Текст книги "Раскрыть ладони"

– Дедуш-ка… я… боль-ше… не бу-ду…

Он перестает дышать раньше, чем мои пальцы прекращают ритмично сжиматься на маленьком комке сердца. Мальчику нужно было всего лишь попросить прощения у любимого дедушки. Все эти долгие часы ребенок думал только о том, что заставил взрослых переживать и бояться за него. Какая глупая мысль… Но ее хватило, чтобы не дать ниточке жизни оборваться. Какое-то время.

Я что-то шепчу, словно в моих руках все еще лежит холодеющее тельце. Все еще разговариваю с мальчиком. То ли что-то рассказываю, то ли о чем-то прошу. А пальцы левой руки все еще сжимаются и разжимаются, не в силах выйти из ритма, давно уже никому не нужного. Не нужного вот уже целую минуту. Две минуты. Три. Четы…

– Да сделайте же что-нибудь, маг вы или нет?!

– А что я могу?

– Да хоть усыпите! Вы что, не видите, у него вены вздулись на лбу так, что еще немного, и лопнут!

– Усыпить? Усыпить можно. Это мы на раз!

Темно. И Нити вокруг. Много-много. Только не гладкие, а пушистые. Теплые. Живые. Добрые.

* * *

– Вам вовсе не обязательно ходить за мной по залу.

Честное слово, бесит. Доводит до остервенения. Если бы вояка умел прикидываться незаметным, я бы не возражал. Но эта сопящая над ухом громадина…

– Приказано ходить, вот и хожу.

Что в лоб, что по лбу. Сажусь на пол, скрещивая ноги, и с минуту тру виски, пока кожа на них не начинает противно зудеть. Я хочу побыть один. Хотя бы несколько часов. Неужели так трудно понять мои нужды? Сам-то хозяин заперся в своих покоях, и его никто не смеет побеспокоить. Так почему мне отказывают в одиночестве?

Хотя и хорошо, что отказывают. Потому что один я бы не переступил порог зала. Не смог бы себя заставить. Откуда вдруг взялась эта гадливость? Заклинание ведь, ничего большего. Просто мертвая путаница чар. Почему же мне тошно к ней прикасаться? Я уже не впечатлительный юнец, кое-что успел повидать, а кое-что и собственноручно натворить, так какого рожна морщусь и кривлюсь?! Это всего лишь Нити. НИТИ. Мой будущий заработок. А деньги, как известно, не пахнут.

– Я имел в виду – ходить ногами.

– А чем же еще ходят?

– Вы можете просто стоять или сидеть у дверей, если вам приказали следить за мной, все равно выход из зала только один.

Дрор вздохнул, обдумывая мои слова, потом упрямо покачал головой:

– Нет, вы уж как хотите, господин маг, а я на одном месте оставаться что-то не хочу. Боязно.

Неужели и его пробрало?

– Чары больше не опасны. Собственно, они вообще не действуют, мне осталось их только убрать.

Вояка помолчал, потом огорошил меня признанием:

– Вы только не обижайтесь, господин маг… Вот кто бы другой сказал, я бы не поверил. Вам – верю. После того как вы вчера мальчишку на руках вынесли оттуда, куда наш чародей и заглядывать боялся, верю. Каждому вашему слову. А только все равно боязно.

– Пожалуй…

Поднимаю голову, пытаясь разглядеть далекие балки. Свечному свету не хватает силы долететь до высоких сводов, поэтому надо мной темно. Непроглядно черно. Можно даже представить, что вместо потолка зал накрывает ночное небо, лишенное звезд. Небо, надевшее скорбный траур.

– Думаю, ваш господин не станет сюда больше заходить.

– И всем прочим строго-настрого запретит! – подхватил Дрор, осторожно прохаживаясь рядом с сундуками, заполненными смертоносным добром.

– Наверное, так будет правильнее.

Все-таки место, где произошла насильственная и страшная смерть, не подходит живым. По крайней мере, пока из памяти обитателей Оврага не изгладится большинство печальных подробностей.

– Да раньше запрещать надо было!

– Никто наперед не знает, где упадет.

– Это верно, – вздохнул вояка. – А Вэлин уж так любил здесь бывать, так любил…

– Кровь воинов заговорила во весь голос?

– А то ж! Кровь не водица… Вот у вас, господин маг, ведь тоже родичи волшебствовали? И вы потому по их стопам пошли.

– Да. А еще говорят, от судьбы не уйдешь.

– Это смотря от какой. – Дрор хотел было дотронуться до рукояти топора, лежащего поверх запылившегося боевого знамени, но передумал. – От иной и бежать надо во всю прыть куда глаза глядят. Только если медленно бежишь, догнать может. А тогда уж…

Не хватало мне еще философских рассуждений в исполнении туповатого вояки! И так настроение похоронное, еще и он добавляет уныния.

– Я сейчас передохну и продолжу. А пока… Хоть расскажите, кто тут кто. Если не секрет, конечно.

– А какой секрет? Никакого. Хозяин здешний знатным полководцем был. И драчуном одним из первых. Только давно уже, с полвека назад, не при мне. Говорят, изо всех поединков победителем выходил. А потом то ли наскучило ему воевать, то ли случилось что, испросил у короля дозволения оставить службу и вернулся домой. И мой отец с ним был, оруженосцем. Приехали, значит, обосновались, в жены женщин хороших взяли… Может, такая жизнь и не для воина, только хозяин не жаловался никогда. А уж как дочерей своих любил! Хоть и жалел, конечно, что сына не родилось.

Дочерей? Значит, есть еще женщины в доме?

– Я видел одну. Иннели, так ее зовут?

Дрор кивнул:

– Она самая, Иннели. Красавица, верно?

– Красавица. Наверное, и другие не хуже?

– Другие? – Вояка непонимающе нахмурился. – Ах, вы о дочерях… Две их было-то, дочки. Иннели и младшая ее сестрица, Аннели.

– Почему «было»?

– Так умерла младшая. Родами. Как раз Вэлина и рожала.

Упоминание имени погибшего мальчика заставило нас обоих торжественно помолчать, словно в поминовение и пожелание покоя усопшим, но повисшая тишина показалась Дрору тягостнее ворошения старых бед, и он продолжил:

– Так что больше внуков хозяину не видать.

– Почему? Есть же еще вторая дочь, она еще в самом соку!

– Да только толку в тех соках… Не будет у Иннели детей.

Вот как… Печально. Но горе обычное, житейское.

– Лекарей приглашали?

– А то нет? Весь двор истоптали. Но говорят, ничего не сделать. Ее и муж-то оставил сразу, как выяснилось, что наследников не родится. Уж как она горевала… Только когда у младшей первенец родился, успокоилась.

– Первенец? Значит, у здешнего господина есть еще один внук?

– Как не быть. Есть. И он, благодарение богам, на оружие даже не смотрит! Торговать учится. Хоть и не дело это для родовитого юноши, а думаю, теперь хозяин только счастлив будет.

– Пожалуй.

Счастлив-то счастлив, да не совсем. Младших детей и внуков всегда любят больше, чем старших, и гибель малыша навсегда останется шрамом в сердце деда. А если старик, чувствуя свою вину, начнет оставшегося наследника опекать пуще прежнего… Не завидую парню. Это будет похуже золотой клетки.

– Тебе, Дрор, только дай волю языком почесать, ты и рад первому встречному выложить все хозяйские тайны!

О, за разговором не заметили, как она подкралась. Правда, упрек прозвучал скорее шутливо, нежели с искренним негодованием, и все же… Спешу подняться на ноги и почтительно поклониться:

– Прошу прощения, прекрасная госпожа. Я всего лишь немного полюбопытствовал.

– Разумеется. И хорошо, что лишь немного!

Улыбается. Значит, не рассердилась. Вояка тоже не чувствует страха или трепета, хотя по тому, как смотрит на хозяйку, чувствуется: уважает.

– Вас не слишком утомило общество нашего верного Дрора?

– Нисколько. Но я бы предпочел…

– Другое общество? Более приятное?

Веера густых ресниц не могут скрыть блеска глаз. Или мне только кажется? Возможно, это огоньки свечей создают иллюзию манящей загадочности… Но губы случайно так не припухают.

– Да, госпожа. Но не смею надеяться.

Вояка, хитро ухмыльнувшись, бочком направился к двери. Иннели, заметив отступление оборонительных порядков, не преминула окликнуть слугу:

– Тебе разве разрешили уйти?

– Госпожа, я на крохотную минуточку! Природа, понимаете ли, она такая, как позовет…

И он скоренько выскользнул из зала, оставив нам самим догадываться, чья природа имелась в виду, мужская или женская.

Хозяйка Оврага проводила слугу взглядом и рассеянно, словно бы невзначай, заметила:

– Негодник. Но верный и понятливый. Как считаете, это достоинство?

– Вам виднее.

Женщина обхватила плечи руками, словно успела озябнуть в сырости застоявшегося воздуха, но невинное с виду движение успешно добилось втайне желаемого результата – приподняло пышную грудь.

Только не притворяйся, что воспылала ко мне страстью, красавица! Скорее решила немного развлечься. А как еще, скажите, скрашивать досуг безмужней даме? Конечно, завлекать в свои сети глупых мотыльков. В других обстоятельствах я бы и не стал долго упираться, но здесь… Не место.

– Позволите задать вопрос, госпожа?

– Как пожелаете, господин маг.

Ага, мы немножко обиделись. Или кокетничаем, притворяясь обиженными. Впрочем, пусть играет. Ей сейчас нужно как можно меньше думать о вчерашних событиях. Да и потом тоже лучше не думать.

Достаю из сумки жемчужную каплю, при взгляде на которую Иннели удивленно спрашивает:

– Откуда это у вас?

– Снял с шеи мальчика. Насколько понимаю, амулет?

– Да. – Она растерянно кивает.

– Защитный?

– Я точно не знаю… Его привез Брэвин.

– Кто?

– Мой второй племянник. Старший брат Вэлина. Но почему вы спрашиваете?

Сказать, что нашел причину смерти? Нет, не буду пока. А что, если зачарованная вещица была подарена с умыслом? Что, если…

Бр-р!.. Дурацкие мысли. Их надо гнать взашей. Да и не мог человек, далекий от магии, углядеть и придумать, как использовать опасные свойства неряшливой работы. Конечно, всегда найдется тот, кто подскажет, но… Пожалуй, мне стоит копнуть поглубже.

Зачем?

Затем, что не люблю, когда на моих руках умирают дети. Пусть это случилось всего один раз, но мне не понравилось. Нисколечко.

* * *

– Я закончил свою работу.

Молчание. Безразличное и безрадостное.

Понимаю всю глубину горя, накрывшего своим плащом замок и его обитателей, но может, и меня хоть кто-нибудь постарается понять? И так провел почти два дня вдали от дома, Тай наверняка волнуется. Да и дядя вряд ли пришел в восторг от моего исчезновения без предупреждения. Мне пора возвращаться.

– Господин, мне тягостно прерывать ваши размышления, но время не ждет. Подпишем бумаги, и я сразу же покину ваш дом.

– Бумаги? Может, вы еще и плату потребуете?

Ах-м. Разве я ее не заслужил? Да одно разгребание магических завалов стоит по меньшей мере пару «орлов»! Не говоря уже о… Хотя за мальчика не буду ничего просить. Не могу. Хотел бы, да язык не поворачивается.

– Мне нужна ваша подпись и родовая печать на виграмме. Только и всего. Отметка о выполнении услуги.

Старик поставил локти на стол и уперся подбородком в замок сцепленных пальцев.

– Услуга… Да, услуга. И часто вы таким занимаетесь?

Не понимаю, в чем дело. Не хочет платить? На здоровье! Я все равно не внакладе: забил все «шкатулки» под завязку. Хватит на год вперед, а то и еще останется. И если повезет, все-таки соберу за месяц затребованную Вайли сумму, чтобы выкупить отцовское наследство.

– Я убираю заклинания, когда это требуется.

– И много людей умерло на ваших глазах?

Ох, старик, не туда ты полез, совсем не туда!

– Вашему внуку всего лишь не повезло.

– О да! Потому что им занялись вы.

Еще и обвиняет? Да что творится на этом свете?! Или у меня вид бессердечного мерзавца, пришедшего требовать лишнюю монету за шелковые кисти на саване?

– Я сделал все, что мог.

– Но не захотели сделать больше!

Какие все вокруг умные, только поглядите! Со стороны любое чудо всегда кажется простым. Если я смог поддержать биение сердца несколько минут, ты уже спешишь сделать вывод, что и смерть оказалась бы для меня легким противником?

– Ваш внук был уже мертв.

– Я видел его. Я слышал его слова! Последние… Он жил!

– Да. Пока мои пальцы сжимали его сердце.

– А вот за это с вас следовало бы спросить! – проскрипел старик. – Вы разворотили всю спину моему мальчику!

Можно подумать, все прочие части тела остались в неприкосновенности… Да и «разворачивать» оказалось особенно нечего.

– Другого выхода не было.

– Вы говорите так, потому что хотите оправдаться?

– Я говорю то, в чем уверен.

Он вскочил, проявив неожиданную для преклонных лет прыть, и, доковыляв до меня, начал бросать мне в лицо все обвинения, которые успел придумать:

– Ах, уверены? Значит, вы точно знаете, на что способны? Так почему же… – Короткая пауза на восстановление сбившегося дыхания. – Так почему же вы бросили его?!

Бросил? Даже отказываюсь понимать. Дедуля сошел с ума? Похоже. Но это уже не моя беда.

– О чем вы говорите?

– Вы могли сделать так, чтобы он жил! Хотя бы еще немного…

Может быть, да. А может быть, и нет. Один шанс из сотни, не более. Думаю, моих сил хватило бы еще на час. На полтора. И что потом? Оттянуть мгновение смерти? Зачем? Сейчас старику горсть упущенных минут кажется величайшей драгоценностью, но ведь каждое мгновение сверх предела только добавило бы боли. Нет, не ребенку. Его родственникам. Потому что смотреть на страдания любимого человека не менее болезненно, чем корчиться в судорогах самому. Я это хорошо прочувствовал, когда смотрел, как умирает отец. И многое отдал бы, если бы мог, чтобы уничтожить вечность тех мгновений.

– Он был обречен.

– Вы не можете утверждать! Пришли бы другие маги, они…

– Они ничего не сделали бы. Ваш домашний маг ведь отказался даже заходить в залу, помните? А Кавари – хороший заклинатель.

Могу подтвердить, кстати. Опять же собственным опытом: усыпили меня мастерски, сняв малейшее напряжение мышц, так что по пробуждении горькие воспоминания мучили только мое сознание.

– Но нашлись бы еще лучше!

– Это пустой разговор, господин.

– Конечно, для вас он пустой! Не вам же хоронить собственного внука!

Да, не мне. И слава богам, что церемония пройдет без моего участия. Еще раз увидеть изломанное тельце… Не-э-э-эт! Предпочту уйти без оплаты.

– Я прошу всего лишь поставить подпись и печать.

– Печать? Ах да, вы же что-то там оказали… Снизошли к нам, несчастным…

– Я сделал все, что мог.

– Потому что не хотели спасти мальчику жизнь!

– Он действительно сделал все, что мог, дедушка. Оставь его в покое.

Мы со стариком повернулись одновременно, но если хозяин Оврага растерянно вздрогнул, выбираясь из сетей отчаяния при виде знакомого лица, то я, наоборот, на долгий вдох застыл столбом. Потому что не ожидал снова и при таких странных обстоятельствах встретить парня с больным ухом. Вернее, с ухом уже вылеченным.

– Брэвин, мальчик мой…

Обо мне как об обидчике было вмиг забыто, потому что старик кинулся обнимать последнего оставшегося в живых внука. Тот, надо сказать, с честью выдержал приступ неожиданной ласки, мягко высвободился из цепкой хватки сухих пальцев и проводил деда к двери кабинета:

– Я сейчас все улажу и приду. Не волнуйся. Совсем скоро приду.

Когда утихомирившийся старик ушел, юноша, по случаю траура одетый во все черное и оттого кажущийся на редкость бледным, жестом предложил мне сесть.

– Благодарю, но не хочу задерживаться дольше необходимого.

Жемчужно-серые глаза виновато блеснули:

– Вы должны простить дедушке его… горячность. Случившееся было слишком сильным ударом.

– Я не вправе кого-то обвинять или прощать.

– Ну да, конечно… Вы ведь сделали все, что могли.

Не могу разобрать, насмехается он или говорит серьезно, поэтому на всякий случай уточняю:

– Вы тоже верите в чудеса?

Юноша печально выдохнул.

– Нет. Я видел, во что превратилось тело Вэлина. Даже если бы он выжил… Жизни у него все равно не было бы.

Ну хоть кто-то из семьи мыслит разумно! Хотя собственно, больше никого и не осталось: теперь все тяготы хозяйства и прочих обязанностей лягут на плечи последнего из наследников. Потому что дедушка вряд ли долго еще задержится на этом свете. Помочь продлить стариковскую жизнь может только одно – женитьба Брэвина, причем скоропостижная, и куча вопящих и гадящих в пеленки правнуков.

– Вы говорили, что вам нужно…

– Поставить подпись и печать на виграмме. Только и всего.

Юноша пододвинул к себе листок и внимательно изучил строчки составленного мной текста. Вереницу положенных слов я знал наизусть и мог написать, не глядя, а потому искренне удивился, когда Брэвин накрыл виграмму ладонью и поднял на меня недоуменный взгляд.

– Вы давно занимаетесь своим ремеслом?

– С совершеннолетия.

– И до сих пор делаете ошибки в бумагах?

– Ошибки?

– Я не нашел здесь указания размера оплаты.

– Видите ли…

Он строго сдвинул брови:

– Вы потратили много времени и сил. Сколько они стоят?

– Я с лихвой окупил свои затраты. Вам не понять, но… Не нужно никакой платы.

– Вы снова заявляете то же самое?! Хорошо. Ваше право упорствовать. Но сейчас вы находитесь в моем доме и покинете его только на моих условиях!

Ого, внучек пошел весь в деда. Не знаю, как много потеряла королевская армия в лице юного Брэвина, но караванные пути точно скоро начнут стонать!

– Это не упорство. Разбирая заклинание, я обеспечил себе заготовки для собственной будущей работы. Поверьте, они стоят много дороже, чем сутки труда!

Жемчужины глаз угрожающе потемнели:

– А остальное?

– Остальное?

– Вы… Ваши старания позволили дедушке попрощаться с Вэлином. Жаль, что я не успел, но… Я также должен вас поблагодарить.

– Это была не услуга.

– А что же? Хотите сказать, что по собственному желанию старались продлить жизнь моего брата? Просто так?

Скорее по собственной глупости. Пообещал, а потом отступать стало поздно. Хотя надо было сразу оборвать страдания ребенка. Смалодушничал, дура-а-ак…

– Я должен был так поступить.

Юноша напряженно расширил глаза:

– Должны? Кому?

– Самому себе. Я мог сделать и сделал. Не думая о вознаграждении.

– Тогда позвольте подумать мне.

– Не нужно.

– Ваше упрямство…

Я сгреб в горсть воротник траурного камзола, подтянул Брэвина к себе и, четко выговаривая каждое слово, произнес:

– Мое упрямство – мое дело. Не заставляйте меня сожалеть о знакомстве с вашей семьей, ибо, клянусь Всеблагой Матерью, я уже близок к пределу своего терпения!

Он промолчал, благоразумно дожидаясь, пока моя ярость схлынет. Но решающее слово все же оставил за собой:

– Тетя сказала, ваши глаза были совсем мокрыми, но ни одной слезинки так и не пролилось… Наверное, вам надо было родиться воином, а не магом, но боги решили иначе. И решили верно. Потому что воевать приходится не только с оружием в руках.

* * *

– Ну зачем мне все это?!

Глухой крик, вырвавшийся из глубин горла, мгновение повисел в воздухе, но с первым же порывом ветра взлетел под облака и умчался в неизвестные дали.

Очертания мрачного и снаружи, и внутри замка давно растаяли среди листвы, стоило мне только спуститься по склону оврага (да, того самого, давшего название поместью) в узкую долину, по которой пролегала дорога к Саэнне. Долгая дорога. С десяток миль, не меньше. А солнце уже ушло из зенита, и это означает, что я доберусь домой только к вечеру. Потому что ноги переставлять не хочется. Никак. Да еще и жарко.

Конечно, можно было бы попробовать вытребовать портал для возвращения в город, но у обитателей замка сейчас множество других забот помимо удобств моего путешествия. Да и не надо. Не хочу никого видеть, тем более так скоро. И себя не хочу видеть, даже в глади озерца, на берегу которого присел на корточки, чтоб умыться тепловатой водой.

И как мне удается поворачивать к себе жизнь именно неприглядной стороной? Почему мои дни не могут проходить легко и незатейливо? А потому. Сам виноват. Неряха. Догадывался, к чему может привести порыв души? А как же! И все равно, назло неизвестно кому, но шагнул в очередную грязную лужу. Дитя малое, право слово… Дитя малое, неразумное. Сколько вокруг взрослых людей, с которых стоит брать пример? Много. Один Трэммин чего стоит! Почему бы мне не взять на вооружение дядины принципы? А вернее, отсутствие всех и всяческих принципов. Главное что? Собственное благополучие, а не чужие трудности. Ребенок попался в ловушку чужой беспечности? Что ж, не повезло, только и всего.

Но будь я проклят, если позволю, чтобы подобное невезение настигло еще кого-нибудь!

Водяное зеркало разбилось от удара кулака, оросив мокрыми осколками лицо.

Надо успокоиться и подумать. Брэвин вспомнил, в какой лавке покупал амулет для брата, стало быть, мне известно хотя бы начало пути. И я пройду по нему! Так далеко, как получится. Нет, так далеко, как смогу!

Мои старания жить по правилам только мешают, это верно. Но мешают МНЕ, а не кому-то другому. Зато все прочие действуют без оглядки на любые законы. Как могло случиться, что к продаже был допущен недоделанный амулет? Или маг-оценщик не усмотрел угрозы в торчащих во все стороны обрывках заклинания? И такое возможно. Плохо понимаю, как мои коллеги по цеху вообще занимаются чародейством. Вообще не понимаю. Они же не чувствуют Нити пальцами, как я, а просто смотрят. Но ведь зрение легко может и подвести, и обмануть… Что-то в существующих правилах плохо продумано. Или не продумано вовсе.

Расходящиеся кругами волны на поверхности озерца сменились прежней гладкостью. Вода всегда возвращает себе спокойствие, и этому мне следует у нее поучиться. Да, именно так. Я знаю, как действовать, и когда найду недомастера, зачаровавшего амулет…

– Эй, ты что там делаешь?

Ни минуты покоя. Правда, а стоило ли ожидать иного в городских предместьях? Отпрыски богатых семейств выезжают сюда на прогулки или охоту чаще, чем мне приходится выходить из дома. Ни за что не стал бы болтаться в седле по такой жаре, но им нравится. И пусть. Только зачем тормошить других?

Встаю, делаю вид, что кланяюсь. По крайней мере, за поклон мое движение вполне может сойти. И сходит, судя по насмешкам на безусых лицах.

Бляха, удостоверяющая, что мое имя внесено в Регистр, спрятана в сумке, так что для кавалькады юных любителей охоты я или селянин, или слуга из близлежащего поместья, или подмастерье, отлучившийся из города по делам своего хозяина. Так будет даже лучше. Все равно гордиться нечем.

– Так чем занимаешься?

А заводила у них девица. Румяная, бойкая, с отрывистыми движениями. Такая нескоро выйдет замуж, потому что ей ни один мужчина по нраву не придется. Да и не красавица. Это в ближайшие годы, пока лицо будет оставаться свежим и юным, вроде и кажется смазливой, а когда начнет взрослеть… Слишком крупные черты. Но зато характер есть, а он обычно многое искупает.

– Рыбу ловлю.

– Ры-ы-бу? – насмешливо тянет охотница. – Что-то у тебя ни сетей, ни удочки нет. Врешь благородным господам?

– Почему же вру? Не вру ни слова.

– А чем докажешь?

Я для тебя кто, милая? Ярмарочный шут? Извини, праздник еще не наступил.

– Надо доказать?

– Это в твоих интересах.

И хлыстом нарочито многозначительно поигрывает… Ясно. Просто так от меня не отвяжутся.

Один ботинок долой. Второй. М-да, подметки начинают болтаться, надо будет зайти к сапожнику, подновить. Штаны закатаем выше колен. Не хватало мне еще в мокрой одежде шататься! На жаре подхватить простуду легче легкого, а болеть нельзя. Ни-ни.

Хорошее дно в озерце, песчаное. Правда, песок грубоват, но сейчас для усталых ступней лучшего ковра не придумаешь. Потешу публику, а заодно передохну. Рыбу, значит, хотите увидеть? Будет вам рыба.

В воде тоже есть Нити. Свои. Они гуще, чем в воздухе, и ощутимее, но зато и движение можно уловить издалека. Задолго до того, как твой противник почувствует опасность.

Нырк! Ладонь раздвигает водяные пласты не хуже юркого угря, следует за потревоженными Нитями, нащупывает чешуйчатое тельце, пальцы подцепляют рыбину за жабры и тянут вверх. На воздух.

Карпик. Небольшой, но и такого хорошо пожарить на обед. А еще можно сварить похлебку.

– Вот и рыба.

Девица разочарованно кусает губу:

– В самом деле… Давай ее сюда, получишь монету.

Смотрю на гордо вздернутый нос и уверенную посадку голову. Долго смотрю. Потом ослабляю захват, и карп, воспользовавшись случаем, выскальзывает из моих пальцев обратно в воду. Возвращается домой.

– Ой, уронил.

– Смеяться вздумал?!

И в мыслях не было. Мне сейчас вообще не до смеха.

– Давно тебе никто не показывал, как господам служить?

– Да ну, пусть его… Мы только теряем время, – попробовал урезонить девицу один из ее спутников.

– Хорошо, не станем задерживаться. Ты! – Взмах хлыстом в сторону сопровождающих охоту слуг. – Поучи-ка его!

Каблуки изящных сапожек, выглянувшие из-под юбки, впиваются в лошадиные бока, поднимая животное едва ли не на дыбы, и кавалькада во главе со вспыльчивой предводительницей уносится прочь.

Ярко-желтые, синие, изумрудные, алые полотнища ткани над лошадиными крупами. Стая беспечных бабочек. Где-то совсем рядом люди убиты горем, но вам нет никакого дела до чужих бед… Наверное, так и следует жить. И мне пора бы научиться.

– Шутник, значит?

О, мне достался настоящий брат-близнец Дрора. Столь же сосредоточенный на исполнении приказа, пусть и дурацкого. А вот арапник, кольца которого привычно разматывают мозолистые руки, серьезная вещь, может изуродовать. Или забить до смерти. И, хотя подобной задачи перед слугой не ставили, надеяться на пощаду глупо. Потому что властью для того и наделяют, чтобы ее пользовались.

– Знаем мы таких шутников… Только они долго не смеются.

С нескрываемым сочувствием вдыхаю и выдыхаю жаркий летний воздух:

– Над тобой не смеяться, а плакать впору.

– Это еще почему?

– А ходишь по краю, сам того не замечая… Вот-вот ведь оступишься.

Он не понял шутку, потому что я не шутил. Кончик кожаного жала дернулся, готовясь взмыть в воздух и добраться до намеченной жертвы.

Почему меня никто никогда не слушает? Предупредил же. По-честному. А помрет, обижаться будет… Хотя могут ли мертвые обижаться на живых?

С кнутом справиться не труднее, чем с ножом. Правда, уйти от удара не получится, но оно мне и ни к чему. Мне нужно поймать, удержать, подтянуть и…

Занавеси колыхнулись едва заметно, но сие обстоятельство следовало списать на везение метателя, а не на умысел, потому что и я сам не взялся бы рассчитать бросок, неспособный потревожить Пространство. Соединенные шелковым шнуром свинцовые шарики, бешено кружась, пронеслись над дорогой, наткнулись на шею моего противника и с веселым свистом обвились вокруг нее. Мужчина почувствовал неладное слишком поздно, ослабить удавку или подставить под нее пальцы не успел и, спустя вдох, рухнул лицом в траву. Только ли от удушья? Не знаю. Говорят, незаметных глазу способов отправить человека за Порог придумано столько, что хватило бы на всех ныне живущих.

Я немного полюбовался на шею несостоявшегося палача, ядовито синеющую под витками шнура, потом повернулся к своему… м-да, спасителю, как ни крути. Хотя из этих рук я не хотел бы принимать ни жизнь, ни смерть.

– А ты беспокойный, – заметил убийца, поправляя складки лавейлы, сбившейся на сторону во время поспешного броска.

– Как хочу, так и живу.

– Смотри, если пыл не умеришь, долго не протянешь.

– Тебя не спросил!

– О, мы сменили тон? Браво! Неужели я наконец-то вижу на твоем лице какие-то человеческие чувства?

Он еще будет издеваться? Сволочь. Да, я стараюсь мало двигать мышцами, потому что иначе онемение становится заметным для окружающих. А перекошенное лицо никого не красит.

– Что тебе нужно?

Беспечно пожимает плечами:

– Ничего.

– Тогда зачем ты здесь?

– По делу. Я, знаешь ли, тоже заказы беру. Только не на чарование.

– Охотишься на кого-то из этого молодняка? Скатертью дорога.

Убийца тряхнул вороной челкой и с деланым возмущением обратился к синей вышине:

– Как низко пал наш мир! Даже простой благодарности за благое дело не дождешься.

– Я не просил помогать. Сам бы справился.

– Знаю. Только не твое это призвание – убивать. Да и… Слышал, как говорят? Мастер, проливающий чужую кровь, теряет свой Дар. С каждой капелькой.

– Я не верю в легенды.

Во взгляде, удивленно вернувшемся с небес на землю, сверкнуло искреннее сожаление:

– А они в тебя? Вдруг да верят? Так что оставь мне мое, а сам делай то, что у тебя хорошо получается!

– Зачем ходишь за мной? Следишь, чтобы не сбежал? Выжидаешь, пока клинок будет готов, а потом прикончишь? Так вот, господин Тень, мне твои игры уже поперек горла стоят. Хотел убить, убей. Или я убью тебя.

Он задумчиво склонил голову набок, в очередной раз осматривая меня с носков до макушки. Прошелся полукругом, упруго пружиня на каждом шаге.

– А зачем?

– Что?

– Зачем убьешь? Разве я тебе хоть чем-то угрожал?

– А и угрожать не надо. Довольно того, что сделал. Думаешь, я совсем дурак и не догадался, почему ты притащился в лавку в одном из своих обличий?

Убийца заинтересованно предложил:

– Ну-ка, объясни! Послушаю с удовольствием!

– Потому что собираешься убрать свидетелей. И убрать всех подчистую, потому что меня одного тебе показалось мало. Вот что я скажу: сейчас у тебя есть возможность это сделать. Здесь. Потому что как только доберусь до города, охотник и добыча поменяются местами. Думаешь, не смогу одержать над тобой верх?

Он скрестил руки на груди, печально рассматривая примятую траву под своими ногами. Постоял, вздохнул, глубоко и протяжно, потер переносицу усталым жестом учителя, уроки которого никак не хотят усваивать нерадивые школяры.

– Может, и сможешь. Я видел, на что ты способен, так что зарекаться не буду. Но боги… какой же ты идиот! Значит, свидетели мне не нужны? Вот умора… И ты ни мгновения не думал, что я не стал прятать лицо просто потому, что… Доверяю тебе. Как другу.

Алый шелк лавейлы взвился, дразня взгляд затейливой вышивкой. Тень уходил. Туда, где фыркал и переступал с ноги на ногу невидимый мне из-за деревьев конь. Уходил не торопясь, словно до последнего мгновения ждал вдогонку каких-то слов. Хотя бы одного. Словно на что-то надеялся.

Но я мог только молчать и смотреть.

* * *

– А ну иди сюда сейчас же! Спускайся, кому говорят?!

Ха, так она и послушалась! Феечки – народец непоседливый, а воздушные – самые беспокойные из всех. Зато они хорошие посланники. Самые быстрые. Хотя злые языки поговаривают, что лучше отправлять с поручениями земляных faye, уж те точно доберутся до указанного места и не переврут ни единого слова, пусть и запоздают на день-другой…

И все-таки детям воздуха охотно прощается легкомысленность и беспечность. За красоту прозрачных крыльев и словно сотканное из тумана тельце, желанное, как летняя прохлада. Я, когда был маленьким, как и все юные маги, мечтал вырасти и приручить не один десяток феечек, которые весело парили бы под потолком просторного и богатого дома, радуя глаза и сердце своим неугомонным нравом…

Мечтал. И что случилось с моими мечтами? Ничего. Благополучно скончались, так и не приблизившись ни на шаг к воплощению. А вот этому пареньку повезло много больше.

Хотя судя по взлохмаченным рыжеватым вихрам и изрядной усталости на лице, сам он считает иначе. И азартно мечущаяся из угла в угол феечка делает все, чтобы ее хозяин проклял тот день, когда занялся приручением. Вот ведь зараза! Главное, озорует не со зла, а просто в силу невесомого, как пух, характера. Но если не успокоится, рискует разозлить мага, и тогда… Добьется развоплощения. Полного. Правда, краем уха я где-то слышал, что многие феечки были бы рады вернуть себе прежнее существование, лишенное сколько-нибудь осязаемой плоти, а потому вполне можно заподозрить в полупрозрачном создании стремление вернуться к истокам. Хм. В другое время я бы не стал препятствовать чужому желанию, но сейчас вынужден. Хотя мне и неприятно вмешиваться.