близнец.

– Нет, госпожа. Ничего нет.

Теперь я ученый, с сумкой без надобности не хожу. И уж тем более не оставляю без присмотра. А то подкинут еще что-нибудь, оправдывайся потом.

– Хорошо. Досмотрите его!

Ловкие пальцы охранника пробежались по моему телу, тщательно ощупывая складки одежды, и уделили не меньшее внимание рукам и ногам. Я уже решил, что придется снимать ботинки, чтобы развеять все возможные подозрения, но обошлось: стражник кивнул и распахнул одну из створок.

Первой в комнату прошла Келли, следом отправился я, спиной чувствуя равнодушный тяжелый взгляд. И закрытая дверь не избавила от ощущения слежки. Глупо было обижаться или злиться, но меня раздражал вовсе не сам присмотр, а сопровождавшие его чувства. На меня смотрели как на сущее ничтожество. Пыль. Прах. Грязь под ногами. Ни единой мысли, что я могу оказаться опасным, о нет! Всего лишь способен испачкать дорогие ковры, и именно поэтому за мной вынуждены наблюдать, хотя во всех других случаях не удостоили бы и взглядом.

Конечно, они правы. Я пока еще никто и только надеюсь стать «кем-то». Но насчет безобидности все же поторопились! Слишком самонадеянны? Слишком самоуверенны? Что же, посмотрим, кто на самом деле опасен, а кто нет. При первом же удобном случае не премину…

– Любимый, вот тот человек, о котором я тебе говорила.

«Любимый». Звучит искренне. Именно так, как звучала бы правда. Неужели Келли влюблена по-настоящему? Неважно, что предмет любви – больше деньги, чем живая душа, но чувство имеется. Да еще какое!

Она склонилась над сидящим в кресле мужчиной и нежно коснулась губами лба.

– Оставь нас. Ненадолго.

– Как пожелаешь, любимый.

Перелив колышущегося жемчуга не мог не притянуть мой взгляд, и, когда я снова посмотрел на хозяина дома, увидел в прищуренных глазах хитрую усмешку.

– Хороша, верно?

И что отвечать? Подхватить предложенный тон? Промолчать? Я не знаю, насколько они близки и насколько позволительно подшучивать над избранницей человека, в дом которого меня допустили лишь в качестве безымянного слуги.

– Ты ведь был с ней знаком раньше?

Наверное, нужно подтвердить. Келли должна была рассказать, где познакомилась со мной и при каких обстоятельствах, иначе как бы я здесь очутился?

– Да, господин.

– Она тогда была красивее?

Я вспомнил растекшийся по плечам золотой мед локонов.

– Нет, господин. Она была просто женщиной.

– Кем же она стала теперь?

– Драгоценным камнем в достойной оправе.

Он помолчал, потом то ли хмыкнул, то ли вздохнул, и велел:

– Подойди-ка поближе!

Да, пожалуй, старик. Но довольно крепкий, хотя тому же хозяину Оврага уступит почти во всем. Не тяжелее меня вдвое, слава богам, иначе я бы сразу отказался даже пробовать применять свое умение: через толстые слои жира мои пальцы не способны чувствовать хорошо. Слегка одутловатый, это есть. Нужно будет выгонять лишнюю воду. Сеточка алых линий довольно близко под кожей, тоже не слишком хорошо. Но не смертельно. Этот человек проживет еще с десяток лет, не меньше, если ему помочь. Правда, меня просили совсем о другом…