Текст книги "Раскрыть ладони"

Конечно, он прав. Но все равно больно. И я даже хотел бы поделиться… Если бы мог.

– А та женщина, она… По ней видно, что богатая?

– Честно скажу, не знаю.

– Как это?

Отец хмыкнул:

– А я не видел ее лица.

– Совсем?

– Знатные дамы всегда носят покрывало, разве не замечал?

– Ну да, но…

– Хочешь сказать, она могла бы сделать исключение для меня?

А почему бы и нет? Мой отец – красивый мужчина, и на него заглядываются многие женщины. Чем неизменно вызывают злость и раздражение у моей матери. Но она зря боится оказаться брошенной, потому что Карлин любит ее. Во всяком случае, не могу представить, кто станет покорно терпеть матушкины придирки, не любя ее!

– Могла. Раз уж лично встречалась.

Он хлопает меня по плечу:

– Личная встреча еще не означает личного интереса, сын! И запомни: богачи снисходят до таких встреч только в одном-единственном случае. Когда дело слишком важное, чтобы доверять его лишним ушам.

– И что же тут важного? – Окидываю взглядом коридор, в середине которого мы остановились. – Убрать старые заклинания и сплести новые? Это важно?

– Вполне. Вот представь только – хозяйка узнала, что к ней собираются нагрянуть воры. Что это означает? Они откуда-то прознали, как обойти магические ловушки. Можно просто и открыто заменить заклинания, но можно… Попробовать захватить воров и узнать, кто продал им хозяйские секреты. Поэтому мы будем плести не смертоносные чары, а только удерживающие.

– Но ведь… Когда воры будут пойманы и допрошены, их…

– Убьют, разумеется.

Отец продолжил мою мысль спокойно, даже равнодушно, а меня передернуло, как от порыва холодного ветра.

– Не думай о них, Мэл. Они выбрали свою дорогу, мы шагаем по своей.

– Но мы будем виноваты в том, что…

Отцовская ладонь сжала мое плечо.

– Никогда. Слышишь? Никогда не вини себя в чужом зле. Богачка может ведь и сдать воришек Городской страже, чтобы они получили законное наказание.

– Но ты сказал, что…

– Да, скорее всего, она отдаст приказ убить.

– Почему ты так решил?

Он помолчал, глядя в сторону, на уходящий в темноту коридор.

– Я не видел ее лица, это верно. Но зато слышал голос. Наша нанимательница из породы людей, которые действуют по одним им ведомым правилам, а чаще и вовсе без правил. Деньги и власть, знаешь ли, быстро уверяют человека во всемогуществе и вседозволенности… Ладно, не будем сейчас об этом говорить. Согласен?

Киваю. Конечно, не будем. И так что-то жутковато становится… Это все мое воображение. Получило подходящую игрушку и разыгралось. Сразу стали мерещиться зловещие тени, холодное дыхание призраков, текучие лужицы…

Стойте-ка. Дыхание мне не чудилось. Невидимые Занавеси и впрямь колыхнулись, натянулись, словно зацепленные кем-то или чем-то, и отпрянули назад, то ли разорванные, то ли освободившиеся самостоятельно. Надо сказать отцу. Он не особенно прислушивается к моим рассказам о Нитях, висящих повсюду, но и не оставляет совсем уж без внимания.

А почему я подумал о лужице? Опускаю взгляд. Точно! Мы же стояли на сухом месте, а теперь у ног отца явственно заметно мерцающее в отсветах лампы озерцо. И не только у ног, но и на них…

– Прочь!

Отец толкает меня так сильно, что я не могу сохранить равновесие и падаю, откатываясь на несколько футов дальше по коридору.

– Па?

Он стоит неподвижно и напряженно, словно пытается что-то понять или услышать.

– Уходи!

– Что случилось?

– Скорее!

Теперь лампа хорошо освещает его лицо, и я вижу то, чего никогда не ожидал увидеть. Страх. Но страх не за собственную жизнь, а за… мою.

– Па…

– Если ты не уйдешь…

Я умру. Это понятно. Но от чего?

Мне тоже становится страшно. Я растерянно еложу по скользким заплесневелым плитам пола, но ухитряюсь подняться. Примерно в десяти шагах от отца. Карлин стоит, безвольно опустив руки, с кончиков пальцев которых… Капает кровь.

Нет, не только с кончиков. Она просачивается через кожу. Через всю кожу: темные пятна проступают на штанах, на рубашке, ткань намокает все больше…

– Ухо… хр-р-р…

Красная полоса поднимается по шее отца. Глаза, уже невидящие, плачут кровавыми слезами. Лица больше нет, осталась только маска, но не карнавальная, с замершими раскрашенными чертами, а живая. Текучая.

Надо бежать. Вот только ноги, сволочи, не слушаются. Еще стена некстати оказалась за спиной. И взгляд не хочет отрываться от кровавой статуи, еще несколько вдохов назад бывшей моим отцом. Собрать последние силы, повернуться и…

Не успеваю, потому что еще ничего не закончено. Вслед за кровью на лицо выползают темные, почти черные, масляно блестящие капли. Неторопливо собираются вместе, трутся бочками, сливаются в лужицу, похожую на ту, на полу, но не гладкую, а…

Медленно и лениво рождается новая маска, ничем не напоминающая отцовские черты. Высокие надбровные дуги, тонкий прямой нос, острый подбородок. Из лужицы выступает лицо. Очень красивое и… вне всякого сомнения, женское!

Веки вздрагивают, поднимаются… Под ними нет ничего, кроме той же вязкой и густой жидкости, но я чувствую: на меня смотрят. Неотрывно и внимательно.

Узкие губы вздрагивают, приоткрываются. Тишина остается тишиной, и все же я слышу. Всей кожей собственного тела.

– Я иду за тобой… Жди…

А потом черты маски вновь начинают течь, лужица сжимается в шар и…

Словно оттолкнувшись от отцовского лица, бросается ко мне.

Все происходит так быстро, что успеваю только выставить вперед руки с растопыренными пальцами, словно надеюсь закрыться. Щит плоти, раскаленной изнутри, разве он способен спасти? Оказывается, да.

Комок разбивается, еще не успев столкнуться с моими ладонями. Разлетается каплями, одна из которых… Все-таки добирается до моего лица, принося с собой мгновенное и мерзкое онемение. Я тру щеку, тру отчаянно, но безрезультатно: все остается при мне. И горе, и ужас, и боль.

Их так много, и они такие сильные… Намного сильнее меня. И все, что я могу, только крикнуть:

– Отпустите!..

* * *

– Дурной сон?

Он сидит на подоконнике. Куртка накинута на плечи, и только по одной этой детали можно предположить, что демон все-таки ложился спать. Иначе зачем бы ему понадобилось избавляться от не слишком пригодной для сна одежды?

– Да.

– Я понял, услышав ваш… крик.

Ах, он еще и спокойно смотрел, как меня мучают кошмары? Хочется спросить, получил ли удовольствие от увиденного, но с моих губ слетает обиженное:

– И чего не разбудил?

– Посреди ночи?

Растерянно пялюсь на рассветное небо за плечами демона.

– Уже утро.

– А мне казалось…

– Со снами так всегда, – машет он рукой. – Длятся считаные мгновения, но выматывают так, словно провел в них не меньше недели, и всю без отдыха.

– Так и надо было…

– Разбудить?

Демон несогласно качает головой.

– Лабиринты Полночного Замка нельзя рушить по собственному усмотрению. Как бы этого ни хотелось. Потому что когда человек закрывает глаза, он тем самым разрешает своей душе немножко побыть свободной от тела. Но свобода, разумеется, не полная. Между плотью и духом остается протянутой тоненькая нить, тропинка, по которой можно вернуться. Потому если нарушаешь чужой сон, можешь разорвать эту ниточку. И что тогда получится?

– Душа не вернется?

– Увы. Правда, случается и так, что она сама не желает возвращаться… Но чаще души оказываются благоразумными дамами и решаются всего лишь увеличить время прогулки, но не отказываться полностью от возвращения.

А я был бы не против расставания. Насовсем. Только моя душа оказалась такой же трусливой, как и ее хозяин. Вернулась. Но зачем? Я ведь не просил.

Ладно, раз уж проснулся, надо вставать, потому что оставаться в постели тоже нет никакого смысла. Кажется, у меня было одно неотложное дело намечено… Ну да. Отправление за Порог. Мое собственное.

Надеюсь, демон не спрятал «вдову», пока я спал. А впрочем, даже если спрятал, спущусь вниз и пошарю в дядиных закромах, там много чего острого найдется.

Сажусь. Смотрю на правую руку, опирающуюся о кроватную раму. Алые разводы узора по-прежнему покрывают ладонь, но больше не кажутся похожими на кровь. Наверное, вечер внушал мне мрачные мысли, а наступившее утро…

– Ощущения вернулись?

А? О чем это он спрашивает? Какие еще ощущения? Или…

Ладонь лежит на покрывале. А покрывало мятое, с выбившимися из ткани взъерошенными нитяными волокнами, не слишком мягкое, но такое уютное…

Нет.

Это невозможно.

Так не бывает!

Сплетаю пальцы в замок, наслаждаясь болью от впившихся в кожу узелков.

Я чувствую!

Пламени больше нет. Пусть его никогда уже и не будет, но…

За такой подарок не жаль и целой жизни.

Теперь я смогу умереть достойно и быстро.

Хотя…

Перевожу взгляд на демона, зеленые глаза которого сонно, но довольно щурятся.

– Что-то изменилось, не так ли?

И многое. Мне больше нет нужды умирать. Вернее, умирать здесь и сейчас. Ведь если меня избавили от одной беды, и вторая вполне может оказаться… Поправимой? Но просить не буду. Язык не поворачивается. Хотя этот лукавый парень, несмотря на все вчерашние заверения, умеет гораздо больше, чем разрушать.

– Ты – волшебник?

Он весело поправляет:

– Демон. Мы же договорились?

– И что ты со мной сделал, демон?

– Ничего особенного. Помог рекам вернуться в границы берегов, и только. Остальное ты сделал и дальше будешь продолжать делать сам.

– Продолжать?

– Если пожелаешь.

Стойте! Он… перешел на «ты»? Резко и неожиданно, а значит, на то была причина. Какая?

– Вчера ты называл меня…

– Повелителем. Я помню.

– И говорил «вы».

– Да, говорил.

– И еще несколько минут назад… А потом вдруг сказал «ты».

Улыбается:

– Хочешь спросить, почему?

– Хочу!

– Так спрашивай, а не шурши по задворкам! При известном напряжении сил я могу угадывать твои намерения, но, право, предпочитаю беречь себя для более приятных и полезных занятий.

Можно обидеться, но не хочется. Потому что я тоже бережлив до собственных сил. Даже еще хуже: безнадежно скуп. Всегда таким был или сегодня открыл глаза другим человеком? Не знаю. Но, будь я проклят, мне нравится! И пустоты больше нет. А когда исчезает пустота? Только когда заполняется. Чем-то. Осязаемым или бесплотным? Пока не понимаю. Чувствую, что оно не теплое и не пушистое, а больше похоже на Нити заклинаний: острое, гибкое, настойчивое.

– И почему ты поменял обращение?

– Потому что сначала вас было много. Ты, твои страхи, сомнения и заблуждения. Целая толпа, в которой толком не просматривался сам хозяин… Первыми ушли сомнения, как и положено. Они всегда уходят на перекрестке, ставшем тупиком. Потом заторопились отправиться восвояси страхи. Сон был их последним, прощальным напоминанием о себе. Тебе ведь уже не было страшно? Или было?

Вспоминаю сырой полумрак коридора, масляные блики на не перестающей двигаться лужице и слезу смерти на своей щеке. Нет, я и тогда не боялся. Страх пришел потом, когда я понял, что именно произошло. Понял, что моего отца больше нет в живых. Понял, что не могу двинуться с места, потому что все тело дрожит, и когда дрожь стала совсем крупной и полностью вышла из подчинения, я упал и бился в судорогах, пока не потерял сознание.

А в те минуты я не боялся.

Все произошло слишком быстро. Мне просто не дали времени испугаться.

– Да, страха не было.

– Замечательно! Ну и что у нас осталось? А, заблуждения! С ними обычно приходится возиться особо, но на сей раз они не стали упорствовать.

– Какие заблуждения?

– Касательно рук, разумеется.

Рассматриваю ладони в сетке алого узора. Они снова слушаются меня. Снова рассказывают своему господину, что и как чувствуют. Извне. А внутри? Изменилось ли хоть что-нибудь ТАМ?

Пробую вызвать привычный жар или холод и слышу только странно тихое эхо. Словно волна прибежала на мой зов, коснулась стенок плоти и тут же умчалась обратно, оставив о себе слабое воспоминание. Но ведь она приходила? Или мне лишь чудится?

Еще одна попытка. Еще. И еще. Не меньше десятка, заканчивающиеся одним и тем же.

Призрак Силы, не более.

Значит, мне дозволено немногое? Вспоминать, и ничего другого?

Что ж, ныть не стану. Дороже всего оценил память? Получи и радуйся!

– Спасибо.

– Было вовсе не сложно. Наверное, кто-то из местных магов смог бы тебе помочь.

Если бы захотел. Но не думаю, что в Саэнне нашелся бы чародей, по доброй воле или велению сердца могущий пренебречь гордыней и укротить презрение. Даже деньги не заставили бы никого из Регистра хоть одним глазком взглянуть на мои беды. А все почему? Потому что я – другой. Непонятный, стало быть, опасный. Вон дядя и тот боялся. Как выяснилось. И был готов ждать еще не один год, только бы поймать удобный для мести миг. Врагам не принято помогать, а я именно враг, способный движением руки обезвредить самые запутанные и страшные чары. Наверняка ведь тот маг, Кавари, не стал молчать и быстренько поведал собратьям по ремеслу о моем танце в оружейном зале Оврага… А если так оно и было, у меня не осталось даже жалельщиков. Впрочем, какая разница? Мое имя вычеркнуто из Регистра. Я получил свободу – от загребущих лап Анклава и от собственных наивных стремлений.

Свобода…

Интересно, для чего она может пригодиться?

– Если они, разумеется, сведущи во внутренних Кружевах.

Он продолжает говорить, а я уже благополучно отвлекся. Даже немного стыдно стало…

– В чем?

– Здесь не лечат плоть магическими влияниями? – В голосе демона слышится удивление.

– Лечат, почему же не лечат? Только во всем этом… – растопыриваю пальцы и кручу кистью, разглядывая переливы света на шелковом шнуре. – Во всем этом нет магии. Могу ошибаться, но… И не было с самого начала. Правда?

Кивает. От кивка челка свешивается на лоб, попадая в глаза, и парень небрежным движением пятерни отправляет непослушные пряди на место.

– В отличие от тебя я не могу заклинать. Во-об-ще. И особенно живую плоть. Но ведь помимо Нитей, связанных предназначением, есть много других, вольно колышущихся меж слоями ткани мирового Гобелена.

Зеленые глаза перестают щуриться и улыбаться. Демон смотрит на меня, ожидая ответа. Но разве мне задан вопрос?

Задан. И я чувствую, как щеки самовольно начинают краснеть.

– Много-много Нитей…

Он даже не моргает. Что называется, смотрит во все глаза. А я, впервые за многое время, трушу. Честное слово! Все, что от меня требуется, это сказать правду, но… Не получается! Сижу, наверное, красный, как вареный рак, беспомощно жую губами, но вытолкнуть из горла несколько простых слов не могу.

Он сдается первым.

Нет, не так: он отступает и прячет оружие в ножны. Отворачивается и делает вид, что смотрит в окно, на выжженную солнцем черепицу крыш.

Чувствую себя не просто трусом, а еще и предателем, словно обманул чужое доверие. Немного похоже на то состояние, до которого меня норовил довести Тень, но есть и отличие.

Убийца все время подталкивал меня к чему-то непонятному и неизвестному. И что я делал? Сопротивлялся, конечно! Упирался ногами и руками. А демон… Не просит, не требует, не вынуждает. Просто предлагает.

Что именно? Попробовать быть честным.

Открыть свою самую страшную тайну? Нет. Могу клясться и спорить на что угодно, зеленые глаза давно уже все узнали. Так кому же необходимо это признание?

Конечно, лишь одному из нас.

Мне.

Что же, выходит, я боюсь самого себя?!

Ни капельки!

– Я знаю.

Он снова смотрит на меня, чуть вопросительно, чуть поощряюще.

– Знаю про Нити. Их я тоже… чувствую.

– И давно?

Самому любопытно вспомнить.

– Ощущения стали ярче после… совершеннолетия.

Если быть точным, то уже в приюте мне доставляло мучения желание увернуться от Занавесей, которые казались тогда толстыми, как ковер. Только много дней спустя я научился разделять их на слои и проходить сквозь, раздвигая, а не разрывая.

– Следовало ожидать. А сейчас? Чувствуешь что-нибудь?

Кажется, да. Но прежней уверенности… Не желает ко мне возвращаться уверенность. Наверное, пока не заслуживаю.

Стойте! Что-то есть. Совсем рядом. Можно сказать…

Дверь распахивается, но прежде, чем створка начинает движение на скрипучих петлях, невидимые Занавеси вздымаются парусом, поймавшим порыв штормового ветра.

Лазоревые глаза радостно вспыхивают, видя меня проснувшимся. Кузина переступает порог и начинает свою любимую утреннюю песню, не предполагая, что сегодня… Сегодня все будет иначе. Потому что жизнь началась заново.

– Мэл, завтрак готов! Ты спус…

Тайана застывает с открытым ртом и округлившимися глазами, потому что наконец-то замечает демона. А тот, соскочив с подоконника, раскланивается не хуже знатных щеголей:

– Вот оно, настоящее счастье! А как мало для него нужно… Всего лишь чтобы прелестная хозяюшка рано утром пригласила наши изголодавшиеся тела к столу! Простите, что души прибудут чуть позже, но для вкушания яств они не так уж и нужны.

– Кто это, Мэл?

Мое имя звучит полуиспуганно, полутребовательно, но не рассерженно, из чего можно заключить: лишняя тарелка еды в доме у Туверига найдется всегда, особенно для доброго гостя. А раз гость сидит у меня на чердаке, то злым он быть не может.

– Это…

Что же сказать-то?! Надо было хоть имя спросить… Хотя какие у демонов имена? Наверняка горсть рычащих или шипящих звуков. Значит, нужно придумывать. И в самом срочном порядке.

Но пока я растерянно комкаю покрывало, демон, на ходу меняя улыбки с приветственной до обворожительной, высыпает на девушку целый ворох лжи. Удивительно похожей на правду, впрочем.

– Какая жалость, что мы не представлены, красавица! Я бы непременно пришел в этот дом, следуя самым строгим правилам, но увы, увы… В городе оказался только под вечер и отправляться на ночь глядя будить почтенных людей посчитал делом недостойным. Зато по солнышку, как только проснулся, сразу наведался. Пришлось нашего соню поднимать с постели, ну да ничего! Ах да, позвольте, наконец-то, представиться: Джер. Молочный брат этого оболтуса.

Мне по-приятельски взъерошивают волосы, и хотя в любое другое время я не потерпел бы подобного рукоприкладства, сейчас лишь виновато улыбаюсь, поддавшись магии… Которой нет в словах и поступках демона. Ни крошечки. Но тем не менее вокруг творятся настоящие чудеса.

– Молочный? – изумленно шепчет Тай.

– Он самый, – охотно подтверждает демон и пускается в новые объяснения: – Матушка же его была такая раскрасавица, что кормила грудью не весь предписанный срок… Ну да ничего, есть много женщин, за красотой не шибко следящих! Моя родительница, к примеру. Раз молока много, почему бы не поделиться? Для благого-то дела?

– Да, конечно…

Кузина раскладывает по полочкам своего соображения все, что нагородил незнакомец, и принимает единственно правильное решение: смущенно и успокоенно улыбается.

– А вы к столу не желаете? С дороги-то кушали?

– И росинки во рту еще не было! Благодарствую, хозяюшка! Бегу за вами со всех ног!

Девушка отвечает ему смешком и порозовевшими щеками, потом переводит взгляд на меня, укоризненно хмуря брови: мол, что же я раньше не мог предупредить, и упархивает на лестницу, торопясь приготовить все к приему нежданного гостя.

А демон, когда шаги легконогой Тайаны затихают на первом этаже, делает вдох всей грудью и не менее глубокий выдох.

– Я же говорил – дальше сам будешь жить. Как пожелаешь. Забыл? Так вот, напоминаю. Хоть бы сказал, как тебя зовут, а то попаду впросак… И так чуть не вляпался.

– Маллет. А с моей матерью…

Зеленые глаза виновато округляются:

– Совсем ерунду нес?

– Нет, наоборот. Она действительно была красавицей. И нанять кормилицу вполне могла. Может быть, и нанимала, чтобы не портить грудь.

– Хвала Пресветлой Владычице, хоть тут не наврал больше необходимого! Но на будущее… – Наклоняется ко мне и наставительно понижает голос: – Не жди от меня помощи в таких делах, с которыми и сам можешь справиться. Договорились?

– Ну…

А нужна ли мне его помощь? Разрушать ничего не собираюсь, созидать же… Сам научусь, если понадобится.

– Договорились!

Кивает и бодро шагает к двери, а я растерянно медлю, сползая с кровати, потому что…

Не чувствую ни единого изменения в движении Занавесей. Ни всплеска.

* * *

– Полагается одеваться именно так?

Демон поправляет полы лавейлы, любезно одолженной одним из моих кузенов. Одеяние, конечно, поскромнее, чем у богатых бездельников, но и за него спасибо, а уточнять, чье именно сердце оказалось самым щедрым, смысла нет: по плотности фигур Ен, Ди и То совершенно одинаковы и, скорее всего, носят единственную в доме нарядную одежду по очереди. Но я больше удивлен и испуган, нежели польщен заботливостью родственников.

Принять незнакомого человека в доме, да еще и с неподдельным радушием? Дядюшка Туве никогда не был настолько наивен и беспечен! И ведь окажись на месте демона кто-то другой, получил бы от ворот поворот, но, как он сам представился, мой «молочный брат»… Тьфу. Вот в чем настоящая причина. Ужасающая своей простотой.

Мне поверили на слово. Легко и без малейших сомнений. Это должно было бы умилить и внушить гордость, но случилось наоборот. Все внутри похолодело, словно я необдуманно вдохнул сырой и стылый воздух ледника.

Не умею пользоваться чужим доверием. И не хочу. Потому что знаю за собой дурного больше, чем могли бы предполагать мои родственники. Знаю, что могу поступить расчетливо и мерзко, если захочу достичь какой-либо цели. Да и сейчас, призвав демона под крышу дома, в котором меня приняли, хотя могли бы вовсе не вспоминать о моем существовании, чувствую себя предателем. А еще убийцей. Несостоявшимся, разумеется, но легче от оправданий не становится.

Я пренебрегал верящими мне людьми, рисковал чужими жизнями. Причем рисковал бессмысленно и жестоко. Хотел умереть сам? Ну и на здоровье! Отправился бы подальше от города, смастерил бы заклинание где-нибудь в лесу, на полянке. И в случае неудачи никто бы не пострадал… Нет, не гожусь я в маги. Отец всегда строго следил за тем, чтобы не навредить. Никому. Неужели его наука прошла мимо меня? Неужели злая обида перевесила все то, чему меня учили и в чем убеждали?

Перевесила. С лихвой. И я, отбросив сомнения, поставил себя…

Выше всех.

Дурак. Сволочной. Не имеющий права на снисхождение.

И не знающий, что делать дальше, а потому изо всех сил цепляющийся за нелепую беседу:

– В куртке было бы жарко.

– О да, это я уже заметил! – соглашается демон. – И к тому же она…

Испорчена. Моими же стараниями. От воска на потертой замше остались жирные пятна всех оттенков радуги.

– Тай отчистит.

– Правда?

Зеленые глаза сомневаются. Но не в талантах моей кузины, а… Да что же это такое?! Все-таки, он – неправильный демон.

– Ей нетрудно. Она даже будет рада помочь…

– Молочному брату? Ну да. Хорошая девушка. Даже стыдно ее обманывать.

Вот-вот. Стыдно. А кому? Тому, кто заглянул в Саэнну на несколько коротких часов, а потом снова исчезнет за пределами известного людям мира? Бред. Но почему-то я верю каждому произнесенному демоном слову. Наверное, потому что он не лжет.

– Без лавейлы ты будешь привлекать лишнее внимание.

– Спасибо за заботу! Но позволь заметить: сам ты не стал надевать ничего подобного.

– Ко мне здесь привыкли.

Вернее, к тому, что я не трачу денег на наряды. Не могу тратить.

Рассеянное движение плечами:

– Как пожелаешь.

– Я ничего не желаю.

Слова звучат обиженно, чем удивляют не только демона, но и меня. В самом деле ведь не желаю. В голове полная пустота, да и тело ощущаю как-то иначе, нежели раньше. Не могу уловить отличий, но уверен, что они есть, только прячутся по темным углам сознания. И это вынужденное метание между «знаю» и «не понимаю» злит. Да еще как злит!

– Ты будто оправдываешься перед самим собой. Почему?

Останавливаюсь, не доходя всего нескольких шагов до красочного людского потока, заполняющего площадь, на которую мы выбираемся по узкому проулку.

– Потому что это неправильно.

– Что именно?

– Если человек ничего не желает, значит, он умер.

Демон насмешливо щурится:

– Насколько я помню, вчера ты думал именно о смерти. Окончательной и бесповоротной. И намеревался сегодня утром завершить вечерние дела. Все верно?

– Да. Но…

Правая ладонь Джера поднимается вверх, напоминая жест судьи, призывающего к почтительному вниманию при оглашении приговора:

– Позволь мне договорить. Итак, вчера ты желал смерти. Сегодня ты не желаешь ничего. Не желает ничего тот, кто умер. Очень простая логическая цепочка, не правда ли? Каков же ее итог?

– Итог? – Если вдуматься в сказанное… Он сплел из моих слов узор. И ни единой ниточки не выпустил наружу. Вот кому чарами бы заниматься! Мастер. – Я… умер?

– Браво! – Радостный хлопок ладоней. – И чем же ты недоволен? Ведь поставленная цель достигнута.

Как он не понимает… Или, наоборот, понимает все? И знает ответ еще до того, как на свет рождается вопрос?

Опять это неуютное ощущение! Словно стоящий рядом со мной – не человек и не демон, а болванчик для ярмарочного представления, такой, у которого две стороны, белая и черная, и актеры, в нужный миг переворачивая куклу, рассказывают поочередно добрые и злые сказки. Уродливый злодей и благородный герой в одном теле, только с разными лицами. Так и Джер: то похож на старого приятеля, то до смерти пугает странной глубиной взгляда.

Глаза, в которых ничего нет… Вернее, есть, но так далеко, что отсюда не видно. И вроде хочется добраться до прячущегося в зеленой дали горизонта, а боязно. Но не потому, что можешь встретить чудовищ, а потому что…

Найдешь там самого себя. Без доспехов и без прикрас.

Но врать ему невозможно. Не имеет никакого смысла. И это…

Замечательно! Всю жизнь мечтал встретить человека, с которым можно говорить обо всем без утайки. И встретил. Наверное, он прав, и я уже мертв. По крайней мере, боли почти нет, так, затихающие отголоски.

– Достигнута…

– Ты недоволен?

Честно признаюсь:

– Не знаю.

– Все хорошо. Правда. – Он что, успокаивает меня? Очень похоже. Но разве я волнуюсь? – Умирать вообще полезно.

Округляю глаза:

– Полезно?

– Ага! – Улыбается во весь рот. – После смерти все становится таким… Прекрасным и удивительным. Потому что знакомишься с миром заново. Конечно, опыт прошлой жизни вернется, и восхищение быстро угаснет, но… Память останется. И ты снова и снова будешь стремиться умереть. Чтобы войти в этот мир новорожденным. С чистой и любящей душой.

Ха! Чистой? Моя душа может считаться таковой только в том смысле, что совершенно пуста сейчас. А уж любящей… Нет. Никаких чувств. Ни искорки.

Врете, дьен Джер. Нагло врете. Я легко могу поймать вас на этом вранье и…

И ничего. Не хочу. Пусть все идет своим чередом. И мы тоже. Пойдем.

Дома оставаться было просто опасно, поскольку град расспросов мог оказаться слишком опасным, и демон, в отличие от меня соображавший на редкость резво, при первом же упоминании о празднике зацепился за возможность сбежать подальше. Вместе со мной, разумеется, потому что кому же, как не молочному брату, служить проводником и спутником? Я не возражал и не отпирался, хотя мне вовсе не хотелось смотреть на гуляния.

Голоса людей и веселые мелодии, слившиеся воедино. Пестрота одежд и ярких масок. Конечно, вечером ряженых станет куда больше, но и сейчас добрая половина лиц надежно укрыта раскрашенными клочками ткани и пергамента. Я никогда не участвую в карнавале. Не люблю притворяться тем, кем не являюсь. И не люблю смотреть, как это делают другие, потому в Середину Лета и не выхожу на улицу по вечерам. В конце концов, здоровый сон лучше, чем глохнущие от музыки уши и слепнущие от фейерверков глаза.

А иллюзий-то понавесили… Едва ли не больше, чем в прошлом году. И кто будет все это снимать? Раньше Маллет ползал, как угорелый, теперь же придется обходиться силами самих господ чарователей. Ох, как они не любят за собой убирать! Ну ничего, засучат рукава, как миленькие. И ведь поработать придется именно уже занесенным в Регистр магам, в крайнем случае, ученикам, готовящимся к последнему экзамену, потому что малолетки попросту не справятся. Да и не должны справляться. Иллюзии-то творят уже умелые чародеи, а недоучки… Недоучкам дозволяют только вещи попроще. Вот как этим двум, к примеру.

В одном из уголков площади зеваки расступились, освобождая пятачок шириной в десяток шагов и готовясь восхищаться. Потому что есть чем. Помню, я в детстве тоже, широко раскрыв глаза, завороженно простаивал на одном месте едва ли не часами, глядя на искусные представления Поводырей.

Повелевать чарами умеет каждый маг. Лучше, хуже, как получается. Но только считаные единицы одаренных становятся Поводырями. Теми, кто соединяет вместе чарование и биение собственного сердца. Или творит чары внутри себя, выпуская наружу только краешек сплетенной сети, – точно рассказать, что и как происходит, способен лишь Поводырь. Если, разумеется, сам видит истоки своих действий. С другой стороны, разобрав все ниточки по отдельности, перестаешь испытывать восхищение. Даже от самого себя. Вот я и не разбирался. А после совершеннолетия возненавидел всех, кто способен плести заклинания, и больше уже ни для кого не делал скидки. Но прикасаться к чуду хочется по-прежнему, стоит только увидеть…

Совсем ведь молодые. Молоденькие. Наверняка еще не закончили обучение, но если получили право представить свое искусство перед зрителями, стало быть, вполне умелые. Парень и девушка, похожие друг на друга, как брат и сестра. Черноволосые, смуглые на зависть большинству ahnn’аri. А все почему? Потому что Поводырям нужен простор для их магии. И много-много воздуха.

Каждый удар сердца выходит из плоти дыханием, отрывистым или плавным, унося вместе с собой ниточку заклинания. Та повисает в воздухе, но непременно падает или рассеивается, если не будет подхвачена новым выдохом. Говорят, именно поэтому все Поводыри сплошь хорошие пловцы и искусные музыканты. Потому что владение воздухом – их главное ремесло.

Словно по команде люди, кольцом обступившие место будущей сцены, замолчали. Умолк даже продавец лашиков – сладостей из обжаренного в масле и щедро посыпанного истолченным сахаром теста, хотя еще минуту назад громогласно и заманчиво предлагал свой товар всем желающим. Джер тоже покосился было в сторону источающего приторный аромат лотка, но все же вздохнул и отвернулся. Зато не отвернулись другие, в частности, трое детишек, которым дородная матушка вручила по лашику со строгим указанием сначала сдуть лишний сахар. Да таким толстякам сладкое вообще не стоило бы кушать! Вон отдали бы лучше тому мальчишке, что смотрит жадными глазами на готовящихся к чарованию Поводырей. Худющий, можно сказать, заморенный… Стойте-ка! Знакомая у него одежка. И эта вышивка на плече… Приютский. Значит, в Доме призрения по-прежнему не в чести хорошая кормежка? А впрочем, может, парень просто начал израстаться. Помню, как окрестные кумушки судачили о моей худобе, когда я был маленьким, и как за глаза обвиняли мать в том, что не следит за здоровьем сына, а может, и вовсе морит голодом. Видели бы они, сколько я тогда ел! Чуть ли не больше, чем сейчас. А мяса на костях не прибавлялось, словно вся еда сгорала в моем животе, как в хорошо разогретой печи…