Текст книги "Раскрыть ладони"

Нет, я не смогу признаться. Не сейчас. Это все равно, что подписать смертный приговор себе же самому. Сказать, что больше не могу работать руками? А потом? Повеситься? Или выпрыгнуть из чердачного окна? Все, что угодно, лишь бы не становиться обузой. Тувериг ведь не прогонит. Пожалеет. Но жить, день за днем ощущая, как тебя перестают замечать…

Мне не надо было соглашаться. Побыл бы еще с полгодика в Доме призрения, потом оказался бы на побегушках у Трэммина, вернее, в вечной кабале у господина старшего распорядителя, зато не подвел бы никого. Не вынудил тратить время и деньги зря.

Двоюродный дядюшка же не дурак и не богатей, которому легко швырнуть на ветер пару сотен монет. У Туверига был свой строгий расчет: затащить меня в кузню. А что теперь? Я молот-то не могу сжать в пальцах, не то что почувствовать верный момент и место для удара. И так останется… Навсегда?!

Нет! Не буду думать о дурном! Не буду. Может быть, все еще исправится, само собой. Я же помню, как приходили ощущения. Не сразу, неясные, неточные. Тень ветра, а не он сам. Так было поначалу, но долгие и упорные часы занятий помогли пальцам стать чувствительнее. Сколько на все ушло лет? Не меньше десяти. Но я потерплю еще десять, если есть хоть капелька надежды на возвращение. Ничего! Я упрямый. Справлюсь. Попробую справиться.

Увесистые шаги по скрипучим ступенькам. Стук об пол чего-то твердого и тяжелого. Растерянное лицо Ена в дверном проеме.

– Маллет, тут, это… К тебе. Пришло. То есть пришел.

Пугающее начало. Да и кузен, похоже, находится в недоумении.

– Кто?

Вместо ответа Ен распахивает дверь пошире.

Шурх-ш-ш-с-с-с. Шурх-ш-ш-с-с-с. Они всегда так шаркают, земляные феечки. Неистребимая привычка. Да еще оставляют за собой жирноватый след и камешки. Прибираться придется… Постойте! А зачем эта тварь вообще ко мне пожаловала?

Низенькая, до колена фигурка, коренастая и грузная, прячущая складки бесформенного тельца под черно-белой мантией посланника Надзорного совета, и гордо выставившая вперед пузо, как только добралась до середины комнаты.

– Маллет из рода Нивьери находится здесь?

Нет, это не голос. Это камешки, трущиеся друг о друга, но трущиеся не на свободе, а в толще земли. Глухо, мрачно, гулко и угрожающе.

– Да.

Тайана, робко обойдя пришлеца по большому кругу, выскальзывает за дверь, но не уходит, а остается подглядывать через щелочку за настоящей и живой faye, посетившей дом. Любопытная… Впрочем, я тоже терзаюсь сомнениями и вопросами.

– Маллет из рода Нивьери…

– Я.

Приподнимаюсь на локтях и, всеми правдами и неправдами оберегая ладони от касаний, сползаю с постели. Синяки уже почти не болят. А может, и болят, но холод, разлившийся по телу и не собирающийся исчезать, скрадывает ощущения. Может быть, именно сейчас моя плоть разрывается на части от боли… Неважно. Главное, что сердца я тоже не чувствую. Нисколечко.

Хрустит разворачиваемый пергамент.

– Волей Анклава, милостивого и благодетельного…

Феечка тянет каждое слово, заставляя меня скрипеть зубами от ожидания развязки. Конечно, комок земли никогда не будет стремителен, как воздух или огонь. Даже с водой не сравнится. И в другое время мне было бы плевать на тягомотного посланника, но сейчас предчувствие чего-то нехорошего не позволяет расслабиться и побыть равнодушным зрителем.

– Означенному Маллету из рода Нивьери надлежит в самом скором времени, как только будет возможно…

Наконец-то добирается до сути! Не менее четверти часа ушло на перечисление великих деяний и прочих заслуг магов перед миром.

– Прибыть в стены Обители для подтверждения путем испытания…

Неужели? Быть того не может… Не должно быть!

– Своего права оставаться занесенным в Регистр милостью Анклава, всемогущего и…

Дверь будущего все-таки распахнулась, и я увидел, что меня ждет. НИ-ЧЕ-ГО. Конец. Даже смерть была бы лучшей участью, чем грозящая мне. Вернее, почему грозящая? Уже осуществившаяся. И вовсе не волей Анклава, а желанием господина старшего распорядителя.

Из Регистра не вычеркивают. Не платишь податей – просто откатываешься на последние страницы, в раздел неблагонадежных изгоев. Но все равно остаешься. Потому что маг не может вдруг сам по себе взять и перестать быть магом. Если ему не помогли это сделать.

* * *

– Вы не торопились, дьен Маллет.

Скучное подтверждение факта, не более того.

– Прошу Совет простить мое запоздание. Мне нездоровится.

– Лихорадку подхватили?

– Да, не повезло.

Сочувствия не слышно, только раздраженное сопение.

Им ведь тоже не слишком охота дышать сырым воздухом Зала испытаний. Им – пятерым представителям Совета, отряженным и наделенным высочайшими полномочиями, дабы проверить мои магические способности. Я не вижу лиц, скрытых под капюшонами мантий, да и не хочу видеть. Раньше легко бы угадал, кто из них мужчина, а кто женщина, с точностью до года назвал возраст и описал границы могущества каждого. Раньше. В другой жизни, которую начинаю забывать с пугающей быстротой.

– Вы готовы приступить?

На Середину Лета и впрямь иногда назначают подобные проверки. Кидается жребий, и маг, чье имя выбрано, обязан явиться пред очи Надзорного совета, чтобы показать во всей красе свои силы. Обычное дело, как правило, никого не пугающее и не обременяющее. Что может быть проще, чем прийти и немножко поколдовать?

– Прошу прощения у Совета, но…

– Вам требуется еще время для подготовки? Что ж, как пожелаете. Сегодня жарче, чем обычно, и мы вполне понимаем ваше желание отдохнуть, прежде чем…

Слова давно уже вертятся на языке. Нетерпеливо и обреченно. Вертятся и обиженно трутся о нёбо. Вы не виноваты, малыши. Это я… Трушу. Вернее, никак не соберусь с мужеством отпустить прошлое восвояси. Наверное, потому что у меня ничего больше не останется. Но ведь и прежде богачом не был, так что уж теперь горевать?

Сейчас, мои хорошие. Сейчас.

– Пожалуй, мы согласимся отложить испытание еще на две четверти часа, но не более.

Милость Совета поистине безгранична. Ну конечно, ведь эти люди вряд ли заинтересованы в моем позоре. Они просто исполняют поручение. Обычное и привычное.

– Не нужно.

– Так вы готовы?

– Не нужно проводить испытание.

– Простите, Совет не совсем понимает…

– Я отказываюсь подтверждать свое право.

Они молчали недолго, всего пару вдохов, потом зашептались, склонив головы поближе друг к другу. Удивил, да? Ну, хоть в чем-то оказался непредсказуем.

– Вы объясните причину, по которой не желаете проходить испытание?

Нет. Не смогу. Потому что не хочу снова гореть от стыда. Мне и без того жарко.

– Это необходимо?

Всплеск удивленной тишины, завершающийся растерянным:

– Нет.

– Тогда позвольте умолчать.

– Хорошо. Но вы понимаете, что, отказываясь…

Перестаю считаться магом? Конечно. Становлюсь самым обычным человеком. Презренным и никчемным. И не только в глазах Анклава, к сожалению. Что мне крысы, прячущиеся в норах Обители? Они никогда не признавали за мной права на чудеса и теперь только вздохнут спокойнее. Но люди с другой стороны мира… Их взгляды будут разить больнее. Намного.

– Да.

– И вы тверды в своем намерении?

А что мне остается? Испытание я пройти не смогу, так лучше не доводить дело до позора. Лучше сдаться сразу.

– Да.

– Что ж… Тогда извольте подписать отказ.

Пальцы по-прежнему ничего не чувствуют, кроме жара, и приходится сжимать их «на глаз». Сжимать так сильно, что перо ломается сразу после того, как оставляет на пергаменте последний росчерк. Буквы пляшут, криво цепляясь друг за друга, но подпись выглядит вполне разборчиво. По крайней мере, именно так я ее себе и представляю.

– Ваш знак?

Раскрываю сумку и опускаю в нее руку, больше вглядываюсь в содержимое кожаного чрева, чем нащупывая, но, надеюсь, Совет не замечает моей неловкости. Да, не должен замечать, ведь у него сейчас есть тема для других размышлений: что же такое случилось с последним из рода Нивьери, что он добровольно отказался от притязаний, за которые прежде так отчаянно и непоколебимо сражался?

– Возьмите.

Бляха выскальзывает из пальцев, стукается о стол и исчезает под витками цепочки.

– Требуется еще что-то?

– Нет, все необходимое проделано. Вы можете свободно покинуть Обитель, дьен Маллет.

Конечно, могу. Какой смысл мне оставаться здесь или быть задержанным? Ведь я теперь бесполезен даже для любимого дядюшки Трэммина. В качестве прислуги. Но не в качестве игрушки, которая еще не доломана до конца.

В коридорах Обители тихо и пусто. Ученики веселятся вместе с другими жителями Саэнны, а наставники творят на потребу толпы всевозможные чудеса. Сколько иллюзий будет нагромождено, сколько заклинаний сплетутся Нитями в безумстве праздника… Но все это будет уже без меня. Кто очистит город от магического мусора, когда гуляния завершатся? Мне все равно. Пусть сами копаются в своем дерьме. Пусть привыкают.

Высокая стройная фигура в конце коридора, выходящего на широкий балкон. Мне нужно не туда, а налево, в следующую анфиладу, но не могу не замедлить шаг, а потом и вовсе останавливаюсь.

Господин старший распорядитель, небрежно облокотившийся о мраморные перила, подставляет полы мантии яркому солнечному свету и заблудившемуся в лесу башен Обители ветерку. Величественный и снисходительный, как обычно. Всепонимающий, но не всепрощающий, о нет! Не могу точно разглядеть чувства, наполняющий синь его глаз, но уверен, сейчас в ней мечутся довольно облизывающиеся демоны, хотя черты лица, разумеется, сохраняют обычную благожелательность, ведь Трэммин никогда и ни перед кем не снимает тщательно созданную маску. Вернее, не снимал. Снизошел только однажды. Для меня.

И все же страх так и не пришел. Наоборот, пропали последние капли осторожной опаски. Дав волю чувствам, дядя показал себя человеком. Кульком плоти, пронизанной самыми жалкими страстями. Да, он сильный и умелый маг. Но он всего лишь человек. Загадочный и вечно скрывающийся под маской господин старший распорядитель пугал меня больше. Того же, кто стоит в двух десятках шагов от меня, я… Ненавижу? Еще бы. И презираю. Всеми оставшимися душевными силами.

Если целью было уничтожить память о роде Нивьери, он ведь мог поступить иначе? Мог. Просто и незатейливо убить, когда я не мог оказать сопротивление. Но нет, дяде было мало отомстить, требовалось либо получить выгоду, либо насладиться моим унижением. И как? Ты доволен, дядюшка?

Ослепительная фигура. Почти ослепляющая. Даже глаза болят. Если продолжу смотреть, окончательно перестану различать очертания. Нужно отвернуться? Да, чтобы сохранить зрение, то немногое, что еще осталось. Но если я отведу взгляд, это будет означать…

Неважно. Чувств больше нет, они замерзли на той самой бесконечной равнине льда.

Ты победил. И хоть невелика честь одержать верх над калекой, ты купаешься в полученном удовольствии. Не смею мешать.

После яркого света тени коридора кажутся чернильно-черными и густыми. На ощупь? Нет, только на вид. Потрогать я больше ничего не могу. И не хочу трогать. Все, о чем мечталось, закончилось. Умерло и погребено под тяжеленной могильной плитой.

Мое имя вычеркнули из Регистра. Навсегда? Конечно же. Я предал твою память, отец. Я не справился. Даже если в далеком будущем меня ожидает чудо – возвращение рукам прежних качеств, эта мысль больше не греет. У меня просто не осталось сил бороться.

Сколько лет упорного труда, зачастую на одних зубах, без веры и надежды, только из непонятного упрямства и честолюбия. И что? Впустую. Полжизни псу под хвост. Но ребенком я хотя бы мог не думать о пропитании, а теперь? Я же не могу ничего делать! Не чувствую пальцев. Кто будет меня содержать? Тувериг? У него и своих оболтусов на шее достаточно. А мне даже одеваться – сущее мучение. Хорошо, Тай помогла. Но ведь она не всегда будет рядом. И никого не будет. Пожалуй, только один человек мог бы… И тот мертв.

Глупец! Зачем он пытался вытащить меня из-под удара? Только для того чтобы подставить под более сокрушительный? Я не прощу тебя, Тень. Слышишь? Не прощу! Мне было бы легче умереть от твоей руки или от гнева Амиели, но только не оставаться в живых на потеху дядюшке. Ты сделал худшее, что только мог. Не добил, заставив мучиться. Год, два, десяток… Нет, так долго я не проживу, ибо каждый день будет настоящей пыткой. Каждая минута. Ты так ненавидел меня, раз обрек на страдания? Но за что?!

И ведь ответа не будет. Попробовать догадаться самому? Изволь. Ты что-то говорил о дружбе, верно? Вроде хотел ее предложить. Или предлагал? Не помню. Мысли смешались и потускнели. А я отказался. Это достаточный проступок, чтобы быть жестоко наказанным? Судьба решила: да. И спорить бессмысленно.

Море людей накатывается волнами, разбиваясь о мои плечи и потихоньку разбивая меня. Ладони скрещенных на груди рук, спрятанные под мышками, ощущаются шматами раскаленного железа, но так лучше, чем позволять кому-то другому до них дотрагиваться. Вперед, вперед, вперед… Я бегу? Наверное. Но куда я так тороплюсь? Сказать Туверигу всю правду? Да. Хватит поддаваться трусости. Глупая тайна все равно станет известна, днем раньше, днем позже, какая разница? Лучше сразу. Одним махом. Одним ударом. Ты не добил меня, Тень? Хорошо. Буду справляться сам. Это ведь так просто – открыть рот и сказать…

– Ой! Ты уже вернулся?

Зардевшиеся щеки Тайаны, отпрянувшей от собеседника столь стремительно, что можно предположить: не о делах шла речь. Вернее, о делах, но исключительно сердечных. Так и не отпустившие друг друга пальцы, девичьи и юношеские… Ну хоть кто-то счастлив в этот день, и то славно.

– Дьен Брэвин хотел тебя увидеть и сказать…

– Только не спешите возражать! Пожалуйста, – добавляет свежеиспеченный хозяин Оврага.

И он тоже на редкость румяный. Это же не действие солнца? Не должно быть. Если бы парень приехал из сумеречных стран, тогда конечно, обгорел бы в саэннской жаре до красноты, но его кожу и так не назовешь белоснежной, поэтому… Нет, вывода не получается. Голова болит и с каждой минутой тяжелеет. Я в самом деле подхватил лихорадку?

– Возражать? И не собирался. Чему обязан удовольствием снова видеть вам? Разве мы не закончили все дела еще тогда?

Даже русые локоны, обрамляющие довольное лицо, кажутся светящимися от радости. Ну да, на дворе же празднества, и никто не грустит. Почти никто. Впрочем, единственного грустящего уже можно не считать. Потому что его скоро не будет.

– Конечно, конечно! Закончили, как надлежало. И не может быть никаких вопросов!

– Тогда извольте объяснить, зачем…

– Мэл, это так чудесно! – защебетала Тайана, то и дело норовящая бросить на молодого человека загадочный взгляд. – Это такой щедрый подарок!

– Подарок?

– Давайте поднимемся к вам. Там все и поймете.

– Как пожелаете.

Шаги даются со скрипом в каждом суставе, как в несмазанных петлях. Боги, как же я устал! Пора прекращать бесполезное трепыхание. Мотылек слишком близко подлетел к свечному огоньку и загорелся сам. Ну ничего, пламя скоро угаснет. Вместе с жизнью.

Дверь открыта, и уже с порога видно, что…

Чердак резко уменьшился в размерах. Но стены дома не могли сойтись вместе, стало быть, причина обмана зрения в другом.

В аккуратных стопках книг, разложенных на полу, на столе и везде, где нашлось свободное местечко.

– Вы ведь не откажетесь их принять? Я подумал, что на Середину Лета это будет уместным и достойным даром. Не надо ничего говорить!

А мне и сказать-то нечего. Звуки есть, а слов нет.

Значит, тем таинственным богатеем, выкупившим книги моего отца, был Брэвин.

Щедро.

Трогательно.

Но, будь я проклят, слишком поздно!

* * *

Ум-м-м-м-г-р-р-р-х!

Кулак, сооруженный со слезами и проклятиями, врезается в стену. Расплавленная сталь ладони от удара заходится волнами, только добавляя жара к ощущениям, но лучше боль будет приходить снаружи, чем изнутри.

Если бы можно было поменять ощущения местами, я согласился бы разбить руки в кровь или вообще отрезать, только бы все прекратилось. Только бы наступило забвение.

За что, боги? За что?! Хоть укажите причину, и мне будет не столь обидно служить вам развлечением…

Тишина. За окном чердака простираются крыши города, захваченного буйным весельем праздника, но счастливые голоса не долетают до меня, словно охранное заклинание отбрасывает их назад. Оно неспособно на такое, знаю. Это я не слышу ничего. Даже своей боли.

Она подозрительно молчалива, моя настойчивая госпожа. Она смотрит. Она выжимает тихие стоны из моего горла, но сама не произносит ни слова, только задумчиво прогуливается по аллеям разложенных на полу книг.

Книги. Много? Мало? Несколько десятков томов, толстых и тоненьких, неподъемных и легких, как пушинки. На их страницах живут настоящие чудеса, но я разучился читать, а тупо и непонимающе смотреть на картинки… Да пошло оно все за Порог!

Ногам проще, пусть они тоже мало что чувствуют, но хотя бы и не горят в невидимом огне. Р-раз! Два! Стройные стопки разлетаются во все стороны, а вместе с ними и крепость моей души рушится под безжалостными ударами. Прочь, все прочь! Зачем мне теперь все это? Именно тогда, когда пропал последний смысл, умерла последняя цель… Как ты жесток, мир! Я ненавижу тебя! Так сильно, что…

Готов уничтожить.

Нет, конечно, не весь, та же Тайана ни в чем передо мной не провинилась, но есть десятки, а то и сотни других. Тех, кто всегда смеялся надо мной. Тех, кто презирал. Тех, кто не признавал за мной даже права на попытку. А все почему?

Потому что сами они от рождения наделены этим клятым Даром сполна!

Я же ничем не мешал вам, верно? НИЧЕМ! Мне нужно было так мало… Просто жить. И уйти, только оставив после себя память – в своем наследнике. Уйти так, чтобы ему не было стыдно за своего отца. Я готов был валяться у вас в ногах, лишь бы мне позволили тихо и мирно доползти до цели. Моей цели. Убогой и глупой, но моей. Вам именно это и не давало покоя?

Не хотели бросить мне с господского стола немного крошек независимости? Неужели боялись? Нет. Вы просто не считали меня человеком. Ни минуты.

Жалкий червяк, дохнущий в нагретой солнцем дорожной пыли. Не более.

Я ненавижу вас. И если бы у меня достало сил…

Сложенные вдвое листки, вывалившиеся из какой-то книги. Потрепанные, слегка пожелтевшие. Вереницы букв, написанных знакомым почерком.

Тьфу! Разлетаются, едва только удается поднять с пола, а я не сразу ухитряюсь их поймать, и они снова падают, кружась, как листья слив на заднем дворе Судейской службы. Хотите убежать от меня? Не выйдет!

Расправить на столе и прижать предплечьем, чтобы не унес сквозняк. Прочитать? А что я теряю?

«С днем рождения, сын! Поздравляю! Сегодня тебе исполнилось ровно двадцать два года, и ты стал совсем самостоятельным. Не люблю слово „совершеннолетие“, уж извини, поэтому просто буду называть тебя взрослым. И еще. Теперь ты – маг. Самый настоящий. И никому даже в голову не придет сомневаться в твоих силах! Знаю, ты снова надуешь губы и будешь вздыхать, но это все глупости. Правда. Твоих сил хватит на многое, поверь. Это я, нерадивый родитель, ленюсь и никак не могу закончить описание заклинаний, и это меня надо нещадно сечь, а ты – умница. И мне завидуют все мои приятели, потому что их сыновья и вполовину не так старательны. И конечно, не так одарены! Ты все сможешь, Маллет. Все-все-все. Я тебе еще столько должен рассказать… Ну ничего! Успею. А пока… Я придумал, какой подарок доставит тебе удовольствие! Тот, который ты от начала и до конца сделаешь сам. Я хорошо помню твои детские мечты про феечку. Конечно, нехорошо владеть другим живым существом, но чего не сделаешь ради любимого сына? Поступлюсь принципами ненадолго. Я нарисовал, как должно сплетаться заклинание, а тебе осталось только приноровиться и соорудить его. Ты справишься, я уверен! Это заклинание подходит для вызова разных духов, а если сделать контур тройным, можно поймать на крючок и демона. Но, конечно же, ты не станешь совершать такую глупость? Демоны слишком опасны и своевольны. Их можно подчинить, но плата за кратковременное могущество всегда оказывается слишком высока…»

Высока, говоришь? Ничего. Я заплачу.

Это письмо должно было попасть ко мне в день совершеннолетия. Немногим больше, чем через полгода после гибели отца. И попало бы, если бы мать не распродала имущество и не сбежала бы, оставив меня в Доме призрения. Все могло сложиться иначе. Более счастливо? Наверное. Уж точно с меньшими потерями!

Сколько еще таких заметок сделано на полях каждого тома? А сколько сведены в отдельные альбомы? Я мог бы научиться заклинать так, как мне того хотелось. Мог бы стать магом, не бояться никого и не унижаться ни перед кем. Не хватило лишь сущей малости…

Времени.

Всего нескольких месяцев. Почему отцу понадобилось погибнуть так рано? Не мог потерпеть до дня моего рождения? Так хоть бы позволил тогда и мне погибнуть вместе с собой! Было бы не так больно и обидно. Он поступил почти как Тень: спас мою жизнь, а на самом деле обрек на медленное и мучительное умирание.

Но теперь все уже неважно. Демоны дорого берут за свои услуги? Пусть. У меня есть чем заплатить. Если, конечно, мою жизнь хоть кто-то сочтет ценной.

Рисунок выглядит на удивление просто. Наверное, поэтому дома магов и наводнены феечками, раз духов так легко вызвать и воплотить. А демону нужен именно тройной контур? Но ведь не все так очевидно? Не все.

Все три начертания должны быть сведены в единый узор, иначе просто не сработают. Значит, какие-то из узлов являются еще и соединяющими. Осталось только угадать какие… Ладно, начну, а там, глядишь, и мысли появятся.

Раскатившиеся по полу восковые шарики. Я тогда убил полночи на запечатывание обрывков заклинаний, но, похоже, не зря тратил силы. А все почему? Потому что «шкатулки» – слишком ненадежные хранилища, норовящие открыться или остаться незакрытыми в самый неподходящий момент. Конечно, восковой плен для чар подходит лучше! И что же у меня имеется? Какой длины Нить я могу свить из этих обрывков?

Слева направо, именно так я закатывал воск, смешанный с чарами. Обратное движение должно быть справа налево. Кончиками пальцев, еле удерживающими шарик. Раз ничего не чувствую, буду смотреть. Во все глаза!

Но для начала освобожу место. Демон же не феечка, на пятачке не поместится. Правда, откуда я знаю, какой получится? Может быть, все зависит от размеров контура? Да, точно, так и должно быть. А сколько у меня есть восковых шариков? Сотня? Больше? О, вполне достаточно! Маленький демон мне ведь не нужен? Нет, мне нужен большой, злой и беспощадный! Умеющий только одно – разрушать.

Книги в сторону, пусть останется только чистый пол. Не очень-то чистый, правда… Столько хватит? Должно. Даже лошадь поместится, не то что демон. Теперь остается только одна трудность. Самая главная. Зажечь лампу, потому что тепла рук не хватит, чтобы размягчить воск.

Какая злая насмешка! Пальцы жжет изнутри невыносимым жаром, а снаружи они не горячее, чем обычно. Проверял. Подносил ладонь к щеке. Дотрагивался. И выл от отчаяния.

Огниво, конечно, падает. С десяток раз, прежде чем его удается надежно зажать и заставить искру появиться. Ну, хоть масло вспыхивает сразу, и на том спасибо! Да так ярко вспыхивает, что голову посещает шальная мысль сложить книги в один большой костер и… Нет, не могу. Жечь дом дяди – дурная затея. Никчемная и постыдная. Мне нужно совсем другое.

Огонек на кончике фитиля длинный, узкий, но свое дело знает не хуже, чем факельный. Греет. Наверное, даже обжигает, но не может сравниться по силе с тем, что бьется в мои ладони изнутри. Начнем?

Опуститься на колени. Унизиться последний раз и больше никогда уже не склоняться ни перед кем. Неужели мне удастся? Неужели еще до конца дня я смогу почувствовать себя счастливым? Не верится. Но сердце сладко млеет в груди, предвкушая упоение местью. Даже если демон не подчинится, я все равно перестану чувствовать боль. Потому что в тот же миг умру. Окончательно и бесповоротно.

Зажать шарик в пальцах. Поднести к огоньку лампы, но не слишком близко, чтобы воск не потек. Уловить миг, когда матовые бока начнут жирно лосниться, размять, распрямить, прижать к паркетине. Потянуться за следующим…

Восковая дорожка на полу растет. Разноцветная, потому что огарки я скупал где только мог, не заботясь о красоте. Есть лиловые кусочки, есть ярко-зеленые. Все оттенки желтого, красного и синего. Нет только черного. И не нужно. Черный цвет – знак траура, а я собираюсь праздновать, а не скорбеть.

Так, внутренний контур готов. И то ли мне кажется из-за слезящихся от напряжения глаз, то ли воздух, попавший в него, и в самом деле начинает подрагивать… Нет, еще рано. Круги еще не замкнуты.

Второй контур. Так вот в каких узлах нужно скреплять их друг с другом! По рисунку точно так и выходит, если вложить один в другой. Кто сказал, что заклинание не должно быть красивым? Оно совершенно, а стало быть, прекрасно в своей стройности и строгости. Ну что же, осталось совсем чуть-чуть…

Три кольца, до смыкания каждому из которых осталось ровно по капле воска. И всего три шарика, сиротливо лежащие передо мной. Ну что, Маллет, ты готов сделать последний шаг? Готов. А в забвение или в бессмертие – неважно. За моей спиной ничего не осталось, но и впереди только пустота. Терять нечего. Мечтать не о чем. Надеяться? Глупо. Верить? Надоело. Я слишком устал. Мне нужен один лишь покой, и сейчас… Сейчас я его получу!

Восковые лепестки замыкают узор. И все трое именно зеленого цвета. Забавно. Когда-то давно зеленый считался цветом надежды. Но у меня-то совсем другие цели! Я твердо знаю, чего хочу.

Разрушить.

Все.

Навсегда…

Разноцветные дорожки становятся ручейками, не покидающими пределов начертанного рисунка, но текущими быстрее, чем вода. Оттенки сливаются в единое целое, постепенно наполняющееся светом, и струйки вдруг… взлетают.

Сначала внутренний контур, потом остальные. Капли воска, цепляясь друг за друга и образуя причудливую, не перестающую колыхаться на несуществующем ветру сеть, ползут по воздуху так же легко, как и по тверди камня. Только ползут вверх, а не вниз, словно наделены собственной волей и силами.

Три слоя жидкого воскового кружева, закрывая обзор, поднимаются с пола на высоту человеческого роста, натягиваются, как струны, чтобы на самом последнем пределе напряжения обреченно разорвать объятия и… Опасть коротким дождем на фигуру, невесть откуда возникшую в центре вылепленного мной узора.

Словно дождавшись удобного момента, остатки сил позорно сбежали, при мне задержалось лишь рассеянное удивление.

Получилось.

Но что именно?

* * *

– Какого фрэлла?!

Он раздраженно стряхивает разноцветные капли с одежды, с волос, с лица, но воск оказывается ловчее и повсюду застывает раньше, чем встречается с нетерпеливыми ладонями.

Вот все и завершено. Окончательно и бесповоротно. У Маллета Нивьери оставалась единственная попытка уйти с грохотом и треском, но она бесславно провалена. Демон? Не смешите меня! Не слишком высокий, не слишком крепкий, рядом с кузенами вообще покажется чахлым и хрупким. Впрочем, мне было бы наплевать на то, что вижу собственными глазами, если бы… Но он ведь просто человек!

Ни ветвистых рогов, ни горящей пламенем чешуи, ни угрожающе хлещущего по шипастым бокам хвоста, ни когтистых лап – все самое обыкновенное. Человеческое. В праздничной толпе можно найти персон куда более похожих на пришлецов с Полей Отчаяния, чем эта. Замшевая куртка, залоснившаяся на локтях, сапоги, что называется, видавшие виды, а на штанах, могу поклясться, совсем недавно и не особенно умело зашитая прореха. Да еще не слишком объемистая сумка бывалого вида на длинном ремне, свисающая с левого плеча. Или мне достался изрядно поиздержавшийся демон, или…

Снова не повезло.

Да что же это такое?! И добро не научился творить, сколько ни пробовал, и зло оказалось мне неподвластно. В кои-то веки решился, отбросил в сторону сомнения и угрызения, набрался смелости уничтожить своих обидчиков. И что? Потерпел поражение, даже не объявив войну. Нет, мне нечего больше делать среди живых. Не-че-го.

Забавно. Когда все по-настоящему заканчивается, приходит такое странное чувство… Никогда прежде его не испытывал. Наверное, оно называется «ясность» или как-то похоже. По крайней мере, это слово больше других подходит для описания творящегося сейчас со мной внутри и снаружи.

Зрение будто обострилось до невероятности, кажется, что при желании могу рассмотреть мельчайшую трещинку на потолочной балке в другом конце чердака. И краски, краски какие яркие! Почему я раньше не замечал всего этого? Красноватое дерево паркетных досок подернуто патиной истершегося лака, светлой и удивительно пушистой на вид. Складки покрывала, сползшего с кровати, собрали в себя все оттенки синевы, хотя ткань давно должна была выцвести. Всего лишь причудливо падает свет? Может быть. Но ощущение не становится менее волшебным.

Страницы книг, раскрывшихся при падении от моих пинков, колышутся беззвучными волнами, когда сквозняк лижет их своим узким язычком, и при каждом движении строчки букв словно меняют свой порядок, желая привлечь мое внимание, желая поведать… Благодарю, но лучше оставьте свои тайны при себе. Не стоит тратиться на того, кто уже мертв. Почти мертв.

Хотя… И как я мог упустить из вида такую важную вещь?! Рассчитывал принять смерть от руки или чего другого, имеющегося у демона, а теперь, выходит, придется все делать самому. Даже погибнуть с честью не получилось. Впрочем, если я и жил без этой самой чести…

Выдыхаю ругательство. Не слишком заковыристое, зато грязное и смачное. Видимо, оно звучит с каким-то особенным чувством, потому что призванное мной существо перестает отряхиваться и оборачивается.

– Под хвостом тянутый?

Переспрашивает слегка удивленно, но, судя по ноткам в голосе, вопрос вызвало вовсе не содержание моей тирады, а то, что она вообще прозвучала. Словно пришлец заметил мое присутствие на чердаке только сейчас и… Насторожился? Испугался? Приготовился к обороне и атаке одновременно? Ничуть не бывало. В этих глазах нет ни страха, ни решимости, ни азарта. Вообще ничего нет.

Темно-зеленое зеркало, мутное, без единой искорки. Я могу рассмотреть в нем свое собственное лицо, но больше – ничего. Разве у людей бывает такой взгляд? Не остановившийся или застывший, а отсутствующий в прямом смысле слова. Не глаза, бронзовые накладки щита, позеленевшие от времени. Понятно только одно, зато с необыкновенной ясностью: ЭТУ защиту не пробить ни одним оружием мира.

Кто же он такой? Все-таки демон? Не-е-е-ет. Обитатели Полей Отчаяния, призванные в наш мир, не стали бы принимать столь… жалкий облик. Правда, недаром говорят, что внешность обманчива, и если вспомнить примеры из моей жизни… А сколько их было?